С половиной мозга вполне можно жить?

⇐ ПредыдущаяСтр 29 из 35Следующая ⇒

Сто пятьдесят лет назад Пол Брока выяснил, что человеческая речь связана с левым полушарием, и положил начало представлению об асимметрии между левым и правым полушариями. Известно, что левое полушарие выполняет словесно-логические функции, осуществляет действия со знаками, ведает абстрактными функциями[140].

Правое полушарие «отвечает» за множество невербальных функций — оперирует образами. Оно выполняет зрительно-пространственные действия (например, когда мы смотрим на карту или передвигаемся в пространстве), а также имеет непосредственное отношение к творчеству и искусству.

Случай Мишель напоминает нам о том, насколько мы невежественны в понимании некоторых наиболее важных аспектов функционирования человеческого мозга. Что происходит, когда функциям обоих полушариев приходится соревноваться за одно и то же пространство? Чем, если уж на то пошло, следует пожертвовать? Насколько мозгу необходимо развитие ума, сопереживания, личных вкусов, духовных устремлений и проницательности? Если мы можем выжить и жить без половины тканей мозга, зачем она вообще нужна?

* * *

Я сижу в гостиной семьи Мишель в их скромном доме в Фоллз-Чёч, Вирджиния, и смотрю записанное на компакт-диск изображение магнитно-резонансной томографии, на котором видна анатомия мозга Мишель. Справа я вижу серые мозговые извилины нормального правого полушария. Слева я могу разглядеть тонкий, неровный выступ серой мозговой ткани — микроскопический кусочек левого полушария, который все-таки сформировался, а вокруг него — только чернота, обозначающая пустоту. Мишель никогда не смотрела это изображение.

Она называет эту пустоту «моя киста», и когда она говорит о «моей кисте» или «кисте», это звучит так, словно она стала для нее реальной как какой-нибудь пугающий персонаж в научно-фантастическом фильме. И я должен сказать, что просмотр результатов ее сканирования действительно оставляет мрачное впечатление. Когда я смотрю на Мишель, то вижу ее лицо, глаза и улыбку и не могу не проецировать это на мозг, который скрывается за ними. Изображение, полученное с помощью сканирования, лишает меня всяких иллюзий.

Правое и левое

Тело Мишель действительно демонстрирует некоторые признаки отсутствия одного из полушарий. Ее правое запястье выгнуто и немного искривлено, но она может им пользоваться — хотя в норме практически все указания для правой стороны тела поступают от левого полушария. Возможно, у Мишель сформировалась тонкая нить из нервных волокон, идущая от правого полушария к правой руке. Ее левая рука действует совершенно нормально, и она, конечно, левша. Когда она встает и начинает двигаться, я вижу, что ее правую ногу поддерживает специальная шина.

В норме вся информация о том, что мы видим правым глазом — наше «правое зрительное поле», — обрабатывается в левой половине мозга. Но из-за отсутствия левого полушария Мишель сложно видеть предметы, появляющиеся справа от нее, и все правое зрительное поле остается для нее слепым пятном. Ее братья пользуются этим, чтобы таскать у нее чипсы с правой стороны, но она все равно ловит их, потому что недостаток зрения у нее компенсирован усиленным слухом.

Ее слух настолько острый, что, находясь на втором этаже в одном конце дома, она ясно слышит, о чем говорят родители на кухне, расположенной в другом его конце. Эта сверхразвитость слуха, часто встречающаяся у полностью слепых людей, служит еще одним свидетельством способности мозга приспосабливаться к изменившейся ситуации. Однако за эту чувствительность приходится платить определенную цену. Оказавшись в автомобильной пробке, когда кругом раздаются гудки машин, она закрывает уши руками, чтобы избежать сенсорной перегрузки. В церкви, стараясь спрятаться от громких звуков органа, она выскальзывает за дверь. Учебные пожарные тревоги, устраиваемые в школе, пугают ее из-за шума и неразберихи.

Она также сверхчувствительна к прикосновениям. Кэрол, мать Мишель, срезает с ее одежды все ярлыки, чтобы они ее не раздражали. В ее мозге словно отсутствует фильтр, который не допускает в него избыточные ощущения, поэтому Кэрол защищает ее, выступая в роли такого «фильтра». Если у Мишель и есть второе полушарие, то это ее мать.

Детство Мишель

«Знаете ли, — говорит Кэрол, — врачи считали, что у меня никогда не будет детей, поэтому мы усыновили двоих». Это старшие брат и сестра Мишель — Билл и Шерон. Как это часто бывает, почти сразу же после этого Кэрол обнаружила, что беременна: так в семье появился Стив, который родился совершенно здоровым. Кэрол и ее муж Уолли хотели еще детей, но у них опять возникли проблемы с зачатием.

Однажды, почувствовав уже знакомое утреннее недомогание, она сделала тест на беременность, но он оказался отрицательным. Решив все перепроверить, она сделала еще несколько тестов, и каждый раз получала странный результат. Полоска теста указывает на беременность, если ее цвет меняется в течение двух минут. В случае Кэрол каждый тест был отрицательным, но спустя две минуты и десять секунд становился положительным.

Через некоторое время у Кэрол стали периодически появляться небольшие кровянистые выделения и кровотечение. Она рассказывает мне: «Я пришла к врачу через три недели после проведения тестов на беременность, и он сказал мне: „Мне неважно, что показывают тесты, но вы беременны, срок — три месяца“. В то время мы даже не задумались над всем этим. Но теперь, оглядываясь назад, я убеждена, что из-за повреждения, которое Мишель получила в утробе, мое тело пыталось прервать беременность. Этого не произошло».

«Слава богу, что не произошло! » — говорит Мишель.

«Ты права. Слава богу! » — вторит ей мать.

Мишель родилась 9 ноября 1973 года. Первые дни ее жизни прошли для Кэрол словно в тумане. В день ее возвращения из роддома мать Кэрол, которая жила вместе с ними, перенесла инсульт. В доме царил настоящий хаос.

Когда прошло время, Кэрол стала замечать, что у них возникли проблемы. Мишель не прибавляла в весе. Она не проявляла активности и не издавала почти никаких звуков. Она даже не следила глазами за движущимися объектами. Началась бесконечная серия визитов к врачам. Первый признак того, что у Мишель может быть какое-нибудь повреждение мозга, появился, когда ей было шесть месяцев. Кэрол, считавшая, что у Мишель проблемы с глазными мышцами, отнесла ее к окулисту, который обнаружил, что ее оптические нервы повреждены и имеют бледный цвет, хотя и не совсем белый, как это бывает у слепых людей. Он сказал Кэрол, что у Мишель никогда не будет нормального зрения. Очки в этом случае не помогут, потому что у нее повреждены оптические нервы, а не хрусталики. Но еще хуже было то, что у Мишель были признаки серьезной проблемы, возникшей в ее мозге, которая и привела к утрате оптических нервов.

Примерно в это же время Кэрол заметила, что Мишель не переворачивается и что ее правая кисть сжата. Проведенные тесты показали, что у нее «гемиплегия», то есть правая сторона ее тела частично парализована. Ее скукоженная правая кисть напоминала руку человека, перенесшего инсульт в левом полушарии. Большинство детей начинает ползать в семь месяцев. Однако Мишель только сидела на «пятой точке» и поворачивалась, чтобы хватать вещи здоровой рукой.

Хотя врач не мог отнести ее заболевание к какой-либо конкретной категории, он диагностировал ей синдром Бера, чтобы она могла получать медицинскую помощь и пособие по инвалидности. Конечно, у нее были некоторые симптомы, соответствующие синдрому Бера: атрофия оптических нервов и проблемы с координацией, имеющие неврологическую основу. Однако Кэрол и Уолли знали, что этот диагноз был совершенно абсурден, потому что синдром Бера — редкое генетическое заболевание, а в их семьях никогда не было ничего подобного. В три года Мишель направили в специализированное учреждение, где лечили церебральный паралич, хотя такой диагноз ей вообще не ставили.

Надеяться и верить

Когда Мишель была в младенческом возрасте, у ученых только что появился компьютерный осевой томограф. Этот сложный рентгеновский аппарат делает многочисленные картинки головы в сечении и передает изображения в компьютер. Кости окрашены в белый цвет, мозговая ткань в серый, а полости тела — в черный. Мишель сделали компьютерную осевую томографию, когда ей было шесть месяцев, однако первые сканеры имели такое плохое разрешение, что вместо изображения ее мозга можно было увидеть только кашу серого цвета, на основании которой врачи не могли сделать никаких выводов.

Кэрол угнетала мысль о том, что ее ребенок никогда не будет нормально видеть. Затем в один из дней, когда она кормила Мишель завтраком, а Уолли в это время ходил по столовой, Кэрол заметила, что дочь следит за ним глазами.

«Я не смогла удержаться и подбросила хлопья, которыми кормила Мишель, к потолку. Я была в таком восторге, говорит она, — потому что это означало, что она не была полностью слепой, что у нее было хоть какое-то зрение». Пять недель спустя, когда Кэрол сидела с дочерью на крыльце, по улице проехал мотоцикл, и Мишель проследила за ним глазами.

Затем наступил день, когда ее зажатая правая рука, которую она всегда прижимала к сердцу, разжалась. В это время Мишель было около года.

В возрасте примерно двух лет девочка, которая едва разговаривала, начала проявлять интерес к речи.

«Я приходил домой, — рассказывает Уолли, — и она говорила: „АБВ! АБВ! “. Сидя у отца на коленях, она прикладывала пальцы к его губам, чтобы ощутить их вибрацию во время разговора. Врачи сказали Кэрол, что у Мишель нет синдрома необучаемости и что, на самом деле, она обладает нормальным интеллектом».

Тем не менее в два года она все еще не умела ползать, поэтому Уоллй, который знал о ее любви к музыке, ставил любимую пластинку Мишель и ждал, когда она закончится. Как только это происходило, Мишель начинала кричать: «Ммм, ммм, ммм, хочу еще! ». Тогда Уолли говорил, что он включит запись снова, если она подползет к проигрывателю. Таким образом, Мишель понемногу начала «выводить» себя из состояния полной инвалидности. Все это еще больше обнадежило Кэрол и Уолли.

В 1977 году, когда Кэрол была беременна в третий раз братом Мишель Джеффом, один из наблюдавших ее врачей убедил ее провести еще одно сканирование мозга Мишель. Ради своего будущего ребенка Кэрол должна была попытаться определить, что случилось с Мишель во время пребывания в утробе, дабы ничего подобного больше не повторилось.

К этому времени разрешающая способность сканеров значительно повысилась, и когда Кэрол посмотрела на новое изображение, то «картинки словно делились на день и ночь: есть мозг, и нет мозга». Она была в шоке. Она сказала мне: «Если бы мне показали эти картинки, когда мы делали томографию в шесть месяцев, не думаю, что я смогла бы с этим справиться». Однако в три с половиной года Мишель уже доказала, что ее мозг может приспосабливаться и меняться, поэтому Кэрол поверила в то, что у них есть надежда.

Труперы в ваших пуперах

Мишель знает, что исследователи из Национальных институтов здоровья (NIH), работающие под руководством доктора Джордана Графмана, занимаются ее изучением. Кэрол привезла Мишель в NIH, когда прочитала в газете статью о нейропластичности, в которой доктор Графман опровергал многое из того, что ей говорили о проблемах мозга. Графман считал, что при соответствующей помощи мозг может развиваться и изменяться на протяжении всей жизни, даже после повреждений. Врачи сказали Кэрол, что Мишель будет развиваться психически только до двенадцати лет, а теперь ей было уже двадцать пять. Если доктор Графман был прав, то Мишель потеряла много лет, на протяжении которых они могли пробовать другие методы лечения. Эта мысль пробуждала в Кэрол чувство вины, но также и надежду.

Один из моментов, над которым Кэрол и доктор Графман работали вместе, состоял в том, чтобы помочь Мишель лучше понимать свое состояние и контролировать собственные чувства.

Мишель обезоруживающе честна в проявлении своих эмоций. «Многие годы, — говорит она, — даже тогда, когда я была маленькой, если что-то было не по-моему, я приходила в бешенство. За последний год я устала от того, что люди всегда думают, что не следует мне противоречить, иначе моя „киста“ возьмет надо мной верх». Затем она добавляет: «С прошлого года я пытаюсь сказать родителям, что моя киста может справиться с изменениями».

Хотя она может повторить объяснения доктора Графмана о том, что сейчас ее правое полушарие справляется с такими функциями левого полушария, как разговор, чтение и математика, она иногда говорит о своей «кисте» так, словно та материальна, словно это какое-то постороннее существо, обладающее личностью и волей, а не просто пустота внутри черепа. Этот парадокс отображает две тенденции в ее мышлении. Она обладает исключительной памятью на конкретные детали, но плохо справляется с абстрактными задачами.

Обладание конкретно-образным мышлением имеет ряд преимуществ. Мишель отличается очень высокой грамотностью и может запомнить расположение букв на странице, потому что способна записывать события в память и хранить их в таком же свежем и живом виде, в каком они были на момент их первого восприятия. Но ей сложно понять историю, обобщенно иллюстрирующую какой-нибудь основополагающий моральный принцип, фабулу или суть чего-либо, если это не разъяснено ясно и однозначно, поскольку здесь присутствует абстракция.

Я постоянно вспоминаю примеры того, как Мишель интерпретирует символы, придавая им конкретный смысл. Когда Кэрол рассказывала мне о том, как была шокирована изображениями, полученными при втором сканировании, я услышал странный шум. Мишель, которая присутствовала при нашем разговоре, начала втягивать воздух и выдувать его в бутылку, из которой пила.

«Что ты делаешь? » — спросила ее Кэрол.

«Ну, видишь ли, я выпускаю в бутылку мои чувства», — ответила Мишель. Это прозвучало так, словно она действительно считала, что ее чувства можно реально выдуть в бутылку.

Я спросил Мишель, не расстраивает ли ее то, что мать рассказывает о сканировании.

«Нет, нет, нет, хм, это важно, что об этом говорят, а я просто сохраняю контроль над своей правой стороной» — пример убеждения Мишель в том, что, когда она расстраивается, ее «киста захватывает власть».

Время от времени она использует бессмысленные слова или наборы слов, не столько для общения, сколько для разрядки чувств. Она мимоходом упоминает, что любит решать кроссворды и заниматься поиском слов даже тогда, когда смотрит телевизор.

«Это из-за того, что ты хочешь расширить свой словарный запас? » — спрашиваю я.

Она отвечает: «На самом деле — РАБОТАЮЩИЕ ПЧЕЛЫ! РАБОТАЮЩИЕ ПЧЕЛЫ! — я занимаюсь этим, когда смотрю комедийные шоу, чтобы не позволить своему уму заскучать».

Она поет «РАБОТАЮЩИЕ ПЧЕЛЫ! » очень громко, включая этот музыкальный кусочек в свой ответ. Я прошу ее объяснить, зачем она это делает.

«Я произношу бессмыслицу, когда, когда, когда, когда, когда меня спрашивают о вещах, которые меня расстраивают», — говорит Мишель.

Она часто выбирает слова не столько по их абстрактному значению, сколько по звуковым характеристикам, отдавая предпочтение похожим по звучанию словам — еще один признак конкретного мышления. Однажды, стремительно выбегая из машины, она разразилась пением, в котором повторялась одна фраза — «ТРУПЕРЫ В ВАШИХ ПУПЕРАХ». Она нередко громко распевает свои восклицания в ресторанах, обращая на себя внимание посетителей. До того как она стала петь, в моменты расстройства она сжимала челюсти настолько сильно, что сломала два передних зуба, а затем несколько раз ломала мост, который поставили на их место. Распевание бессмысленных слов и фраз каким-то образом избавило ее от этой привычки. Я спрашиваю, успокаивает ли ее такое пение.

«Я ЗНАЮ ВАШИХ ЦЫПЛЯТ! — поет она. — Когда я пою, моя правая сторона контролирует мою кисту».

«Это успокаивает тебя? » — настаиваю я.

«Думаю, да», — говорит она.

* * *

Распеваемые ею бессмыслицы часто имеют шутливую форму, словно она пытается справиться с ситуацией, используя для этого юмор. Однако обычно это происходит, когда она ощущает, что ее сознание обманывает ее ожидания, и не может понять почему.

«Моя правая сторона, — говорит она, — не может делать некоторые из тех вещей, которые умеют делать правые половины других людей. Я могу принимать простые решения, но не те решения, которые требуют субъективного мышления».

Именно поэтому она очень любит повторяющиеся действия, которые могут свести другого человека с ума, такие как ввод данных. В настоящее время она вводит и сохраняет все данные на пять тысяч прихожан в церкви, где работает ее мать. В своем компьютере она показывает мне одно из своих любимых занятий — игру «Пасьянс Солитер». Наблюдая за тем, как она играет, я поражаюсь тому, насколько быстро у нее это получается. При выполнении этой задачи, не требующей «субъективных» оценок, она проявляет необыкновенную решимость.

«О! О! А смотрите, о, о, о, смотрите сюда! » Она визжит от удовольствия, называя карты и раскладывая их, а потом начинает петь. Я понимаю, что она мысленно представляет всю имеющуюся у нее на руках колоду. Она знает положение и отличительные особенности каждой карты, которую видит, независимо от того, перевернута она в данный момент или нет.

Еще одна повторяющаяся задача, выполнение которой доставляет ей удовольствие, — это складывание. Каждую неделю она, не переставая улыбаться, складывает за полчаса тысячу церковных литовок — делая это с молниеносной скоростью и используя при этом только одну руку.

* * *

Проблема Мишель с абстрактным мышлением — возможно, самая высокая цена, которую ей приходится платить за обладание перегруженным правым полушарием. Чтобы лучше понять ее способность к абстрактному мышлению, я прошу ее объяснить несколько пословиц.

«Что значит: „Потерянного не воротишь“? »

«Это значит, что не нужно тратить время, беспокоясь о чем-то одном».

Я прошу ее сказать что-нибудь еще в надежде, что она сможет добавить, что бесполезно фокусироваться на несчастьях, с которыми уже ничего нельзя сделать.

Она начинает тяжело дышать и петь встревоженным голосом: «НЕ ЛЮБЛЮ ВЕЧЕРИНКИ, ВЕЧЕРИНКИ, ООООО».

Затем она говорит, что знает одну символическую фразу: «Такова жизнь». Мишель говорит, что она означает: «Так все происходит».

После этого я прошу ее объяснить пословицу, которую она никогда не слышала: «Живущим в стеклянном доме камнями бросаться не следует».

Она снова начинает тяжело дышать.

Поскольку она ходит в церковь, я спрашиваю ее о словах Иисуса «Пусть тот, кто безгрешен, первым бросит в нее камень», напомнив, при каких обстоятельствах он это сказал.

Она вздыхает и снова тяжело дышит. «Я ИЩУ ВАШ ГОРОХ! Это то, над чем мне действительно следует подумать».

Дальше я начинаю спрашивать ее о сходствах и различиях, используя тест на абстрактное мышление, который не такой сложный, как объяснение пословиц или аллегорий. Определение сходств и различий более тесно связано с деталями.

В этом случае Мишель действует гораздо быстрее, чем большинство людей. В чем сходство стула и лошади? Не задумываясь ни на секунду, она говорит: «У них по четыре ноги, и на них можно сидеть». «А различие? » «Лошадь живая, а стул нет. И лошадь может двигаться сама». Я предложил ей несколько подобных пар, и каждый раз она отвечала совершенно точно и с молниеносной скоростью. На этот раз не было никакого бессмысленного пения. Я дал ей несколько арифметических задач и задач на проверку памяти, и на них она тоже ответила совершенно правильно.

Мишель рассказала мне, что в школе арифметика давалась ей очень легко и что из-за этого ее даже перевели из специального класса, в котором она училась, в обычный класс. Однако когда в восьмом классе они начали изучать алгебру, которая предполагает абстрактное мышление, она нашла этот предмет очень сложным. То же самое случилось с историей. Сначала она блистала на уроках, но когда в восьмом классе в программе появились исторические концепции, она с трудом могла их понять. У меня сложилась согласованная картина: Мишель обладала великолепной памятью на детали, но абстрактное мышление составляло для нее большую проблему.

⇐ Предыдущая 24 25 26 27 282930 31 32 33 Следующая ⇒