Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Атрибуция успеха и неудачи, служащая сохранению самооценки
Самые первые упоминания о тенденциях атрибуции, служащих сохранению самооценки, связаны с объяснением успешного обучения или терапевтического воздействия, за которое учитель (врач) чувствует себя в какой-то мере ответственным. Джонсон и его коллеги Qohnson, Feigenbaum, Weiby, 1964) создавали для своих испытуемых педагогическую ситуацию, в которой от них требовалось научить операциям счета двух учеников, якобы находящихся за стеклянной перегородкой, светопроницаемой лишь в одну сторону. Один из этих учеников не демонстрировал успехов в учении, другой же быстро улучшал совершенствовался. Неудачу испытуемые («учителя») приписывали в основном ученику, а высокие достижения самим себе. С аналогичным явлением столкнулся Бекман (Beckman, 1970), когда в ходе эксперимента улучшались или ухудшались достижения мнимого ученика. Атрибутивная модель, направленная на поддержание самооценки после успеха и неудачи, была обнаружена во многих исследованиях; типичным примером здесь можно считать исследование Аркина и Маруямы (Arkin, Maruyama, 1979). Контрзащитная атрибуция Мотивационную обусловленность асимметрии атрибуции поставили под сомнение в своей работе Росс него коллеги (Ross, Bierbrauer, Polly, 1974). Успех и неудача в обоих исследованиях не являются сопоставимыми событиями, различающимися лишь своей привлекательностью. В подобной ситуации неудача, скорее, неожиданна, а кроме того, ненамеренна, А неожиданность ориентирует на поиск объяснения в возможностях окружения, т. е. в особенностях ученика. Вот почему Росс и его коллеги попытались провести свое исследование таким образом, чтобы не сводить атрибуцию успеха и неудачи только к различиям в ожиданиях. Считалось, что ученик имеет средние способности, а его хорошие или плохие результаты определялись как равновероятные отклонения от средних учебных достижений. Результатом было следующее изменение самооценочной асимметрии: испытуемый принимал на себя ответственность скорее за неудачу ученика, чем за его успех. Это изменение было особенно заметным в том случае, когда испытуемыми были преподаватели, а не студенты. Данные Росса и его коллег на первый взгляд противоречат идее атрибуции на службе самооценки. Однако при внимательном рассмотрении условий эксперимента вскрывается одно существенное обстоятельство. Испытуемым было сообщено, что их педагогическая деятельность для последующей оценки будет записываться на пленку. При условии предстоящей оценки собственных действий индивиду, очевидно, выгоднее представлять себя скромным и самокритичным (Schlenker, 1975) и возлагать на себя большую ответственность за неудачу, чем за удачу, и тем самым избежать необдуманного представления себя в розовом свете (Bradley, 1978).. О подобных самооценочных контрзащитных атрибуциях (counterdefensive attribution) свидетельствуют и другие исследования, в которых испытуемым приходилось учитывать возможную критическую оценку их атрибуций другими людьми (Arkin, Appelman, Burger, 1980; Feather, Simon, 1971; Gollwitzer, Earle, Stephan, 1982; Medway, Lowe, 1976; Mehlman, Snyder, 1985; Weary, 1980; Wortman, Constanzo, Witt, 1973; но этого не обнаружили Riess, Rosenfeld, Mehlburg, Tedeschi, 1981). Обслуживание самооценки или рациональная обработка информации? Если не существует угрозы критики, гласной проверки или группового сравнения продемонстрированных или будущих достижений, то, как показали исследования, при самоатрибуции наблюдается тенденция прямой лести самому себе: успех приписывается собственным усилиям, а неудача — внешним обстоятельствам (Lugin-buhl, Crowe, Kahan, 1975); вто же время атрибуция достижений других испытуемых остается сравнительно объективной и рациональной (Fontaine, 1975; Snyder, Stephan, Rosenfield, 1976). Интерпретацию асимметрии атрибуции успеха или неудачи как тенденции к повышению или защите самооценки поставили под сомнение Миллер и Росс (Miller, Ross, 1975). Во втором из двух требований, выполнения которых, по Хайдеру, достаточно для каузальной атрибуции (а именно: «1) причина должна соответствовать желаниям индивида и 2) данные должны правдоподобным образом проистекать из этой причины» (Heider, 1958, р. 172)), Миллер и Росс видят основания, к которым можно свести многое, если не все, в рассматриваемой асимметрии атрибуции. В частности, эти авторы видят три основания для рациональной, а не Мотивационной обработки информации, приводящей к тому, что человек считает себя более ответственным за успехи, чем за неудачи: 1) люди склонны ожидать от своих усилий скорее успеха, чем неудачи, и в соответствии с этим приписывают себе ожидаемые, а не неожиданные результаты своих действий; 2) ковариация между приложенными усилиями и наступающей серией успехов будет более тесной, чем при серии неудач; 3) люди ошибочно считают взаимосвязь между усилиями и следующим за ними успехом более тесной, чем между усилиями и последующей неудачей. Первые два основания (различия в ожиданиях и в приложенных усилиях) исследовались с точки зрения их достаточности для объяснения; в результате было установлено, что они не могут устранить Мотивационную причину самооценочной асимметрии атрибуции (см. обзор: Bradley, 1978). Первым такое исследование предпринял один из критически настроенных авторов этой идеи — Миллер (Miller, 1976). Он предъявил испытуемым псевдотест на социальную восприимчивость. Прежде чем сообщить тестовые показатели, свидетельствовавшие об успехе или неудаче, половине испытуемых тест был представлен как валидный и оценивающий некоторые весьма желательные личностные свойства, другой же половине — как еще находящийся в стадии разработки тест с неустановленной валидностью. Такое запоздалое индуцирование различий релевантности успехов и неудач для самооценки позволило устранить возможность возникновения между экспериментальными группами систематических различий в 1) ожиданиях и 2) усилиях (и тем самым ковариацию с последующим результатом). Миллер установил, что успех в этом случае приписывается скорее внутренним, а неудача — внешним факторам. Асимметрия более была выражена при относительно высокой релевантности результатов теста самооценке, чем при низкой. Шмальт (Schmalt, 1978) индуцировал успех и неудачу (что устанавливалось на основе социально сопоставимой информации) в решениях легких и трудных задач. Независимо от задаваемых таким образом различий в уровне ожиданий испытуемые считали, что успех больше, чем неудача, связан с внутренними факторами, а неудача больше, чем успех, связана со случайностью. Еще дальше продвинулись в проверке приведенных Миллером и Россом (Miller, Ross, 1975) возможных оснований Федерофф и Харви (Federoff, Harvey, 1976). Во-первых, эти авторы использовали задачи, в решении которых у испытуемых не могло быть никакого опыта: для проверки своих возможностей терапевтического воздействия на тревожных партнеров они должны были добиться их расслабления, что определялось с помощью якобы существующего прибора, фиксировавшего степень расслабления мускулов. Во-вторых, исследователи заранее индуцировали ожидания успеха или неудачи. В-третьих, усиливая или ослабляя внимание к себе (см.: Duval, Wicklund, 1973), они задавали разную релевантность самооценке. Чтобы усилить внимание испытуемого к себе, на него направляли телекамеру. И на- конец, в-четвертых, исследователи шкалировали затраченные усилия и не обнаружили различий в ковариации между условиями успеха и неудачи. Как видно из табл. 13.5, при высокой степени внимания к себе наблюдается четкая асимметрия атрибуции успеха и неудачи, причем независимо от того, приступали испытуемые к своей деятельности в ожидании успеха или же неудачи. Таблица 13.5 Зависимость выраженности внутренней и внешней атрибуции успехов и неудач от внимания к себе и позитивных либо негативных ожиданий
Наиболее четкий анализ отклонения атрибуции успеха и неудачи от правил рациональной обработки информации в соответствии с тенденциями повышения или сохранения самооценки осуществили Стивене и Джоунс (Stevens, Jones, 1976). Для этого они воспользовались чисто рациональной моделью ковариации Келли (Kelley, 1967), задав ковариацию информации по всем трем параметрам. В отличие от исследования Мак-Артур (McArthur, 1972) они не просили своих испытуемых судить о сценариях, заданных в форме опросников; испытуемые в значительной степени сами успешно или неудачно выполняли задания, причем из результатов непосредственно можно было извлечь информацию о специфичности, стабильности и согласованности (соответственно по двум градациям: высокая—низкая). Результаты выявили повсеместное отклонение от рациональной обработки информации в духе ковариационной модели Келли. Испытуемые, добившиеся успеха, были в большей степени склонны к внутренней атрибуции (способность и усилия) и в меньшей — к внешней (случайность), чем испытуемые, испытавшие неудачу. Самооценочная предвзятость атрибуции была тем выраженнее, чем чаще испытуемые терпели неудачу в ситуации, когда большинство других добивались успеха. Наиболее ярко она проявлялась в случае высокой стабильности, низкой специфичности и низкой согласованности. Согласно теории Келли, это должно было неизбежно привести к личностной атрибуции (см. табл. 13.2). Но именно в этом случае атрибуция способностям была минимальной, а случайности — максимальной! Подобное отклонение атрибуции от рационального суждения тем более примечательно, что задания на восприятие вообще мало пригодны для того, чтобы влиять на самооценку. В общем и целом можно констатировать, что рациональная обработка информации в духе ковариационной модели Келли имеет место лишь при атрибуции действий других. При самоатрибуции рациональность суждений искажается служащими самооценке тенденциями, особенно при наличии опыта, наносящего ущерб самооценке, и когда нет оснований ожидать, что собственная атрибуция будет подвергнута критической проверке со стороны других людей. Таким образом, самооценка, по-видимому, оказывает столь сильное мотиваци-онное влияние на самоатрибуцию, что невольно возникает вопрос, насколько индивидуальные различия в личностных свойствах, таких как самоуважение, сказываются на искажающей асимметрии атрибуции успеха или неудачи. Фитч (Fitch, 1970) проверил две возможные альтернативные гипотезы. Согласно гипотезе завышения, самооценочная асимметрия должна быть тем выраженнее, чем меньше самоуважение. Согласно гипотезе согласованности, при невысоком самоуважении асимметрия должна быть меньше, чем при высоком, т. е. при устойчиво невысоком самоуважении индивид приписывает себе сравнительно большую ответственность за неудачи, чем за успехи. В соответствии с данными опросника Фитч распределил испытуемых на людей с высоким и невысоким самоуважением. При выполнении задания индуцировались успех или неудача, а причины достигнутого результата сводились К четырем факторам — способности, усилиям, случайности и общему психофизическому состоянию. В соответствии с гипотезой согласованности испытуемые с невысоким самоуважением в большей степени связывали неудачу со своими способностями и усилиями, чем испытуемые с высоким самоуважением. Таким образом, в случае неудачи не усиливалась тенденция к самооценочной асимметрии атрибуции. Напротив, в случае успеха различий между обеими группами не наблюдалось. Подобные различия в предпочитаемых паттернах атрибуции успеха и неудачи были выявлены у испытуемых, ориентированных на успех либо на избегание неудачи. Все это, как мы убедимся в главе 14, давало повод трактовать мотив достижения как самоподкрепляющуюся систему. В конце концов когнитивно-мотивационные дебаты завершились в пользу мо-тивационного объяснения асимметрии атрибуции после успеха и неудачи (с этим согласны и Кунда (Kunda, 1987) и Виари (Weary, 1979)). Впрочем, есть авторы (Tetlock, Levi, 1982), которые считают этот спор неразрешимым на современном уровне развития когнитивных и Мотивационных теорий и советуют сначала добиться большей конкретности теорий, конкурирующих друг с другом (ср. также: Wetzel, 1982). Расхождение в перспективе суждений о себе и о других Поскольку самооценочная асимметрия атрибуции по вполне понятным причинам встречается лишь в суждениях о себе, а не о других, возникает вопрос, как она соотносится с расхождением в перспективе наблюдения себя и других Gones- Nisbett, 1971; Watson, 1982), тем более что действующий субъект в принципе владеет большей информацией для объяснения собственных действий и их результатов, чем наблюдатель. Расхождение в перспективе, очевидно, связано не с мотивационно обусловленной предубежденностью атрибуции, а с ее информационно обусловленной ошибкой. Как мы уже отмечали в главе 1, по-видимому, имеются две причины, в силу которых действующий субъект объясняет свои поступки ситуационными факторами, а сторонний наблюдатель — личностными факторами: это различия в направленности внимания и количестве контекстной информации. Внимание действующего субъекта направлено на особенности ситуации, а внимание наблюдателя — на субъекта. Информированность субъекта о наличной ситуации (специфичность), о том, как она возникла и какова ее предыстория (согласованность), значительно превосходит соответствующую информированность наблюдателя. И действительно, Aйзен, (Eisen, 1979) обнаружил, что действующий субъект описывает свой способ поведения с меньшей специфичностью и большей стабильностью, чем внешний наблюдатель. В согласии с такой оценкой, он приписывает желательное поведение в большей мере своим внутренним диспозициям, а нежелательное — в большей мере влиянию ситуации; и то и другое отличает его от наблюдателя. Такая асимметрия атрибуции при расхождении перспектив деятеля и наблюдателя уже заложена в оценке по трем измерениям ковариации. Ведь если бы наблюдателю давались те же оценки, что и действующему субъекту, то он пришел бы к той же атрибуции, что и субъект. И наоборот, если бы субъект исходил из оценок наблюдателя, то не было бы смысла говорить о его предубежденности. Новая концепция расхождений в перспективе наблюдения Критический анализ Монсона и Снайдера (Monson, Snyder, 1977), посвященный расхождениям в перспективе наблюдения, позволил кое-что уточнить в этом явлении. Эти авторы обратили внимание на тот факт, что все- экспериментальные ситуации, в которых наблюдалось расхождение в перспективе, способствовали появлению этого расхождения, поскольку они навязывались экспериментатором, действующий субъект не мог их изменить и ощущал себя зависимым от ситуационных факторов. Вполне понятно, почему действующий субъект приписывал ситуационным факторам больщую значимость, чем личностным. В том случае, когда он лучше знаком с ситуационным (настоящим и прошлым) контекстом своего положения, он более точно объясняет причины своего поведения как ситуационными, так и личностными факторами. Монсон и Снайдер выдвигают следующий тезис: «...атрибуция действующим субъектом своих поступков по сравнению с атрибуцией наблюдателем будет более ситуационной, если эти поступки контролируются ситуацией, напротив, если эти поступки определяются диспозициональным контролем, то их восприятие действующим субъектом будет более диспозициональным, чем восприятие наблюдателем» (ibid., p. 96). Действующий субъект должен приписывать по сравнению с наблюдателем большую значимость ситуационным факторам, когда его поведение: «а)...подвергается экспериментальным манипуляциям, б) осуществляется в ситуационном контексте, который не выбран самим субъектом и им не контролируется, в) сопровождается благоприятными ситуационными факторами, обеспечиваемыми теми аспектами экспериментального воздействия, которые нацелены на проявление данного поведения, г) не согласуется с предшествующими самоатрибуциями, поскольку у субъекта нет предыдущего опыта в данной экспериментальной ситуации... д) не есть звено более широкой каузальной цепи» (ibid., p. 101). Напротив, объяснение причин собственного поведения действующим субъектом будет носить более личностный характер по сравнению с объяснением сторон- него наблюдателя, если экспериментальные или естественные ситуации делают его поведение: *а) диспозициональным, б) осуществляемым в ситуациях, выбранных и (или) контролируемых субъектом, в) сопровождаемым нейтральными или неблагоприятными ситуационными факторами, г) похожим на предшествующее поведение, (д) согласующимся с предварительными атрибуциями, е) включенным в каузальную цепь с предшествующими диспозициональными причинами» (ibid., p. 101-102). Пересмотр Монсоном и Снайдером условий появления расхождений в перспективе не противоречит объяснениям Джоунса и Нисбетта 0onesT Nisbett, 1971), но уточняет, при каких условиях в самоатрибуции поведения преобладают не ситуационные, а личностные факторы. Эти авторы считают, что действующий субъект обладает принципиальным преимуществом в силу большего количества информации, находящейся в его распоряжении, и его атрибуции поэтому могут более адекватно объяснять поведение. В то же время наблюдатель постоянно допускает фундаментальную ошибку атрибуции (Ross, 1977) и в общем переоценивает личностные факторы. Все условия проявления расхождений в перспективе во всех проводившихся исследованиях связывались с информационно-психологическими, а не Мотивационными факторами. Поэтому расхождения в перспективе, когда субъект допускает меньше ошибок атрибуции, чем наблюдатель, а при атрибуции связанных с самооценкой действий и их результатов он проявляет большую предвзятость, на самом деле лишь кажущееся противоречие. Если рассматривать эти явления во взаимодействии, то можно сделать вывод о том, что пересмотр Монсоном и Снайдером условий расхождения в перспективе проливает новый свет на самооценочную асимметрию атрибуции. Поскольку последняя обнаруживалась в хорошо контролируемых экспериментальных ситуациях, побуждавших действующих субъектов придавать большее значение ситуационным факторам, то уже по информационно-психологическим основаниям действия с неудачными результатами, отрицательно влияющие на самооценку, благоприятствуют отнесению причин вовне. Поэтому естественно, что самооценочная предвзятость асимметрии атрибуции, как это установлено Стивенсом и Джоунсом (Stevens, Jones, 1976), ярче выражена при неудаче, чем при успехе. Как ни очевиден тезис Монсона и Снайдера, доказательство его только посредством реинтерпретащш уже имеющихся данных не представляется убедительным. Для обоснования этого тезиса необходимы специальные эксперименты. Непосредственное отношение к этому обоснованию имеет эксперимент Снайдера (Snyder, 1976). Испытуемые должны были оцепить, насколько хорошо они могут контролировать собственную деятельность в соответствии с конкретными ситуационными обстоятельствами (self-monitoring — самоконтроль). Снайдер выявил взаимосвязь между личностными особенностями и расхождением в перспективе, согласующуюся с тезисом Монсона и Снайдера. Если испытуемые с различным уровнем ситуационной адаптивности не различались по характеристикам атрибуции поведения других, то при самоатрибуции наблюдалось ожидаемое различие: испытуемые с низким уровнем ситуационной адаптивности в меньшей мере атрибутировали ситуационным факторам свое поведение, чем поведение других, а у испытуемых с ситуационно-адаптивной регуляцией деятельности наблюдалось расхождение в перспективе по Джоунсу и Нисбетту. Непосредственные данные о силе общего эффекта расхождения в перспективе были получены Голдбергом (Goldberg, 1978). Испытуемым предлагалось определить, какие из названий свойств личности (всего 2800 терминов, практически исчерпывающим образом представляющих соответствующую часть разговорной лексики) относятся к ним самим и трем другим испытуемым (один симпатичный, другой несимпатичный, третий нейтральный) и можно ли говорить об этих свойствах лишь в связи с конкретной ситуацией. Многочисленные исследования подтвердили, что по отношению к самому себе чаще, чем при оценке симпатичного или несимпатичного испытуемого, выбирается ответ «обусловлено ситуацией». В остальном асимметрия атрибуции зависит от расхождения перспектив. Чем дальше по времени отстоят оцениваемые события, тем меньшей становится асимметрия атрибуции. Причину этого Миллер и Портер (Miller, Porter, 1980) видят в том, что потребность видеть себя как человека, контролирующего ситуацию, со временем ослабевает. Асимметрия атрибуции при смене наблюдателем перспективы При соотнесении информационно-психологических факторов с предвзятостью самооценки используется экспериментальная методика, с помощью которой создается смена перспективы наблюдателя, в результате чего он начинает смотреть на происходящее глазами действующего субъекта. При подобной смене перспективы наблюдатель не получает больше информации, чем обычно, т. е. воспринимает происходящее только со своей точки зрения. В этом случае тем более интересно установить степень самооценочной асимметрии атрибуции, характерной для действующего субъекта. Неудачи такой наблюдатель относит в первую очередь за счет ситуационных факторов, что лишь внешне совпадает с типичной атрибуцией действующего субъекта, но она по сравнению с последней менее радикальна, поскольку действующий субъект обладает дополнительной информацией о ситуационных особенностях поведения в проводимом эксперименте (экспериментальный анализ этих различий пока отсутствует). Напротив, при смене перспективы наблюдатель относит успех к личностным факторам, что не совпадает с расхождением в перспективе по Джоунсу и Нисбетту. Доказательства, подтверждающие эти изменения, уже получены. Изменение в перспективе достигалось различными методами: переключением внимания с помощью видеозаписей, осуществленных из различных положений, как это делал Стормс (Storms, 1973; см. также главу 1); изменением структуры сообщений (Ргуог, Kriss, 1977); инструкциями, побуждавшими наблюдателя поставить себя на место субъекта, сопереживать ему (Aderman, Berkowitz, 1970). Реган и Тоттен (Regan, Totten, 1975) предъявляли своим испытуемым видеозапись знакомства двух людей и просили их осуществить атрибуцию поведения обоих. При инструкции сопереживания по сравнению с обычной перспективой наблюдения поведение чаще атрибутировалось не ситуационным, а личностным факторам. Видеозапись в отличие от использовавшейся в эксперименте Стормса осуществлялась с одной позиции. Решающим фактором в этом случае оказывался не способ восприятия, а психологическая ориентация внимания. При помощи этой методики Гоулд и Сигалл (Gould, Sigall, 1977) побуждали одну половину испытуемых проследить происходящее с позиций действующего субъекта. Они и «обычные» (вторая половина) наблюдатели видели одно и то же: студента, который знакомится со студенткой и старается произвести на нее хорошее впечатление. Чтобы исключить эффект ожидания, сразу же сообщалось, что приблизительно в половине из заснятых «первых встреч» студент произвел хорошее впечатление на студентку, а в остальных случаях — плохое. После просмотра видеозаписи наблюдателям сообщалось, что этот студент произвел либо хорошее, либо плохое впечатление на студентку, а затем их просили оценить по 11-балльной шкале, в какой мере результат объясняется качествами студента (внутренняя атрибуция), а в какой мере — ситуацией и качествами студентки (внешняя атрибуция). В табл. 13.6 приведены полученные данные. «Обычные» наблюдатели придавали большее значение личностным факторам, и никакой асимметрии в атрибуции удачи или неудачи при этом не наблюдалось. Однако в ситуации сопереживания, т. е. при оценке с позиций действующего субъекта, асимметрия атрибуции наблюдателей сильно зависела от результата: успех они чаще приписывали свойствам действующего субъекта, а неудачу они объясняли свойствами его партнера. Таблица 13.6 Усредненные показатели (по 11 -балльной шкале) ситуационной атрибуции наблюдателем успешных и неуспешных контактов субъекта в зависимости от позиции наблюдателя (Gould, Sigall, 1977, p. 487)
Примечание: разница в атрибуции успеха и неудачи при сопереживании является крайне значимой (р < 0, 005); взаимодействие между позицией наблюдателя и результатом действия также значимо (р < 0, 05) Атрибуция ответственности При межличностном общении простой констатации причин действий, их результатов и последствий, как правило, оказывается недостаточно, приходится также определять степень ответственности. Констатацию причин ни в коем случае нельзя отождествлять с определением ответственности. Например, родители несут ответственность за ущерб, причиненный их ребенком школе, хотя они сами и не являются непосредственной причиной нанесенного ущерба. Вместе с тем человек, являясь непосредственной причиной ущерба или преступления, может и не нести ответственности за это с правовой точки зрения: например, если действие было совершено в невменяемом состоянии (правовой термин «невменяемый» в более широком смысле означает того, кому нельзя атрибутировать содеянное) или если человека насильно заставляли совершить такое действие. Подобные необычные основания действия влекут за собой снятие ответственности независимо от констатации причин. В многочисленных правовых нормах сложные связи между констатацией причин и определением меры ответственности регулируются с позиций юридической ответственности. От юридической ответственности следует отличать ответственность моральную, основывающуюся на личных и социальных (или групповых) убеждениях. В данном случае мы ограничимся рассмотрением результатов психологических исследований атрибуции ответственности. При констатации причин речь идет только о том, может ли и в какой степени личность или личностный фактор рассматриваться как необходимая/достаточная или дополнительная причина какого-либо эффекта. При определении ответственности личности причины (каузальность) анализируются по трем параметрам (Heider, 1958, р. 113): 1) непосредственность (локальная близость) — оиосре-дованность (удаленность), 2) возможность предвидеть исход, 3) преднамеренность (интенциональность) совершенных поступков. Если последствия действия не только можно было предусмотреть, но они и были предусмотрены при совершении действия, то действующему субъекту приписывается соответствующая интенция (Irwin, 1971). В случаях, не вызывающих сомнения, ответственность приписывается индивиду, который считается непосредственной причиной данного следствия и который, предвидя это следствие, тем не менее совершил свое действие. Однако при отсутствии какого-либо из трех параметров ответственность также может быть определена. Например, если человек нанес ущерб непреднамеренно, т. е. не предусмотрел его, хотя это можно было предвидеть, то ему вменяется в вину халатность и он привлекается к юридической ответственности. Теперь мы обратимся к рассмотрению того, как можно применить теорию атрибуции к анализу решений в уголовном праве. В качестве примера возьмем обстоятельства, принимаемые в расчет при решении о досрочном освобождении из заключения (Carroll, 1978; Carroll, Payne, 1976, 1977). Изучение опыта работы комиссий, принимающих решения о досрочном освобождении, показало, что в этом случае самым тщательным образом взвешиваются два момента: оценка и ожидание. С одной стороны, тяжесть наказания должна соответствовать тяжести преступления, что и должен отражать приговор суда о мере наказания и минимальном сроке заключения. С другой — при условном наказании и досрочном освобождении необходимо снизить риск рецидива. При определении наказания и риска решающую роль могут сыграть самые различные каузальные факторы. Подобно тому как это имеет место в случае деятельности достижения, для оценки (наказание) определяющим оказался параметр локализации, а для ожидания (риск) — параметр стабильности. Тяжесть преступления определяет в основном меру ответственности: суровое наказание считается тем справедливее, чем в большей степей преступление приписывается внутренним (контролируемым) факторам, таким как характер или злобные намерения, и чем в меньшей — внешним (неконтролируемым) факторам, таким как плохое материальное положение, неблагоприятные условия, среда. Вместе с тем риск рецидива тем выше, чем стабильнее были причины поступка. Так, атрибуция в отношении установленных и плохо контролируемых свойств личности или и отношении неблагоприятной и неподдающейся изменению среды влечет за собой незначительное наказание и высокий риск. Напротив, атрибуция в отношении недостаточности усилий по уклонению от преступных действий влечет за собой суровое наказание и незначительный риск рецидива. Кодирование протоколов заседаний подобных комиссий показало, что содержание большей части всех осуществляемых каузальных атрибуций связано с внутренними стабильными факторами. Это свидетельствует о наличии «фундаментальной ошибки атрибуции» (объяснение с первого взгляда) и плохо соотносится с предполагаемой условным наказанием идеей приобщения к жизни в обществе. В дальнейшем мы займемся анализом той части приписываемой ответственности, которая остается вне сферы рассмотрения при определении юридической ответственности, а именно анализом индивидуальных различий в ее оценках и, кроме того, общей тенденции видеть вину там, где с рациональной точки зрения вина отсутствует. При обсуждении индивидуальных различий необходимо учитывать выводы исследований по психологии личности и развития. Так, де Чармс (deCharms, 1968) установил, что индивиды, уже однажды бывшие «виновниками» содеянного, склонны усматривать первопричину результатов действия в личностных факторах, а не в факторах окружения не только по отношению к себе самим, но и к другим людям. Аналогичные данные получили Лоу и Мидуэй (Lowe, Medway, 1976), разделившие своих испытуемых на «личностников» и «ситуационников». Связанные с этой проблемой возрастные различия выявили Пиаже (Piaget, 1930), и Колберг (Kohlberg, 1969). Согласно Пиаже, маленькие дети строят свое моральное суждение на представлении об «объективной ответственности», когда принимается во внимание только масштаб причиненного ущерба. Дети более старшего возраста начинают учитывать намерение и ситуацию («субъективная ответственность»). При анализе конфликтных в моральном отношении ситуаций (например, муж крадет лекарство, которое может спасти жизнь его жене, поскольку не в состоянии за него заплатить, а аптекарь не хочет продать его дешевле) Колберг выделил несколько различных стадий нравственного развития, которым соответствуют разные принципы справедливости, определяющие атрибуцию ответственности и чувство вины. В данном случае для нас важнее общая тенденция приписывать ответственность даже тогда, когда рационально это никак не оправдано. Вспомним, что атрибуция делает собственное окружение и будущие события более контролируемыми. Ее предвзятость служит усилению мотивации контроля, о чем говорил даже Келли, который всегда исходил из представления о чисто рациональных принципах обработки информации: «Цель каузального анализа, функция которого содействовать выживанию вида и индивида, - эффективный контроль... Контролируемые факторы резко выделяются в качестве претендентов на каузальное объяснение. При неоднозначности или сомнениях исход каузального анализа будет смешаться в сторону контролируемых факторов» (Kelley, 1971, р. 22-23). Мотивация контроля (см.: Burger, 1985, 1987; Wortman, 1976) проявляется в двух ошибках атрибуции, связанных с недостаточной обработкой информации. Это, во-первых, «фундаментальная ошибка атрибуции» (Ross, 1977), которую иногда еще называют «иллюзорной свободой». Этой ошибке мы обязаны переоценкой субъектной причинности (а значит, и ответственности) по сравнению с оценкой роли окружения и (изменчивых) ситуационных особенностей. Эта тенденция, как показал Бирбрауер (Bierbrauer, 1973, 1975), при самоатрибуции может одержать верх над расхождением в перспективе наблюдения в понимании Джоунса и Нисбетта. Приписывание ответственности окружению (ситуации), а не человеку затрудняет контроль, а «фундаментальная ошибка атрибуции» его облегчает (причем не вполне ясно, насколько эта ошибка обусловлена особенностями переработки информации, а насколько — мотивацией). Во-вторых, такой ошибкой, благоприятствующей контролю, являются «иллюзорные корреляции»: благодаря им систематически недооценивается возможность случайного возникновения двух событий, если гипотеза об их взаимосвязи кажется вполне правдоподобной (например, гипотеза о том, что детальная прорисовка глаз в тесте «Нарисуй человека» свидетельствует о мании преследования — L. J. Chapman, J. P. Chapman, 1967). «Иллюзорные корреляции» осуществляются в силу того, что они облегчают психологическую обработку информации (Tversky, Kahnemann, 1973), а также в силу того, что существует тенденция игнорировать возможность несвязанности двух событий и не обращать внимания на случайность взаимосвязи. Популярное:
|
Последнее изменение этой страницы: 2016-03-25; Просмотров: 750; Нарушение авторского права страницы