Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


I. Является Советский Союз социалистической системой?



 

Если верить лидерам Советского Союза, «Союз Советских Социалистических Республик» — является социалистическим не только по названию, но и по сути. Уже в 1936 г. Сталин провозгласил «окончательную победу социализма во всех сферах народного хозяйства»[81], и в настоящее время советская идеология утверждает, что Советский Союз стремительно движется к претворению в жизнь коммунизма. (Характеризующегося известным изречением Маркса: «От каждого по возможностям, каждому по потребностям»[82].)

Ответить на вопрос о социалистическом характере Советского Союза можно, только сравнив видение социализма Марксом и действительность советской системы. Какие логические основания есть у советских лидеров, от Сталина до Хрущева, чтобы называть их систему социализмом? Они делают это заявление исключительно на основе своего толкования Марксова социализма, в котором определяющими для социалистического общества считаются два фактора: «социализация всех средств производства» и плановая экономика. Но социализм в понимании Маркса или, коли на то пошло, в видении Оуэна, Гесса, Фурье, Прудона и т. д., не может быть определен таким образом.

В чем же была суть идеи Маркса и марксистского социализма? Сбивает с толку, почему же теория Маркса фальсифицирована и очернена не только невеждами, но и многими из тех, кто мог и должен бы был лучше разбираться в этом вопросе. Как точно отметил это Роберт Л. Хейльбронер, наши общественные газеты и книги «затушевывают тот факт, что литература социалистического протеста — одна из самых подвижных и ищущих в моральном плане среди всех летописей человеческой надежды и отчаяния. Отделаться от этой литературы, оставив непрочитанной, очернить ее, даже приблизительно не понимая, что она представляет, не просто ужасно, но и опасно глупо»[83].

Понимание Маркса уже в самом начале блокируется одним из самых распространенных и совершенно ошибочных стереотипов — «материализмом» Маркса[84]. Предполагается, что этот материализм означает, что основной мотивацией человека является его желание материальной наживы в противовес духовным, этическим и религиозным ценностям. Но весьма парадоксально, что те, кто нападает на Маркса за этот приписываемый ему материализм, превозносят капитализм в сравнении с социализмом, заявляя, что только денежный стимул может являться достаточно сильной мотивацией для человека, чтобы признать свое превосходство, на самом же деле теория Маркса изначально стоит в оппозиции к этому приписываемому ему материализму. Главным в его критике капитализма было то, что эта система в первую очередь требует экономической и материальной мотивации, и в его концепции социализм является обществом, которое благосклонно к людям, живущим в полном смысле этого слова, а не имеющим больше. Марксов исторический материализм вообще не говорит об экономическом факторе как о психологической мотивации. О нем говорится как о социоэкономическом условии, которое ведет к определенному образу жизни и, таким образом, формирует человеческий характер. Его отличие от идеализма Гегеля (идеализм и материализм — философские термины и не имеют ничего общего с разницей между идеалистической и материалистической мотивациями, как это должно быть известно любому студенту высшей школы) состоит в том, что «…мы не отталкиваемся ни от того, что человек воображает, представляет себе, ни от того, что о человеке рассказывается, думается, воображается, представляется, для того чтобы понять человеческую сущность. Мы отталкиваемся от реальных, активных людей, и на основе процесса их реальной жизни демонстрируем развитие идеологических рефлексов и отголосков этой жизни»[85]. Или, как он это выразил где-то в другом месте: «Какова жизнедеятельность индивидов, таковы они и сами. То, что они собой представляют, совпадает, следовательно, с их производством — совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят. Что представляет собой индивид — это зависит, следовательно, от материальных условий их производства»[86]. Открытие Маркса заключалось в том, что образ жизни в том виде, в котором он определяется экономическими системами, определяет чувства и мышление человека. В соответствии с этой точкой зрения какая-то система может благоприятствовать развитию материалистических усилий; другая система ведет к преобладанию аскетических тенденций[87].

Главным убеждением Маркса, как и Гегеля, было достигшее высшей точки развитие человеческих потенциальных возможностей, то, что Гегель выразил, как «перевод себя из мрака возможности в свет действительности». Человек, как учил Маркс, развивает свой потенциал в процессе истории. Ему следует быть тем, кем он может быть, тем, кем еще не является. В современном индустриальном обществе человек, по Марксу, достиг пика отчуждения. В процессе производства отношение рабочего к своей собственной активности существует как нечто «не относящееся к нему. В то время как человек, таким образом, становится чуждым самому себе, продукт труда становится „чуждым объектом, господствующим над ним“. Трудящийся существует для процесса производства, а не процесс производства для трудящегося»[88]. Не только вещи, производимые человеком, становятся его повелителями, но также социальные и политические обстоятельства, которые он создает. «Это консолидирование нашего собственного продукта в какую-то вещественную силу, господствующую над нами, вышедшую из-под нашего контроля, идущую вразрез с нашими ожиданиями и сводящую на нет наши расчеты, является одним из главных моментов в предшествующем историческом развитии»[89]. Тот человек, который всесторонне развит, тот человек, который является субъектом, а не объектом истории, тот человек, который перестанет быть «уродливым чудовищем и станет полноценным человеческим существом», и есть, в соответствии с Марксом, цель социализма.

Цель человека, в концепции Маркса, независимость и свобода. «Существо, — говорит он, — не воспринимает себя независимым, пока не является хозяином самому себе, и только тогда оно им становится, когда отвечает за свое существование перед самим собой. Человек, живущий в угоду другому, считает себя зависимым существом»[90]. Как полагал Маркс, человек независим только тогда, когда он «полностью принимает свое существование во всем его многообразии, и таким образом, как полноценный человек. Все его человеческие связи с миром — зрение, слух, обоняние, осязание, чувство вкуса, мышление, наблюдательность, чувствование, желание, деятельность, любовь, — короче говоря, все органы его личности… являются… восприятием человеческой действительности. Частная собственность сделала нас столь глупыми и пристрастными, что предмет является нашим, только если мы владеем им, когда он существует для нас в роли капитала, когда его можно съесть, выпить, носить, можно в нем жить и т. д., короче говоря, использовать каким-то способом… Таким образом, все физические и интеллектуальные чувства были заменены простым отчуждением всех этих чувств — чувством обладания. Человек должен был быть опущен в эту абсолютную нищету, чтобы обрести возможность дать рождение всему своему внутреннему богатству»[91].

Марксова идея полной самореализации человека подразумевает, что эта самореализация может произойти лишь во взаимосвязи человека с внешним миром, природой, с другим человеком и в отношениях мужчины и женщины. Социализм для Маркса — что П. Тилих обозначил как «движение сопротивления против разрушения любви в общественной действительности»[92]— становится особенно понятным из следующего отрывка: «Предположим теперь человека как человека и его отношение к миру как человеческое отношение: в таком случае ты сможешь любовь обменивать только на любовь, доверие только на доверие и т. д. Если ты хочешь оказывать влияние на других людей, то ты должен быть человеком, действительно стимулирующим и двигающим вперед других людей. Каждое из твоих отношений к человеку и к природе должно быть определенным, соответствующим объекту твоей воли, проявлением твоей действительной индивидуальной жизни. Если ты любишь, не вызывая взаимности, т. е. если твоя любовь не порождает ответной любви, если ты своим жизненным проявлением в качестве любящего человека не делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна, и она — несчастье»[93].

Продуктивная, свободная, независимая, любящая личность — таково было видение человека Марксом. Он не был озабочен максимальным производством и потреблением, хотя он был сторонником того, чтобы сделать возможным для каждого достижение экономического уровня, являющегося основой достойной человеческой жизни. Сначала он также не был обеспокоен вопросом уравнивания доходов, хотя и был против такого неравенства, которое мешает людям одинаково наслаждаться основными радостями жизни. Главное убеждение Маркса было связано с освобождением человека от того вида работы, который разрушает его индивидуальность, превращая в вещи, выведением его из состояния рабского подчинения вещам, им же созданным.

Концепции Маркса берут начало в пророческом мессианстве, в индивидуализме Ренессанса и в просвещенном гуманизме. Философия, лежащая в основе его концепции, — это философия активной, продуктивной, связной личности, философия, которую наилучшим образом представляют имена Спинозы, Гете, Гегеля.

То, как идея Маркса была деформирована и искажена, превращена практически в свою противоположность и коммунистами, и противниками социализма из капиталистического лагеря, является отличным — хотя отнюдь не единственным — примером человеческой способности извращать факты и мыслить иррационально. Однако чтобы понять, представляют ли Советский Союз и Китай марксистский социализм и чего действительно можно ожидать от подлинно социалистического общества, важно осознать то, что имел в виду Маркс.

Сам Маркс не считал бы Советский Союз и Китай социалистическими государствами. Это следует из следующего высказывания: «Этот (вульгарный) коммунизм[94], который отрицает человеческую личность в любой социальной сфере, лишь логическое выражение частной собственности, которая и есть это отрицание. Всеобщая зависть, возвысившаяся как сила, является лишь закамуфлированной формой алчности, которая сама восстанавливается и удовлетворяет себя различными способами. Мысли, сопутствующие индивидуальной частной собственности, по крайней мере направлены против более обширной частной собственности, в форме зависти и желания сократить все до общего уровня; таким образом, эта зависть и разбиение на уровни и составляют сущность конкуренции. Сырой, незрелый коммунизм — лишь кульминация этой зависти и уравниловки по принципу снижения до заранее определенного минимума. В какой малой степени эта отмена частной собственности исполняет свое истинное предназначение, показывают трудное для понимания отрицание целого мира культуры и цивилизации и регресс к противоестественной непритязательности бедной и лишенной желаний личности, которая не только не превосходит частную собственность, но даже не добивается этого. Это сообщество — всего лишь сообщество по работе и равенству зарплаты, выплачиваемой из средств сообщества сообществом же как универсальным капиталистом. Две стороны отношений воздвигают здание предполагаемой универсальности: труд, как состояние, в котором пребывает каждый, и капитал, как признанная универсальность и сила сообщества»[95].

Кто угодно, но только не Маркс, верил в отрицание личности и в то, что социализм означает всеобщую уравниловку. Его ошибки имеют различное происхождение, но не имеют ничего общего с недооценкой индивидуальности. Он недооценивал запутанность и силу человеческих иррациональных страстей и его готовность принять системы, которые могут освободить его от ответственности и груза свободы. Он недооценивал способность капитализма восстанавливать свои силы и огромное количество форм, в которые эта система может эволюционировать и таким образом предотвращать неизбежные, катастрофические, как считал Маркс, последствия своих внутренних противоречий. Другая ошибка Маркса заключалась в том, что он не мог в достаточной степени освободиться от той определяющей важности, которую мышление XIX в. придавало законной собственности. Законное владение тогда соответствовало управлению и контролю со стороны общества. Следовательно, Маркс заключал, что если законная собственность будет отобрана у работающего на себя капиталиста и перейдет к обществу, то рабочие будут управлять своими собственными делами. Он не понимал, что изменение во владении может быть только изменением в области управления, от владельцев к бюрократии, действующей от имени акционеров или государства, и что это изменение может иметь незначительное (либо не иметь вообще) влияние на реальное положение рабочих внутри системы производства.

Поколения спустя национализированные отрасли промышленности в Англии, Франции и России наглядно показали это. Теоретически социалистическая организация в Англии, теоретически и на практике югославские коммунисты осознали двусмысленную сущность государственной собственности и построили систему, основанную на владении и управлении заводов рабочими, а не государственным и бюрократическим аппаратом.

Как я отмечал ранее, с нарастающим развитием капитализма не только экономические, но и психологические, духовные, гуманные цели социализма были заменены целями победоносной капиталистической системы — целями максимальной экономической эффективности, максимального производства и потребления. Эта ошибочная интерпретация социализма как чисто экономического движения, принимающая национализацию средств производства за самоцель, имела место и в правом, и в левом крыле социалистического движения. Изначальной целью лидеров-реформистов социалистического движения в Европе было поднятие экономического статуса рабочего внутри капиталистической системы. Для них самой радикальной мерой в этом направлении являлась национализация некоторых крупных отраслей промышленности. Лишь недавно пришло понимание того, что национализация предприятий сама по себе не является реализацией социализма и что быть под управлением бюрократического аппарата, назначенного обществом, для рабочего практически то же самое, что и управляться кем-то лично назначенным бюрократией. Лидеры Советского Союза также оценивали социализм по капиталистическим стандартам, и их принципиальным требованием к советской системе является принцип, что «социализм» может производить больше и работать эффективнее, чем «капитализм».

Оба крыла социализма забыли, что Маркс ставил целью общество, отличное в человеческом плане, а не просто более процветающее; Его концепция социализма, несмотря на изменения в его собственном мышлении, в принципе подразумевала общество, в котором каждый гражданин будет активным и ответственным членом сообщества, участвующим в управлении всеми социальными и экономическими механизмами, а не — как в современной советской практике — «цифрой», которая накачивается идеологией и управляется ничтожным бюрократическим меньшинством. Для Маркса социализм был управлением общества снизу, его членами, а не сверху, бюрократией. Советский Союз может быть назван государственным капитализмом или как-то еще; но только одному определению эта менеджериальная, бюрократическая система не может соответствовать — «социализму», как понимал его Маркс. Не может быть дано лучшего ответа чем утверждение Шумпетера, что «между истинным значением послания Маркса и практикой и идеологией большевизма такая же пропасть, какая разделяла религию смиренных галилеян и идеологию кардиналов или воителей средневековья»[96].

В то время как советская система заимствовала концепцию национализации средств производства и всеобщего планирования из марксистского социализма, она ничуть не меньше разделяла многие черты современного капитализма.

Развитие капитализма в XX в. привело ко все более возрастающей централизации в промышленном производстве. Крупные корпорации все больше и больше становятся центрами производства металлургической, автомобильной, химической, нефтяной, пищевой отраслей промышленности, банковского дела, кино и телевидения. Только в некоторых ветвях производства, например в текстильной промышленности, мы все еще видим картину XIX в. — огромное количество мелких и остро конкурирующих предприятий. Большинство предприятий управляется сегодня огромными бюрократическими аппаратами с иерархической структурой, которые ведут дела предприятия в соответствии с принципами максимизации прибыли и относительно независимы от миллионов акционеров, которые являются законными владельцами. Такая же централизация присутствует и в правящих кругах, военных силах и даже в научных исследованиях.

В то время как «частные предприятия» в идеологическом плане преуменьшают значение всех социалистических тенденций, значительно проще принимать большие — прямые и косвенные — дотации от государства. Это же привело к важным изменениям в отношении свободного рынка и свободной конкуренции. Свободный рынок и свободная конкуренция в том смысле, в котором они понимались в XIX в., — явления, оставшиеся в прошлом.

Даже несмотря на то, что западные системы сохранили некоторую долю конкуренции, нескрываемые и тайные ценовые соглашения между крупными корпорациями, государственные дотации и т. д. (несмотря на антимонопольное законодательство в Соединенных Штатах) сильно ограничивают конкуренцию и роль свободного рынка. Представьте на минуту, что тенденция к централизации развивается дальше и что в конце концов будет существовать одна огромная корпорация, производящая, соответственно, автомобили, сталь, фильмы и т. д., картина «капиталистической» экономики будет не так уж сильно отличаться от социалистической экономики России. Конечно, существует все усиливающийся элемент государственного планирования в западном капитализме, не только посредством крупномасштабного государственного вмешательства, но также в том смысле, что Государственная комиссия по атомной энергии[97]— самое крупное промышленное предприятие в Соединенных Штатах, и что военная промышленность, хотя и находится в частной собственности, производит огромное количество оружия по государственному заказу. Это, однако, не означает, что в Соединенных Штатах, за исключением оружейного производства, существует всеобщее планирование или даже план перехода военной промышленности к мирной экономике.

Метод производства современного капитализма — это крупные конгломераты рабочих и клерков, которые трудятся под руководством менеджериальных, бюрократических аппаратов. Они являются частью громадной производственной машины, которая, чтобы вообще работать, должна работать ровно, без трения, без остановок. Отдельный рабочий или служащий становится гайкой в этом механизме, его функции и действия определяются всей структурой организации, в которой он трудится. В крупных предприятиях законное владение средствами производства отделяется от управления и теряет свое значение. Менеджеры лишены качеств былых владельцев — личной инициативы, смелости, способности рискнуть, зато у них есть качества, присущие бюрократам, — недостаток индивидуальности и воображения, безликость, осторожность. Они управляют вещами и людьми и относятся к людям так же, как к вещам. Гигантские корпорации, которые управляют экономической — и в большой степени политической — судьбой страны, определяют процесс, сильно отличающийся от демократического; они представляют собой власть, не контролируемую теми, кем они правят.

Помимо промышленной бюрократии подавляющее большинство населения управляется другими бюрократическими аппаратами. Во-первых, существует государственная бюрократия (включая военную), которая влияет на жизни миллионов людей, направляет их в той или иной форме. Все больше и больше индустриальная, военная и правительственная бюрократии переплетаются как в своих действиях, так и в составе. С дальнейшим развитием крупных предприятий профсоюзы превратились в большие бюрократические машины, в которых голос отдельного человека практически ничего не значит. Многие профсоюзные лидеры являются менеджериальными бюрократами, так же как и шефы индустрии.

Все эти бюрократические аппараты имеют вид, весьма отдаленно напоминающий нормальный; и благодаря особой природе бюрократической администрации это так и должно быть. Они функционируют скорее как электронные компьютеры, в которые загружены все данные и которые — в соответствии с определенными принципами — «принимают решения». Если человек превратился в вещь и управляется подобно вещи, менеджеры сами становятся вещами, а у вещей нет воли, нет мечты, нет замыслов[98].

С появлением бюрократического управления людьми демократический процесс превращается в ритуал. Собрание ли это акционеров или политические выборы, или профсоюзное собрание, отдельный человек практически теряет возможность активно участвовать в принятии решения. Особенно в политической сфере выборы все больше и больше нисходят до уровня плебисцитов, во время которых избиратель может выразить предпочтение одному из двух занесенных в список профессиональных политиков. Лучшее, что можно сказать в защиту этого, это то, что им управляют с его собственного согласия. Но способы, которые используются для получения этого согласия, — внушение и манипуляция, и при всем этом наиболее фундаментальные решения — в сфере внешней политики, включающей войну и мир, — принимаются маленькими группами, о которых средний гражданин вряд ли даже имеет представление!

Отдельным человеком управляют и манипулируют не только в сфере производства, но также в области потребления, которая, как утверждают, является той сферой, где может найти выражение человеческая свобода выбора. Является ли это потреблением продуктов питания, одежды, напитков, сигарет или кинофильмов и телепрограмм, могущественный аппарат внушения работает в направлении двух целей: во-первых, постоянно увеличивать аппетит на новые предметы потребления и, во-вторых, направлять эти аппетиты в выгодное для промышленности русло. Предельный размер инвестирования капиталов в индустрию производства потребительских товаров и конкуренция между небольшим количеством гигантских предприятий делают невозможным пустить потребление на самотек или оставить потребителю возможность свободно решить, хочет ли он что-либо купить и что именно. Его аппетиты должны постоянно разжигаться; его вкусами необходимо манипулировать, управлять ими, их нужно делать предсказуемыми. Человек трансформируется в «потребителя», вечно голодного, чье единственное желание — потреблять больше вообще и «более хорошие» вещи.

Советский Союз служит западному индустриальному обществу предостережением того, куда мы можем прийти, если будем продолжать двигаться в сегодняшнем направлении. Мы развили на Западе индустриальный менеджериализм и сопутствующего ему человека организации; Россия, перепрыгнув через средний этап, на котором все еще находимся мы на Западе, довела это развитие до логического конца — под лозунгами марксизма и социализма. Национализация (запрещение частной собственности на средства производства) не является отличительной особенностью «социализма» и «капитализма». Это просто техническая схема для более эффективного производства и планирования. Советская система — эффективная, полностью централизованная система, управляемая промышленной, политической и военной бюрократиями; это скорее завершенная «менеджериальная революция», чем социалистическая революция. Советская система — не противопоставление капиталистической системе; это то, во что разовьется капитализм, если мы не вернемся к принципам западной традиции — гуманизму и индивидуализму.

Если концентрированное владение собственностью, бюрократическое управление процессом производства и манипулирование потреблением — необходимые элементы капитализма XX в., отличие от советского коммунизма представляется скорее в степени, чем в качестве. Если капитализм, как выразился Кейнс, может выжить только при значительной степени социализации, можно заявить с равной обоснованностью, что советская система выжила благодаря значительной степени капитализации. Фактически и советская, и западная системы сталкиваются с одними и теми же проблемами индустриального и экономического роста в высокоразвитом, централизованном, менеджериальном обществе[99]. Обе эти системы используют методы менеджериального, бюрократического управления обществом, характеризующегося возрастающей степенью человеческого отчуждения, групповой адаптации и преобладанием материальных интересов над духовными; они обе создали человека организации, который управляется бюрократическими аппаратами и машинами и все еще верит в то, что преследует возвышенные цели гуманистических идеалов.

Схожие стороны советской системы и «капитализма» были ярко продемонстрированы в представлении классовой стратификации и целях советской системы образования; сравнение, которое показывает, что во многих отношениях советская система походит на капиталистическую систему XIX в., хотя в то же время она более современна и «продвинута», чем западная. Схожесть этих сторон станет даже очевидней, если мы учтем один фактор, который заключается в том, что, с западной точки зрения, краеугольным камнем капитализма являются денежные стимулы. Какие же данные есть о стимулах, существующих в Советском Союзе?

Что касается рабочих в России, стимулом являются наличные деньги. Действие этого стимула осуществляется двумя путями. Во-первых, это тот факт, что зарплата по большей части основывается на принципе сдельности. Размер зарплаты «фиксирован для определенного требуемого выпуска продукции трудящимся определенной специальности. Если рабочий выполняет норму, система стимулирования предоставляет ему возрастающую оплату, чтобы компенсировать увеличение производительности. Для трудящегося, который превышает норму на 1-10%, компенсация достигает в долевой пропорции 100%»[100]. Если он перекрывает норму в два раза, его месячный заработок также удваивается относительно зарплаты. Вторым денежным стимулом для рабочих являются премии, которые выплачиваются из прибыли предприятия. «Во многих случаях премии составляют большую часть годового дохода рабочего в России»[101].

Что касается советских менеджеров, главным стимулом является премиальная выплата за перевыполнение плана.

«Размер дохода, заработанного в виде премий, весьма значителен. В 1947 г. управляющий персонал сталелитейной промышленности получил премий в среднем в размере 51, 4% от основного дохода. В пищевой промышленности, которая занимает по этим показателям последнее место, — 21%. Поскольку это усредненные показатели, многие отдельные менеджеры заработали значительно больше. Премии таких размеров должны на самом деле являться могущественным стимулом»[102]. Символ статуса и размер трат также стали, по Джэвитсу, важными стимулами для советского менеджера. Подводя итог, Берлинер утверждает, что «личная выгода была на протяжении последних 25 лет основным принципом системы стимулирования управленческого персонала», и «мы с уверенностью можем сказать, что, по крайней мере, несколько следующих десятилетий личная выгода будет ведущим экономическим стимулом в обеих (американской и российской) системах»[103].

Для крестьян деньги также являются одним из главных экономических стимулов. «Существует один стимул, — отмечает Джэвитс, — который парадоксален постольку, поскольку он показывает ослабление государственного стимулирования Советами, с одной стороны, и продолжающееся экспериментирование Соединенными Штатами — с другой. Это относится к широко разрекламированному призыву заняться сельским хозяйством в Соединенных Штатах — с предлагаемым высоким личным доходом фермера за счет государства… В Советском Союзе… после продажи обязательной части урожая правительству членам колхозов разрешено продавать излишки зерна населению на основе принципа спроса и предложения. Эта область советской экономики, пожалуй, единственная, где можно обнаружить свободный рынок»[104].

Россия — спокойное реакционное, богатое государство; мы — спокойное либеральное, богатое государство. Но предполагается, что положение вещей в Советском Союзе будет медленно меняться. Очевидно, что чем больше Советский Союз будет удовлетворять материальные потребности своего населения, тем менее ему будут необходимы методы полицейского государства. Советская система будет склоняться к тем же средствам, что используются на Западе: методы психологического внушения и манипулирования, которые предлагают отдельному человеку иллюзию, что у него есть свои собственные убеждения, которым он следует, в то время как в действительности «его» решения создаются элитой «принимающих решения».

Русские верят, что они представляют социализм, потому что говорят на языке марксистской идеологии, и они не осознают, насколько их система похожа на одну из наиболее развитых форм капитализма. Мы на Западе верим в то, что представляем систему индивидуализма, личной инициативы, гуманистической этики, потому что мы держимся за нашу идеологию и не видим, что наши институты на самом деле все больше и больше походят на ненавистную коммунистическую систему. Мы верим, что сущность коммунистической системы в России — подчинение отдельной личности Государству, и, следовательно, она не свободна. Но мы не признаем, что в западном обществе отдельный человек все более и более подчиняется экономической машине, большой корпорации, общественному мнению. Мы не осознаем, что отдельная личность, сталкиваясь с гигантским предприятием, гигантским правительством, гигантскими профсоюзами, боится свободы, не верит в свои силы и ищет укрытия в установлении тождественности с этими гигантами.

Наш метод организации промышленности также нуждается в людях, таких же, какие необходимы советской системе: людях, которые ощущают себя хозяевами своего общества (это одинаково утверждают и социализм, и капитализм), но в то же время хотят, чтобы ими управляли, хотят делать то, что от них ждут, влиться в общественную машину без трения, и кого можно вести без применения силы, кем можно руководить без руководителей, побуждать, не выдвигая никакой цели за исключением одной — приносить пользу, быть в движении, стать первым. Мы пытаемся добиться этих результатов посредством идеологии свободного предпринимательства, личной инициативы и т. д.; русские — идеологией социализма, солидарности, равенства.

Итак, вопрос, является ли советская система социалистической, получил отрицательный ответ. Мы сделали вывод, что это — государственный менеджериализм, использующий самые передовые методы тотальной монополизации, централизации, манипулирования массами и медленно продвигающийся в осуществлении этого манипулирования от методов насилия к методам массового внушения. Он, все еще сохраняя социализм в некоторых своих проявлениях и свое особое противоречие в социальном и человеческом плане, в действительности повторяет тенденции наиболее развитых капиталистических стран, что обеспечивает сохранение прежнего курса. Это очень успешная в экономическом плане система, хотя она не благоприятствует развитию подлинных свободы и индивидуализма; в ней присутствуют многие черты планирования и общественного благосостояния, которые можно отнести к позитивным достижениям.

 


Поделиться:



Популярное:

Последнее изменение этой страницы: 2016-04-09; Просмотров: 1052; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.042 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь