Разбил ли ты свои скрижали?»

А.С. Пушкин

«Мы бессмысленные дети Земли, мы не смогли оправдать своего существования и теперь с позором уходим в небытие, и нам остается последнее: передать светильник жизни тому, кто придет после нас и будет достойней нас. И пусть тогда этот «кто-то» воскресит убитую нами Землю».

Этими словами, выбитыми на скрижалях своей книги, я обращаюсь к вечной памяти и сознанию нового человечества с тем, чтобы его не постигла та страшная участь, которая если еще не постигла, то скоро постигнет нас.

Роман «Мизантроп», над которым я работал двенадцать лет, и который стоил мне тяжкого труда, моря надежд, страха и сомнений, а вместе с тем – тысяч бессонных ночей, наполненных радостью и страданием, любовью и ненавистью, этот роман, собственно, не есть книга в обыкновенном ее понимании, рассказывающая о тайнах бытия грубой человеческой материи. Прежде всего – это эпитафия бесславно почившему человечеству. Это роман-назидание человечеству грядущему, стихия протеста, вопль отчаявшегося сознания, совокупившего в себе боль растерзанной человеком Земли и животную боль самого Человека, осознающего трагедию своего бессмысленного существования и трагедию скорого своего конца.

Тема, которую я попытался раскрыть в своей книге, одна из самых мучительных и жестоких, тревожащих человечество все более по мере совершаемых им злодеяний против создавшего его Естества. Это тема Экологической Катастрофы.

Час расплаты за содеянное уже пробил, он необратим и вот-вот коснется наших царских ушей. Господин планеты чувствует это своей кожей, но все еще не может поверить в свой страшный конец. По глупости ему все еще кажется, что это всего лишь туман, призрачное наваждение, которое можно прогнать, и он, будто очнувшийся от дурного сна зверь, пытается стряхнуть ее со своей косматой гривы, прогнать когтистой лапой, но увы – кошмарное видение становится все отчетливей, все больше приобретает оно черты реальности, и прогнать его невозможно: на землю надвигается невиданной силы потоп, который он вызвал своей безрассудной деятельностью.

Да, Человек осознает пагубность своих деяний для планеты, он пытается укротить в себе преступника, но изменить своей сущности он не может: он изначально болен, он запрограммирован на самоуничтожение и убийство своей планеты, и это есть величайшая его трагедия.

Зло, существующее в Природе, трансцендентально, оно имеет категорию необходимости, так как является универсальным средством борьбы за существование всякой живой материи, ибо последняя агрессивна и чтобы выжить, должна поглощать сущность более слабую. Здесь возразить что-нибудь совершенно невозможно, ибо Зло это разумно и созидающе. Но Зло, привнесенное в Природу Человеком, есть Зло разрушительное, губящее все окружающие его субстанции. И обосновывается оно на факторе единственном и изначальном. И фактор этот называется – Мозгом. Создав человеческий мозг, Природа совершила роковую ошибку. Она создала своего убийцу. Подарив человеку могучий механизм выживания, этот высший орган, достойный восхищения богов, Она забыла о принципах законотворческих. Она не сделала одной маленькой поправки. Она забыла о радикальной трансформации человеческого Кишечника, этого низшего, потребительского, исключительно животного органа, призванного питать существа более упрощенные и безрассудные, нежели Ее Венец. И тем самым превратила высшее творение Свое в существо опасно-животное, в беспрецедентно жестокое и алчное. Превратила в чудовище, которому нет названия и от которого гибнет все, к чему бы не прикоснулись его хищные когти, куда бы ни обратился его взор и чего бы ни коснулось его дыхание. Да, именно клетка кишечника приказывает клетке мозга, что ей делать. И этот высочайший орган человека, эта величайшая гордость Созидающих Сил, орган, содержащий в себе гигантскую информацию миллиардов лет, верно и преданно служит своему властителю, используя для этого весь арсенал поведенческих приспособлений, выдуманный Естеством для сохранения вида: ловкость, коварство, ложь, обман, жестокость, хитросплетенные лабиринты тактики, стратегии, проектирования и расчетов. Эта чудовищная машина, начиненная мириадами нейронов, работает с дьявольской неутомимостью, работает беспрерывно, даже во сне, даже в самые кризисные свои моменты для цели единственной: накормить, усладить, утешить своего низкого господина, не считаясь ни с какими вздохами, ни с какими стенаниями породившей его Матери.

И в итоге, высочайшем, абсолютном и абсурдном, человеческий Мозг, намертво совокупленный с Кишечником, нужно расценивать как химеру, как проказу, как величайшую человеческую трагедию, посредством которой он, уничтожая свою колыбель Биосферу, уничтожает и самого себя.

Но человеческая трагедия не исчерпывается одним лишь его мозгом. Над Homo, как над животным общественным, властвует еще одно чудовище. Более могущественное, более алчное и более жестокое. Оно страшно, безобразно и треглаво. И имя ему – «Нация – Государство – Бог». И чудовищу этому, чтобы сохранить себя, также ни в чем нет предела. И из этого проистекает суровая, непобедимая непреложность: до тех пор, пока в мире будет существовать этот кровавый цербер, охраняющий клыками и когтями свою власть и волю, в мире будут пылать пожары, раздоры и войны. И кровь будет литься неустанной рекой, как льется она с неисчислимых историей времен. И будет это, поскольку всякое государство по природе своей алчно и утверждается в экономике и в пространстве, стремясь к могуществу и расширению своих границ; поскольку каждая нация, дабы не исчезнуть и иметь воздействие на нации прочие, стремится к многочисленности; поскольку каждая религия, дабы насытиться властью, золотом, страхом и духовным закабалением человека, всегда стремится к расширению своего влияния на все континенты, стремится поработить все сферы человеческого сознания и бытия, не оставляя для их развития путем естественного света ни единой возможности. Иными словами, эти три общественные структуры стремятся к безраздельному мировому господству. А к таковому, как мы знаем, возможно прийти лишь через кровь человека и кровь Земли, ибо каждый из этих Кощеев Бессмертных будет стремиться к могуществу посредством овладения не только человеческих, но и природных ресурсов, нисколько не сопоставляясь с разумностью и возможностью последних, а значит – будет в своей борьбе идти напролом, будет грызть до последнего, до мозгового исступления, исходя из хищнической природы своего человеческого естества: пожирать все, что пожирается, ибо так велит ему его господин Кишечник.

Так что? Человек обречен? И доживает последние зори? И допивает последние капли росы? И Планетарная Катастрофа, вызванная беспределом его борьбы за свой живот, сметет его навсегда с исторической арены? И снова высокая плоть превратится в глупую глину? Но можно ли согласиться с этим? Можно ли представить себе нашу планету лишенной высших существ, покрытой мраком неведения и первобытной шерстью?

Разум противится этой мысли. Но как же тогда быть? Как преломить реальность? Можно ли исправить роковую ошибку Природы, создавшей себе на погибель чудовище по имени Homo? И можно ли остановить идущий на Землю порожденный им Апокалипсис? И можно ли создать вместо нынешней человеческой генерации генерацию порядка высшего, которая будет принципиально отличаться от всего прочего животного мира и в которой физиология и мозг будут работать не на уничтожение Естества, а на его преумножение и созидание?

Очень трудно это сделать! Но все-таки, если уж говорить устами Пророка Земного отечества, – можно. Человечеству необходимо как кислород, как влагу впитать в свой животный эпителий формулу: чтобы выжить, ему следует объединиться. В одной государственно-национально-религиозной
ипостаси. Объединиться, и больше никогда не знать унизительных различий. Этого разъединяющего его во все века проклятия « Мы» и «Они». Но люди не хотят этого делать. Они боятся потерять эти свои призрачные Три. Отдать малое, чтобы сохранить большое. Они не задумываются о том, как ничтожны их национальные, государственные и религиозные ценности по сравнению с тем, что могут они потерять, и как безумны, безнравственны и дики их шутовские притязания на исключительность на фоне погибающего человечества и погибающего мира, в котором уже не будет ничего и никогда. И над которым бесстрастно, немо и надменно, как глаз Люцифера, будет витать слепой ореол космической пыли, не помнящей ни иисусов, ни будд, ни аллахов, ни самого их безумного творца – Человека.

Hostis generic humani

/ враг рода человеческого/

Пролог

Утро было жестоким. За окном плескалась стихия. Медленно, как ядовитая ртуть, проникала она сквозь стекла человеческого жилья, и воздух в нем был промозглым и сгнившим, как в древней гробнице. От него ломило кости, стыли мозги, им было больно дышать. Не хотелось открывать глаза. Не хотелось двигаться. Хотелось быть насекомым. Забиться поглубже в щель и раствориться в невесомости анабиоза, не ощущая ни голода, ни холода, ни страха.

Страх особенно был невыносим. Он поглощал все: сердце, печень, желудок. Мозг! И кровь немела в венах, едва побуждаемая к жизни слабыми толчками сердца, с каждым днем остывая все больше и больше...

Человек еще двигался и дышал, но он уже превращался в тлен. Превращался намного раньше, чем было предписано ему Небесами. По своей же вине, разорив дотла свое земное жилище. И, как в отместку за это, погибал он теперь еще и от обрушившейся на него Стихии, призванной Высшими Силами окончательно погубить его, расплатившись с ним за его неисчислимые со дня Сотворения грехи.

Нет, в сущности, это был еще не обещанный два тысячелетия тому назад Апокалипсис. Это было пока лишь его преддверие. Но каким жестоким было дыхание этой еще далекой, но уже обратившей свой бесстрастный взор к лицу человека Немезиды.

Богиня возмездия шла за ответом...

Это случилось однажды ночью, когда истерзанная человеком планета и сам душитель спали, убаюканные крепким сном, согретые нежным дыханием бабьего лета.

Осень выдалась в том последнем для Человечества году необыкновенной. Природа в предсмертной агонии творила воодушевленно, охваченная приступом радости безбрежного своего бытия. Она пылала яркой палитрой окрыленного музой гения. Пылала последним роковым пожаром, и казалось, что никогда в золотые чертоги ее не посмеет войти – Смерть.

И вот она – вошла. Перед самым уже рассветом, когда Природа должна была вот-вот совершить свой первый после пробуждения вздох.

Шум крыльев Немезиды быстро настиг планету. Теплый воздух напрягся и зазвенел. Потом задрожал всей своей бездной. Мириады ледяных стрел вонзились в его спящее тело. И он взвился и застонал, как угодившая в силки могучая птица.

Звездное небо померкло.

Едва зарождающийся рассвет затянулся мглой неведомо откуда взявшихся туч. Грохот крыльев Немезиды стремительно нарастал. Со страшной силой пронзил он оцепеневшее от холода пространство, и на Землю, ошеломленную, притихшую от страха, посыпался тяжелый, всесокрушающий град.

Град сыпал с неба несколько часов, не прекращаясь. Он превратил землю в прах, и она, исхлестанная, искалеченная, жалко лежала теперь у ног грозного своего Отца.

Но Сотворивший был неумолим.

Всего лишь несколько мгновений стояло над миром кажущееся прощением затишье. Но оно было страшнее, чем град. От него немели уши и обмирала кровь.

И великий страх обуял все живое.

И поднял тут Властитель другую руку и низверг ее карающей десницей вниз. И открылся тут зев небесный. И чудовищный гром потряс Вселенную.

Небо разорвалось. Из недр его выплеснулся стожальный огненный язык, и все стало белым, как саван. И на умершую уже от страха землю с сокрушающей силой обрушились хляби небесные. Их водяные вервии слились, как гидры, в гигантский каскад, и каскад этот падал на землю с оглушительным грохотом и гулом, заставив согнуться то, чего не мог согнуть всегибельный град.

Хляби низвергали потоки на землю целые сутки.

Солнце в тот день забыло взойти, и Немезида творила свое правое дело под соглашательским покровом мрака.

Взошло светило лишь на следующее утро. Взошло, как ни в чем не бывало, и увидело страшную картину. Земля лежала поверженной. Обломки некогда сущего заполонили все видимое пространство, и не было теперь нигде живого места, которое могло бы успокоить глаз. Все было превращено в прах. Всюду господствовали грязные потоки и слепые водяные зеркала, в которых, как кости, торчали жалкие останки истерзанной природы.

Шел Последний Всемирный Потоп, которому было суждено произойти в начале третьего тысячелетия от рождества Христова. И все шире и явственней открывались врата Апокалипсиса.

А пока на землю вот уже сто восемьдесят дней лились изматывающие дожди. Они шли почти каждый день, с небольшими перерывами, шли днем и ночью, шли половину осени, всю зиму и вот уже половину весны, и у человека все меньше оставалось надежды, что он сможет выйти на пашню и посеять хлеб.

Ожидался голод.

Не тот, который случается от недорода, когда хоть что-нибудь, а давала природа, оставляя живому упование. А голод жестокий и неумолимый, когда у человека не остается никакой другой пищи, кроме крови и тела упавшего раньше.

Все вокруг было обречено на долгую мучительную смерть. Но человек, стоящий у окна, умирать не спешил. Он задумчиво глядел на плывущую за окном смерть, и на лице его подрагивала страшная улыбка палача, созерцающего только что четвертованную им жертву.

Аллилуйя! Аллилуйя! Небеса, кажется, услышали его. Он так хотел Апокалипсиса!

Он так хотел возмездия!

Что же это был за человек, и что ему было надо от погибающего, от уже почти погибшего мира?

12 Следующая ⇒