Отношение других проявляется во взгляде

⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 15Следующая ⇒

Многие животные избегают прямого взгляда в глаза, ведь это означает контакт с другим существом, чреватый неожиданностями. Поэтому некоторые бабочки, дабы отпугнуть врага, носят на крыльях узор в виде круглых глаз. В мире людей за взглядом всегда стоит субъективная оценка — одобрение или осуждение, любовь или ненависть, сочувствие или враждебность. Когда человек испытывает болезненную потребность в одобрении, в признании, в подтверждении собственной состоятельности, взгляд, этот отсроченный приговор, повисший в воздухе, его пугает. Ведь на карту поставлено наше „я“, и в данном случае оно строится не изнутри вовне, а извне внутрь. Мы то, чем кажемся. Всякий раз, когда внутреннее „я“ подвергается давлению всемогущего „я“ внешнего, болезненная чувствительность к чужим взглядам возрастает, и в конечном итоге субъект подпадает под власть других.

Подобная уязвимость приводит к бурным соматическим проявлениям. Почувствовав себя объектом чьего-то внимания или даже предвидя возможность этого внимания, человек может испытать все симптомы приступа тревоги. Ведь для такой огнеопасной материи, как страх, горючее отыщется всегда. Взять хотя бы один красноречивый и очевиднейший пример: покраснение лица. Механизм его несложен. Во всех ситуациях, вызывающих беспокойство, происходит активация симпатической нервной системы и организм, готовя нас к бегству или сопротивлению, перераспределяет кровоток. Направляет кровь от внутренних органов к скелетным мышцам. Периферическое кровообращение усиливается, и у некоторых людей расширение поверхностных капилляров заставляет кровь приливать к лицу. Данное явление способно привести в ужас чувствительную личность, ведь ее сокровенные переживания выходят на всеобщее обозрение, словно все тело вдруг стало прозрачным. Обостренный страх покраснеть так широко известен, что сказать ребенку (а иногда и взрослому): „Ой, как ты покраснел! “ — означает поднять его на смех.

С этой проблемой связаны два термина: эритроз (когда человек легко краснеет) и эритрофобия (когда он испытывает болезненный страх перед покраснением). В своих мемуарах Теннеси Уильямс, один из величайших драматургов XX века и автор пьес о хрупкой уязвимой человеческой природе, писал:

Я прекрасно помню момент, когда начал краснеть по пустякам. Кажется, это случилось на уроке геометрии. Черноволосая красивая девочка посмотрела мне прямо в глаза. Я тут же почувствовал, что заливаюсь краской. А послав ей ответный взгляд, зарделся еще сильнее. „Боже, — пронеслось у меня в голове, — а вдруг это будет происходить всякий раз, когда я встречусь с кем-нибудь глазами? “ И стоило мне представить себе подобный кошмар, как он тут же стал явью. С тех самых пор я неизменно краснею, едва кто-то посмотрит на меня в упор.

Прежде чем продолжить, хочу остановиться на интересной концепции, чрезвычайно полезной для нашего анализа. Уильям Джеймс, один из новаторов в области исследований запутанных психологических материй, писал о социальном „я“, то есть о нашем отражении в чужом восприятии. „Внутреннее „я“ — это то, что нам известно о себе, собственное представление и личная самооценка. На склоне жизни Дон Кихот произносит пронзительные слова: „Я знаю, кто я“. Не всякому дана такая ясность. Часто „социальное „я“, наше отражение в постороннем восприятии, вытесняет существенную часть „внутреннего „я“. Такое происходит, когда люди находятся в постоянной зависимости от мнения окружающих. Кажется, это существа без внутреннего содержания, пленники пустоты, жаждущей знаков внимания, восхищенных взглядов, похвал и слов благодарности. Возникает состояние полной несвободы. Посторонний взгляд определяет все. Сартр предлагает нам прекрасное описание этой связи с другими. Самое трудное в отношениях с окружающими — найти золотую середину между потребностью в их мнении и независимостью от него.

Оценочные страхи

Человек мыслит, сравнивая, говорили древние философы. Давая свою оценку какому-либо предмету или явлению, мы соотносим его с общей нормой, с эталоном, и в результате одобряем или осуждаем. Некоторые люди чувствуют себя ущербными, жалкими, недостойными любви, но боятся не столько самого чувства неполноценности, сколько его подтверждения, а потому избегают любого столкновения с реальностью. Чтобы проиллюстрировать это ощущение неоправданной, неотвязной неловкости, я вновь процитирую письмо Кафки к Милене. Он рассказывает ей одну из тех притч, в которых, как мне кажется, проявляется вся творческая мощь писателя:

Отвечу примерно так: я, зверь лесной, был тогда едва ли даже и в лесу, лежал где-то в грязной берлоге (грязной только из-за моего присутствия, разумеется) — и вдруг увидел тебя там, на просторе, чудо из всех чудес, виданных мною, и все забыл, себя самого забыл, поднялся, подошел ближе, — еще робея этой новой, но и такой родной свободы, я все же подошел, приблизился вплотную к тебе, а ты была так добра, и я съежился перед тобой в комочек, будто это мне дозволено, уткнулся лицом в твои ладони и был так счастлив, так горд, так свободен, так могуч, будто обрел наконец дом — неотступна эта мысль: обрел дом, — но по сути я оставался зверем, чей дом — лес, и только лес, а на этом просторе я жил одной лишь милостью твоей, читал, сам того не осознавая (ведь я все забыл), свою судьбу в твоих глазах. Долго продолжаться это не могло. Даже если ты и гладила меня нежнейшей из нежнейших рукой, ты не могла не углядеть странностей, указывавших на лес, на эту мою колыбель, мою истинную родину… Я чувствовал, что надо мне уползти назад, в мою тьму, я не выносил света солнца, я был в отчаянии, как заблудившийся зверь, и я помчался что было сил, и эта неотступная мысль: „Взять бы ее с собой! “ — и мысль прямо противоположная: „Да разве будет тьма там, где она? “ Ты спрашиваешь, как я живу; вот так и живу[49].

Всякий раз эти строки вызывают у меня глубокое душевное смятение.

Робость

Робость считается чертой характера. Она выражается в стремлении уклоняться от общения с незнакомцами, избегать социальной активности, помалкивать на собраниях, отводить глаза в ответ на чей-то взгляд, стыдливо прятать свои эмоции. Дома, в знакомой обстановке, робкий человек чувствует себя увереннее и со временем, преодолев неизбежные трудности, может неплохо адаптироваться в обществе. Робость, хоть и осложняет нам жизнь, не является тем не менее ни тяжелым расстройством, ни болезнью, в отличие от социофобии; просто адаптация проходит медленнее и труднее. Чего же опасается робкий человек? Вот данные статистики: незнакомых людей (70 %), лиц противоположного пола (64 %), публичных выступлений (73 %), пребывания в большом коллективе (68 %), несоответствия своего статуса или ранга статусу и рангу собеседников (56 %).

Однако не следует торопиться с ярлыками: в нашем грубом, шумном, агрессивном и беспринципном мире за робость легко принять хорошее воспитание или уважение к другим. Говоря о скромности, надо помнить, что речь идет о материи, тесно связанной с социальными и культурными установками. Значительная часть черт, приписываемых людям робким, — мягкость, застенчивость, сдержанность, пассивность — веками считались главными женскими добродетелями. Но что похвально для слабого пола, не годится для пола сильного, и сейчас мужчины все чаще обращаются с этой проблемой к психологу, так как робость прямо противоречит устоявшимся в обществе идеалам мужественности.

Итак, речь идет об особой тревожности, проявляющейся в области социальных отношений и чрезвычайно осложняющей жизнь многим людям, обрекая их на одиночество и затворничество. Патология начинается там, где робость переходит границы допустимого и делает нормальное существование невозможным, превращаясь в социофобию. Предлагаю вашему вниманию замечательный рассказ одной робкой особы по имени Диана о себе самой:

Сколько себя помню, я всегда была робкой и боязливой. Родители звали меня серым мышонком, хотя их это, похоже, не особо тревожило. Когда речь заходила о моем характере — как правило, по инициативе воспитателя или учителя, — папа с мамой говорили: „Ничего, с возрастом пройдет. Девочке хорошо живется дома, у нас прекрасная семья“, — и учителя больше не задавали вопросов. Просто писали в табеле: прилежная ученица, но не проявляет активности на занятиях. Когда меня спрашивали, я всегда отвечала правильно, но никогда в жизни не подняла руку сама. Родители были совсем другими. Сейчас я, правда, понимаю, что отец не мог похвастаться уверенностью в себе: старался никого не беспокоить, справляться своими силами, никогда не спорил, не повышал голоса… Я принимала его замкнутость за мудрость, зрелость характера, но теперь думаю иначе. Не знаю, была ли то добровольная или навязанная линия поведения.

В детских играх я всегда охотно держалась на втором плане. Более бойкие подружки изображали главных героинь, а я довольствовалась ролью их помощницы или же выбирала амплуа, отвергнутые другими: бабушки, колдуньи, злодейки. Особенно часто мне приходилось исполнять функции молчаливой и незаметной подруги главной героини. В обмен на признание и благодарность я была готова пожертвовать собственными интересами. Даже сейчас, заблудившись в незнакомом городе, я предпочитаю плутать на свой страх и риск, лишь бы не спрашивать дорогу. На работе эта черта помешала моему карьерному росту. Начальство утверждало, что я достойна более высокой должности, но назначало на нее других. Мне и самой не нравилось брать на себя лишнюю ответственность. Понимание пришло слишком поздно. Такой уж характер, говорила я себе. Личная жизнь тоже не сложилась. Мужчины всегда внушали мне страх. В юности хватало одного взгляда или короткого разговора, чтобы я надолго влюбилась. Могла даже влюбиться по фотографии, прекрасно зная, что не выдавлю из себя и слова, случись встретить этого человека. Я ничего не делала и не говорила, чтобы проявить свои чувства, только мечтала или писала письма, но никогда их не отправляла. Мужчины, которым я нравилась, были мне безразличны, а от тех, что казались привлекательными, я бежала сама. И чем больше они старались приблизиться, тем быстрее.

Иногда я прихожу в ярость, злюсь на себя, называю неудачницей. Сержусь и на других: за их бестактность, вульгарность, за их неуважение к тонким натурам. Вот бы и мне стать уверенной, научиться ставить наглецов на место, добиться известности… Но нет, надо реально смотреть на вещи. Жизнь то и дело напоминает мне об этом. В конце концов, живу себе спокойно в своем маленьком, удобном, безнадежном мирке, никому не мешаю, и меня любят такой, какая я есть.

Обычно специалисты различают два типа робости. К первому относят робость боязливую, когда субъект робеет в неожиданных ситуациях и опасается вмешательства других людей в свою жизнь. Вторую разновидность называют робостью закомплексованной: она проявляется, если человек оказывается в центре внимания и боится низкой оценки со стороны окружающих.

Откуда берется робкий характер? Как мы уже поняли, генетическая предрасположенность идет здесь рука об руку с усвоенными навыками. Поэтому я лично считаю, что это устойчивая и одновременно приобретенная особенность эмоциональных реакций на происходящее. Некоторые дети появляются на свет с высоким уровнем торможения поведения и с самого рождения отличаются боязливостью и склонностью к фобиям. Однако же порой робость формируется в более поздний период. Приобретая патологические формы, она превращается в социофобию. Важно отметить, что социофобы, вспоминая детство, как правило, отрицательно отзывались об отношениях и со сверстниками и с родителями, особенно с матерью. Люди же просто робкие, напротив, говорили, что с ровесниками общались неохотно, а вот родителей, и в особенности мать, очень любили.

Надеюсь, вы не забыли, что, в отличие от большинства психологов, я провожу четкие различия между темпераментом, характером и личностью. Личность подразумевает известную свободу воздействия на характер, коррекцию патологий. В этом и состоит разница между робостью и социофобией. Многие робкие люди не желают мириться с этой чертой. Вот почему среди лиц известных и даже выдающихся немало тех, кто признает свою робость. В 1995 году в журнале L'Express было опубликовано интервью Кристин Окран с президентом Франции Франсуа Миттераном. Предлагаю вам выдержки из него:

— В своей книге[50]вы говорите, что считаете себя робким человеком.

— Да.

— А в чем это проявлялось?

— Ну, например, вернувшись из плена, я уже не понаслышке знал, что такое война. И тем не менее говорить на публику стоило мне большого труда.

— А сейчас?

— Я только недавно избавился от страха перед публичными выступлениями. Всегда возникали минуты некоего затруднения, замешательства. Совладать с этой особенностью моего характера мне помогли некоторые профессиональные навыки и стремление убеждать.

В молодости Жан-Поль Сартр написал знакомой девушке:

С характером мне не повезло, если, конечно, не считать природного ума. У меня натура старой девы: сентиментальная, пугливая и мягкая. Эти черты проявляются постоянно, и, стремясь их подавить, я веду себя искусственно. Никогда я не был самим собой, всегда что-то менял, переделывал. Никогда не знать мне счастья естественности.

Социальная фобия

Социальная фобия — это робость, делающая нормальное существование невозможным. Она вызывает тревогу, способную легко перерасти в панику. Избегающее поведение приносит облегчение, но может наложить отпечаток на всю жизнь человека, превратив ее в постоянное бегство от нежелательных ситуаций. В США эта аномалия занимает третье место в хит-параде психических расстройств, следуя за депрессией и алкоголизмом. Хотя, возможно, социофобии следует отдать малопочетную в данном случае пальму первенства, так как именно она зачастую приводит и к алкоголизму, и к депрессии.

Для социальной фобии характерны необычайно острые переживания. Само приближение пугающей ситуации может вызвать настоящий приступ паники. Область межличностных отношений — минное поле. Например, жертва социофобии говорит: „Повсюду только и слышно, что современное общество не позволяет людям общаться, как в старые добрые времена. Ничего подобного! Я вот всю жизнь только и бегаю от общения и могу вам сказать, что спастись от болтунов очень трудно, приходится постоянно быть начеку“. Беспокойство, которое испытывает социофоб, так велико, что при первой же возможности он предпочитает бегство: алкоголь, наркотики или любое другое поведение, облегчающее тревогу. Челнок разрушительного беспокойства снует без устали, окутывая мозг отравленной тканью. Хайме, отец семейства, страдающий социальной фобией, сидит без работы, что делает его положение еще более плачевным, так как ставит несчастного перед необходимостью забирать детей из школы. Вынести взгляды учителей и других родителей он может, только если предварительно выпьет. Однако же тревога быстро перестает бояться алкоголя, адаптируясь к нему, как насекомые-паразиты адаптируются к инсектициду. Однажды Хайме явился за детьми совершенно пьяным. Директор запретил отдавать ребят папаше, посчитав это опасным. На следующий день к обычной тревоге прибавился еще и стыд из-за случившегося, так что ежедневный поход в школу больше не представлялся возможным. Жена была на работе и понятия не имела, что происходит. Единственный выход, который нашел Хайме, — это, разумеется, бегство. Самоубийство? — спросите вы. Нет. А впрочем, не знаю. Больше злополучного папашу никто не видел.

Многие авторы, и среди них многоуважаемые составители Справочника по диагностике психических расстройств, проводят различие между социофобией и избегающим расстройством личности. Вероятно, они правы, но лично для меня это неочевидно.

Патогенные представления

Альберт Эллис, оригинальный и крайне влиятельный специалист в области психологии, стал основателем когнитивной терапии, в основе которой лежит убежденность, что многие психические расстройства вызваны неверными представлениями больного об окружающих и о себе самом; если их своевременно выявить и изменить, проблема будет решена. В одном из своих центральных трудов под названием „Как одолеть тревогу, пока она не одолела вас? “ ученый рассказывает о социальных страхах, преследовавших его в детстве и юности. Он отличался умом и прилежанием, но с трудом мог делать что-либо при большом стечении народа.

Однажды, — пишет Эллис, — когда мне было одиннадцать, меня наградили медалью за отличное знание Закона Божия; чтобы получить награду, надо было взойти на помост и произнести несколько слов благодарности в адрес директора школы. Я проделал все это, а когда сел на место, товарищ спросил меня: „Ты чего ревешь? “ От напряжения, вызванного необходимостью обращаться к залу, на глаза мои навернулись слезы, и показалось, что я плачу.

В студенческие годы Эллис решил бороться с тревогой, изрядно осложнявшей ему жизнь, и прибег к методам, которые впоследствии стали его главным открытием: рациональной эмоционально-поведенческой терапии. Ученый справедливо полагает, что эти три составляющие — чувства, мысли и действие — тесно связаны друг с другом.

Некоторые деформации восприятия, способные привести к развитию социальных страхов, нетрудно выявить. Это, например, чересчур категоричная установка „все или ничего“, „черное или белое“: „Я не смогу быть счастливым, если меня не оценят высоко все на свете“. Кроме того, здесь присутствует совершенно излишняя склонность драматизировать последствия: „Я не вынесу ни критики, ни замечаний“. Слова „не вынесу! “ могут оказаться магическими и вызвать незамедлительные последствия. Большое значение имеет также мнение субъекта о себе самом и своем умении справляться с трудностями. Люди, страдающие социальной фобией, считают себя не способными овладеть ситуацией.

Эллис полагает, что наибольший ущерб причиняют представления личности об обязанностях, долге и требованиях. Американский психолог Карен Хорни, например, писала о завышенных требованиях к себе самому, называя это „тиранией“: „Я непременно должен добиться совершенства во всем“, „Я обязан заслужить всеобщую любовь и одобрение“. Подобная установка носит деструктивный характер, ибо совершенно невыполнима и обрекает человека на неизбежный провал.

Специалист в области когнитивной терапии Аарон Бек также изучал „искажения мышления“, лежащие в основе расстройств социального поведения. Возможно, виной всему была резкая критика в адрес ребенка со стороны любимого им человека; в результате малыш стал думать: „Наверное, я плохой, раз родители так со мной обращаются“. Тут же рождается уверенность, что и остальные будут его ругать, а от нее рукой подать до стремления избегать всяческих контактов. Любое неодобрение воспринимается как заслуженное, и машина самокритики набирает обороты: „Я скучный“, „Я неудачник“. И перед любым соприкосновением с другими людьми мысли пациента автоматически принимают мрачную тональность: „Мне нечего сказать“, „Я только выставлю себя на посмешище“. Убежденность в своей ущербности заставит его прятаться, врать, притворяться. „Чтобы нравиться, приходится скрываться под чужой личиной“, „Узнают меня получше и тут же поймут, что я ничтожество“, „Нельзя подпускать людей слишком близко, а не то они меня раскусят“.

Положение осложняется тем, что лица, страдающие социальной фобией, имеют особые представления о том, как заслужить столь вожделенное одобрение окружающих. Они старательно избегают конфликтов. В ходе нашего анализа мы неоднократно встречались с подобными случаями: „Я просто обязан быть хорошим“, „Меня примут, если я сделаю, как велят“, „Не умею отказывать“. Такой человек все время ждет, что его вот-вот оттолкнут: „Ошибусь и всех разочарую“, „Он заметит мой промах и прогонит“.

О личностях зависимых мы уже говорили. Несчастные так нуждаются в других людях, что панически боятся одиночества и необходимости самостоятельно заботиться о себе. При мысли о предстоящих трудностях их начинает одолевать тревога и проявляется склонность к фобическим реакциям, продиктованная желанием привлечь к себе внимание и получить поддержку. При таком расстройстве имеют место примерно следующие установки: „Я не выживу один“, „Я не способен наладить свою жизнь“, „Если N меня бросит, я пропаду“. Большое значение имеют также представления о независимости: „Быть независимым значит жить в одиночестве“, „Независимые люди никого не любят и сами никому не нужны“, „Если любишь, то просто жить без этого человека не можешь“.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒