Джеймс Элпрой «Мои темные закоулки»

⇐ ПредыдущаяСтр 24 из 27Следующая ⇒

Однажды Саймон невзначай упомянул, что Флоринда попросила его «присоединился к ним». Он сказал, что это прозвучало как приглашение на обед. Мы с Саймоном договорились доверять и поддерживать друг друга в эти недели наступления агонии. Я надавила на него, чтобы он уточнил, что это приглашение означает.

Боюсь, Саймон, может я теряю тебя?

Я не знаю. И я не могу спросить. Я проста,, жду. Я надавила сильнее, но он поклялся, что они больше не обсуждали «приглашение». Он сказал, что оно «было каким-то образом забыто», а сам он боялся поднять этот вопрос.

Я сказала ему, что Муни приказала Флоринде, Тайше, Астрид и Соне купить оружие. Как обычно, она отказывалась сообщать любые подробности. Саймон сначала изумился, а потом неистово забормотал:

— Я НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ В ЭТО!

Он, несомненно, был слабаком, я осторожно попыталась сообщить ему новости.

Я говорила с Астрид. Саймон, ты знаешь, она утверждает, что скажет это при всех. Я думаю, что они собираются совершить самоубийство. Флоринда продолжает говорить со мной о «триггерном эффекте», и я слышала, как Соня говорила о подобных «случаях». Я даже слышала от Муни, что эта фраза входит в завещание нагваля: «Пусть будет «триггер-ный эффект»; следующие суммы денег пойдут туда-то и туда-то... Он окончательно вычеркнул Булу из завещания, и...

ЧТО? ОРУЖИЕ!? — он не сделал ни одной, хотя бы неуклюжей попытки скрыть ужас. — Это невероятно, это невозможно! Самоубийство? Самоубийство, Эллис? Я НЕ МОГУ принять это. Я отказываюсь верить в это. ЭТО НЕВОЗМОЖНО!

Но, Саймон, она просила тебя прийти! Как ты думаешь, что это значит? Ты сделаешь это, ты убьешь себя? Я боюсь, пожалуйста, скажи мне правду, я хочу знать, совершишь ли ты самоубийство, если они попросят тебя?

Я не знаю... Я просто не могу себе это представить. Эл, если они вспыхнут передо мной и сгорят, как они всегда говорили, это одно, но оружие.- Я не знаю...

На следующий день я еще раз обрисовала ему эту картину и как безумная спрашивала его снова, присоединится ли он к договору о самоубийстве. Он был уклончив, до конца разговора отказываясь это обсуждать. Флоринда руководила им — он работал над «элементами», как и все, кроме Гвидо, который был очень занят в производстве своего нового фильма. Все другие строили, перестраивали, растаскивали почти все, что нагваль создал, — плитки, которые он положил, деревья, которые он привил. Клод и Фифи пришли, чтобы сажать мох, чем привели Флоринду в бешенство «Мох! В этот момент? Кто будет ухажи вать за ним?! Я буду заниматься поливкой этого дерьма... Клод всегда начинает эти глупые проекты и никогда не заканчивает их! МОХ! »

Она все более и более срывалась на Саймоне. Мало того, что она была измотана, у нее наступил климакс. Без сомнения, жестокий стресс и скудная диета только ухудшили ее состояние. Я каждый день пекла ей зерновой хлебец, который помогал регулировать баланс эстрогена, но его было недостаточно, чтобы прекратить вспышки гнева. Однажды она сняла трусы и показала мне эстрогеновую прокладку, так как таблетки, прописанные доктором Карлоса Анджеликой, не помогали.

В это кризисное время доктор, которая то входила в группу, то нет, была принята заново. Я очень жалела, когда ее выгнали за обладание двуспальной кроватью. Но теперь колдуны нуждались в ней и пожелали не заметить оскорбления их принципов. Я помнила женский семинар, когда Флоринда сказала группе, что у ведьм не бывает климакса, и практика тенсегрити будет служить профилактикой всех симптомов. Посетителям семинара советовали никогда не использовать гормональное лечение. Необходимость в гормонах была признаком того, что женщина не была прилежной колдуньей. Я была уверена, что они задолжали аудитории публичное извинение, но держала язык за зубами. Дни шли, Флоринда ела все меньше и меньше. Только хлебец, утреннее яйцо, шоколад и кока-кола. Иногда мне удавалось впихнуть в нее несколько пластинок prosciutto. Когда я могла себе позволить, я покупала ей икру, ее любимое лакомство: «Все эти икринки имеют так много ци», — восклицала она. Ее тотемными животными были лягушка и колибри, теперь «колибри» летала так быстро, что это пугало.

Однажды она свирепо набросилась на Саймона, который работал в саду. Очевидно, она получила директивы от Карлоса, (он теперь был так болен, что больше не выходил из комнаты), и передала их

Саймону. В тот мрачный день он появился с деревом авокадо, которое внезапно понадобилось Кар-лосу. Потребовалось немало труда и серьезного напряжения сил, чтобы найти нужное дерево. Я знала, что наступил день для высаживания дерева, и с тревогой ждала результатов.

Когда Саймон наконец позвонил, он был опустошен, почти плакал:

— Эллис, он хотел посадить его около какой-то стены — но стены не существует. Я имею в виду, что не видел ее! Флоринда сказала мне, что я — задница, что она была там, но... Ее не было там, Эллис! Я клянусь, не было никакой стены...

Я поспешила к Саймону, он выглядел изможденным от боли и переутомления. Флоринда назвала его «доставучим», занудным, но больше всего ему досталось за то, что он не смог увидеть стену. Он был совершенно сломлен. Я постаралась сделать все возможное, чтобы успокоить его, но когда я прикоснулась к его плечам, чтобы помассировать их, он вдруг оцепенел. Я никогда ранее не сталкивалась с таким напряжением. Он так скорчился от боли и вины, что я не на шутку испугалась.

Среди этого хаоса мы с Флориндой соблюдали наш ритуала. Я читала ей «Нью-Йоркер», пока она занималась на тренажере. Я подавала ей свежевыпе-ченные хлебцы и слушала, как она говорила о мистическом значении происходящего.

— Плохо, Эллис! — говорила она. — В самом деле плохо! Он может оставить нас в любой момент. Я думаю, что что-то произошло со смертью-советчицей.

Или:

— Он перестал быть самим собой после того» как ты отравила его, Эллис

Или:

— Мне кажется, это вирус, который он подце пил в Мексике.

Все это время я работала над завершением моего второго романа при горячей поддержке со

стороны Флоринды. Это были тщательно замаскированные любовные письма к Карл осу, и мне потребовалось несколько лет, чтобы составить книгу. Я была уязвлена Карлосом, который без конца повторял, что я была просто «порнографом», так что мне пришлось подвергать цензуре все любовные сцены. Мне очень хотелось, чтобы Флоринда со своим утонченным литературным вкусом прочитала рукопись, которая была написана лучше, чем когда-либо, — этим я гордилась. Но сейчас я не могла попросить ее об этом. Она настаивала на завершении книги перед первым чтением.

Фло, мне неудобно беспокоить тебя сейчас, у меня так много вопросов!

Нет-нет, Эллис! Я хочу прочесть! Я должна. Кроме того, это поможет мне отвлечься от... этого! Давай!

Я дала ей книгу. Она просто проглотила ее и позвонила, дрожа от возбуждения:

— Эллис, некоторые куски требуют доработки, но у тебя получилось! Ты сделала! Я вижу! Отложи ее на время, а потом переработай, — она продолжила убедительную критику.

Меня распирало от гордости — если и доверять чьему-то литературному вкусу в группе, то только вкусу Флоринды. Казалось, полученное удовольствие от чтения отчасти успокоило ее, ведь теперь она твердо знала, что может оставить возлюбленное дитя, — оно выживет.

Она принесла мне в подарок чашу, выполненную в технике перегородчатой эмали, которая, как она сказала, принадлежала Большой Флоринде, партнерше дона Хуана и ее наставнице. Когда Флоринда спросила у Карлоса, кому подарить эту чашу, то он ответил: «Разумеется, Эллис! », чем вызвал ее удивление. Я позвонила, чтобы поблагодарить его. В ответ он с гордостью и радостью произнес: «Если когда-нибудь и существовала реликвия магов, то это именно такая чаша! »

Кроме того Флоринда принесла мне изысканную миниатюрную китайскую шкатулку «для хранения сережек». Она сказала, что эта шкатулочка принадлежала нагвалю Лю Янгу, магу из Китая, который открыл тенсегрити, сохранив его для всех последующих поколений. Снаружи вещица была выполнена в делфтском стиле, а изнутри в китайском, что «символизировало встречу Востока и Запада». Флоринда вернула также шкаф для картотеки ручной работы, который я заказывала для нее, он был точной копией моего и приводил ее в восхищение. Она настаивала на том, чтобы заплатить за работу, и сказала, избегая смотреть мне в глаза: «Это будет связывать меня с тобой, где бы я ни была, — с тобой и с этим домом».

Однажды, после очередной ссоры по телефону, которая оставила нас обеих раздраженными и измотанными, она пришла, пожалуй, с самой великолепной своей драгоценностью. Это был необыкновенный кулон, о котором она в шутку говорила, что «он болтается как коровий колокольчик». В нем был огромный аметист, оправленный в золота

Посмотри, какой прелестный глаз, — сказала она, показывая на камень в треугольной оправе. По золоту шли странные, похожие на руны узоры. — Не советую носить его, иначе будешь похожа на корову, кроме того, он великоват для тебя.

Фло, я же видела, что ты его носила, и ты к тому же ниже, чем...

Но ты не можешь. Я бы не хотела, чтобы Фифи или Клод видели тебя в нем — они так ревнивы. Я не хочу, чтобы ты вообще что-то надевала, они ревнуют! И так уже все знают, что ты моя, любимица. Просто владей этим.

Она открыла холодильник, поискать что-нибудь выпить. Я преградила ей дорогу; дрожа от напряжения;

— Флоринда, ты же уходишь, и ты, черт возьми, не зовешь меня пойти с тобой!

— При чем тут «зовешь — не зовешь», это просто зов — либо он есть, либо нет.

— Чушь собачья... Ты же заставляешь Саймона. Она пропустила это мимо ушей и, глотнув кока-колу, рывком распахнула дверь.

— Почему, как ты думаешь, я дала тебе амулет? Поддержать нашу связь... И, кроме того, я знаю, кто его сделал!

Когда она ушла, я внимательно рассмотрела кулон, Я помню, что во всех историях Карлоса сквозило отчаяние — его настоящим отцом был ювелир из Перу и Карлос не покидал дома до двадцати пяти лет. Неужели он сделал это для своей маленькой колибри? Я пристально вглядывалась в блеск аметиста, потом спрятала кулон под одеждой, чтобы хранить память о Флоринде у сердца.

Я не помню, когда я снова увидела ее, на следующий день или позже. Мы опять говорили о сексе в нашей манере на грани цинизма. Потом я почитала вслух и покормила ее копченой лососиной.

Флоринда запечатлелась в моей памяти стоящей в воротах патио, я каждый день наблюдала эту картину. Она была типичной немкой: настаивала на том, чтобы двор регулярно подметался, и я убирала все опавшие листья перед ее приходом, поэтому патио всегда был чистым. Мы обнялись и поцеловались на прощанье. Но когда я обернулась посмотреть ей вслед, чего никогда не делала прежде, то увидела, что она все еще стоит и смотрит на меня, как застывшая на лету колибри, — потом в ее ярко-голубых глазах вдруг вспыхнули и погасли искры, как будто она пыталась запомнить меня навсегда.

Прощальный дар Флоринды — шкатулка из перегородчатой эмали, которая передавалась от нагваля к нагвалю, и нефритовая лягушка — тотемное животное Флоринды

Подарок Флоринды — кулон с аметистом, оправленным в золото

Глава41

ПРОЩАНИЕ ТАЙШИ

Правда редко чиста и редко проста.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 22 232425 26 27 Следующая ⇒