Бруно Батта, сварщик (в эксперименте 4)

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 17Следующая ⇒

Бруно Батта — тридцатисемилетний сварщик. Родился в Нью-Хейвене, а отец с матерью — в Италии. У него тяжелое лицо с почти полным отсутствием мимики. Во внешности есть что-то звероподобное. Один наблюдатель описал его как «грубого мезоморфа с ограниченным интеллектом». Впрочем, описание не слишком удачное: с экспериментатором Батта ведет себя послушно, почтительно и подобострастно.

Батта не сразу осваивает процедуру эксперимента, и экспериментатор несколько раз поправляет его. Он с благодарностью принимает помощь и готов выполнять все инструкции. Вариант эксперимента — непосредственная близость с соприкасанием. После удара в 150 вольт Батте приходится насильно класть ладонь «ученика» на панель, ибо сам «ученик» не хочет это делать.

Когда «ученик» высказывает первую жалобу, Батта пропускает ее мимо ушей. Лицо остается бесстрастным, словно нарушение «учеником» дисциплины его не трогает. Когда экспериментатор просит Батту положить ладонь «ученика» на панель, он следует инструкции. Проверяет рубильник. Когда тот не срабатывает, Батта решительно прижимает ладонь «ученика» к панели. Все это время на лице сохраняется застывшая маска. «Ученик», сидящий рядом с ним, умоляет прекратить, но с безучастностью робота Батта продолжает эксперимент. Удивительно полное безразличие: он ведет себя так, словно «ученик» не человек. При этом с экспериментатором держится послушно и учтиво.

После разряда в 330 вольт «ученик» отказывается не только класть руку на панель, но даже отвечать. Раздраженный Батта поворачивается к нему: «Давай лучше отвечай и быстрее закончим. Не сидеть же нам здесь целый вечер». Это единственные слова, которые он обращает к ученику в течение часа. Больше он с ним не заговаривает. Все это производит тяжелое и угнетающее впечатление: суровое и бесстрастное лицо человека, который принуждает кричащего «ученика» и наносит ему электрические удары. Нет впечатления, что Батте доставляет удовольствие процедура как таковая, — заметно лишь спокойное удовлетворение от того, что он справляется со своей задачей.

После удара в 450 вольт он поворачивается к экспериментатору с вопросом: «Что дальше, профессор? » В его тоне звучит учтивость. Он выражает готовность сотрудничать, — в отличие от упрямого «ученика».

В интервью после эксперимента дает путаные ответы. Экспериментатор задает рутинный вопрос: имел ли, с его точки зрения, эксперимент какие-то дополнительные задачи? Отвечая на него, Батта без всякой логики начинает порочить «ученика»: «Да, уж очень попался упрямый тип (“ученик”. — С. М.). Если бы маленько соображал, не пришлось бы его наказывать». Получается, «ученик» сам напросился.

Экспериментатор спрашивает Батту, ощущал ли он напряжение или нервозность по ходу дела. И снова тот начинает выражать свои чувства по отношению к «ученику»: «Единственный раз я занервничал, а скорее мне стало противно, это когда он отказался сотрудничать». Ответов на вопросы об ответственности добиться очень сложно: похоже, Батта не понимает, о чем идет речь. Тогда исследователь упрощает вопрос. В итоге испытуемый перекладывает всю ответственность на ученых: «Вот, что я скажу. Виноваты вы. И все потому, что мне денежки-то уплачены. Мое дело маленькое: есть приказ — я его исполняю».

С его точки зрения, инициатива может принадлежать лишь экспериментатору: «Да что крутить-то. Вы давайте попросту скажите: “Давай, мол, обратно, денежку, и закончили”. Тут мы и смекнули бы».

Для сравнения: многие участники считали, что отказ от платы за эксперимент — достойный выход из ситуации. Но Батта видел ситуацию иначе: этот акт может быть инициирован лишь авторитетом. Ответ экспериментатора: «Я ведь вам говорил, что деньги выплачены вам просто за приход, независимо от того, что случится дальше».

«То-то и оно».

Под конец сессии Батта сообщает, что для него было честью помогать в эксперименте. Потом вздыхает: «Все-таки жаль, сэр, что эксперимента толком не получилось».

Он старался как мог. Лишь по глупости и упрямству «ученика» эксперимент пошел наперекосяк.

Отвечая на вопросы анкеты несколько месяцев спустя, Батта сообщил, что следовал указаниям экспериментатора до конца, был полностью убежден в болезненности получаемых «учеником» ударов, но его это не беспокоило. По его мнению, дополнительные эксперименты подобного рода необходимы. На вопрос о том, вынес ли он из данной ситуации для себя что-либо ценное, он коротко ответил «да». Но не сказал, в чем это заключалось.

Профессор Ветхого Завета (в эксперименте 3)

Перед нами сухопарый, аскетического вида человек, которого можно было бы принять за пастора из Новой Англии. Преподает ветхозаветное богослужение в одном из крупных богословских учебных заведений. В ходе эксперимента в условиях непосредственной близости поправляет свой стул так, чтобы при нажатии на рубильники видеть «ученика». Словесные пары произносит даже с утрированной четкостью. Лаконично и любезно говорит: «Правильно». Всякий раз, когда «ученик» ошибается, едва ли не укоряет его за ошибку. При применении электрошока его губы напрягаются, обнажая зубы. Во всех его действиях заметна чрезвычайная педантичность. Но после 150 вольт отказывается наносить удары. Экспериментатор говорит, что протестами «ученика» следует пренебречь и эксперимент должен продолжаться.

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: Для эксперимента абсолютно необходимо, чтобы вы продолжали.

Испытуемый: Понимаю ваше утверждение, но не понимаю, почему эксперимент ставится выше жизни данного человека.

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: Удары током не приведут к долговременным повреждениям тканей.

Испытуемый: Это лишь ваше мнение. Но если он не хочет продолжать, я буду следовать его инструкциям.

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: У вас нет выбора, сэр, вы должны продолжать.

Испытуемый: Если бы мы были в России, возможно. Но не в Америке.

(Эксперимент прекращен.)

В ходе беседы с экспериментатором испытуемого, похоже, не впечатляет статус экспериментатора. Скорее, он воспринимает его как ограниченного лаборанта, который не вполне понимает, что делает. Когда экспериментатор заверяет его в безопасности генератора, испытуемый не без раздражения ставит вопрос скорее об эмоциональном, чем психологическом воздействии опыта на «ученика».

Испытуемый (спонтанно): Надеюсь, вы учли этическую сторону дела. (Крайне взволнованно.) Он не хочет продолжать, а вы думаете, что эксперимент важнее? Вы посмотрели, как он там? Вы знаете, в каком он физическом состоянии? Что, если у него слабое сердце? (Голос дрожит.)

ЭКСПЕРИМЕНТАТОР: Мы знаем этот прибор, сэр.

Испытуемый: Но не знаете человека, над которым ставите опыт… Это очень рискованно. (Поспешно и нервно.) А что скажете по поводу страха, который он испытывает? Вы же не можете установить, какое воздействие это на него оказывает… страх, который у него усиливается… Впрочем, что это я? Здесь вы задаете вопросы. Я здесь не для того, чтобы спрашивать вас.

Он прекращает спрашивать вроде бы потому, что не вправе задавать вопросы. Однако возникает ощущение, что он считает собеседника косным и ограниченным существом, неспособным к разумному диалогу. Любопытно спонтанное упоминание об этике, сделанное в дидактической манере и обусловленное профессией — преподавателя религиозного предмета. И наконец, интересно, что поначалу он оправдывал свой отказ от эксперимента не правом на неподчинение, а необходимостью исполнить требования жертвы.

Таким образом, указания экспериментатора и «ученика» для него равносильны и он не столько выходит из подчинения, сколько начинает слушаться другого человека.

Объяснив подлинную цель эксперимента, экспериментатор спрашивает: «Какой способ усиления сопротивляемости бесчеловечному авторитету вы считаете самым эффективным? »

Испытуемый отвечает: «Если для человека высшая власть — это Бог, человеческая власть уже не имеет такого значения».

Заметьте, суть его ответа не в отрицании авторитета, а в замене плохого хорошим — божественным.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒