Эндрю Ньюберг, Юджин Д'Аквили, Винс Рауз - Тайна Бога и наука о мозге. Нейробиология веры и религиозного опыта

Эндрю Ньюберг, Юджин Д'Аквили, Винс Рауз - Тайна Бога и наука о мозге. Нейробиология веры и религиозного опыта

 

www.e-puzzle.ru

«Тайна Бога и наука о мозге. Нейробиология веры и религиозного опыта»: Эксмо; М.:; 2013

ISBN 978-5-699-66783-3

 

Как работает наш мозг? Что такое сознание и ум? Есть ли высшая реальность? Можно ли сфотографировать Бога? Как возникают религиозные и мистические переживания? Почему миф – это не просто сказка? Какие удивительные механизмы запускает в человеке вера в сверхъестественное? Как действуют религиозные ритуалы? Впервые на русском языке эпохальный труд известнейших специалистов по нейробиологии, чьи уникальные исследования перевернули все представления о религиозности и духовности.

 

Нашим семьям

 

* * *

«Это действительно блестяще… Одна из самых потрясающих книг, что я читала, занимаясь нейропсихиатрией и вопросами интуиции».

Мона Лиза Шульц, доктор медицины, доктор философии, автор книги «Пробуждение интуиции»

 

«Этот труд крайне важен для дальнейшего развития отношений между наукой и религией. Как ученые, исследовавшие нейробиологические основы религиозного опыта, давшие его богословский анализ и оценку, авторы данной книги – единственные в своем роде. Книга убедительно показывает нам, что ум неизбежно склонен к духовности и религиозным переживаниям».

Отец Рональд Мэрфи, Орден Иезуитов, профессор Университета Джорджтауна

 

«Эта важная книга знакомит обычного читателя, исследователя и клинициста с новыми открытиями в области нейробиологии, касающимися влияния духовных переживаний на мозг, здоровье и болезни. Превосходный учебник».

Дэвид Ларсон, доктор медицины, магистр здравоохранения, президент Национального института исследований в области здравоохранения

 

«Удивительная работа отдела медицинских исследований Пенсильванского университета в рождающейся на наших глазах новой области нейротеологии».

Издание Национальной ассоциации регулирования фармацевтического дела (Канада) NAPRA ReView

 

«Эта книга заставит вас серьезно задуматься о религии… поскольку она дает общие основы для размышлений и дискуссий о духовной жизни Ньюберг, д’Аквили и Рауз сделали великое дело, написав эту смелую книгу. Ее следовало бы читать не только в религиозных кругах, но и в группах, обсуждающих прочитанные книги, и школах».

Газета The Providence Journal

 

«Легко написанная и легко читающаяся… завораживающая книга о взаимоотношениях нашего ума и наивысшей реальности»

Журнал Catholic Digest

 

Фотография Бога. Введение в биологию веры

 

В маленькой темной лаборатории большого университетского госпиталя молодой человек по имени Роберт зажигает свечи, воскуряет палочку с жасминовым благовонием, а затем садится на пол и с легкостью принимает позу лотоса. Верный буддист, практикующий тибетскую медитацию, он собирается снова отправиться во внутреннее созерцательное путешествие. Как обычно, Роберт стремится к тому, чтобы утихло непрестанное пустословие ума и он мог погрузиться в более глубокую и более ясную внутреннюю реальность. Подобные путешествия он совершал уже тысячу раз, но сейчас происходит нечто особое: пока он входит во внутреннюю духовную реальность, так что материальный мир вокруг него становится бледной иллюзией, он почти в буквальном смысле остается связан с физическим здесь и теперь с помощью хлопчатобумажной бечевки.

Один свернутый конец бечевки лежит около Роберта, другой находится за закрытой дверью лаборатории в соседней комнате на моем пальце – я сижу вместе с моим другом и многолетним коллегой по исследовательской работе доктором Юджином д’Аквили. Мы с Джином ждем, когда Роберт через веревочку подаст нам сигнал о том, что его медитативное состояние достигло своей трансцендентной вершины. Именно момент духовного подъема представляет для нас особый интерес.[1]

 

Метод: как уловить духовную реальность

 

На протяжении многих лет мы с Джином изучали взаимосвязи между религиозным опытом и работой мозга, и мы надеялись, что, исследуя деятельность мозга Роберта в наиболее интенсивные и мистические моменты его медитации, мы сможем лучше понять таинственные связи между сознанием человека и его постоянным непреодолимым стремлением установить отношения с чем-то бульшим, чем он сам.

Ранее, беседуя с нами, Роберт пытался описать нам словами, как его медитация достигает духовной вершины. Сначала, говорил он, успокаивается ум, что дает возможность появиться более глубинной и определенной части Я. Роберт считает, что внутреннее Я есть самая подлинная часть его идентичности, причем эта часть никогда не меняется. Для Роберта такое внутреннее Я не метафора и не просто установка, оно имеет буквальный смысл, оно устойчиво и реально. Это то, что остается, когда сознание оставляет свои заботы, страхи, желания и другие занятия. Он считает, что это внутреннее Я составляет саму суть его бытия. Если на Роберта надавить в разговоре, он даже может назвать собственное Я своей «душой».[2]

 

«Возникает чувство вечности и бесконечности…

Данные, которые мы получаем

 

Полученные данные действительно интересны. На томограммах мы видим признаки необычной активности малого участка серого вещества на вершине задней части мозга (см. рис. 1). Это сплетение нейронов с узко-специальной функцией называется задней верхней теменной долей, но для данной книги мы придумали иное название этого участка: ориентационно-ассоциативная зона, или ОАЗ.[9]

Первоочередная задача ОАЗ – ориентация человека в физическом пространстве. Она оценивает, что находится выше и что ниже, помогает нам судить об углах и расстояниях и позволяет нам безопасно перемещаться в опасном физическом окружении[10]. Для выполнения такой функции эта зона прежде всего должна иметь ясный и устойчивый образ физических границ человека. Сказать проще, она должна четко отделять тебя от всего остального, от того, что есть не ты, от того, что составляет остальную вселенную.

 

 

Рис. 1: В верхнем ряду представлено образ мозга испытуемого, когда тот отдыхает; можно видеть, что уровень активности равномерно распространен по всему мозгу. (Верхняя часть образа – это передняя часть мозга, ассоциативная зона внимания, АЗВ, а нижняя часть соответствует ориентационно-ассоциативной зоне, ОАЗ.) В нижнем ряду – образы мозга испытуемого во время медитации, при этом активность левой зоны ориентации (справа от вас) заметно меньше соответствующей правой зоны. (Чем темнее зона, тем выше ее активность, а чем светлее, тем активность меньше.) Мы представляем здесь черно-белые образы, поскольку это делает изображение в нужной степени контрастным при печати, хотя на экране компьютера мы видим образы в цвете.

 

Может показаться странным, что мозгу понадобился специальный механизм, чтобы отличать тебя от всего остального в мире; для нормального сознания это отличие кажется чем-то до смешного очевидным. Но это объясняется именно тем, что ОАЗ исполняет свою работу добросовестно и незаметно. И при поражении этой зоны мозга человеку крайне трудно перемещаться в пространстве. Когда такой человек, например, подходит к постели, мозг тратит столько сил на постоянную оценку углов, глубины и расстояний, что без его помощи просто лечь для человека становится невозможно трудной задачей. Без помощи зоны ориентации, которая постоянно следит за меняющимся положением тела, человек не может найти свое место в пространстве ни психически, ни физически, так что при попытке лечь на кровать он может упасть на пол или, если ему удалось оказаться на матрасе, когда он пожелает улечься покомфортнее, он прижмется к стене в неудобной позе.

Но в нормальных обстоятельствах ОАЗ помогает создавать четкое ощущение физического положения в мире, так что нам об этом вовсе не приходится думать. Чтобы хорошо делать свое дело, зоне ориентации требуется постоянный приток нервных импульсов от сенсорных датчиков со всего тела. ОАЗ сортирует и обрабатывает эти импульсы со сверхъестественной скоростью в каждый момент нашей жизни. По своей невероятной трудоспособности и быстроте она превосходит самые современные компьютеры.

И потому неудивительно, что образы мозга Роберта при исследовании системой ОФЭКТ, выполненном до занятия медитацией в обычном состоянии его сознания (базовый уровень), показывают, что многие участки мозга, включая зону ориентации, находятся в состоянии высокой активности. При этом на экране мы видим пульсирующие вспышки ярко-красного или желтого цвета.

Когда медитация у Роберта достигает своей вершины, на образах мозга эта зона окрашивается холодными зелеными и голубыми тонами, что указывает на резкое снижение ее активности.

Это открытие нас заворожило. Мы знаем, что зона ориентации никогда не отдыхает: как же нам тогда объяснить такое необычное снижение активности этого небольшого участка мозга?

И здесь нам пришла в голову удивительная мысль: если зона ориентации продолжает работать с обычной интенсивностью, но что-то заблокировало приток сенсорной информации к ней[11]? Эта гипотеза позволила бы объяснить снижение мозговой активности в данной зоне. А еще любопытнее другое: это могло бы означать, что ОАЗ на время «слепнет», она лишается той информации, которая ей нужна для нормальной работы.

Что же должно произойти, спрашивали мы себя, когда ОАЗ лишится информации, необходимой для ее работы? Будет ли она продолжать следить за границами тела? Но если к ОАЗ перестанет поступать нужная информация, она не сможет определить эти границы.

Как же в этом случае будет действовать мозг? Может быть, зона ориентации, неспособная найти границы телесного Я, допустит, что таких границ не существует? Быть может, в этом случае мозг сможет наделить Я бесконечностью и воспринимать его как систему связей со всеми и всем, что находится в сфере ума. И такая картина воспринимается как окончательная и неоспоримая реальность.

Именно так Роберт и поколения мистиков Востока, жившие ранее, описывали свои пиковые мистические и духовные переживания и наивысшие моменты медитации. Вот как об этом говорят Упанишады индуистов:

 

Как мозг создает свой ум

 

В процессе эволюции человеческого мозга произошло нечто удивительное: мозг с его великим умением воспринимать реальность начал ощущать и свое собственное существование, так что человек обрел возможность размышлять, как бы рассматривая происходящее со стороны, о той картине реальности, которую создает его собственный мозг. Так в голове человека появилось нечто вроде внутреннего личного самосознания – независимое Я, занимающееся наблюдением.

Я со всеми его эмоциями, ощущениями и мыслями мы обычно называем умом.

Неврология не в силах убедительно объяснить, как это происходит – каким образом биологические функции порождают нематериальный ум; как аппарат мозга, его «плоть и кровь», могут внезапно превратиться в самосознание. На самом деле наука и философия бьются над этим вопросом уже не одно столетие, но пока не нашли на него четкого ответа или даже намека на его обретение в ближайшем будущем.

 

Ничто не входит в сознание как готовое целое. Не существует непосредственного и объективного опыта реальности. Все, что воспринимает мозг, было собрано из кусочков мозгом, обрабатывающим информацию, из потока импульсов нейронов, сенсорных данных и отдельных когнитивных элементов

 

Представление о том, что наш опыт реальности – а это, если уж на то пошло, все наши переживания – лишь «вторичный» образ того, что могло (или не могло) быть реальным объективно, ставит перед нами глубокие вопросы относительно самих основ существования человека и нейробиологической природы духовного опыта. Так, наши исследования с участием людей, занимавшихся тибетской медитацией, и францисканских монахинь показали, что переживания, казавшиеся им духовными, были прямо связаны с наблюдаемым повышением активности определенных участков мозга. Редукционисты могли бы сделать отсюда следующий вывод: религиозный опыт есть плод воображения нервной системы, так что Бог физически живет «в вашем уме». Но глубокое понимание того, как мозг и ум собирают из фрагментов реальность и ее переживают, предполагает нечто иное.

 

Если Бог существует и если Он являлся вам в каком-то воплощенном виде, вы не могли бы пережить Его присутствие каким-то иным способом, кроме как через образ реальности, созданный вашей нервной системой

 

Вообразим себе, например, что ваш мозг исследуют методом визуализации. В процессе исследования вам предлагают съесть большой кусок домашнего яблочного пирога. Пока вы наслаждаетесь его вкусом, исследователи получают картину неврологической активности в разных центрах обработки информации, где поступающие от органов чувств данные превращаются в конкретные нейробиологические картины, связанные с опытом поедания вкусного пирога: обонятельные зоны регистрируют приятный запах яблок и корицы, зрительные зоны создают образ чудесной румяной корочки, центры осязания дают картину чего-то хрустящего и мягкого одновременно, и в то же время зона вкуса говорит о том, что вы едите нечто сладкое с богатыми вкусовыми ощущениями. ОФЭКТ покажет примерно такую же картину, что мы наблюдали при исследовании медитирующих буддистов и молящихся монахинь, и мы увидим на мониторе компьютера яркие пятна. Опыт поедания вкусного пирога находится в буквальном смысле слова в вашем мозге, но это не означает, что пирог призрачен или его вкус нереален.

Подобным образом, когда мы находим, какие нейробиологические процессы стоят за духовным опытом, это не значит, что мы объявляем этот опыт нереальным. Если, скажем, Бог существует и если Он являлся вам в каком-то воплощенном виде, вы не могли бы пережить Его присутствие каким-то иным способом, кроме как через образ реальности, созданный нервной системой. Вам понадобился бы слуховой анализатор, чтобы услышать Его голос, визуальная система, чтобы увидеть Его лицо, и когнитивная обработка информации, чтобы понять, что Он вам этим явлением хотел сказать. И даже если Он будет говорить с вами мистически, помимо слов вам понадобятся когнитивные функции, чтобы уловить смысл сказанного, и приток информации от эмоциональных центров мозга, чтобы вы могли пережить глубокое восхищение и трепет. Здесь с нейробиологией все ясно: Бог не может войти в вашу голову никак иначе, кроме как по нервным путям мозга.[46]

 

Мозг в действии

 

Исследования активности мозга методами ПЭТ, ОФЭКТ и ФМРТ дают нам достаточно детальную картину специфических функций отдельных участков мозга. Мы можем узнать, какие отделы мозга связаны с теми или иными из пяти видов ощущений, какие участки активизируются определенной моторикой, начиная от движений всего тела и заканчивая еле заметным движением мизинца. Мы видим, какие участки мозга включаются в работу или перестают действовать в тот момент, когда испытуемые занимаются сложением или вычитанием чисел, пишут письмо или смотрят на лицо друга.

Эти накапливающиеся знания позволяют нам сделать следующий вывод: каждое случающееся с нами событие или каждое предпринятое нами действие связано с активностью одного или нескольких определенных участков мозга. Это, разумеется, относится и ко всем религиозным и духовным переживаниям. Факты убеждают нас в том, что если Бог действительно есть, его существование проявляется только в сложных нервных путях и физиологических структурах головного мозга.

 

Термин «миф» не означает «фантазия» или «сказка», хотя сегодня это слово употребляется именно в таком смысле. Он не указывает на ложь или выдумку. Если мы возьмем классическое определение мифа, этот термин имеет более древнее и более глубокое значение

 

Все религии по сути основываются на мифах. Значит, поиск нейробиологических корней религиозного опыта следует начинать с исследования этого дара, этой врожденной склонности человека рассказывать мифы и верить им. Прежде всего нам следует задать такой простой вопрос: почему в любой культуре любой эпохи ум человека всегда ищет свои ответы на самые тревожные вопросы в мифе? На первый взгляд ответ здесь очевиден: мы держимся за мифы, потому что они избавляют нас от экзистенциальных страхов и утешают нас в этом непостижимом и опасном мире. Однако утешение, которое приносят эти порой неправдоподобные истории с их заверениями, кажется странным на фоне представления о том, что мозг и ум в процессе эволюции развивались ради того, чтобы повысить шанс на физическое выживание отдельного существа. Почему такой практичный ум должен черпать уверенность из историй, которые, казалось бы, есть просто плод нашего воображения? Для исчерпывающего ответа на этот вопрос нам следует понять, какую биологическую и эволюционную задачу решает создание мифа и как эта задача воплотилась в неврологических механизмах, которые могут реализовывать самый глубинный духовный потенциал человеческого разума.

 

Даже если события, о которых повествует миф, никогда не происходили и герои мифа никогда не ступали по земле, устойчивые мифы прошлого обязательно содержат психологические и духовные истины, на которые отзывается душа и дух современного человека

 

* * *

 

Природный мир – это место, где царствует смерть. Мы никак не можем узнать, как животные в естественных условиях относятся к постоянным и ужасающим напоминаниям о смертности. Похоже, у слонов есть какое-то ощущение смерти живых существ: исследователи отмечали, что семейные группы слонов могут преодолевать значительные расстояния, чтобы посетить места, где лежат кости их родственников. Добравшись, они нежно гладят эти останки. Другие разумные существа, такие как обезьяны, собаки и киты, похоже, могут оплакивать ушедших. Но это не дает нам права думать, что животных завораживают тайны смерти. Возможно, их захватывает чувство опасности, которой им надо избежать. В жестоком животном мире над жизнью постоянно висит совершенно однозначная угроза, и она исходит вовсе не от таинственных сил, но от вполне реальных врагов.

Когда, скажем, антилопа убегает от гепарда, в этом событии нет никакого сокровенного смысла: либо ей удастся убежать от хищника, либо нет. В удачном случае антилопа сможет вернуться к своему стаду, зная – если антилопы вообще могут знать что-либо, – что она спаслась от страшного, но совершенно конкретного врага. У нас нет фактов, что антилопа способна воспринимать смерть в более широком смысле, как вряд ли мы ждем, что когда она щиплет траву, то задает себе вопросы, почему растут растения или на чем держится солнце. Для антилопы смерть есть гепард – не более того и не менее, – и каждая антилопа на земле знает, что, когда к ней приближается этот зверь, надо удирать.

Импульс, стоящий за желанием антилопы спастись бегством, рождается в лимбической системе, которая в ответ на сенсорные сигналы опасности – такой, скажем, как вид или запах гепарда, – порождает возбуждение. Активизация лимбических структур запускает работу автономной нервной системы, которая усиливает реакцию возбуждения, выбрасывая в кровь адреналин, увеличивая частоту сердцебиения и дыхательных движений, повышая тонус мышц и в целом мобилизуя антилопу на действия.

 

В мифах можно выделить общую сюжетную схему: наличие экзистенциальной проблемы – представление ее как конфликта двух несовместимых противоположностей – поиск решения, которое устраняет тревогу и позволяет нам жить счастливее

 

Второй когнитивный оператор, крайне важный для создания мифов, – бинарный оператор, который дает мозгу возможность рассматривать все явления в мире с точки зрения полярных противоположностей. Способность мозга человека свести самые сложные взаимоотношения пространства и времени к простой паре противоположностей – выше или ниже, внутри или снаружи, слева или справа, до или после и так далее – дают уму мощное орудие для анализа реальности.

И снова нам может показаться, что этот процесс есть нечто само собой разумеющееся, ведь в конце концов разве это не очевидно, что «вверху» противоположно «внизу»? Однако отношения между «вверху» и «внизу» не столь однозначны, как это кажется. На самом деле они относительны и случайны, а нам они представляются очевидными лишь потому, что в процессе эволюции наш мозг научился видеть вещи именно таким образом.

Другими словами, бинарный оператор не просто проводит наблюдение, выявляя противоположности, но в самом настоящем смысле слова их создает. Эту способность мозг обрел в процессе эволюции. Чтобы надежно взаимодействовать с окружением, нам нужно поделить пространство и время на определенные части. Такие взаимоотношения, как выше или ниже, внутри или снаружи, до или после и так далее, дают нам важнейшие ориентиры во внешнем мире, так что мы можем чувствовать, где пролегает наш путь в окружающем пространстве.

Эти взаимоотношения, разумеется, носят концептуальный характер, и в них нет ничего абсолютного:

скажем, понятие «вверху» будет иметь мало смысла для космонавта в удалении от Земли. Но когнитивная обработка информации бинарного оператора превращает эти взаимоотношения в нечто осязаемое и абсолютное, что помогает нам лучше понимать и чувствовать материальный мир. Таким образом, когда когнитивный императив, приводимый в движение каким-то экзистенциальным страхом, использует бинарную функцию, чтобы упорядочить метафизический ландшафт, он неизбежно выделяет экзистенциальную проблему и находит в ней пары непримиримых противоположностей, которые становятся ключевыми элементами мифа: небеса и преисподнюю; добро и зло; торжество и трагедию; рождение, смерть и возрождение; изоляцию и единство.

 

Рождение мифа

 

Как мы уже упоминали, первые артефакты, указывающие на создание мифов, связаны с неандертальцами, мозг которых, хотя не такой совершенный, как мозг Homo sapiens, вероятно, содержал неврологические структуры, способные поддерживать каузальную и бинарную функции. Однако не исключено, что впервые мифы появились у гоминидов, живших еще раньше, но время уничтожило свидетельства, указывающие на это. Наши представления о мозге предшественников человека, хотя они весьма несовершенны, позволяют предположить, что потребность в восприятии и понимании метафизических аспектов существования возникла в истории происхождения Homo sapiens очень рано.

 

В доисторическом племени, все участники которого тесно связаны между собой, кто-то умирает. Тело кладут на медвежью шкуру. Другие члены племени подходят и ласково прикасаются к усопшему. Они понимают, что этот человек недавно существовал, а теперь его нет. Он был теплым и энергичным, а теперь стал холодным и безжизненным.

Вождь племени, который порой погружается в раздумья, садится у костра и смотрит на мертвое тело, которое недавно было его товарищем. «Чего здесь не хватает? – думает он. – Как это что-то потерялось и куда оно делось? » Под потрескивание огня вождь смотрит на умершего, и его охватывает печаль и тревога. Ум требует объяснения и не успокоится, пока его не найдет, но чем глубже вождь погружается в загадку жизни и смерти, тем сильнее становится его экзистенциальный ужас.

 

С нейробиологической точки зрения скорбящий вождь переживает ту же самую реакцию возбуждения, что и озадаченный охотник. Сначала миндалевидное тело в мозге вождя обратило внимание на тупик процесса мышления левого логического полушария – к этому привело то, что вождь долго и внимательно разглядывал тело усопшего. Миндалевидное тело интерпретирует это состояние тупика как страдание и запускает лимбическую реакцию страха, а также посылает нервные сигналы, чтобы активизировать систему возбуждения. Теперь, пока вождь продолжает размышлять о своей тоске и страхе, это возбуждение усиливается. Его сердце бьется чаще, дыхание становится поверхностным и учащенным, а лоб покрывается потом.

 

Вождь бездумно глядит на огонь, снова и снова прокручивая в голове свои мучительные мысли. Вскоре от костра остаются только тлеющие угли, и когда последний язычок пламени над ними вспыхивает и исчезает, вождя поражает внезапное озарение: «Огонь был ярким и живым, а теперь он потух и вскоре здесь останется только безжизненная серая зола». Когда последняя струйка дыма поднимается к небу, вождь поворачивается к телу своего покойного товарища. Ему кажется, что жизнь и дух покинули товарища таким же образом, как пламя покинуло потухший костер. И прежде чем он в состоянии сформулировать свою мысль, его поражает один образ: самая существенная часть его друга поднялась на небеса, подобно дыму – летящему вверх духу огня.

 

Сначала это просто мимолетная мысль, одна из возможностей, предложенная левым мозговым полушарием, занимавшимся интеллектуальным исследованием проблемы. Но в то же время правая сторона мозга предлагает холистические, интуитивные и невербальные решения проблемы. Как только интеллектуальное представление о вознесении духа попадает в сознание вождя, оно находит соответствие среди эмоциональных решений правого полушария. Внезапно два полушария мозга достигают согласия, что вызывает неврологический резонанс, который посылает позитивные нейронные импульсы лимбической системе и стимулирует центры удовольствия в гипоталамусе. Поскольку гипоталамус управляет автономной нервной системой, эти сильные импульсы удовольствия запускают реакцию системы умиротворения, так что вождь начинает испытывать великое спокойствие и чувство умиротворения.

Все это происходит мгновенно, то есть слишком быстро для того, чтобы сошла на нет реакция возбуждения, породившая тревогу у вождя. В какой-то важный момент здесь наблюдается активность как умиротворяющей, так и возбуждающей систем одновременно, так что вождь может чувствовать смесь страха и восторга, то есть то интенсивное состояние радостного возбуждения, которое некоторые нейробиологи называют «эврика-реакцией», когда человек переживает экстаз.

Эта вспышка озарения все меняет, вождь внезапно освобождается от тоски и отчаяния; в более глубоком смысле он чувствует, что освободился от оков смерти.

Это озарение для него обладает силой откровения свыше, это яркое и совершенно реальное переживание. В такой момент такие противоположности, как жизнь и смерть, уже не конфликтуют между собой; их конфликт был разрешен с помощью мифа. Вождь ясно видит абсолютную истину: духи умерших продолжают жить.

Он чувствует, что открыл великую истину. Это больше чем идея, это представление, которое он пережил в самых сокровенных глубинах своего ума.

 

* * *

 

Подобно истории о леопарде в кустах, интуитивная догадка вождя о посмертном существовании души может быть истиной, а может и не быть. Но важно, что эта идея основывается не только на игре воображения или мечте, но на чем-то более глубоком. Мы думаем, что все устойчивые мифы черпают свою силу из озарений, основанных на нейробиологических принципах, подобных тому озарению, что пережил вождь. Эти озарения могут иметь самые разные формы, и их могут порождать самые разные идеи. Скажем, тот же вождь мог бы увидеть туман, ползущий вверх по склону холма, и заключить, что, подобно этим таинственным облакам, умершие восходят вверх на священные холмы. Любая идея может привести к рождению мифа, если только в ней можно соединить логику с интуицией, что необходимо для достижения согласия между левым и правым мозговыми полушариями. Когда мозг достигает такой гармонии, неврологическая неопределенность преодолевается, экзистенциальные противоположности примиряются, и решается проблема причины. Тревожный ум видит в согласии всего мозга проблеск наивысшей истины. Кажется, что ум не просто понял эту истину, но живет ею, и данное качество висцерального переживания превращает идеи в мифы.

Такой индивидуальный миф может стать общим, когда, услышав о нем, другие люди найдут осмысленное и убедительное решение соответствующей проблемы. Это происходит не всегда. Члены племени вождя, например, не примут его представлений, если, когда он будет рассказывать им об этом, они не почувствуют в себе те же самые неврологические сигналы истинности, которые чувствовал вождь, когда получил свое озарение. Возможно, они не почувствуют тех интенсивных ощущений, что пережил вождь, но если хоть в малой степени переживут те же эмоции на неврологическом уровне, страстный рассказ вождя завоюет их доверие. Они поверят ему не потому, что он, как им кажется, прав, но потому, что они это прочувствовали. Они могут счесть, что вождь способен видеть невидимое, и создать на основе его представлений мифологическую систему.

Такой сценарий позволяет предположить, что процесс создания мифа включает два этапа. Во-первых, вспышка озарения, подкрепленная действием нейробиологических принципов, придает определенной истории авторитет мифа; во-вторых, пересказ этой истории вызывает у слушателей подобный, обычно более мягкий, отклик в виде чувства озарения.

 

Гипнотические ритмы музыки, повторяющееся усиление и ослабление волчьего воя и даже игра мерцания свечей и теней на высоких стенах сделали волчий концерт таким же ритуалом, как любая торжественная месса, которую члены традиционных церквей могли бы служить в этом старинном каменном соборе

 

Религиозные ритуалы присущи практически любой человеческой культуре, при этом им свойственно бесконечное многообразие форм. Но в каждом известном нам ритуале справедлив следующий принцип: если религиозный ритуал действенный (а это не всегда так), он меняет когнитивное и эмоциональное восприятие Я мозгом таким образом, что религиозный человек ощущает сокращение дистанции между Я и Богом.

Разумеется, не все ритуалы имеют религиозный характер. В нашей жизни есть масса действий и обычаев ритуального типа чисто социального или гражданского характера: сюда входят некоторые действия политиков, инаугурации или коронации, юридические процедуры, обычаи, связанные с праздниками или ухаживанием, и даже спортивные мероприятия. У таких структурированных действий может и не быть никакого религиозного смысла, но, как и ритуалам, им свойственны ритмы и повторы, и они призваны сделать отдельного человека участником группы или события. Такие секулярные обычаи показывают нам место ритуала в повседневной жизни как механизма для достижения социальной сплоченности, который помогает человеку отложить в сторону свои личные дела и посвятить себя коллективным интересам ради общего блага. Социальная ценность ритуала, быть может, и служит важнейшим объяснением появления ритуализированного поведения.

 

Эволюционные корни ритуала

 

Антропологи уже давно пришли к выводу, что ритуалы в древнейших человеческих сообществах способствовали выживанию, поддерживая в данном клане или племени чувство особой идентичности и общей судьбы[91]. Ритуал постоянно напоминал членам племени о том, что к ним благоволит то божество, которому они поклоняются, и что они в каком-то смысле представляют собой его избранников. Чувство своего особого предназначения резко отличает их от членов других племен, укрепляет связи между ними и позволяет хранить устойчивую групповую идентичность, несмотря на изменение состава племени. В результате данное племя действует более согласованно и успешно, а его члены приобретают особые преимущества: коллективную защиту от врагов, совместное использование ресурсов, создание правил и законов. – Это недоступно обособленному одиночке.

Немногие аналитики станут отрицать, что ритуалы дают человеку эволюционные преимущества, а это означает, что у ритуального поведения есть биологические корни[92]. Но вплоть до 1970-х годов исследователи не обращали на это внимания. На протяжении большей части современной эпохи было принято считать, что ритуал есть чисто культурное явление, продукт социальных условий, а не особый биологический феномен. Вследствие этого ученые не прилагали усилий к изучению физиологических аспектов ритуалов человека.

На протяжении трех последних десятилетий – во многом благодаря труду Юджина д’Аквили и его коллег Чарльза Лафлина и Джона Мак-Мануса – в изучение ритуала включили исследование его биологического аспекта[93]. В результате ученые собрали немало свидетельств, указывающих на связь ритуала с эволюцией, и наблюдений, демонстрирующих значительное и удивительное сходство между ритуалами человека и животных.

 

Когда участники ритуалов одновременно вдыхают особые ароматы, совершают знаковые действия и слышат повторяющиеся звуки, вызванная этим стимуляция миндалевидного тела может привести к усилению религиозного чувства

 

Эмоциональную силу религиозных ритуалов может также увеличивать гипоталамус, который в ответ на возбуждение может привести к развитию позитивно окрашенных психологических состояний от легких приятных ощущений до чувства экстаза.[109]

Эмоциональные реакции любого рода несомненно имеют отношение к активности автономной нервной системы[110]. Это особенно верно в случае сильных эмоций, вызванных ритуалами. Однако исследования показывают, что самой по себе активности автономной системы недостаточно для создания интенсивных эмоциональных состояний, переживаемых во время участия в ритуале. Так в нескольких экспериментах исследователи обнаружили, что химическая стимуляция автономной системы не активизирует мозговые центры эмоций, но это способны сделать ритмичные действия ритуала[111]. Из этого следует, что эмоциональные реакции на ритуал зависят от притока сенсорных импульсов и, что еще важнее, от когнитивного контекста, в котором совершается религиозный ритуал[112]. Вероятно, одной лишь стимуляции автономной системы недостаточно для возникновения эмоциональных состояний, связанных с ритуалом, здесь нужны также идеи, обладающие большим психологическим или эмоциональным зарядом. Это подтверждает одно исследование занятий медитацией, которое показало, что участники медитации, использующие мантры с каким-либо личным значением (в отличие от абстрактных слов или звуков), чаще достигали измененных состояний сознания.[113]

 

Как ритуал связан с мифом

 

Когда переживание единства, порожденное нейробиологической стороной ритуала, возникает в религиозном контексте, обычно оно воспринимается как опыт близости с Богом. В этом смысле ритуал дает неврологическое решение той фундаментальной проблемы, с которой вынуждены иметь дело все системы мифологии, – а именно, с той головокружительной дистанцией, которая, как обычно думают, лежит между людьми и их богами. По словам Джозефа Кэмпбелла, эта экзистенциальная дилемма составляет «одну из великих историй мифа о том, что изначально мы жили в единстве с духовным источником, но затем отделились от него и ищем, как к нему вернуться».[114]

О восстановлении изначального союза между человеком и его духовным источником говорит практически любая известная нам вера, от первобытных мифов доисторических охотников до великих религий, которые процветают сегодня. Так, в христианском богословии Иисус открывает нам путь к Богу; буддисты верят, что такого единства можно достичь, следуя учению Будды, а в исламе примирение происходит через подчинение верующего воле Аллаха.

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: