Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Мой верный друг, что ты наделала?



Утром Ира должна была уехать с Мишей на попутном грузовике. (Миша, сам шофер, знал всех шоферов Бессарабии и нашел машину). Я не хотела заходить к тете Кате. У меня создалось впечатление, что они все, а особенно Нина, жена Юрика, все это подстроили, чтобы избавиться от Иры. И меня не покидало чувство, что отчасти в этом повинна я.

Мы были неразлучны, всюду и всегда вместе. Верхом или на велосипеде, пешком или в бричке, где я – там и Ира, а где Ира – там и я. Когда она стояла за мольбертом, я была рядом, с книгой, и читала вслух. Случалось, когда мы работали на винограднике, мама со своим складным стульчиком сидела рядом и читала нам по-французски.

Ира, молчаливая и замкнутая со всеми, со мной могла вести бесконечные беседы. Никогда и ни с кем не было мне так легко, как с ней. Если я начинала фразу, она могла ее закончить, и даже молча мы понимали друг друга без слов.

Говорят, в дружбе равенства не бывает: один должен командовать, другой – подчиняться, и если это проходит без трения, то это и есть дружба. Если это действительно так, то я затрудняюсь решить, кто же из нас был главный? Со стороны могло показаться, что это я, потому что Ира на глазах у людей, даже близких, как-то съеживалась, «уходила в скорлупу». Я была независимой, прежде всего материально. Опять же, я была заводилой всегда и во всем, к тому же физически сильней. Но я, безусловно, склонялась перед ее духовным миром: ее талантом, умом, памятью и какой-то несгибаемой принципиальностью – неспособностью покривить душой. Ее суждениям я подчинялась безоговорочно, – я, не слишком-то склонная к подчинению!

Что же толкнуло ее на такой шаг, ведь не любовь же? Не та любовь, которая горит ярче огня и в которую можно ринуться, подобно мотыльку? Пожалуй, была и любовь, но недостаточная для того, чтобы повернуть на 180 градусов ее сдержанную, целомудренную гордость!

Отчего-то мне кажется, что она просто попала в ловушку: ей надо было уехать подальше от своей родни, чтобы на них не пала тень от ее дружбы со мной. Очевидно, ей казалось недостаточным, что мы видимся так редко. Прошлое было, и оно являлось угрозой для ее матери, брата. Она не знала, как уехать, как переменить фамилию. Как перестать быть угрозой? Миша мог наговорить ей много прекрасных, благородных слов. И за эти слова она и решилась выйти замуж. Не за человека.

И косвенно в этом повинна была я.

Грузовик исчез в тумане...

 

Со странным чувством вышла я ранним утром к мосту, через который обязательно должен был проехать грузовик. Я хотела еще раз увидеть Иру. Что-то мне подсказывало, что это последняя наша встреча. Мне так много надо было ей сказать! Лишь она одна знала все сокровенные мои мысли, лишь она могла понимать меня с полуслова или даже без слов. И именно поэтому я решила больше с нею не говорить, не прощаться: перед смертью не надышишься.

Было холодно. Густой туман оседал мелкими капельками. Я долго стояла на мосту. И вспоминала. Не то, что было вчера, это было слишком близким и почему-то казалось нереальным. Вспоминала я былые годы – детство, юность... Все то, что навсегда останется ярким.

Из тумана вынырнул грузовик и, обдав меня грязью, вновь растворился в тумане. В кузове поверх чего-то, укрытого березентом, сидела Ира в своем коричневом «подвенечном» пальто. Был ли с нею рядом Мишка или еще кто-нибудь, я не видела. Я смотрела только на Иру. Она махнула мне рукой, затем сорвала с головы берет и махала им, пока туман не опустил свой занавес.

Занавес опустился на все наше прошлое. А что ожидало нас в будущем, было скрыто за еще более непроницаемым занавесом. К счастью, никому не дано знать свое будущее. И все же я ушла с очень тяжелым камнем на душе.

 

Пирог со «счастьем»

Дело было под Новый год. Встречала я его у Витковских. Знала я эту семью и раньше: они были почти соседями Эммы Яковлевны. Кроме того, я обработала на зиму их виноградник, и они остались очень довольны работой. Жозефина Львовна, пожилая, несколько чопорная полячка, и ее дочь Леонтина, только недавно вышедшая замуж за мелкого служащего.

За новогодним столом нас было не очень много. Кроме хозяев, были я и Мелеги, и, разумеется, пригласили квартировавших у них советских офицеров с женами.

Я уже была более или менее знакома с доброй дюжиной советских офицеров и какого-нибудь одного мнения обо всех, разумеется, иметь не могла. По большей части, это были, пожалуй, симпатичные, но очень малокультурные ребята, все же значительно более культурные, чем их жены. Но общим у них было то, что они все были какие-то ненатуральные и неразговорчивые, однако вежливые. Правда, говорят, что настоящее свое лицо человек обнаруживает лишь в пьяном виде, а пьяными я их до этого вечера никогда не видела.

После расправы 1937 года в армии, по крайней мере в ее комсоставе, произошли огромные сдвиги, в результате которых на командных постах оказались люди не вполне соответствовавшие месту, на которое их вознесло это землетрясение. А о том, что многие вовсе не соответствовали, и говорить не приходится! Должно быть, именно с такими субъектами свела нас судьба на встрече Нового, 1941 года.

Рассадили нас по правилам строжайшего этикета. По правую руку каждой дамы – кавалер, в обязанности которого входит забота о своей соседке слева: подавать ей блюда, наливать вино, развлекать разговором – одним словом, ухаживать.

Я уже давно заметила, что когда собираются вместе «наши» и «ихние» (главным образом молодежь), то наблюдается то же явление, что и при смешении масла и воды: общество расслаивается. И эмульсия никак не получается, даже при наличии такого универсального эмульгатора, как вино.

В данном случае за новогодним столом сидела отнюдь не молодежь, а люди разных возрастов, и рассажены они были, как это принято в культурном обществе, но общего настроения, а тем более настроения праздничного, никак не получалось!

Больше всего старался Сергей Васильевич. Будучи платиновым эталоном хорошего воспитания, он умел вести разговор обо всем и со всеми, находил для этого самые разнообразные темы и, как говорится, задавал тон. Но какой тон мог быть в этой компании? Обратившись к сидящему напротив офицеру, Сергей Васильевич спросил:

– Что же это вы, товарищ, за своей дамой не ухаживаете?

Тот расхохотался и сострил:

– А чего мне за ней ухаживать? Я ее только пальцем поманю – и она сама ко мне спать прибежит!

И это – в присутствии ее мужа...

За стол сели мы часов около одиннадцати, причем оба командира были уже, как говорится, на взводе. И после нескольких рюмок вина совсем распоясались.

Не знаю, было ль правдой то, что один из них – старший по чину – рассказывал, или это он нарочно говорил, чтобы помучить хозяйку, в которой он, несмотря на всю ее любезность, не мог не чувствовать «врага», но то, что он говорил, было до того безобразно, что безобразней мог быть только вид того, кто это рассказывал!

– Стояли мы на самой польской границе. Наша застава тут, а ихняя напротив нашей, в фальварке, рукой подать! Получили мы приказ 13-го в полночь выступать. Темно. Тихо. Им и в голову не пришло! Вот тетери! И тревоги поднять не успели: приняли нас за своих. Я – в комнату. А там начальник заставы спит. Поверите ли, спит! С женой на кровати! Разные там подушечки-накидочки... Одеяло шелковое. Ну, он так и не проснулся: я в упор ему в висок выстрелил. Что тут было! Ха-ха! Его мозги ей все лицо залепили. Она – в обморок! Однако вскочила. В рубашке по комнате бегает, кричит «помогите! » – это по-ихнему «ратуйте». Я – дальше. Другими занялся. И поверите, заря еще не занялась, находит она меня. Одета. Спокойная! Только бледная... Так и не скажешь, что это она голову потеряла: пыталась его оживить – на руки его подымала! А теперь хоть бы что! Просит: «Разрешите, пан офицер, мне взять коня и коляску. Хочу уехать к своим в Польшу. Я женщина и не воюю, а там мои родные». Я и говорю ей: «Берите коня и самые нужные вещи. Можете ехать». Она, дура, и поверила! Понимаете – поверила! А ведь я-то понимал, что она с собой все свои драгоценности обязательно возьмет! Мы их искали и так и не нашли. Где б я их еще искал! Так я ведь понимаю, что они будут при ней! Выбрала она самого лучшего коня. Нужно вам знать, кони у них – картинки. Во! Разумеется, дальше первого перелеска она не уехала. Надо же было быть такой дурой! А коня я себе взял. Эх, конек был! Полгода я на нем ездил. После у меня его отобрали для кого-то из начальства, мать их... Да и сама красивая была. Только некогда было с бабами возиться – ее вещички были нужны!

Я не стала дожидаться продолжения: мне тяжело было смотреть на Жозефину Львовну. Я ушла... Было без четверти двенадцать. Всюду все сидят за новогодним столом, дожидаясь наступления Нового года; всюду и все задают себе тот же вопрос: что он принесет, этот 1941 год? Все надеются и все боятся...

 

 

Одним духом пробежала я те полтора-два квартала, что отделяли дом Витковских от Эммы Яковлевны. Старушка, как всегда стоя, читала Библию. Горб возвышался над головой. Она удивилась, отчего я ушла, не дождавшись встречи Нового года? Я не стала ей объяснять. Разве такое объяснишь? Настроение было самое подавленное.

 

Наступил год 1941-й!

 

И тут я вспомнила прошлогоднюю новогоднюю ночь, последнюю в родном доме, среди родных.

Мы собрались не в столовой, а в моей комнате, где был радиоприемник, повесили на стену часы-ходики и накрыли парадный стол. Мы – это мама, мы с Ирой и Сережа, сын дяди Бори. Сережа предпочитал встречать Новый год с нами. Он был значительно моложе нас, но разница в несколько лет заметна лишь в детстве; теперь же мы дружили на равных.

Парадный стол – звучит торжественно, но парадного там ничего не было, просто мы были всегда рады посидеть вместе – нам было хорошо в своей компании! А отмечали мы наступающий год более чем скромно: бокал своего вина, когда ходики пробьют 12 раз, чашка шоколада и гвоздь программы: Василопита – пирог в честь святого Василия, который должен был предсказать, кому из нас всех этот год принесет удачу? (в Румынии, как и в Греции, св. Василий выступает в роли Санта Клауса – св. Николая). Для этого в сдобный пирог запекается золотая монета (в данном случае за неимением золота в пирог запекли серебряную монету в 250 лей с кувшинным профилем короля Карла II). Пирог разрезают по числу членов семьи и гостей, а одну долю оставляют для дома, то есть для всех.

В этот кусочек, предназначенный для дома, втыкается крестильный крест, и от него против движения часовой стрелки каждый берет по куску – по старшинству. Кому попадется монета, того ждет счастье в наступающем году!

И вот стрелки соединились и дребезжащий звон стареньких ходиков возвестил, что новый, 1940 год вошел в комнату через специально для этой цели отворенное окно. Мы встали с бокалами вина в одной руке, а другой – потянулись за своей долей «счастья».

– Дзинь! – брякнуло со звоном что-то на пол, покатилось и... замолкло.

 

 

С удивлением поглядели мы друг на друга, а затем – на свои «доли счастья», на ломти Василопиты. Что за притча? Мы все слышали, как монета звякнула, падая, как она покатилась. Но нигде ее не было видно! И в пироге нигде не было ее отпечатка – места, откуда она выпала!

Сережа и Ира с удивлением переглянулись: Новый год наступил, а мы не чокнулись, вина не выпили, и я со свечой лазила под столом, разыскивая укатившееся и пропавшее бесследно «счастье»! А мама вдруг рухнула головой на стол и горько расплакалась...

Всем стало как-то не по себе. Новый год надо встречать радостно, а тут вдруг слезы. Затем – куда же девалось из пирога «счастье»? Но напрасно мы искали – «счастье» исчезло. Не нашли этой монеты и на следующий день. Счастья ни для кого из нас не предвиделось...

Пусть это было просто совпадение, пусть в те годы несчастье подстерегало всех и на каждом шагу, но все же...

«Всему дому» счастья не было: из дома нас выгнали и семья распалась.

Мама? Покинув дом в одном халатике, уйдя в Румынию налегке, она в течение двадцати лет жила так, как не дай Бог никому!

Я? Ну, обо мне еще речь впереди, но все же то, что меня ожидало, на счастье похоже не было...

Мой брат? (Ему тоже была выделена доля пирога.) Тяжело раненный в 1940 году во Франции, он умер от последствий ранения.

Ира? Выйдя замуж, она вскоре заболела тубуркулезом и умерла. Умирала она очень мучительно.

Сережа? Он был убит под Одессой.

Ну попробуй тут не быть суеверным!

 


Поделиться:



Популярное:

  1. COM-серверы, какие они бывают и о том, что дал нам Microsoft, чтобы управлять ими
  2. IV. О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ ИСТИННАЯ СВОБОДА
  3. S: Что такое секуляризация общества?
  4. А что произойдет с наибольшей долей вероятности?
  5. А что сейчас не тот террорист пошёл? Рожей не вышел? Гойская?
  6. А чтобы быть достойным моря,
  7. Автор наконец-то объясняет, почему интервью – понятие философское, и советует, как вести беседу, чтобы открыть для себя другого человека
  8. Автор поет гимн уточняющим вопросам, а также рассказывает о том, что делать, если собеседник недоговаривает или даже врет
  9. Автор сетует на то, что мы не занимаемся гигиеной собственных мыслей, а также советует ЖЕЛАЮЩИМ, как можно научиться думать
  10. Автор утверждает, что в мире царит такой семантический шум, что договориться просто невозможно, а потом объясняет, что сделать это очень легко
  11. Автор утверждает, что специфики радио– и телеинтервью не существует, а затем начинает рассказывать про это специфику
  12. Агрессия, гнев, злость часто театральны, и в этом есть что-то недостойное для уважающей себя личности.


Последнее изменение этой страницы: 2016-05-29; Просмотров: 542; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.02 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь