Да Хуэй излагает несколько очень важных утверждений.

Почему он не должен оставаться без ответа? Потому что каждый вопрос — если ответ дан кем-то не просто имеющим знания — может быть превращен в поиски. Правильный ответ не тот, который ценится в школах, колледжах и университетах; правильный ответ тот, который превращает ваш вопрос в поиск. Правильный ответ не тот, который приведен в книгах и который вы повторяете подобно попугаю.

Если вы спрашиваете просветленного человека, то правильный ответ не имеет ничего общего с вашим вопросом. Просветленный только использует вашу энергию, вложенную в этот вопрос, и превращает ее в поиск; это становится вашей жаждой. Вот почему Да Хуэй прав, когда говорит: если есть вопрос, он не должен оставаться без ответа.

Нельзя упускать возможности превратить вопрос в поиск. Ваш ответ должен быть таким, чтобы вопрос не разрешался, а еще больше углублялся в поиске; чтобы он становился менее интеллектуальным и более экзистенциальным. Вопрос о воде благодаря вашему ответу должен превратиться в глубокую жажду.

Все пробужденные люди испокон веков отвечали только таким образом; они не дают правильных ответов — правильных ответов не бывает. Ваши вопросы используются для того, чтобы спровоцировать в вас поиск, глубокое стремление. Если ответ таков, то это правильный ответ.

Я требую, чтобы ты сразу же отказался от всякой радости, которую ты когда-либо испытывал при чтении слов писаний — самостоятельно или по наущению и подсказке других.

Он возвращается к собственному существу. Он не пользуется больше цитатами. Он говорит о том, что всего несколькими сутрами раньше делал сам; теперь он высказывается против этого. Он говорит: Я требую, чтобы ты сразу же отказался от всякой радости, которую ты когда-либо испытывал при чтении слов писаний — самостоятельно или по наущению и подсказке других.

Для вас же это лишь мертвые слова, и если вы слишком увлекаетесь собиранием трупов вокруг себя, то скоро утонете в мертвых словах. Это случается со всеми учеными: их великое усердие попросту становится самоубийством. Они работают упорно, но прибыль равна нулю.

Писания могут исходить от людей пробужденных; но в тот миг, когда кто-то говорит... Это уже не то, чем был его собственный опыт. А когда это написано, оно отдаляется еще больше. Вот почему ни один просветленный человек в целом мире не написал ничего собственноручно; они только говорили — потому что сказанное слово и написанное слово качественно различаются.

Сказанное слово обладает теплом; написанное слово — абсолютно холодное, ледяной холод. Сказанное слово несет в себе биение сердца мастера. Сказанное слово — это не просто слово: оно все еще дышит, когда достигает вас, у него все еще есть свой привкус. Оно исходит от источника безмерной радости и света; оно неизбежно несет что-то от того аромата, некое излучение от того света, некую вибрацию — она может быть невидима, но будоражит ваше существо.

Слушать мастера — одно дело, а читать точно те же слова — совершенно другое, потому что живого присутствия мастера больше нет за словами. Вы не увидите его глаз, вы не увидите его жестов, вы не ощутите в словах того же самого влияния... вы не почувствуете тех безмолвных промежутков.

Присутствие мастера, его харизма, его энергия теряются в написанном слове. Написанное слово совершенно мертво. Никакой мастер никогда не писал — за исключением Лао-цзы, да и то под императорским давлением.

Всю свою жизнь он отказывался писать, а перед смертью собрался оставить Китай и отправиться в Гималаи для своего последнего отдыха. Император Китая приказал пограничным войскам: «Если Лао-цзы будет проходить через эту область» — а то были единственные ворота к Гималаям, он обязательно должен был пройти там, — «задержите его. Хорошенько позаботьтесь о нем, но объясните, что он не выйдет из Китая, пока не опишет весь свой опыт. Это приказ императора».

Бедный Лао-цзы знать не знал, что ему готовится. Он просто направился к тому месту, где легче всего было выбраться из Китая. Там ожидала целая армия, и его тут же схватили.

Почтительно, с большим уважением, ему сказали: «Это императорский приказ. Прости нас, мы хотим не мешать тебе, а только должны исполнить приказ — поэтому не можем позволить тебе выйти из Китая. Мы подготовили особую резиденцию для тебя, со всем комфортом и роскошью, согласно указаниям императора. Оставайся и опиши все, что ты испытал, и какую истину ты реализовал, что она привлекла так много людей».

Он так хотел поскорее достичь Гималаев — его смерть приближалась, и он хотел умереть в Гималаях... Гималаи обладают вечным безмолвием, спокойствием, которого не найти нигде больше. При таких обстоятельствах он и написал «Дао дэ цзин», небольшую брошюру.

Таково единственное исключение за всю историю — когда просветленный человек что-то написал. Но начало книги гласит: «Истину нельзя написать. Так что запомните: все, что я пишу, не есть истина. Я попытаюсь всеми силами быть, возможно ближе к истине, но приблизительная истина — не истина». Поэтому он начал свою книгу с утверждения: «Все написанное очень далеко от живого опыта».

Вот почему все пробужденные люди были против писаний.

Но широкие массы всегда превратно понимали их. Если я скажу что-то против Вед, Индуисты сердятся; если я скажу что-то против Библии, христиане сердятся.

Но я не против Вед или Библии; я против вашего увязания в тех мертвых словах. Когда-то они были живыми, но теперь те люди, чье присутствие было необходимо, чтобы давать им жизнь, поддерживать их пламя горящим, сами исчезли в универсальном сознании. Лишь их следы остались на песке времени. Вы можете называть их святыми следами, но в этом нет никакого смысла. Вы можете поклоняться им, можете приобрести их фотографии, можете развесить те фотографии. Вы можете проделывать всевозможные глупости, которые проделываются всеми церквами, всеми мечетями, всеми храмами, всеми синагогами.

Человек, который знает, должен как-то высказаться против всего того, что происходит. Да Хуэй прав, когда говорит: «Перестань находить, какую бы то ни было радость в писаниях; это опасно, это отравляет».

Будь совершенно без знаний и без понимания — как прежде, подобно трехлетнему ребенку. Хотя врожденное сознание и есть, оно не действует.

Родитесь снова ребенком.

Величайшее достижение в жизни — если в своем преклонном возрасте вы можете снова стать ребенком. Вы завершили круг, вы возвратились домой, вы заново открыли природу своего Я. Каждый ребенок приходит с Этим, но сначала ему предстоит лишиться этого. Только тогда он узнает, что он утратил, добывая деньги, власть, почести, — которые вообще бесполезны. Он утратил себя, он продал себя на базаре за несколько слитков золота.

Тот, кто понял это, перестает накапливать знания и отбрасывает все накопленные так называемые знания. Нужно пользоваться простым критерием: все, что не является вашим опытом, не истинно. Это может быть опыт Гаутамы Будды, это может быть опыт Иисуса, это может быть опыт Лао-цзы, — но это не ваш опыт.

Когда Будда ест — его голод исчезает, а не ваш. Если Будда находит истину — его темнота исчезает, а не ваша темнота. Никто не может помочь никому другому.

Я не считаю это бедствием; я считаю это одной из величайших привилегий человека: по крайней мере, в этом мире есть одна вещь, которая является абсолютно вашей, — никто не может ни дать ее вам, ни отнять ее у вас. Она не может быть украдена, нет способа уничтожить ее... но вы должны найти ее сами. Нет короткого пути к ней, и нельзя по дешевке приобрести ее.