WALLSTREET JOURNAL: ПОДПИШИСЬ НЕ МЕШКАЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 22Следующая ⇒

Wall Street Journal напоминает: если вы бизнесмен, ваша работа — нагнуть ближнего, пока он не нагнул вас. Иногда приходится попотеть — скажем, пока этот ближний не лишится своего бизнеса или даже не разорится вовсе. А вот нагнут ли тебя или нагнешь ты, нередко зависит от обладания важной бизнес-информацией, вроде той, что паровозов больше не строят или что рынок дирижабельных перевозок пошел на спад. Обо всем этом вы сможете прочесть на страницах нашего журнала. Если вы жалкая рептилия, взявшая курс наверх, перестаньте нагибаться и начинайте нагибать. Читайте Wall Street Journal.

Калека, урод и дурак

В одной из своих прежних книг, «Мозговой помет», я уже писал о политкорректном языке, но обошел вниманием кое-какие случаи. Я оставил в стороне три большие категории людей, которых либералы подставили с этим своим кошмарным языком: я имею в виду калек, уродов и дураков. Теперь, готовясь восполнить пробел, хочу сначала вновь быстро окинуть взглядом любимую песочницу белых либералов-вредителей — идеологию политкорректности.

Политкорректность — это новейшая американская форма нетерпимости, и она особенно пагубна тем, что маскируется под терпимость. Под вывеской непредвзятости она обставляет язык жесткими требованиями и косными правилами. Я сомневаюсь, что это подходящий способ борьбы с дискриминацией. Я сомневаюсь, что затыкать людям рот или вынуждать их перекраивать собственную речь — лучший путь решения проблем, лежащих гораздо глубже.

В общем, сейчас особо политически чувствительные читатели могут на миг поджать сфинктеры, потому что я сейчас впрысну немного реальности в иллюзорный мир политкорректного словотворчества. Особенно в область слов, которыми мы описываем друг друга.

ЛИБЕРАЛЫ-КАЛЕКИ

Наверное, вы заметили: когда политкорректные либеральные законоучители решают переименовать какую-то страдающую, по их мнению, категорию людей, то первым делом стараются сделать так, чтобы ее настоящее название стало стыдным. Таким образом, много лет назад вывели из игры слово «калека». О калеках мы больше не слышим. Потому что в очередной дерзновенной попытке поставить реальность с ног на голову блюстители политкорректности дали им свое определение: люди с ограниченными физическими возможностями. Этот новый ярлык — очевидная попытка облегчить участь людей с ограниченными физическими возможностями, и рассуждали его авторы так: раз этих людей не вылечить, давайте хотя бы придумаем для их беды более позитивное название, может быть, получится ее немного завуалировать. Своего рода вербальное шулерство.

То же самое можно сказать и про другой неуклюжий термин: инакомогущие. По-моему, если кто-то упорно употребляет этот изуродованный язык и говорит слово «инакомогущие», то его следует заставить называть этим словом всех людей. Ведь мы все инакомогущие. Вы можете делать то, чего не могу я, я могу то, чего не можете вы. Барри Бондс не умеет играть на виолончели, Йо-Йо Ма не умеет отбивать подкрученную подачу (Барри Бондс (р. 1964) — знаменитый американский бейсболист; Йо-Йо Ма (р. 1955) — известный американский виолончелист китайского происхождения.) Они инакомогущие.

Либералам нужно объяснить — терпеливо — что увечные люди не нуждаются в патетических именованиях: в их состоянии нет ничего постыдного. Загляните в Библию: Иисус исцелял увечных. А не «применял техники реабилитации для улучшения состояния физически ущемленных». Неужели продавцы политкорректности не слышат, как ужасен их жаргон? С каким трудом его воспринимает ухо? Лично я предпочитаю ясный образный язык.

Например, предлагаю — всерьез, хотя кого-то мое предложение может обидеть — почему бы не звать инвалидов дефективными? Мы же спокойно толкуем о врожденных дефектах, и никого не передергивает. «У Гюнтера врожденный дефект», — говорим мы, например. Тем самым признаем, что люди могут быть дефективными. Что же нам мешает называть инвалидов физически дефективными? В какой момент жизни человек с врожденным дефектом превращается в инакомогущего? И почему? Не понимаю.

ЯЗЫК-УРОД

А ведь кроме калек есть еще те, кто просто не вписывается в принятые обществом стандарты физической привлекательности. Самых не вписывающихся обычно зовут уродливыми. По крайней мере звали. Пока над этим не поработал политкорректный новояз.

Показывая, до чего может дойти лицемерие, некоторые психологи теперь именуют уродливых людей «персонами с серьезными недостатками внешности». Нормально? Серьезные недостатки внешности. Эти люди, действуя вроде бы из лучших побуждений, настолько потеряли связь с реальностью, что я не удивлюсь, если однажды услышу, как жертву насильника назовут недобровольной спермополучательницей.

Но вернемся к уродам. Когда речь заходит о внешности, у либеральной языковой полиции тут же наготове до смешного корявый термин: лукизм (От англ. look — внешний облик, вид, наружность) Говорят, когда оцениваешь кого-то или, вернее, судишь о ком-то (не собираюсь никого оценивать, ведь это субъективизм! ) по внешности, ты виновен в лукизме. Ты лукист.

Отважные герои, противостоящие лукизму (многие из них далеко не модельной внешности), просветили нас: беда в том, что критерии, по которым кто-то будет считаться прекрасным, а кто-то уродливым, мы устанавливаем произвольно. То есть, получается, неправильно, что стандарты красоты устанавливаем мы, люди. Однако, если нам приходится смотреть друг на друга, почему же стандарты должен задавать кто-то другой? Не понимаю. Я бы сказал, что все это глупости, но поскольку глупость — моя следующая тема, это прозвучало бы как дешевый прием.

ДУРАКИ

Итак, глупость. Здесь важно признать одну вещь: от глупости не скроешься. Она повсюду. Не нужно создавать исследовательский институт, чтобы установить, что в мире есть дураки. Их присутствие (и его следствия) говорит само за себя.

Но откуда берутся дураки? Из американских школ, откуда же еще. Однако пока они ходят в школу, ни одного из них дураком не признают. Это только потом, когда детки вырастут. Детей же дураками называть нельзя. И может быть, тут один из истоков проблемы. Как ни жаль, над детьми, глупыми и нет, мы держим своего рода зонт, который защищает их от окружающего мира, пока в возрасте восемнадцати лет родители не выпустят их уже вполне взрослыми на волю — на горе нам, несчастным.

Глупые дети есть. Я постараюсь сейчас как можно осторожнее пройтись по теме, не наступая на мины необучаемых и отстающих в развитии — иначе говоря, «требующих особой заботы» (примеры все того же смехотворного и утомительного языка). Я имею в виду просто глупых детишек, но не тех, у кого не хватает винтиков.

Вот один из терминов, которым сейчас обозначают обычных глупых детей: немного особенный. Как вам? Немного особенные! А куда же подевалось старое проверенное определение: «туго соображает»? Оно было таким уж плохим? Правда? «Мальчик туго соображает. Другие сразу схватывают. Этот — нет. Он тупой». По-моему, вполне гуманно. Но куда там. Он немного особенный.

Понравится ли вам услышать такое про вашего ребенка? «Он немного особенный». «О, слава богу! Мы-то думали, он немного того, ну, знаете, туго соображает. А он просто не такой, как все! Ух ты! Пойду расскажу друзьям».

Идеология политкорректности калечит речь, уродует язык и в целом глупа.

Я еще не закончил. Уверен, вам, политкорректные читатели, не нужно напоминать, что «опера не закончена, пока женщина нестандартного размера не покажет свое вокальное мастерство» (Автор отсылает к известной любому американцу поговорке: «Опера не кончена, пока не спела толстуха»). Мне пришлось изрядно поднапрячься, чтобы запихать сюда это. И я стыжусь.

Но прежде чем закончить главу, я хочу показать вам, как политкорректный язык лишает смысла по крайней мере одно удивительно красивое выражение: «В царстве слепых одноглазый будет королем». На политкорректной фене это звучит так:

«В царстве оптически ограниченных частично видящий будет обладать всей полнотой власти». Грустно, не так ли?

Там и здесь

Я заметил, что в наше время люди все время обсуждают, кто куда ходит и кто где останавливается. Постоянно слышишь: «Не уходи от ответа» или «Не будем на этом останавливаться», «Мы это уже проходили» или «Ты никогда не приходишь мне на помощь».

Кстати, мест, куда можно ходить, не так уж много: обычно их два: туда и сюда. Причем сюда ходят гораздо реже, чем туда. Если кто и упомянет «сюда», то обычно во фразе «Пошли отсюда! ». А это не что иное, как иносказательное упоминание «туда», ведь если вы пошли отсюда, значит вы неизбежно идете куда-то туда. Мне кажется, что если задуматься над этим, то легко понять: мы все бываем только в двух местах — здесь или там. Которые на самом деле находятся, конечно, не здесь и не там.

Что ж, давайте разберемся с «Давай не будем на этом останавливаться». Мы все по опыту (для многих — болезненному) знаем: когда начинаешь говорить не то, что от тебя ждут, рискуешь услышать: «Не будем на этом останавливаться». Твой собеседник просто не понимает: призыв «не останавливаться» — это не что иное, как «говори дальше». То есть: продолжай начатую тему. А на деле он хочет, чтобы ты остановился. И заговорил о другом.

Лично я говорю эту фразу только в одном случае: когда кого-нибудь перееду и не хочу дожидаться копов — «Давай не будем останавливаться на этом бедняге».

Между прочим, недавно один ведущий новостей пытался выяснить у напарницы, что она думает по поводу очередной жареной сплетни из жизни знаменитостей, и та ответила: «Давай не будем останавливаться на этом подробно». Я подумал: почему я позволяю этому существу сообщать мне новости?

УЖЕ ПРОХОДИЛИ

Еще одна фраза, которой я не пользуюсь: «Мы это уже проходили». У меня не хватает самоуверенности. Я предпочитаю выражаться сдержаннее. Вместо «Я это уже проходил» обычно говорю: «Что-то подобное у нас было во втором семестре». Кстати, похоже, что большинство из вас знает эту фразу не целиком.

А я слышал, как Дрю Бэрримор говорила в «Вечернем шоу» («Вечернее шоу» — телепрограмма в вечернем эфире NBC: беседы ведущего со знаменитостями): «Я это уже проходила, сдала на тройку». Чуток поостроумнее и не так затаскано.

ГДЕ ТЫ БЫЛ?

Наконец, вопрос о ходьбе нередко встает в ситуации, когда двое людей решают прекратить давно длящиеся близкие отношения. Одна сторона частенько бросает другой упрек: «Ты никогда не приходил мне на помощь». И опять же, забывает, что сама же прежде не раз говорила этому же человеку: «Не будем останавливаться на этом! » Как же он мог бы прийти куда-либо, не остановившись? Это невозможно! Обвинения несправедливы.

ВПЕРЕД!

И вот еще: когда люди решают прекратить с кем-то близкие отношения, они часто употребляют другую избитую фразочку — «двигаться дальше». Типа: «Я застала Стива в постели со стриптизершей, они делали гадкие вещи. И я решила: “Нужно двигаться дальше”». А я думаю про себя: «Вообще-то, кто тут решил двигаться, так это скорее Стив».

Или так: «Я ухожу от Армандо. Вчера он избил меня в супермаркете в отделе замороженных продуктов. Бил меня по голове коробкой с замороженным обедом. Кажется, кордон-блю из куриной грудки. В общем, я должна двигаться дальше». Бывает, такие люди выводят меня из себя. Когда мне в очередной раз кто-нибудь сообщает, что двинулся дальше, я смотрю на часы и говорю: «Что ж, не пора ли стартовать? Какой смысл стоять на месте и трепаться, когда вы должны… двигаться дальше».

И, знаете, мне кажется, такой метод работает, потому что, встречая того же человека через несколько месяцев, я обычно слышу от него: «Теперь я совсем не там, где был прежде». Не думаю, что он имеет в виду переезд в Питтсбург.

КРАЙ РОДНОЙ...

И кстати, насчет географии: почему про Сан-Франциско всегда говорят, что он расположен «в области бухты», а Саудовская Аравия — «в районе Персидского залива»? Разве район больше области? А пояс? Он большой или не очень? Вот Библейский пояс значительно шире Борщевого. Может, потому, что там христиан больше, чем евреев? Но тогда непонятно про Ржавый пояс. В последние десятилетия заметная часть населения США переместилась из Ржавого пояса в Солнечный пояс (Библейский пояс — занимающая несколько штатов область на юге США, где распространен протестантский фундаментализм; Борщевой пояс (иначе — Еврейские Альпы) — район в штате Нью-Йорк, где располагаются летние дачные места, популярные у нью-йоркских евреев в 20–60-е гг. XX века; Ржавый пояс — область на северо-востоке США, где сконцентрированы крупные промышленные города, ныне пришедшие в запустение; Солнечный пояс — юг США, характеризующийся теплым и солнечным климатом). Люди сменили пояса. Кстати, часть Солнечного пояса проходит как раз через Библейский. Наверное, возникают определенные неудобства.

ЗОНИРУЙСЯ!

А ведь есть еще зоны, особенно зоны военных действий. Это выражение любят репортеры. Если где-нибудь что-нибудь взорвется, пусть даже газовый обогреватель, они обязательно напишут: «Комната выглядит как зона военных действий». В большинстве случаев это преувеличение. Потому что, если разобраться, единственное место, которое выглядит как зона военных действий, — это поле боя.

Противоположность зоны военных действий: демилитаризованная зона. Такая есть в Корее, она разделяет север и юг. Демилитаризованные зоны — на первый взгляд хорошая идея, только вот я заметил: где ни устроят такую зону, там сразу объявляется изрядное число военных. Полагаю, на тот случай, если демилитаризованная зона внезапно превратится в поле боя.

А вот район Персидского залива был одновременно и зоной военных действий, и полем боя. Потому что там были страны, захотевшие расширить свои сферы влияния. И еще из-за крупных нефтяных корпораций, которые, конечно же, находятся в частном секторе. Частный сектор — совсем не то, что общественная арена. Дик Чейни (Дик (Ричард) Чейни (р.1941) — известный американский политик; в 1995–2000 гг. занимал важные посты в нефтяной корпорации Halliburton, а с 2001 по 2009 г. занимал должность вице-президента США) работал в частном секторе, а потом вышел на общественную арену. Хотя многие его шаги на общественной арене шли на пользу его интересам в частном секторе.

Теперь обращусь к собственному опыту. Недавно я был в своем родном городе, Нью-Йорке, и прогулялся по району, который мы звали Швейным кварталом. Я заметил, что теперь тамошние собственники хотят, чтобы люди называли это место Центром моды. Не все хотят, а только те, кто не прочь повысить арендную плату. Этот Центр моды — лишний пример того, насколько остро люди чувствуют необходимость приподнять собственный статус: каждый хочет, чтобы было лучше. Хочет расширить свою зону комфорта.

Зона комфорта — не то же самое, что личное пространство. Помните, несколько лет назад, когда исчезла Чандра Леви, пресса травила конгрессмена Гэри Кондита (Гэри Кондит (р. 1948) — член Конгресса США с 1989 по 2003 г. Скандал вокруг его имени связан с исчезновением и убийством государственной служащей Чандры Леви: выяснилось, что Гэри и Чандра состояли в интимных отношениях) и тот просил оставить ему личное пространство? Конечно, газетчики не могли удовлетворить его просьбу. Ведь Гэри Кондит находился на общественной арене.

Заканчивая это небольшое рассуждение о перемещениях и топографии, я жалею, что обошел вниманием слова где и куда. Если вы гадаете, куда я клоню, это потому что вы не знаете, где зарыта собака. В любом случае, я ухожу. Мне нужно личное пространство.

Политики говорят № 1:

На высоких оборотах

Больше политических переворотов меня волнуют политические обороты: выражения, которые политики употребляют в речах. Эти ребята общаются на каком-то тошнотворном языке, которым не пользуется никто кроме них.

Я понимаю, что им приходится так разговаривать: я знаю, как они боятся, говоря, ненароком что-то сказать. Хотя, с их собственных слов, они и не говорят, а отмечают: «Как я отметил вчера, беседуя с президентом…»

А когда не отмечают, то выражают мнение: «Президент выразил мнение, что, как я отмечал вчера…»

Бывает, вместо отмечания и выражения мнения они обозначают или подчеркивают: «Президент обозначил мне свой план и в процессе этого подчеркнул, что еще не определил свою позицию».

Политики не решают, они определяют позицию. Или выносят суждения. Это уже серьезно: «Когда слушания завершатся, я вынесу суждение. Или, возможно, просто дам свою оценку. Я пока не знаю, я еще не определил свою позицию. Когда определюсь, я проинформирую президента».

Политики не сообщают, они информируют; не отвечают, а реагируют; не читают, а рассматривают; не составляют мнение, а определяют позицию; не дают советы, а предлагают рекомендации. «Я информировал президента, что не вынесу суждения, пока он не даст свою оценку. На данный момент он еще не отреагировал. Как только он отреагирует на мою инициативу, я рассмотрю его ответ, определю свою позицию и предложу рекомендации».

Вот так, каждый отреагирует на инициативу, все рассмотрят поступившие реакции, вынесут суждения, определят позиции и предложат рекомендации, а уж потом начинают с ужасом думать о том, что, вероятно, им в конце концов придется что-то делать.

Но, разумеется, это было бы слишком просто, поэтому вместо того, чтобы делать что-нибудь, они включаются в проблему: «Мы включаемся в проблему и в ближайшее время приступим к принятию мер».

В Вашингтоне это важные занятия: приступание к принятию и принятие мер. Но вы, видимо, заметили, что, приступая, там не всегда принимают меры: иногда просто продвигаются в нужном направлении. Продвигаться в нужном направлении — это еще одно важное занятие политиков.

«Мы продвигаемся в нужном направлении… в отношении социальных программ». «В отношении» — оборот из юридического жаргона: так ситуация выглядит более значительной и более сложной. Не продвигают социальные программы в нужном направлении, а продвигаются в нужном направлении в отношении социальных программ. Но хотя бы продвигаются. Чтобы лучше представить это продвижение, вообразите себе стремительную поступь сухопутной черепахи.

Однако политикам не обязательно самим продвигаться в нужном направлении: иной раз они продвигают что-то другое. А именно, процесс: «Мы продвигаем процесс в нужном направлении, чтобы осуществить все нужные инициативы». Осуществить значит выполнить, а инициатива — то же, что предложение. На этом этапе шаги еще не предприняты, однако инициатива всегда может превратиться в решимость.

Кто-то может спросить: а зачем нам нужны все эти инициативы, предложения, шаги и решимости? Ну, ребята, уже пора было понять: они нужны нам, чтобы отвечать на вызовы сегодняшнего дня. Ведь в нашей стране, как вы, я уверен, заметили, больше нет проблем: вместо них перед нами стоят вызовы. Мы везде встречаем вызовы. Именно поэтому нам нужны люди, способные принимать непростые решения. Непростые решения типа: «Сколько денег я могу получить в обмен за свою принципиальность, чтобы переизбраться и дальше работать в правительстве? »

Хотя, конечно, ни один уважающий себя политик ни в коем случае не признает, что работает в правительстве; они все предпочитают думать, что служат народу. Это одна из самых абсурдных фальсификаций, придуманных в Вашингтоне. Политики говорят: «Мы служим народу» и описывают свои занятия как «общественную службу».

Чтобы лучше представить, как они служат народу, попробуйте представить в деталях, что происходит на скотоводческой ферме.

Политики говорят № 2:

Неладно на Холме

Продолжая обзор языка политиков, хочу отметить, что пик своих лингвистических способностей они демонстрируют, когда попадают в неприятные истории. В подобных ситуациях политик обычно начинает оправдываться одним словом: «недоразумение».

— Сенатор, вас обвиняют в уголовном преступлении. Что вы ответите на эти обвинения?

— Это все недоразумение.

— А как же записи?

— Их вырвали из контекста. Мои слова извратили.

Ловко. Человек, для которого насиловать английский язык — повседневное занятие, жалуется, что его слова извратили.

Однако тучи над ним сгущаются, неприятности усугубляются, и нашему герою приходится сменить тактику. Теперь он говорит нам, что «всю эту историю необоснованно раздули». Кстати, вы замечали, что речь о необоснованном раздутии непременно идет в контексте всей истории? Кажется, еще никто не заявлял, что лишь небольшая часть истории необоснованно раздута.

Но время не стоит на месте, находятся новые свидетельства, и наш политик снова резко меняет курс, демонстрируя чудеса словесной эквилибристики. Говорит: «Мы постараемся досконально разобраться во всем». Мы. Вдруг он оказался членом следственной группы. «Мы постараемся досконально разобраться во всем и представить американскому народу факты». Это мило. Американскому народу. Всегда старайся притянуть за уши народ: как будто тебе на него не насрать.

Ставки растут, наш герой делает очередной изящный финт и заявляет: «Я хочу верить в справедливость американского народа». Очевидно, он пытается нам что-то сообщить. А именно: что, может, под всем этим дымом и был какой-то небольшой огонек. При этом, заметьте, он все еще не вышел из фазы, на которой ему «нечего скрывать».

Но мало-помалу «Я хочу верить в справедливость американского народа» развивается в «Нет никаких достоверных свидетельств», а немного спустя мы слышим уже совсем красноречивое «Ничего не доказано».

Дальше, если в этой драме все развивается по сценарию и стандартная языковая траектория виновного выдерживается без отклонений, то за фазой «Ничего не доказано» последует та, на которой наш герой обратится к особенно пакостной тактике: задавай-себе-вопросы-и-сам-на-них-отвечай:

— Допустил ли я промах? Да. Допустил ли неподобающее поведение? Да. Жалею ли я, что это случилось? Безусловно. Но нарушил ли я закон? Так вопрос не стоит.

Тем не менее дни бегут, и скоро становится ясно, что наш друг скорее всего и в самом деле нарушил закон. Мы понимаем это, видя, как он переходит к высокому штилю, применяя пассивный залог: ошибки были допущены. Прелесть таких ошибок в том, что совершенно непонятно, кто же их допустил. Вам предлагают самим над этим поразмыслить. Плохие ли советники виноваты? Недобросовестные помощники? Проклятие вуду?

Но уже поздно. «Ошибки были допущены» позади, в ход идет «в конце концов с меня снимут обвинения», потом: «Я уповаю на американское правосудие», и, наконец, все заканчивается жалобным криком: «Куда подевалась презумпция невиновности? » Куда же она подевалась? Что ж, парню предстоит это узнать.

Наконец, окончательно сдавшись (и поступив на государственное обеспечение), наш герой шаркает прочь в милом оранжевом комбинезоне, и мы слышим, как он жалобно бормочет: «Я хочу поскорее забыть эту историю и жить дальше». И, стремясь подчеркнуть искренность намерений, добавляет: «Я расплачиваюсь за свои поступки». Как ново! Вообразите только: расплачивается за свои поступки. Он говорит так, будто это какая-то недавно изобретенная методика.

Всякий раз, слыша в новостях подобные выступления, я хочу спросить какого-нибудь из этих ребят, выступающих с песенкой «я-расплачиваюсь-за-свои-поступки», не захотят ли они расплатиться за мои? Ну, знаете, карточные долги, иски об установлении отцовства, ордеры на арест. Не поможешь мне, друг?

Что до этой идеи «скорее забыть», то я вот что хочу сделать.

Я хочу скорее забыть про ваше «скорее-забыть-эту-историю-и-жить-дальше» и жить дальше. Можно, я повторю для вас?

Я хочу скорее забыть про ваше «скорее-забыть-эту-историю-и-жить-дальше» и жить дальше.

По-моему, одна из проблем этой страны именно в том, что слишком многие ее граждане, натворив нехороших дел и даже совершив преступления, спокойно живут дальше. Опозорившимся государственным мужам на самом деле поможет лишь ритуальное самоубийство. Харакири. В Японии директора, доведшие корпорацию до банкротства, так и поступают. Ребята, забудьте про адвокатов, связи с общественностью, пресс-конференции — просто возьмите кухонный нож побольше и сделайте, что нужно.

Политики говорят № 3:

Сенатор-патриот

Помните, в предыдущем сюжете нашей трилогии о политическом жаргоне мы заметили, что большинство политиков привержены бредовой идее, будто то, чем они занимаются, — служ ба народу. И ведь если кто-то из них в самом деле в это верит, то здесь мы имеем дело не просто с младенческим неведением, а с явной нехваткой мозгов.

Итак, граждане, вопрос. Как вы думаете, могут ли эти политики-олигофрены иногда впадать в такой… — как бы выразиться? — преувеличенный патриотизм? А? Как вы считаете? Могут? А?

Так вот, друзья, это не просто возможно, это неизбежно! И если они впадают в это состояние четвертого июля, тут уж вам стоит запастись резиновыми сапогами и лопатой, потому что коричневая патриотическая масса будет заваливать все кругом с ошеломительной скоростью. И советую вам орудовать лопатой поживее, потому что слуги народа выжмут из своих слабеньких мозгов весь поганый патриотизм до последнего грамма.

И когда вы увидите, как эти парни носятся по городам и весям, будьте готовы услышать такие фразы: «американский флаг», «звезды и полосы», «сердце родины», «по всей нашей великой стране», «от Мэна до Калифорнии» и, разумеется, «на американской земле». А, еще не забудьте всех этих «свободолюбивых людей по всему миру, что смотрят на нас, как на маяк надежды». Это те, сдается мне, кого мы давненько не бомбили. И еще лучше заранее приготовиться, что нам не раз и не два напомнят: мы живем в стране, которая почему-то считает себя «лидером свободного мира». Ясно вам? Лидер свободного мира. Не знаю, когда уже эту дурь сдадут в утиль, но лично меня от подобного уже тошнит.

И вообще, что такое этот ваш свободный мир? По-моему, все зависит от того, какой мир считать несвободным. Тут я не могу подобрать четкого определения. А вы? Где у нас несвободный мир? Россия? Китай? Господи боже, да в России сейчас мафия покруче нашей, а в Китае штампуют пиратские диски с «Королемльвом» и продают по Интернету вибраторы. На мой взгляд, вполне свободные страны.

Вот еще несколько шовинистических речевок, которыми вас будут обстреливать: «величайшая нация на земле», «величайшая нация в мировой истории» и «самый могучий народ на земном шаре». Последнее подбрасывается обычно всякий раз перед тем, как Америка снова начнет швырять бомбы в смуглых людей. Примерно раз в два года. Бомбы же напомнили мне о том языке, которым политики описывают наши вооруженные силы.

В мирное время это, как правило, наши молодые люди в разных частях света. Но, поскольку мирное время у нас так редко продолжается больше шести месяцев сряду, сенатор-патриот и его коллеги всегда готовы по-фронтовому поднять ставки. (Как вам нравится слово коллеги? Оно придает всему безобразию… такую, не знаю, легитимность.) И вот, стоит где начаться заварушке, наши молодые люди в разных частях света моментально превращаются в наших храбрых бойцов, сражающихся за тысячи миль от дома, в местах с непроизносимыми названиями. А для пущего нагнетания эмоций политики еще любят добавить, что эти ребята в касках много времени проводят, раздумывая о том, доведется ли им снова увидеть своих любимых. Это бьет слушателя под дых. И для достижения максимального эффекта оратор обязательно заменит храбрых бойцов на наших сыновей и дочерей.

А от этих «мест с непроизносимыми названиями» разве не веет очаровательным расистским душком? Это здоровый чисто американский десерт — специально для вас.

Но это еще не все из оперы расистского географического шовинизма. Другая песня: «Наши храбрые бойцы, сражающиеся в местах, которые средний американец и на карте-то не найдет». Мне всегда казалось забавным — и слегка нехарактерным, — что здесь политик выходит из роли и напоминает нам об ограниченных умственных способностях американцев. Притом что лишь благодаря этой ограниченности он и не лишается работы. К тому же его мнение противоречит другой расхожей и неверной точке зрения: американцы гораздо умнее, чем о них думают.

Удивительное дело, политики выучились произносить эти слова с абсолютно серьезным видом. И это не может не удивлять. Глядя на результаты опросов и голосований, на итоги выборов и на адресованную американцам рекламу, я делаю вывод, что американцы гораздо тупее, чем о них думают. Если не верите, посмотрите, что за личностей они посылают в законодательные собрания штатов и в качестве своих представителей в Вашингтон. Или на то, во что они превратили свою некогда прекрасную страну и ее земли и воды.

Думаю, заканчивая этот скромный обзор патриотического жаргона политиков, я смело могу заключить: уровень их лицемерия в точности соответствует тому, насколько далеко от дома служат наши солдаты и может ли кто-то из них произнести название места, где «исполняет долг перед родиной». И способны ли их соседи найти это место на карте.

Нулевая терпимость

(Принятое в США обозначение для случаев проявления нетерпимости и жесткой реакции по отношению к какому-либо явлению)

Достала меня эта байда про «нулевую терпимость». Она меня бесит. Начать с того, что это фашистский подход, как у Гитлера и Сталина. Он не допускает никаких поблажек и никакого сострадания. Черное или белое — без переходов. Но важнее другое: «нулевая терпимость» — это отсутствие решения. Когда городская власть, школа или компания, столкнувшись с некоей проблемой, выбрасывает лозунг нулевой терпимости, это позволяет сказать, что проблемой занимаются, хотя в действительности не делается ничего. Это антирешение, декор, чтобы запудрить мозги простакам. Всякий раз услышав фразу «нулевая терпимость», знайте: кто-то водит вас за нос.

Универмаг Dempsey:

Загляните к нам сегодня

Друзья! Только несколько дней универмаг Dempsey предлагает полную линейку дешевой дряни по небывало высоким ценам. Загляните к нам сегодня, и наши плохо обученные продавцы нахамят вам. Не забывайте: в Dempsey мы не только злопыхаем насчет жуткой дороговизны всего и вся — мы напрямую влияем на ситуацию: повышаем цены.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒