Индоктринация, национализм и войны.

⇐ ПредыдущаяСтр 34 из 36Следующая ⇒

Пока мы обсуждали в этой главе эволюционные предпосылки, которые могут создавать в современном мире неадаптивные тенденции и в конечном счете подрывать физическое и психическое здоровье отдельных людей. К сожалению, наше эволюционное наследие сформировало и такие предпосылки, которые ставят под угрозу жизнь не только отдельного человека, но миллионов людей, а возможно и всего нашего вида. В опасности также жизнь бессчетных организмов, не принадлежащих к человеческому роду. Мы живем в мире, ощетинившемся оружием массового уничтожения. На создание этого оружия, которое при объективном анализе выглядит совершенно иррациональным, уходит огромное количество времени, энергии и умственных усилий. Учитывая сложившееся положение вещей, можно было бы возразить, что неучастие в гонке вооружений открывает дверь завоеванию или исчезновению народа. Это верно, когда ситуацию рассматривают с ограниченной точки зрения, принимаемой большинством мировых лидеров. Потребуются необычайная преданность, дисциплина и жертвенность, чтобы вызволить нас из текущих неприятностей. Однако рассматриваемые с точки зрения, которая выходит за рамки нынешнего поколения и охватывает все человеческие поколения, подобные огромные вложения в искусство разрушения кажутся очень глупыми. Почему же так много умственных усилий отдается столь неразумному предприятию? Где источник человеческой способности вести войну?

Одно из первых тендерных различий, которое появляется у людей, а также у других приматов, — тенденция молодых самцов участвовать в схватках игры-возни намного больше, чем самок (Maccoby, 1999). Игра-возня быстро перерастает в игру-драку, которая, по-видимому, является у самцов важным инструментом социализации. Экспериментальные исследования приматов, в которых подопытным животным либо позволяли играючи драться, либо лишали их этой возможности, показывают, что игра-драка является важнейшим опытом развития, необходимым для выработки социального интеллекта и навыков, требуемых для существования в иерархической группе. Игра-драка позволяет молодым самцам научаться проявлять и принимать отношения доминирования, передавать и принимать необходимые коммуникативные сигналы, используемые в этих отношениях, а также усваивать то, когда драться и с кем. Это не только позволяет им учиться контролировать свои агрессивные тенденции, но имеет решающее значение для их способности научаться кооперации и сотрудничеству.

7 января 1994 года в Национальном парке Гомбе, Танзания, один из полевых ассистентов Джейн Гудолл наблюдал, как группа из восьми шимпанзе — семи самцов и одной взрослой самки — продвигалась к границе своей территории (Goodall, 1986). Когда группа достигла границы своего обычного участка, она не остановилась, а тайком проникла на территорию соседней группы шимпанзе. Как только нарушители оказались на соседней территории, им встретился молодой самец шимпанзе из соседней группы. К тому моменту, когда он обнаружил присутствие вторгнувшихся обезьян, было слишком поздно. Он бросился бежать, но преследователи кинулись вслед, догнали его и схватили. Пока один самец прижимал пленника мордой к земле, другие принялись его колотить, кусать и отрывать куски мяса от его тела. Из членов вторгшейся группы в атаке не участвовали только двое — самка и юный самец. После нескольких минут жестокого нападения атака закончилась, и агрессоры оставили свою жертву умирать. Нет сомнений, что все закончилось именно смертью, поскольку после этого животное никто больше не видел.

Данное наблюдение было первым из многих, полностью перевернувших распространенный взгляд на человекообразных обезьян как на пассивных, миролюбивых созданий, согласующийся с идеальным представлением Жан-Жака Руссо о благородном дикаре. Впоследствии многочисленные полевые наблюдения показали, что шимпанзе активно защищают свою территорию, часто проникая группами от шести до десяти особей на соседние территории и нападая из засады на одиночных животных из соседних групп. Когда подобные «диверсионные группы» встречают более сильного противника, обычно более чем одно животное, они; как правило, немедленно ретируются.

Присущий шимпанзе базовый паттерн территориальной защиты, групповых рейдов и нападения из засады имеет поразительное сходство с некоторыми ключевыми тактиками ведения войны, применяемыми венесуэльским племенем яномамо, живущим в бассейне Амазонки. Исследования яномамо представляют особый интерес, поскольку, в отличие от большинства сообществ охотников-собирателей, существующих в сегодняшнем мире, яномамо культурно автономны. Другими словами, они не находятся под непосредственной политической властью или влиянием внешних культур, прежде всего современных западных индустриальных обществ.

Военный прием яномамо, который наиболее близко напоминает паттерн шимпанзе, называется ваю хуу (Wayu Huu) (Chagnon, 1988, 1992). Рейд яномамо начинается после того, как партия из 10-20 мужчин договаривается убить избранных врагов. Пройдя через церемониальные ритуалы, подготавливающие к рейду, они направляются к вражеской деревне, которая часто находится на расстоянии 4-5 дней пешего пути. Достигнув окраины вражеской деревни, диверсионная партия разведывает ситуацию, тихо поджидая в засаде одинокую жертву. Если участники нападения не могут найти изолированного индивидуума, они просто выпускают в сторону деревни град стрел и убегают. Однако если им попадется неудачливый враг, они незамедлительно поражают его смертоносными стрелами с ядом кураре на наконечнике, а затем сразу же спасаются бегством в собственную деревню.

Второй военный прием яномамо еще более ужасающ по западным этическим стандартам, чем ваю хуу. Он называется номохори (Nomohori), трусливый трюк (Chagnon, 1988, 1992). В этом сценарии мужчины делают вид, что жители вражеской деревни — их союзники, и приглашают тех на празднество. Как только гости полностью теряют осторожность и ложатся на отдых, хозяева набрасываются на них и устраивают резню, раскалывая топорами черепа, избивая врагов дубинами и поражая стрелами. Всех мужчин убивают на месте, а женщин берут в плен. Эта тактика сильно напоминает схожий обманный прием, на протяжении веков использовавшийся некоторыми шотландскими горцами, а примеры трусливых трюков в широком смысле можно найти в истории буквально всех существующих культур.

Женщин берут в плен, и если встречают их во время рейдов ваю хуу. Антрополог Наполеон Шаньон (Chagnon, 1988, 1992), который в 1960-1970-е годы широко изучал яномамо, утверждает, что конфликт, демонстрируемый ими, имеет отношение к репродуктивной способности. Анализируя полученные данные, Шаньон обнаружил, что мужчины яномамо, которых почитают за убийство членов вражеского племени, имеют в среднем жен в 2, 5 раза больше, а детей в три с лишним раза больше, чем мужчины, которые не убивали. Таким образом, успешный рейд, как правило, связанный с высокими боевыми навыками и агрессивными тенденциями, повышает репродуктивную способность.

Если бы человеческие тенденции насильственного поведения ограничивались индивидуальными акциями или хотя бы действиями небольших групп (банд), мы бы по-прежнему повседневно сталкивались с ненужными трагедиями, но не было бы такого явления, как война. Вышеописанные рейды шимпанзе иногда называют «войнами», но в действительности они являются актами группового насилия. Однако рейдерское (диверсионное) поведение человекообразных позволяет нам получить определенное представление об источнике человеческой способности вести войну (Wrangham & Peterson, 1996). Рейдерское поведение шимпанзе основано на создании коалиции самцов и агрессивной защите групповых территорий от внешних групп того же вида. У людей эти паттерны создания коалиции и внутригрупповой территориальной защиты от внешней группы заметно усиливаются из-за наличия языка и его непосредственного следствия — расширенной культурной передачи информации. Соответственно, история цивилизованного человечества — это летопись войн, больших и малых. Было установлено, что из изученных современных сообществ охотников-собирателей только 10% участвуют в войнах на регулярной основе. Поскольку мы имеем с шимпанзе общих предков, датируемых временем 7 миллионов лет назад, вероятно, что воинственные, территориальные коалиции самцов существовали и у этого вида-предка. Если это так, значит межгрупповой конфликт был постоянным селективным фактором в нашей эволюции на протяжении свыше 5 миллионов лет. Межгрупповой конфликт был предложен в качестве одного из объяснений быстрой энцефализации, просматривающейся в человеческой эволюции (см. главу 3).

Тогда возникает вопрос, почему в человеческой родословной линии объем мозга утроился, то время как в родословной линии шимпанзе произошла относительно небольшая энцефализация. Межгрупповой конфликт на том уровне, который существует у человекообразных, живущих в лесах, не является особенно весомым селективным фактором, по крайне мере на временной шкале, оцениваемой в миллионы лет. В родословной линии, ведущей к людям, быстрая энцефализация началась после миллионов лет существования в саваннах, когда двуногие с объемом мозга шимпанзе уже вымерли. Очевидно, необходимо было достичь определенного критического уровня плотности населения и эффективности рейдов, прежде чем межгрупповой конфликт стал весомым селективным фактором. Как только этот критический порог был достигнут, последовала гонка вооружений (в переносном смысле сначала и в буквальном — потом). Навыки, базирующиеся на деятельности мозга, такие как баллистическое метание, речь, творческая деятельность и планирование, были чертами, имевшими важнейшее значение для выживания в подобных межгрупповых поединках. Прогрессивное (экспоненциальное) увеличение объема мозга, которое имело место в нашей родословной линии на протяжении последних 2, 5 миллиона лет, должно было обусловливаться, по крайней мере частично, межгрупповым конфликтом и соперничеством (другие факторы см. в главе 3). К сожалению, этот тезис показывает, что некоторые из сложных когнитивных атрибутов, которые отбирались, могли предрасполагать наш вид к ряду потенциально крайне неадаптивных моделей поведения (мировым войнам, геноциду, гонке ядерных вооружений).

Одним из таких когнитивных атрибутов является специфическая для нашего вида способность к индоктринации. Этолог человеческого поведения Иренаус Эйбл-Эйбесфельдт определил способность к индоктринации как «способность к специальному формированию диспозиции, обеспечивающей принятие групповых характеристик и идентификацию с ними, которая тем самым служит сплочению и демаркации " мы — группа" » (Eibl-Eibesfeldt, 1998, р. 51). Он утверждает, что эта готовность к племенному сплочению эволюционно проистекает из первичной способности к образованию диад мать-ребенок. Обычно высокий уровень сопротивления отказу от культурных представлений и верности, прививаемый в раннем возрасте, делает индоктринацию у людей очень похожей на феномен импринтинга у птенцов. При импринтинге такие виды птиц, как дикие гуси, научаются следовать за первым большим движущимся объектом, который они видят в первые 36 часов после вылупления. Какой бы объект гусенок не запечатлел в данный критический период, будь это взрослый гусь, научный специалист, заводная игрушка, вероятно, он постоянно присутствует в памяти животного, сильно влияя на поведение. Аналогичным образом, в сенситивные периоды детства у людей формируется групповая верность и они становятся очень резистентными к формированию альтернативной верности в последующей жизни.

Фрэнк Солтер (Salter, 1998), также изучающий этологию человеческого поведения, соглашается, что индоктринация зависит от фиксированных принципов, специфичных для вида. Однако он определяет индоктринацию как преднамеренное внушение идентичности или доктрины, требующее повторения, обмана, а зачастую и принуждения. Это означает, что она не аналогична импринтингу, который требует только минимального воздействия инициирующего стимула в течение сенситивного периода. Солтер утверждает, что родовая аффилиация формируется в манере, подобной импринтингу, но верность более крупным группам, не состоящим в родстве, требует при индоктринации специальных согласованных усилий.

Изучая приемы индоктринации у племен кунг сан в Ботсване и энга в Новой Гвинее, Полли Висснер (Wiessner, 1998) пришла к аналогичному заключению. Она полагает, что индоктринация — это нуждающийся в интенсивных усилиях формальный процесс, который нацелен на противодействие внутригрупповым тенденциям путем открытия границ для формирования широких социальных связей вне небольших групп родственников. В традиционных обществах значительная часть процесса индоктринации часто сфокусирована на том, что обычно называют обрядом инициации или пубертатным ритуалом. Именно во время этого обряда индивидуумы в традиционных обществах переходят от детского статуса к взрослому.

Подобные ритуалы, как правило, предполагают длительную изоляцию, лишение сна, физическое истощение, физическое принуждение, угрозу, устное внушение доктрины и акт сострадания в момент крайнего упадка сил (Salter, 1998). Те же характеристики присущи технике полной промывки мозгов, хотя последняя, как правило, намного суровее и включает многочисленные унижения и наказания. И промывка мозгов, и традиционная инициация высоко эффективны при формировании аффилиативных связей. Солтер подводит следующий итог:

" Наиболее успешные подходы к индоктринации бросают вызов самоидентичности и вызывают ряд общих психологических состояний, которые подталкивают индивидуумов к идентификации с лидером, группой или доктриной. Этот процесс вызывает интенсивные чувства страха, депрессии, вины и одиночества, соединенные с состоянием зависимости от наставника. Все вместе это подталкивает испытуемого к аффилиативной связи с одним или более представителями индоктринирующей группы. Именно данная связь, вместе с авторитетом наставника и измененным физиологическим или психологическим состоянием испытуемого, и повышает вероятность новой идентичности и прививаемых чувств лояльности. По-видимому, этот путь является общим знаменателем высоко эффективной индоктринации. Кроме того, и поведение, и эмоции и отношения, которые она пробуждает, принадлежат репертуару, специфическому для вида, т. е. это врожденные универсалии. Отсутствие разнообразия в эффективных путях индоктринации, особенно на функциональном уровне когнитивной способности и эмоции у испытуемого, подтверждает гипотезу, согласно которой средства индоктринации людей, какими бы технически развитыми они ни были, продиктованы необходимостью подобрать ключи к сенсорному и поведенческому аппарату человека. Этот аппарат является продуктом филогенеза гоминид и приматов, уходящего в прошлое на целые геологические эпохи (Salter, 1998, р. 48)."

Эти приемы оказывались в равной степени эффективными при объединении членов племенных групп, жителей сельскохозяйственных деревень и городов-государств. Стоит отметить, что те же склонности к формированию групповых альянсов обеспечивали солидарность у наций, состоящих из сотен миллионов граждан. Соответственно, теперь мы видим феномен того, как молодые люди отправляются в далекие земли, чтобы сражаться насмерть с людьми, которых они никогда не видели, ради лидеров, с которыми они никогда не встречались лично, и по причинам, которые, в лучшем случае, являются отдаленными абстракциями.

⇐ Предыдущая 27 28 29 30 31 32 333435 36 Следующая ⇒