|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
|
|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
БИБЛИИ ЧУДЕСНОЕ ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ДЕРЗКОГО ПОКУШЕНИЯ 309
Который так нас угнетал! Пожри проклятого, о боже, Пусть же за свои деянья В воздаянье Он получит наказанье! » Но вот, перекрестясь, на стул сапожник встал И проповедь о зле, объявшем мир, сказал: «Смотрите, бездны пасть раскрыта перед нами; В ней адское бурлит, шумит, бушует пламя. День близок, — огненный взовьется ураган, И он проглотит нас, всех верных христиан. Смотрите! Множатся бесов злоумышленья! Велик господь! Грядем мы к светопреставленыо». «Аминь, — воскликнул Лев, — о братья, верьте, верьте! Без фиговых листков по свету бродят черти; К нам шлет великую блудницу Вавилон: Богиню разума; дрожат алтарь и трон. Чем Руге не Дантон? Второго Робеспьера Мы видим в Бауэре! Марата-изувера Еще превозойдет проклятый Фейербах!... Последний ждите день с молитвой на устах! » Так кончил он. И вдруг предстал, не ждан, не гадан, Брат Бёйтелъ; вкруг него курился росный ладан, На богоизбранной ослице он сидит (И вознесенье он верхом на ней свершит). Воздевши к небу взор, горящий дивным жаром, «К вам путь меня привел, — воскликнул он, — недаром; Так говорит господь: Сей муж — избранник мой; Он двинет воинство мое в последний бой. Вы ныне Бёйтелю должны повиноваться. Пред ним мои враги, как плевел, расточатся. Так мне сказал господь; я на колени пал И со смирением его призыву внял. С отвагою в душе пустился я в дорогу, Чтоб верой озарить греховную берлогу. И я пошел в дворцы владетельных князей, В хоромы знатные, в жилища богачей; Но к суете земной полны они влеченья; У них я встретил лишь насмешку и презренье. Чревоугодники сидели за столом, Богато убранным, и тешились вином. Прах отрясая с ног, я в гневе удалился. Но ночью мне во сне господь, мой бог, явился И рек: — «В игольное ушко пройдет верблюд Ф. ЭНГЕЛЬС Скорей, чем богачи в небесный рай войдут. Ты к беднякам иди! Там, на большой дороге, Тебя с надеждой ждут, кто нищи и убоги. Хромых, слепых, калек, стоящих у оград, Сбери и приведи в святой мой вертоград. Вот лучшее ядро благочестивой рати. Иди ж! Они тебе воскликнут «исполати»! » — Такой мне был во сне божественный глагол; Я внял ему и к вам, о верные, пришел. Вас призывает бог, творите же молитвы И приготовьтесь к дню последней, грозной битвы. «Свободных» армия уж к Лейпцигу идет, Где в доме Виганда их крепость и оплот. И там за грудой книг, за кипами бумаги, Они нас будут ждать. Исполнитесь отваги, О верные! Разбить должны мы злую рать Врагов всевышнего и крепость их занять. Мужайтесь же, друзья, в любви, в надежде, в вере! Я вижу: предо мной открыты в небо двери. Ко всем сокровищам святая вера — ключ. Ты, Галле набожный, лишь верою могуч. Был с верой божий сын зачат в девичьем лоне; Исполнясь верой, кит вернул свободу Ионе, Нам воскресение бог с верой возвестил И с верой он уста ослиные открыл. Прозрел слепой в тот миг, как укрепился в вере. Я с верой вверх гляжу и вижу в небо двери; Я с верой говорю: credo ut intelligam *, Я с верою за крест держусь, на зло врагам. Все, что б ни делал я, основано на вере; Я с верой вверх гляжу и вижу в небо двери. Мне говорит господь: пусть станет Дев, мой раб, Над братьей в Галле; тут его пусть будет штаб. А ты по городам, по весям и селеньям Вербуй мне воинов с неутомимым рвеньем. Ты, Бёйтель, мой пророк, не должен отдыхать, Пока не собрана благочестивых рать. Так рек господь, и я в великой крепок вере; Прощайте же, друзья! Я вижу в небо двери». — * т~ верую, для торо чтобы донимать. PeQ, ВЙБЛИИ ЧУДЕСНОЕ ЙЗЙАВЛЕНИЕ ОТ ДЕРЗКОГО ПОКУШЕНИЯ 311 ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ Что вижу? Озари, святой Иоанн, мой разум Твоим пророческим, божественным экстазом! Борьбу архангела с драконом видел ты; Сними же с глаз моих завесу суеты! Что вижу я? Грядет день грозного сраженья, День Страшного суда, день светопреставленья! Что вижу? Груды туч покрыли неба круг; Громада их растет, вздымается, — и вдруг Бросается, как лев, в средину небосклона. Исчадье адское из грозового лона С шипеньем вырвалось; сей — огненным хвостом Бьет воздух яростно, тот — дьявольским волчком Несется вскачь, и все ревут в безумной злобе, Как в ведовском котле клокочущей в утробе. Ужель, проклятый род, ты небом овладел? На божий стези ты как ступить посмел? И молния, и гром похищены тобою? О горе! Боннский бес вас подготовил к бою, Но божьей милости не иссякает ключ, — И дьявольскую тьму рассеет солнца луч. «Свободных» дикий стан валит в свою твердыню; Но скоро, скоро бог накажет их гордыню. Их Виганд, в воздухе паря, ведет вперед, За ним орава вся бесстыдная орет. На Лейпциг путь лежит; там «Гутенберг» в надежный Плацдарм он превратил для армии безбожной. Там башни сложены из множества томов, Окопы вырыты, и к штурму вал готов. Писанья Бауэра четыре равелина Покрыли; ружьями защищена куртина. Там «Фридрих» Кёппена203 лежит над рядом ряд, Ф. ЭНГЕЛЬС И прошлогодние Анналы там лежат. «Труба»1со и Фейербах тяжелою громадой Вкруг крепости лежат и служат ей оградой. Преградой там стоит — твой, Руге, «Новеллист»; Чтоб пот стирать с лица, навален «Пиетист» ао4. А свой чертовский дом на случай отступленья Поспешно превратил хозяин в укрепленье; Законопатил дверь и окна хитрый враг, А склад оружия он поднял на чердак, Чтоб сверху набожных огня подвергнуть граду, Коль удалось бы им прорваться за ограду. Они вступают, шум подняв и дикий гам, И размещаются по башням и по рвам. А набожная рать идет из Галле биться; Для штурма у нее — Иакова лествица, Столп огненный пред ней, как знамя — исполин, А по пути — костры пылающих купин. О посети меня, святое вдохновенье, Чтоб мог я описать их дивное движенье! Колонну первую ведет державный Лев; Он шествует вперед, нисколько не сробев, И только пять томов истории всемирной205 Держа в своих руках; как в обстановке мирной, Он — без оружия: он верою силен. Вслед фон дер Зюнденомаов вторая из колонн Ведется в бой; сей муж грех ненавидит страстно; Оружия на нем ты б стал искать напрасно: Одним присутствием своим врага' он бьет. Вот почему бойцы, идя за ним в поход, Вооружились лишь псалмами и молитвой; Услышав пенье их, противник с поля битвы Бежит за три версты. — Послал бойцов и Бонн; Брат Нихтс * — отважный вождь их набожных колонн. Из Швабии отряд летит, как буревестник; Он в знамя превратил свой «Христианский вестник» **. Берлинцев Хенгстенберг ведет в последний бой; А бременцы текут, о Маллет, за тобой. Поп Хирцель тоже тут. Он цюрихскую братью, Что Штрауса предала позорному проклятью, Ведет; и базелъцы за ним во след текут. Ты, вупперталъский маг, Круммахер, тоже Тут. * Игра слов: «Nichts» — «ничто». Имеется в виду Карл Иммануил Ницш. Рв •• ™ «Der Christen-Bote. Ein kirchlich-religiö ses Son& tag& blatt». Ред. БИБЛИЙ ЧУДЁСЙОЕ ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ДЕРЗКОГО ПОКУШЕНИЯ 313 На стогны Лейпцига вступает рать святая. Вдруг пенье дивное, как будто песня рая, Разносится окрест; у всех один вопрос: «Откуда эта песнь, что трогает до слез? » И перед ними вдруг, верхом, — не ждан, не гадан, — Брат Бёйтелъ; вкруг него курится росный ладан. «Меч божий, — он поет, — и гедеонов меч У нас! Мы победим в ужаснейшей из сеч. Хоть крепость грозная воздвигнута злодеем, — Мы адовы врата, — о верьте! — одолеем! » И вот ослица вскачь на гордый вал бежит; За ней рать набожных, поя псалом, спешит. О, что за мощный штурм! Зови, о враг господний, Па помощь дьявола из черной преисподней! Лишь только Бёйтелъ вал успел, взлетев, занять — На приступ Хепгстенберг ведет святую рать. Но в стан безбожников спешит тогда лукавый, Чтоб мужество вдохнуть в смущенную ораву. Вот Виганд с Мейеном на равелин взнеслись И мечут тысячу огней смертельных вниз. Вон Штирнер связки книг кидает вниз с размаха И многих набожных хоронит в груде праха. И Арнольд тут как тут: тома своих Аннал Он мечет в каждого, штурмующего вал. А со стены из книг, как молотом Перуна, Тяжеловесною «Трубою» машет Бруно. В засаду спрятавшись (кто там его найдет? ), Брошюры за спину кидает Патриот. В бой Kennen бросился, нахмурив грозно брови, Но все старается пролить поменьше крови. Несется Эдгар в бой, отважен и удал; Твой, Освальд, перечный костюм от крови ал. А кельнские бойцы! Потух в пылу сраженья У Ртг чубук, но не пришел в смущенье Боец испытанный; потухший свой вулкан Он тычет в животы несчастных христиан. Червонцы Юноша без устали кидает; Из Трира чудище *, как юный лев, прядает, Но все смелей святых дружинников отпор, Все ярче и звончей их славословный хор. Глядите! Хенгстенберг на Виганда напал, Схватил за бороду и, сотрясая вал, • - К. Маркс. Ред. Ф. ЭНГЕЛЬС Стащил безбожника; лежит он без дыханья; От русой бороды — одно воспоминанье. Арнольд в опасности, и Эдгар смерти ждет, В дом Kennen убежал, с ним вместе — Патриот. Уж гордый книжный вал напору поддается, Уже шатается; один лишь Бруно бьется. Он в брата Бёйтеля метнул охапку книг, И бледность смертная святой покрыла лик. И фон дер Зюндену грозит удар ужасный. Но тут Галлеский Лев воспрял душою страстной И, как Самсон, рванул могучий книжный вал; Он лег под ним, но что ж, и Бауэр с ним упал. Лежит злодей в грязи, разбит своим паденьем; Добить лежачего спешат святые с пеньем. Тут Бёйтелъ, с силами собравшись, встал, схватил За ухо Бауэра и так возговорил: «Господь победу дал великой нашей вере! Он — мощный наш оплот! Я вижу в небо двери! Вперед же, верные! Сломите рог врагу, А Бауэра я сам пока постерегу». И Бауэра связав, вперед дружина мчится... Уж к дому Виганда Иакова лествица Приставлена; уже трещит дверной косяк, Уж склад оружия на чердаке иссяк, Уж бедный Патриот заламывает руки, Уж Арнольд раненый от страшной стонет муки, Уж Мейена уста и нос кровоточат, — Тогда в смятении летит лукавый в ад. С ужасным ревом он влетает в дом проклятья, Ругаясь и грозя, к владыке злая братья Бежит со всех сторон. И он вопит в смущеньи: «Позор! «Свободными» проиграно сраженье! Вотще глумился я, напрасно я смердел: Нас песнопением противник одолел, Лишился бороды наш Виганд, Бауэр — в путах, А гордый книжный вал атак не вынес лютых». От рева ужаса гудит над адом свод. И Гегель от стыда в отчаяньи орет. Но лишь улегся страх в сердцах оравы мерзкой, На беса полился поток угрозы дерзкой. Шумят мятежники, и Гегель, сам не свой, Кричит: «Стыдись! И ты быть хочешь сатаной?! Где был твой серный чад, где пламя разрушенья? «Аминь» услышав, — трус! — приходишь ты в смятенье! БИБЛИИ ЧУДЕСНОЕ И8БАВЛЕНИЕ ОТ ДЕРЗКОГО ПОКУШЕНИЯ 315 От старости в тебе твой злой огонь потух! Лишь маленьких детей ты ловишь и старух. Тут надо не скулить, а действовать! Вольтер, Нам помоги! Сюда, Дантон и Робеспьер! Вы жили на земле, во всем подобны людям! Так к богу ж дьявола! Чертями сами будем. Бессилен навсегда мифический синклит; Тысячелетний жар трусов не накалит; Воспрянь, Марат! Людьми ведь были мы когда-то; Так изберем вождем мы своего же брата! Мифическим лицом был, есть и будет бес; И он нам лютый враг, как всякий сын небес. К победе же, вперед! » — И, дико завывая, Из ада понеслась кощунственная стая. Толпу мятежников сам Гегель возглавляет, Вольтер над головой дубиной потрясает, Дантон безумствует, и Эделъман орет; Наполеон, как встарь, командует «Вперед! » Марат, двух адских чад схватив рукою каждой, Зубами щелкает, томим кровавой жаждой, Несется Робеспьер, глаза его горят, — О горе! Изрыгнул уродов этих ад. И с ревом дикая орда свой лет снижает Туда, где Бауэра брат Бёйтелъ охраняет. Брат Бёйтелъ в ужасе, ослица слезы льет: «Погибли мы, господь! вот-вот наш час пробьет! » Тут в Бёйтеля впилась стрела Марата-зверя, Он наземь падает и видит в небо двери. Уж Гегель Бауэра целует, говоря: «Да, ты постиг меня! Мой сын, я жил не зря! » Он узы снял с него. Несется вопль оравы: «Будь, Бауэр, нам вождем! Веди нас в бой кровавый! Отставлен сатана, его нам замени! » И с ревом кинулись на набожных они. Увы! В святых рядах все множатся потери; А Бёйтелъ, как всегда: он видит в небо двери. Ослица на небо несет святую плоть, Какое чудо ты содеял, о господь! Ты взял его живым, как Илию-пророка, И сокрушил навек все замыслы порока. Вослед за Бёйтелем и весь господний стан В лазурь возносится, блаженством обуян. Но — ах! — нет отдыха мужам святым и там; — «Свободные» летят за ними по пятам; Ф. ЭНГЕЛЬС Сменились ужасом блаженство и отрада; На небо ворвалось, крича, исчадье ада. — Тем временем в аду, осиротевшем вдруг, Лишившемся своих наивернейших слуг, Лукавый бес стоял в немом оцепененьи И на порог глядел, где в диком исступленьи Отряд мятежников пронесся и исчез. Но вот, придя в себя, воскликнул злобно бес: «Так, поделом же мне! Я гнусно предан теми, В которых сам, глупец, взрастил безбожья семя! Вдохнув свободы жар «Свободным» этим в грудь, К свободе от меня я указал им путь. С народом этим я связался ведь напрасно; К свободе без границ они стремятся страстно. «Свободные» ничто святым не признают; Но ведь в конце концов и мне тогда капут. Против себя иду, борясь с владыкой вышним; Я только миф для них и признаюсь излишним. Скорей же в небеса! Я к богу полечу И с ним святой союз навеки заключу». Он воспаряет вверх и, пав пред троном бога: «О, не карай меня, — он молит, — слишком строго! Отныне я — твой друг». И рек господь благой: «Откладываю суд, о дьявол, над тобой! Иди и смой грехи в крови оравы злобной; Когда придешь назад, поговорим подробно». Лукавый радостно пускается в полет И бой неслыханный в разгаре застает. Увы, хоть к набожным пришла с небес подмога, Они окружены хулителями бога. Несется Бауэр вскачь с одной звезды к другой И машет в воздухе, как молотом, «Трубой». Навстречу выступил весь ряд евангелистов; Но власти нет у них над князем атеистов. Что для него твой рог, о вол Луки! Твой рев, Лев Марка. Он и вас разить «Трубой» готов. Вслед Гегель с яростным упорством наступает И крылья ангелам огнем своим сжигает. Вольтер дубиною грозит, оскалив рот; Собор святых отцов безбожный Руге бьет; Вот Бауэр, налету схватив звезду, с размаху Метнул ее в врага, бегущего со страху. Глядите! Сатана лежит, сражен «Трубой»; Архангел Михаил готов трубить отбой; БИБЛИИ ЧУДЕСНОЕ ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ДЕРЗКОГО ПОКУШЕНИЯ 317 Вот Гегель Сириус схватил с отвагой пылкой И Хенгстенберга им ударил по затылку. Испуганно пища, хор ангельский в разброд По небу, среди туч, несется взад, вперед. Пред трирским чудищем крест держит ангел божий, Но тот кулак свой сжал, на монолит похожий. Вот ангелов сама Мария звать идет Исполнить ратный долг: «На Бауэра вперед! Должны мы отомстить безбожному уроду За то, что он хотел постичь мою природу». Но тщетны все мольбы, напрасен нежный взор, — Безбожных воинов стремителен напор; Они уж близятся к священному порогу, Уж верным все трудней им заградить дорогу, Уже ослица лбом столкнулась со звездой, И Бёйтель в ужасе летит вниз головой, Уж Бауэр подскочил, грозя «Трубой» навеки Свет жизни потушить в сем божьем человеке, Уж ярый Руге Льва за шиворот поймал И в рот ему сует страницы из Аннал, — Как вдруг — о чудо! — лист сияньем окруженный, С небес спускается, и Бауэр, пораженный Внезапным ужасом, глядит на этот лист, Глядит и весь дрожит, проклятый атеист. Нерукотворный лист спускается все ниже, У Бауэра на лбу пот выступил. Гляди же! Он поднял лист, прочел и шепчет, сам не свой: «В отставку! » Злая рать, услышав это, вой Безумный подняла и с криками «В отставку! » Вниз понеслась стремглав, создав на небе давку. Святые празднуют победу из побед; Бегут «Свободные», им ангелы вослед. На землю падают злодеи без дыханья... Того, кто сеет зло, не минет наказанье! Написано Ф. Энгельсом Печатается по тексту брошюры в июне — июле 1842 г. _ Перевод о немецкого Напечатано в виде отдельной брошюры в Неймюнстере под Цюрихом в декабре 1842 а. 318 ] [Ф. В. АНДРЕЭ И «ВЫСШАЯ ЗНАТЬ ГЕРМАНИИ» ] Я не могу не обратить внимание господ представителей католического рыцарственного рыцарства на стихотворение, которое, хотя и сочинено бюргером, но именно потому еще больше достойно того, чтобы его выделили в качестве драгоценнейшего перла, всеподданнейшей дани бюргерского смирения. В Эрфурте, в издательстве Ф. В. Отто, в году божьей милостью тысяча восемьсот сорок втором появилась книжица: «Что следует знать о геральдике, или науке о гербах», сочинение Ф. В. Андреэ 207, со следующим посвящением: «Всей высшей знати Германии с почтением посвящает издатель». «Сословию дворян ранг первый подобает, Заслуги предков их взнесли так высоко, Умножились затем их доблести стократно, Сегодня со вчера в сравненье не идет, Поэтому дворянство почитать должны вы, Ведь им лишь все державы мира живы. В гербах высокое значенье скрыто — Все, что великого когда случилось, Как чтили государи знать все время, В дни мира и войны — все видно в них! Гербы — венцы, что доблести венчают, Дворяне их недаром получают. И в трепете, в немом благоговенье Пред славой, что сияет на венце, Осмелюсь я воздвигнуть в честь героев Сей памятник почтенья и любви! Принять прошу я труд мой слабый благосклонно, Свидетель мысли он моей уединенной». Не правда ли, этот человек заслуживает, чтобы его возвели в дворянское достоинство? Написано Ф. Энгельсом около 19 августа 1842 г. Напечатано без подписи : « Rheinische Zeitung» M 241, 29 августа 1842 г, Печатается по тексту газеты Перевод с немецкого На русском языке публикуется впервые t 319 [ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА ИЗ БЕРЛИНА] Берлин, 19 августа. Я пишу вам сегодня для того, чтобы сообщить, что отсюда абсолютно не о чем сообщать. Бог свидетель, что сейчас наступил, как здесь говорят, мертвый сезон для корреспондентов. Не происходит ничего, решительно ничего! Об обществе исторического Христа так же мало слышно, как и об обществе «Свободных»201. Хотя официально последнее существует, ни один студент не знает, где оно существует и кто в нем состоит. Вероятно, дело с ним обстоит так же, как и полгода тому назад со знаменитым факельным шествием на Лейпцигской улице в честь философа а08. Впоследствии студенты утверждали, что ни один из них и не собирался принимать участие в этом шествии, о котором еще накануне говорилось, что, к сожалению, там будут большей частью «филистеры». Сословные комиссии 209 тоже все еще не созваны, несмотря на то что «Leipziger Zeitung» * со своим предпочтением к прусским неосуществленным прожектам вкось и вкривь дебатирует вопросы, которые будут внесены в комиссии. Но мы утешаемся мудростью нашего короля ** и не беспокоимся о неосуществленных прожектах. Король собирается заключить новый торговый договор и новую конвенцию о картелях, а это уже не будут неосуществленные прожекты! Но мы и об этом не горюем, я подразумеваю нас, берлинцев, а завидуем жителям Рейнской области, которым предстоит испытать в ближайшие недели большое наслаждение. К ним приедет не только наш король, но и в числе многих других высоких особ достопочтенный король Людвиг Баварский, поэт на троне, автор «Героев Валгаллы» и основатель «Валгаллы»210, чтобы заложить камень для окончания строительства Кёльнского собора, который должен быть завершен • — «Leipziger Allgemeine Zeitung». Ред. .*• — Фридриха-Вильгельма IV. Ред. Ф. ЭНГЕЛЬС на благо немецкого народа. «Герои Валгаллы» вызвали в местных образованных кругах настоящую сенсацию, и всеобщее компетентное мнение, безусловно, таково, что король Людвиг вплел новую лавровую ветвь в свою корону. По-тацитовски кряжистый, полный первобытной мощи стиль короля, несомненно, должен стать предметом подражания, но мало кому удается возвыситься до него. Написано Ф. Энгельсом 19 августа 1842 г. Напечатано без подписи в ^Rheinische Zeitung» M 241, 29 августа 1842 г. Печатается по тексту газеты Перевод с немецкого На русском языке публикуется впервые [ 321 ЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ И СВОБОДА На первый взгляд кажется непонятным, что такое министерство, как министерство Гизо, удерживается во Франции так долго и что оно вообще смогло прийти к власти. При наличии палаты депутатов, обладающей полномочиями назначать и смещать министров, при наличии свободной влиятельной прессы, при наличии самых свободных институтов в Европе, при наличии концентрированного, резко враждебного ему общественного мнения министр иностранных дел Гизо почти два года оказывал всему противодействие, преследовал прессу, пренебрегал общественным мнением, руководил палатой депутатов, распустил ее и созвал новую, скомпрометировал честь Франции перед великими державами и достиг в полной мере славы непопулярного лица, к которой стремился. И человек, свершивший все это, человек, который украл у французов два года их истории, может похвастаться столь сильной партией в палате, что опасность для него может представлять лишь форсированная коалиция самых противоположных мнений. Министерство Гизо — время расцвета июльского правительства, триумф Луи-Филиппа и горчайшее унижение всех тех, кто ожидал от июльской революции * освобождения Европы. Принципы народного суверенитета, свободной прессы, независимого правосудия с участием присяжных заседателей, парламентской формы правления — во Франции фактически упразднены. Министерство Гизо увенчало реакционные тенденции, которые вновь сумели обрести силу во Франции, и открыто продемон- * fe. 1830 года. Ред. Ф. ЭНГЕЛЬС стрировало перед легитимистскими силами Европы бессилие французского либерализма. Факт неоспорим. Реакция всей Европы ликует по этому поводу. Либеральной партии приходится • постоянно выслушивать, что Франция ежедневно отрекается от своих институтов, опровергает свою историю после 1789 г., выбирает палаты, список членов которых уже сам по себе является пасквилем на июльскую революцию, одним словом, что самый либеральный народ в Европе каждым своим действием предает либерализм. И либералы — в частности, добродушные немцы — краснеют от стыда, приводят какие-то нелепые извиняющие обстоятельства, которых они и сами не принимают всерьез, и втихомолку надеются на либеральную палату депутатов или, уже совсем тайком, украдкой, на новый июль. Мы не только можем признать этот факт, не нанося вместе с тем ущерба принципу свободы; именно ради этого принципа он должен быть особо отмечен. Причиной этого факта являются два обстоятельства: на первое из них более мужественные либералы уже не раз указывали в борьбе с реакционерами — это половинчатость и двусмысленность французской конституции, в которой никогда не был в категорической форме выражен и не проводился в жизнь принцип свободы; второе — это централизация. Вопреки брошюре Корменена, вопреки его блестящей и красноречивой защите французской централизации, последняя остается главной причиной регресса во французском законодательстве. Корменен по существу ничего не доказывает, хотя в его книге почти все правильно и хорошо. Ибо он обосновывает централизацию не общими законами разума, а извиняет ее прирожденными особенностями французского народного духа и ходом истории. Таковы положения, на которых мы можем пока что основываться, потому что раньше нужно привести доказательства того, что подобная централизация неразумна и в силу этого является причиной вышеприведенных последствий. Централизация в ее крайней форме, которая господствует теперь во Франции, представляет собой выход государства за его пределы, за пределы его сущности. Но пределами государства являются, с одной стороны, индивидуум, а с другой стороны — мировая история. Централизация наносит ущерб обоим. Когда государство присваивает себе право, которое принадлежит лишь истории, оно тем самым уничтожает свободу индивидуума. История с незапамятных времен располагала правом, которым она будет располагать всегда, — рас- ЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ И СВОБОДА поряжаться жизнью, счастьем и свободой отдельных индивидуумов, ибо она является делом всего человечества, жизнью данного рода, и в качестве такового суверенна; никто не может ей противиться, так как она представляет собой абсолютное право. На историю ни один человек не может жаловаться, потому что как она его наделила, так он и наслаждался жизнью или принимал участие в развитии человечества, что значит больше, чем любое наслаждение. Как было бы смешно, если бы подданные Нерона или Домициана захотели пожаловаться, что они родились не в такое время, как наше, когда людей не поджаривают и не рубят головы с такой легкостью, или если бы жертвы религиозного фанатизма средневековья стали упрекать историю в том, что они жили не после Реформации при веротерпимых правительствах! Как будто без страданий одних другие смогли бы сделать шаг вперед! Точно так же английские рабочие, которые сейчас жестоко голодают, имеют право жаловаться на сэра Роберта Пиля и английскую конституцию, но не на историю, которая сделала их носителями и представителями нового правового принципа. Не так обстоит дело с государством. Оно всегда есть нечто особенное и никогда не может притязать на право, которым, конечно, обладает все человечество в своей деятельности и в развитии истории, право жертвовать единичным ради общего. Так централизованное государство, разумеется, совершает несправедливость, когда оно, как это происходит во Франции и как это признает Корменен, жертвует провинциями ради центра и устанавливает олигархию, аристократию одной местности, ничуть не более справедливую и разумную, чем аристократия знати или аристократия денег. Свобода в значительной степени обусловливается равенством, а при всем é galité devant la loi * различие между парижанами и провинциалами во всем, что касается образования, участия в управлении страной и истинного духовного наслаждения жизнью все же более чем достаточно, чтобы воспрепятствовать французским институтам в их естественном развитии к полной свободе. История централизации во Франции развивалась, как и всюду, параллельно истории абсолютизма. Людовик XI заложил основы того и другого; гугенотские войны211 были последней значительной попыткой провинций восстать против гегемонии Парижа, и с этого времени господство столицы над Францией было признано повсеместно. Ибо, как только централизация государства проводится вс'ерьез, становится неизбежной ♦ —1 равенстве перед законом. Ред, Ф. ЭНГЕЛЬС локальная централизация, гегемония центра. Пока удерживался абсолютизм, выгоду от него имел только Париж, провинции были вынуждены удовлетворяться участием в несении государственных расходов и всемилостивейшим произволом. Культура, esprit *, наука всей Франции сконцентрировались в Париже, существовали для Парижа; пресса работала только в Париже и для Парижа; деньги провинции, которые вытягивал для себя королевский двор, он проматывал в Париже и для Парижа. Отсюда, однако, возникло то огромное несоответствие в культуре между Парижем и остальной страной, которое с падением абсолютизма приняло во Франции крайне неблагоприятную форму. Только централизация сделала возможной революцию в том виде, в каком она произошла, но та же централизация создала столь большую пропасть между Парижем и всей страной, что Париж мало заботился о благе провинций до тех пор, пока его самого не коснулся всеобщий гнет. Генеральные штаты 212, представители угнетенной страны, а не город Париж начали дело революции; и только когда вопросы приняли принципиальную форму и были затронуты интересы столицы, последняя захватила инициативу и овладела ходом событий. Это привело, однако, к тому, что участие страны в революции ослабло, и ее представители, а также представители, выражавшие ее настроение, своей апатией дали Наполеону возможность постепенно подняться на императорский трон. При Реставрации41, когда образовались партии, имела место та же борьба между столицей и страной. Париж вскоре приобрел ясное сознание и выступил против Бурбонов и королевской власти божьей милостью; страна, обладавшая меньшей культурой, выставила на поле битвы мало либералов, была в большей своей части настроена апатично и поэтому выступала за существующее положение вещей или даже фанатично стояла за ancien ré gime * *. В результате июльская революция была произведена только Парижем; огромная масса индифферентных была слишком инертна, чтобы подняться против столицы и ее нового принципа; провинциальные области с наиболее низкой культурой остались верны Бурбонам, но не могли ничего предпринять против централизации. С той поры, однако, почти каждая палата позволяла отнимать у себя одно из завоеваний июльской революции за другим, в чем, наряду с другими причинами, виновата та же централизация. Ибо депутатов в палату посылают все части страны, и, несмотря на нажим и подкупы во время выборов, каждый избирательный * — ум. Ред. • • — старый порядок. Ред. ЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ Й СВОЁОДА округ демонстрирует своим выбором свой уровень политического развития. Ведь всякий, кто поддается давлению или подкупу, не свободен и не самостоятелен в своих решениях; он поступает, следовательно, совершенно логично, когда, выбирая депутатов, угодных министерству, подпадает под опеку, которая ему и подобает. Противоречие между июльской революцией и палатой 1842 г. — это противоречие между столицей и страной. Франция может с помощью Парижа осуществлять революции и создавать одним махом институты свободы, но она не может их удержать. Кто не в силах понять палату депутатов 1842 г., тот показывает тем самым, что он путает французов с парижанами, что противоречие централизации не дошло до его сознания. Не будем несправедливы! Противоречия, которыми страдает централизация, бесспорны; признаем, однако, ее историческое и разумное право на существование! Централизация — сущность и жизненный нерв государства, и в этом заключается ее оправдание. Каждое государство должно по необходимости стремиться к централизации, каждое государство централизовано, начиная с абсолютной монархии и кончая республикой. Как Америка, так и Россия. Ни одно государство не может обойтись без централизации, федеративное государство ничуть не в меньшей степени, чем уже сформировавшееся централизованное государство. Пока существуют государства, у каждого из них будет свой центр, и каждый гражданин будет выполнять свои гражданские функции только в силу централизации. При этом, то есть при подобной централизации, вполне можно допустить коммунальное управление, допустить все, что имеет отношение к отдельным гражданам или корпорациям, это даже нужно сделать. Ибо поскольку централизация сосредоточена в одном пункте, поскольку все здесь собрано в одном, ее деятельность по необходимости должна быть всеобщей, а ее компетенция и полномочия заключать в себе все, что считается всеобщим, оставляя, однако, свободным то., что касается персонально того или этого. Отсюда вытекает государственное право центральной власти на издание законов, на господство над органами управления, на назначение государственных чиновников и т. д.; отсюда же следует одновременно и тот принцип, что судебная власть ни в коем случае не должна быть связана с центром, а принадлежать народу, судам присяжных, что, как уже указывалось выше, коммунальные дела не могут входить в компетенцию центральных властей и т. д. Суть централизованного государства не означает, впрочем, что центром его является одна-единственная личность, как при абсолютной монархии, а только то, что в его центре находится Ф. ЭНГЕЛЬС один отдельный человек, каким может быть президент в республике. То есть, нельзя забывать, что главным здесь является не личность, стоящая в центре, а сам центр. Мы снова возвращаемся к нашему началу. Централизация — это принцип государства, и все же именно с централизацией неизбежно связано то, что она заставляет государство выходить из своих рамок, конституировать себя, особенное, как всеобщее, последнее и наивысшее, претендовать на право и положение, которые принадлежат только истории. Государство — это не реализация абсолютной свободы, каким оно считается, в этом случае вышеупомянутая диалектика понятия государства была бы недействительной, оно лишь объективная свобода. Истинная субъективная свобода, которая равносильна абсолютной свободе, требует для своего осуществления иных форм, чем государство. Написано Ф. Энгельсом а первой половине сентября 1842 г. Напечатано без подписи в приложении к «Rheinische Zeitung» M 261, 18 сентября 1842 г. Печатается по тексту газеты Перевод с немецкого На русском языке публикуется впервые [ 327 «TIMES» 0 НЕМЕЦКОМ КОММУНИЗМЕ РЕДАКТОРУ «NEW MORAL WORLD» Милостивый государь! Прочитав статью из «Times» о немецких коммунистах, перепечатанную в «New Moral World» 213, я не счел возможным пройти мимо нее без некоторых пояснительных замечаний, которые Вы, быть может, найдете достойными опубликования. До сих пор «Times» пользовался на континенте репутацией хорошо осведомленной газеты, но еще несколько таких статей, как статья о немецком коммунизме, и от этой репутации очень скоро ничего не останется. Каждый, кто имеет хоть малейшее понятие о социальных движениях во Франции и Германии, должен сразу заметить, что автор вышеназванного очерка позволяет себе говорить о предмете, о котором он совершенно ничего не знает. Его неосведомленность в этом вопросе так велика, что он не способен даже показать слабые стороны партий, на которую он нападает. Если он хотел раскритиковать Вейтлинга, он мог бы найти в его произведениях места, гораздо более подходящие для этой цели, чем те, которые он приводит. Если бы он только дал себе труд прочесть отчет цюрихской комиссии 214, в чем он пытается уверить нас, но чего он, по-видимому, не сделал, то он нашел бы обильный материал для клеветы, целую коллекцию искажений, собранных именно для этой цели. В конце концов, весьма курьезно, что коммунисты должны сами снабжать своих противников оружием для борьбы; но, опираясь на широкий фундамент философских доказательств, они могут себе позволить поступать так. Корреспондент «Times» начинает с того, что изображает коммунистическую партию во Франции как очень слабую. Он Ф. ЭНГЕЛЬС Популярное:
|
Последнее изменение этой страницы: 2017-03-08; Просмотров: 567; Нарушение авторского права страницы