Можно ли соборовать людей, которые не имеют серьезных заболеваний, но прибегают к этому таинству с целью прощения забытых грехов?

⇐ ПредыдущаяСтр 21 из 33Следующая ⇒

«Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему» (Иак. 5: 14). Священнодействие, о котором поминает апостольское слово, впоследствии получило наименование Елеосвящение (по причине того, что видимым знаком исцеления служит освященный молитвой елей) или Соборование (в силу того, что молитва творится здесь целым собором священников — от 3-х и более).

К концу Великого Поста для многих чад Русской Православной Церкви эти слова Апостола являются актуальными настолько, что чуть ли не каждый считает своим долгом обязательное участие в общем Соборовании, совершающемся почти в каждом храме. При этом мало кто из таковых задумывается о том, что их участие в Таинстве может иметь неверную мотивацию, а значит и привлекать вместо благословения осуждение Божие, как и при участии в любом другом Таинстве Церкви с несоответствующей каждому Таинству целью.

Сейчас многие к этому Таинству стали относиться как к уникальному медицинскому средству от всех заболеваний или, что еще интересней, как к достаточно легкой (хотя и не всегда бесплатной) возможности получить прощение всех по забвению неупомянутых на исповеди грехов. Всему этому способствовало утверждение той восточной традиции, согласно которой в Четверг или Субботу Страстной недели разрешается всем желающим без разбору приступать к Таинству Елеосвящения. И хотя эта традиция, по уверению святителя Димитрия Ростовского, существует «по затвержденному церковному обычаю, а не по писанному преданию»[352], являясь при этом не совсем понятным исключением из правила[353], интерес к ней настолько распространился в последнее время, что уже многие стали практиковать совершение общего Соборования по нескольку раз в период Великого Поста, и даже в другие уставные посты, считая участие в нем не только желательным, но и обязательным. При этом давно уже никто не обращает внимание на то обстоятельство, что согласно даже вышеупомянутой восточной традиции, общее соборование должно совершаться не одним священником и не двумя, а целым собором и обязательно во главе с их епископом, что уже само по себе указывает на незаконность подражания этому обычаю одним иереям[354].

В силу того, что многие стали слишком усердствовать в совершении этого Таинства, главным образом необоснованно рассчитывая на легкое очищение от всех мелких, незначительных, а потому и забытых грехов, мы и решились напомнить таковым, что правила Церкви относительно этого Таинства и святоотеческое учение о способах очищения от прегрешений говорят не в пользу уже достаточно прочно вошедшей в современную церковную жизнь практику совершения Таинства Елеосвящения. Исходя из этого, мы не будем упоминать обо всех правилах, а укажем только на те, которые помогут нам ответить пока на один только вопрос: о прощении каких же все-таки грехов говорит св. апостол Иаков, когда рекомендует совершать Таинство Елеосвящения[355]?

Первое и основное правило относительно совершения Таинства заключается в том, что совершать его можно только над больными и больными тяжело. На это, во-первых, указывает апостольское слово: «да призовет». Во-вторых, в молитвословиях самого чинопоследования Таинства испрашивается «восстание от одра» того, кто именуется не просто болящим, а «люте болящим», «в нуждах страстей мучимым» и недуги которого именуются «горькими болезнями», «неисцельными язвами», «болезнями тлетворными»[356]. А так как таинство Елеосвящения установлено и совершается для благодатного исцеления только больных тяжкими недугами, то из этого естественно вытекает еще одно правило, согласно которому, нельзя совершать его над имеющими еще достаточное здоровье, и в виду только предстоящих в будущем опасностей, болезней или смерти. Отсюда следуют правила, запрещающие собороваться при отправлении в опасное путешествие по водам или по суше[357], на войну, во время повальных болезней (чумы, холеры и т.п.), и даже в глубокой старости при отсутствии болезни как таковой, ибо старость сама по себе со всеми соответствующими ей немощами не является болезнью, а лишь возрастным периодом, ничем в сущности своей не отличающимся от любого другого периода человеческой жизни (младенчества, отрочества или мужества). Только тогда Елеосвящение сохраняет свой благодатный смысл и значение, когда старость постигает определенная тяжелая болезнь или тяжкое болезненное состояние.

Но не только имеющим достаточное здоровье запрещается участие в Таинстве Елеосвящения, но и далеко не всяким больным таковое участие разрешается безусловно. В этом случае, очень показательным является то правило, согласно которому лишаются Соборования приговоренные к смертной казни, хотя бы они и были при этом тяжко больными, на том основании, что не уместно молиться об избавлении от смерти и продолжении жизни того, который неминуемо должен подвергнуться лишению жизни, согласно вынесенному судом приговору. В отношении к разуму таинство Елеосвящения не может быть преподано таким больным, которые находятся в сумасшествии, лишающим разумения, какого бы возраста они не были, и таким, которые имеют еще несовершенное сознание, к каковым причисляются младенцы до 7 лет. Тем более нельзя совершать Елеосвящения над больными, находящимися в безсознательном состоянии, в каковое могут они впадать в различных болезнях головного мозга, при агонии, во время сна, включая и летаргический, в припадках эпилепсии, и т.п., ибо Елеосвящение — не чудотворный дар, который и мертвых возвращает к жизни, а единожды действующая благодать, усвояющаяся лишь при условии сознательного ее восприятия. И еще есть правило, согласно которому нельзя совершать Елеосвящение вторично над одним и тем же лицом в течение одной и той же болезни, как бы она ни была тяжела и сколь бы долго ни тянулась. В первый раз такое положение было выражено письменно в Требнике митр. Петра Могилы в следующей форме: «Во едином и том же недузе тайна сия (св. елея) да не повторится, разве аще (недужный), долзе болезновав и к здравию пришед, паки в беду смертную впаднет». Из чего следует, что вторично Елеопомазание может быть преподано однажды елеосвященному в таком только случае, если он, выздоровев после первого помазания, опять подвергнется смертной беде, тогда как в одной и той же болезни над одним и тем же лицом таинство это не должно повторяться.

А теперь давайте вдумаемся в эти правила Церкви и посмотрим, насколько обоснованным является широко распространенное мнение о том, что Таинство Елеосвящения является как бы неким дополнением к Таинству Исповеди, но не в особом случае, когда немощь болезненного тела не позволяет вполне воспользоваться последним, а вообще, будучи его безусловным продолжением, с уникальной возможностью избавиться от всех по забывчивости не сказанных на исповеди перед священником грехов. Если это мнение верно, тогда непонятно, почему Церковь лишает такого необходимого средства отправляющихся на войну, опасное путешествие или в глубокой старости, а тем более уже осужденных на смерть преступников? И если в таинстве, что называется, автоматически отпускаются все забытые и недоуменные грехи, тогда почему не допускаются к его участию недостаточные в разуме или лишенные его?

Очевидно, что Церковь лишает этого Таинства во всех вышеперечисленных случаях потому, что цель его заключается не в подчищении оставшихся грехов, а в чем-то другом. Доказательством тому может служить и случай, о котором повествует архиепископ Вологодский Никон. «Когда мне было девять лет, — вспоминает он, — в нашем селе Чашникове, в 25 верстах от Москвы, умерла просфорница приходской церкви в возрасте 85 лет. Всю свою жизнь она провела в благочестии и чистоте и перед своей кончиной пожелала освятить себя Таинством Елеосвящения. Таинство это совершал над ней священник села Чашникова отец Иоанн в присутствии всего села. Болящая во все время соборования была в полной памяти. Как только прочтено было последнее, седьмое, Евангелие, она стала все более и более слабеть. Свеча выпала из ее рук, и дыхание незаметно прекратилось. Священник благословил усопшую иерейским благословением и, обратясь к родным, предложил им одеть ее в погребальные одежды, а сам стал разоблачаться. В этот момент все присутствующие видят, как усопшая открывает глаза, и слышат, как она тихо, но ясно говорит: «Святителю Христов, отче Николае! Тот грех содеян мной в юности и забыт мной. Но я виновна в нем и каюсь Господу перед тобой. Святитель Божий, прошу тебя, прости и разреши меня от этого греха». И с этими словами она тихо предала свой дух Богу»[358]. Уже исходя из того, что мы привели, можно сделать вывод, что далеко не все забытые грехи прощаются в Таинстве Елеосвящения. Да и так ли уж это необходимо?

Чтобы понять это, надо решить сначала вопрос: а что такое забывчивость сама по себе? Забывчивость – это недостаток мыслительной способности, свидетельство ее ограниченности и несовершенства. И в человеческой природе этот недостаток имеет временный характер, определяемый течением нынешней земной жизни. Явилось забвение в естестве человеческом вместе с появлением смерти, как одна из ее форм. Родившаяся мысль или воспринятый образ при забвении переходят в страну небытия, если только не будут вновь воскрешены в памяти усилием сознания. Одного усилия сознания бывает достаточно для того, чтобы оживить умерший образ вещи или мысли, хотя и не всегда. Если судить объективно, то всякую, в том числе и мысленную смерть, выражаемую забвением, должно расценивать как зло, введенное в мир греховной волей, ибо грех рождает смерть (Иак. 1; 15), а грех и есть зло. Но так как Высочайшая Премудрость способна достигать благого посредством злого (посредством греха смиряя человека, посредством диавола – совершенствуя), то и смерть допускается Им не по немощи Его, а для достижения через нее в испорченном естестве человеческом благих целей. По премудрому устроению Божию, смерть явилась не только следствием греха, но и его закономерной необходимостью, необходимой для уничтожения самого греха. Если бы вследствие греха не родилась смерть в мире, то уже существовавшая и получающая вечность от вечного Бытия жизнь, будучи благом сама по себе могла бы в конечном итоге оказаться злом, дав вечную жизнь и получившему бытие греху. Смерть же является злом и для самого греха, ибо не только рождается от него, но и прекращает его. В этом благо смерти для испорченной грехом человеческой природы. Значит и забвение, как форма смерти, если судить субъективно, может приносить человеку в его нынешнем, греховном состоянии не только вред, но и пользу, о которой он порой и не догадывается. И не только не догадывается, но и усиленно ей противится, старательно развивая память свою на все им воспринятое от вне. Мы с детства привыкли завидовать тому, кто, имея хорошую от природы или усилия память, легко и сразу запоминает большой объем встречающейся ему информации и долгое время содержит ее в том же объеме. Но Бог открыл нам, что богатому не только вещественным имуществом, но и самими невещественными образами этого имущества трудно войти в Царство Его (Мф. 19: 23). Войти в него может только тот, кто успеет избавиться от них, пока пребывает еще в нынешнем состоянии переменчивости и может не только от не необходимого вещества избавиться посредством раздачи, но и от самих его образов посредством забвения. При этом усиливались забыть не только образы проходящего мира сего (1 Кор. 7: 31), но и образы совершенных грехов, потому что считали, что «это воспоминание, оскверняя ум нечистотами мирскими, отвлекает его от созерцания чистоты, особенно того, кто пребывает в уединении»[359]. По этому поводу они говорили примерно так: «Прежние грехи, будучи воспомянуты по виду (подробно), повреждают благонадежного. Ибо если они возникают вновь в душе, сопровождаясь печалью, то удаляют от надежды, а если воображаются без печали, то опять влагают внутрь древнее осквернение. Когда ум чрез самоотвержение воспримет несомненную надежду, тогда враг под предлогом исповедания как на картине изображает пред ним прежде бывшие грехи, дабы опять возгреть страсти, по благодати Божией уже забытые, и тайно повредить человеку. Ибо в таком случае и просветлевший уже и ненавидящий страсти (ум), по необходимости омрачается, смутившись тем, что наделано; а если он еще покрыт как туманом и сострастен похотям, то всячески укоснит (в таких помыслах) и начнет страстно беседовать с прилогами их, так что такое воспоминание будет не исповедание, а страстное приражение[360]. Поэтому мы должны стараться возбуждать в себе сокрушение скорее размышлением о добродетелях, о Царстве Небесном, нежели вредным воспоминанием о своих грехах; ибо до тех пор не перестанешь обонять вредное зловоние из нечистой ямы, пока будешь стоять возле нее или ворочать грязь в ней»[361].

Подобные отеческие советы приемлются не многими, а многими и не ведаются. Как-то все привыкли к тому, чтобы совершенные когда-то грехи свои постараться не забыть, с тем, чтобы приносить в них постоянное покаяние и душу свою приводить через это к смирению. Особенное при этом предпочтение отдается грехам тяжким, смертным, так сказать запоминающимся. Грехи же мелкие, повседневные можно и не заметить. Да и к чему на них внимание свое очень-то обращать, ведь и праведник до семи раз падает (Притч. 24: 16)!? Но как это не покажется нам странным, Отцы говорят все с точностью наоборот. А именно они утверждают, что «забывать нужно только смертные грехи; расположение к ним и покаяние за них прекращается добродетельной жизнью. Что же касается малозначительных грехов, в которые и праведник семь раз в день впадает (Притч. 24: 6), то покаяние за них никогда не должно прекращаться»[362], а значит, и память о них. Особенно яркие в этом отношении примеры дали подвижники монашеского образа жизни, приносившие учащенное исповедание замечаемых ими греховных мыслей, чувств, слов и действий. При этом пользоваться подобным методом очищения они советовали далеко не каждому, объясняя это следующим образом: «Когда метут комнату, то не занимаются рассматриванием сору, а все в кучу, да и вон. Так поступай и ты. Исповедуй свои грехи духовнику, да и только, а в рассматривание их не входи. Св. Отцы очень запрещают это тем, которые не могут правильно рассматривать себя: такое рассматривание сбивает с толку, приводит в расслабление и расстройство»[363].

Узнав подобный совет, многие смутятся, подумав: а как же эти грехи очистятся без нашего исповедания? На это опять скажем словами Отцов: «Поверьте. Говорим на исповеди, что видим в себе, но несравненно большее число грехов не видим, почему множество ведомых и неведомых грехов наших повергаем в море щедрот Христовых и после Таинства Исповеди ощущаем удовлетворяющее нас чувство спокойствия не по причине дел наших, но по причине Христовых щедрот, и пребываем Ему должными долгом неоплатным»[364].

Ну вот, возразят нам, если этот долг не выплачивается через Соборование, тогда как еще иначе от него избавиться? На это Отцы отвечают так: «Вечное спасение обещается не только раскаянию,.. но еще любовь покрывает множество грехов (1 Пет 4: 8). Милостыней также врачуются язвы души нашей, потому что как вода угашает огонь, так милостыня очистит грехи (Сир 3: 30); и слезы омывают грехи, … Особенно уничтожаются грехи исправлением нравов наших…»[365]. Этот список способов очищения можно продолжать долго, ибо милость Божия позаботилась об удобстве нашего спасения, в то время как мы сами ограничиваем его своим неразумием, используя только один вид очищения – исповедь. Но из всех видов очищения мы пока выделим только один, наиболее подходящий для темы нашей статьи. Этот способ предлагает преп. Марк Подвижник, говоря: «Если хочешь приносить Богу неукоризненное исповедание, то, не воспоминая по виду (в подробностях) прежних своих поползновений, терпи мужественно последствия их. Тяжелые скорби находят за прежде наделанные грехи, принося с собою сродное каждому прегрешению. Знаток дела, познавший истину, исповедается Богу не воспоминанием о том, что наделано, а терпением того, что постигает его»[366]. Такие скорби – дар Божий (Филип. 1: 29), свидетельство Его особенной любви и попечения. Только самым любимым своим ученикам Господь обещает этот дар, говоря: «В мире будете иметь скорбь» (Ин. 16: 33). Не каждому, далеко не каждому дается такое обетование. Дается оно только тем, кто заслуживает его усерднейшим стремлением к праведной жизни. По слову св. Псалмопевца, много скорбей у праведных (Пс. 33: 20). Грешникам же скорби не даются, ибо они по слепоте своей не видят заключающегося в них благодеяния и с хулой на Бога в неразумии своем отвергают их, не понимая того, что кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему (Притч. 3: 12). Наказанием Господним определяется сыновство Божие. Так что, если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец? Если же остаетесь без наказания, которое всем обще, то вы незаконные дети, а не сыны (Евр. 12: 7-8).

Итак, смиритесь под крепкую руку Божию, да вознесет вас в свое время. Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печется о вас (1Петр. 5: 6-7). Его попечение заключается в том, что «Он попускает нам потомиться за грехи наши во времени, чтобы избавить нас от томления в вечности. Часто случается, что тайный и тяжкий грех наш остается неизвестным для человеков, остается без наказания, будучи прикрыт милосердием Божиим; в это же время, или по истечении некоторого времени, принуждены бываем пострадать сколько-нибудь, вследствие клеветы или придирчивости, как бы напрасно и невинно. Совесть наша говорит нам, что мы страдаем за тайный грех наш! Милосердие Божие, покрывшее этот грех, дает нам средство увенчаться венцем невинных страдальцев за претерпение клеветы, и вместе очиститься наказанием от тайного греха»[367]. Виды наказания разнообразны настолько, насколько разнообразны и наши прегрешения. Даже домашние наши и самые близкие друзья неожиданно для нас могут оказаться в руках Божиих орудием нашего очищения, как о том прекрасно рассуждает св. Иоанн Златоуст в одной из своих «Бесед»[368]. Но что говорить о домашних бедствиях, если и «самое тело наше, которое всего ближе и любезнее нам, – если и оно порою враждует против нас, когда мы согрешаем, отмщая нам горячками и другими болезнями и страданиями, – если и раболепствующее тело наказывает владычествующую душу, когда она согрешает, не потому, чтобы оно хотело этого, но потому, что делать так заповедано ему»[369].

Следовательно, кто не желает, чтобы к нему Господь применил такой способ очищения, тот пусть воспользуется любым из вышеперечисленных способов очищения. Но воспользуется до того, как Господь накажет его. Если же кто не успеет или не захочет, то ему придется потерпеть посланное наказание Божие, благодаря Его за попечение о нас. Если же кто-то при этом оказывается не в состоянии выдерживать заслуженного им наказания, в виде болезни телесной, то пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазавши его елеем во имя Господне, и может быть, их молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему (Иак. 5: 14-15). Ибо много может усиленная молитва праведного (Иак. 5: 16), в том числе и заглаживать чужие грехи[370]. Но при этом надо понимать, что это всего лишь один из способов очищения грехов, и вовсе не единственный. И к этому способу прибегает лишь тот, кто, как мы уже сказали, не воспользовался вовремя исповедью, или другим каким-либо способом. Кто же не хочет в силу вышеперечисленных причин воспользоваться каким-либо способом или уже не может по причине болезненности своей, тому дает Господь очиститься с помощью посылаемой скорби в виде болезни тела. Но даже если и прибегнет болящий, исповедуя свою немощь, к помощи других, то он должен понимать, что благодать Божия, действующая на него через освященный елей, обнаруживает это действие по-разному, в одном — постепенным и совершенным избавлением от болезни, в другом – лишь временным облегчением от нее или даже только возбуждение сил к благодушному перенесению ее. Что же до грехов, то обещанное прощение, очевидно, подается только от тех грехов, которые привлекли соответствующее наказание Господне, а не всех вообще, как многие несправедливо стали думать. В этом собственно и заключается, как нам кажется, суть данного Богом Таинства Елеосвящения.

7. Совершение Таинства Елеосвящения
в Русской Церкви

В XI—XII веках на существование чина Таинства Елеосвящения
есть указание в житии преподобного Феодосия Печерского, где говорится, что преподобный приходивших к нему больных отсылал к пресвитеру Дамиану, который мазал больных маслом и читал над ними молитвы
и таким образом исцелял их[371]. Здесь усматривается характерная черта
чина Елеосвящения — мазание маслом и чтение молитв.

В XIV веке порядок совершения чина Елеосвящения имел много
особенностей. Последование Таинства Елеосвящения этого времени имеет
надпись: «По уставу Иерусалимскому». Согласно этому уставу последование Таинства соединено со службою за болящего. Начиналась она
вечерней, на которой стихиры на «Господи воззвах» и на стиховне имели
главным и исключительным предметом своим моление об исцелении болящего. По «Ныне отпущаещи» и «Отче наш» пелись тропари бессребреникам, «Слава» — «Господи, помилуй нас», «И ныне» — Милосердия источник». На сугубой ектении, следовавшей за этим, поминался болящий. «Господи, помилуй» возглашалось 50 раз.

На другой день по утру пелась «Агрипия» за болящего. После
Трисвятого псалом 50 и ектения великая с прошениями о болящем и молитва над елеем, читаемая в настоящее время.

За этим кратким молением следовала первая часть чина Елеосвящения. После обычного начала читался псалом 50 и пение двух канонов. Первый, начинающийся словами: «Во мраце греховнем смердящими страстьми...», с ирмосами «Яко по суху», второй бессребреникам с ирмосами
«Тристаты крепкия». После третьей песни канона возглашалась малая
ектения и читалась молитва: «Благий Человеколюбче Господи». По шестой песни также возглашалась малая ектения и читалась молитва:
«Владыко Вседержителю... врачу душам и телом нашим». По девятой
песни — малая ектения и молитва «Царю и Целителю страждущим».
После этого читали Трисвятое по Отче наш, тропари «Помилуй нас,
Господи...» и следовал отпуст.

После этих предварительных молений следовала утреня, на которой
к дневной службе присоединялась служба за болящего, а после утрени —
Литургия, на которой проскомидия совершалась на трех просфорах: одна
из них назначалась для святого Агнца, другая в честь Богородицы и
третья за болящего. На Литургии после великой ектении священники исходили из алтаря на середину церкви, где стоял сосуд, приготовленный
для елея для помазания болящего. Старший из священнослужителей кадил сосуд и всю братию и творил обычное начало, Трисвятое, Псалом 50-й, тропари: «Помилуй нас, Господи...», ектения о болящем, обычная молитва над елеем. Затем он вливал в сосуд масло и за ним, при чтении
той же молитвы, делали то же другие шесть священников. Затем при пении стихир в честь Богоматери священники один за другим, начиная со
старшего, зажигали каждый один светильник. Далее читался псалом 16,
первый апостол, Евангелие, молитва над главой болящего: «Боже, имеяй
власть отпущати грехи...». Затем другими священниками прочитывались
строки из Апостола, Евангелия и молитвы о болящем. При возложении
Евангелия на главу болящего, которое следовало за седьмым Евангелием,
священники возлагали и свои правые руки. После молитвы «Царю святый» следовали: ектения малая и первый антифон Литургии, ектения и
второй антифон, «слава и ныне» — Единородный Сыне, ектения и антифон третий. Затем малый вход и прочее последование Литургии. По ее
окончании исходили из алтаря с зажженными свечами и становились вокруг сосуда с освященным маслом. После чтения Трисвятого, псалма 50,
тропаря бессребреникам и молитвы «Отче Святый, Врачу душ и телес»
первый священник мазал болящего маслом... Другие священники делали
то же, произнося при самом помазании: «Благословение Господа Бога,
Спаса нашего Иисуса Христа на исцеление души и тела рабу Божию,
имя рек, всегда, ныне и присно...». По окончании помазания священники
расходились.

Указанный чин Елеосвящения только в чтении некоторых молитв, Апостолов и Евангелий сходен с нынешним, в остальном отличается от него.

Наряду с чином Елеосвящения по уставу Иерусалимскому существовал другой чин Елеосвящения, по своему порядку более близкий к нынешнему. Главное отличие этого чина от только что изложенного Устава Иерусалимского состояло в том, что он не соединялся с Литургией, и все остальные службы не были приноровлены к его характеру, а также тем, что в нем помазание болящего не было отделено от самого чина Елеосвящения, как в первом[372].

В XV веке чин Таинства принял несколько иной вид. В это время
чин «по уставу Иерусалимскому» совершенно исчез, а иной чин сделался
преобладающим, ибо он был более удобен для его совершения.

В XVI веке чинопоследование Таинства совершалось или утром, или вечером. Приготовления к Таинству состояли в том, что на блюдо насыпали
пшеницу, в которую ставили «паникадило» с вином или водой. Около паникадила зажигали семь свечей, а в пшеницу втыкали «седмь палиц,
имиже мазати». Все это ставили на «тетраподе» посредине храма, куда
выходили и все семь священников для совершения Таинства. Старший
священник раздавал свечи всем присутствующим, кадил вокруг
«тетрапода» и произносил начальный возглас, после которого читалось
Трисвятое, «Отче наш», псалом 50 и начинали петь канон (нынешний).
Припев на каноне: «Милостиве Господи, помилуй раба Своего». По
окончании канона — Достойно есть, Трисвятое, тропари покаянные
«Помилуй нас, Господи», сугубая ектения. И «аще есть вечер»
оканчивалась первая часть последования.

Вторая часть непосредственно следовала за первой, если чинопоследование совершалось утром.

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒