Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


ПРИГОВОР: 11 ЛЕТ ТЮРЕМНОГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ «НЕКОЕМУ ЭЖЕНУ ИОНЕСКО, НЕУДАВШЕМУСЯ ПОЭТУ И НЕУРАВНОВЕШЕННОМУ ЧЕЛОВЕКУ»



 

Чем же занимается Ионеско? До конца 1940-х годов и он неизменно остается румыном. Основную часть своего времени он посвящает переводам на французский самых разнообразных авторов, в том числе поэта Урмуза, одного из предшественников сюрреализма. В 1948 г. он пытается добиться публикации произведений Урмуза издательством «Галлимар», но безуспешно. Жан Паулан и Раймон Кено, видимо, не возражают; проект проваливает, видимо, Тристан Тсара, опасающийся конкурента. Некоторые работы ради заработка, которые он пишет в то время, например длинная статья по истории румынской литературы для «Энциклопедии «Клартэ», рисуют Ионеско с совершенно неожиданной стороны. С большим прилежанием, свойственным разве что школяру, он излагает французским читателям историю румынской литературы с момента ее возникновения до наших дней, при этом чуть-чуть растягивая текст[815].

Из длинного письма Ионеско к Тудору Вяну от 19 сентября 1945 г. нам становится известно, что он очень бы хотел продолжить службу в румынской дипломатической миссии в Париже, откуда он официально отозван 1 октября. Ионеско, в то время гораздо менее яростный противник коммунистов, чем Чоран и Элиаде, обращается к своему корреспонденту с просьбой ходатайствовать за него в румынском МИДе. «Через 2—3 года, — доказывает он, — мы могли бы представить на суд французских читателей не менее дюжины репрезентативных книг. И если их примут плохо — значит, румынская литература ни гроша не стоит и нам следует отправляться ко всем чертям»[816]. Тогда, в конце 1945 г., он еще не принял окончательного решения: иногда его «хватают демоны честолюбия», пишет он, и тогда хочется вернуться домой. Но порой верх берет скептицизм, «и пропадает всякое желание уезжать отсюда». Во всяком случае, он бы вполне довольствовался прежней скромной должностью советника по культуре — лишь бы обладать некоторой независимостью и дипломатическим паспортом. И он добавляет: «Здесь меня ценят в левых кругах. Я уверен, что они меня поддерживают»[817].

Созданную им картину французской интеллектуальной жизни конца 1945 г. мог нарисовать только интеллигент, продолжающий вести себя как сторонний наблюдатель, как чужак. Ионеско замечает, что экзистенциализм «покоряет всех», и сообщает Тудору Вяну свои впечатления об Альбере Камю, Жюльене Бенда и драматургических произведениях Ануйля, «отчаявшегося, но здравомыслящего», о поэзии Франсиса Понжа, по его мнению, «лучшего среди них», о стихах изумительного Поля Элюара и Анри Мишо, «поразительно простого и конкретного — восхитительного». Прежний безоговорочный почитатель Эмманюэля Мунье, он теперь дистанцируется от журнала «Эспри», который, как он считает, теперь должен «прояснить свою позицию». Французскому читателю последующих десятилетий Ионеско известен, в частности, яростным антикоммунизмом, постоянно высказываемым со страниц газеты «Фигаро». Но тогда, в 1945 г., он пишет: «Марксисты и рационалисты из журнала «Ла Пансе» пытаются внести хоть какой-то порядок в этот хаос». Среди газет его предпочтением пользуется коммунистический еженедельник «Аксьон». Наконец, драматург признается своему корреспонденту, насколько он разочарован в де Голле: «Это реакционер»[818]. По некоторым данным, в коммунистических кругах считалось, что Ионеско в достаточной мере разделяет их позицию и потому заслуживает, чтобы его приблизили. Алэн Парюи, автор французских переводов Элиаде, Чорана и многих других румынских писателей, рассказывал, что его отец Андрэ Эрсковитц, член компартии с юных лет, проводил с Ионеско долгие часы, убеждая его также вступить в нее. Разумеется, он потерпел неудачу, поскольку не учел непереносимость для драматурга групповой дисциплины. Поэтому их беседы, как правило, заканчивались в бистро, где за стаканчиком вина они обсуждали самые разные проблемы[819].

1945, 1946, 1947 годы были очень тяжелыми для автора «Нет», который уже отчаялся снова стать писателем. К тому же его просьбы, обращенные к Тудору Вяну, оказались безрезультатными. Он уже и не надеялся улучшить свое положение, как в совершенном отчаянии писал Вяну 9 февраля 1948 г.: «Вот уже три года, как я трачу остатки молодости (Ионеско скоро исполнится 40 лет. — Авт. ), ожидая, что будут выполнены обещания Михая Рали, что он мне «устроит» должность (лектора во Франции или вакансию в дипломатическом представительстве и т. п.). А он мне все время говорит, что надо подождать — месяц, два, три»[820]. Однако ничего не подворачивается. Надо сказать, Ионеско сам в этом виноват. Его бухарестские друзья поставлены в затруднительное положение, чего он явно не понимает. Их смущенное молчание объясняется следующей поразительной и неприятной историей, приключившейся в 1946 г. Ее главным действующим лицом выступает сам Ионеско; ее последствия сыграют важнейшую роль в его решении остаться во Франции. Но сам драматург осознает все это много позже.

История начинается в 1946 г., когда ежемесячный журнал «Via& #355; a Rom& #226; neasc& #259; » (им руководит Михай Раля, занимающий в коалиционном правительстве Петру Грозы пост министра по делам религий и искусства) публикует смелую, но исключительно резкую статью за подписью Ионеско. Как полагается настоящему левому интеллигенту, Ионеско начинает с изложения своих убеждений в том, что только «революционное действие может победить зло в политике». Далее он с необыкновенной энергией набрасывается на национализм и его представителей: «Совершенно необходимо вырвать националистическую идею с корнем. Румыния была больна национализмом. Он совершенно заразил румынскую культуру, румынскую душу. Речь идет о самом страшном моральном раке, излечить от которого способен только скальпель хирурга». Далее Ионеско настаивал на том факте, что националистическая идеология, «этот буржуазный рефлекс самообороны против прогрессивных и благородных социальных идей», в значительной мере питалась спорами интеллигентов о «национальной самобытности». Эта «навязчивая идея» (явный камешек в огород Элиаде) оказалась такой же вредоносной, как «непрерывное землетрясение, как альянс с гитлеровской Германией». В этой статье он нарисовал безжалостную картину корпораций, из которых состояло довоенное румынское общество. Армия, полиция, «буржуазные» магистраты, дипломатическая каста, «опасная не столько своей властью, сколько своим кретинизмом», духовенство, «мрачные» преподаватели, жертвой которых стало юношество, финансисты, промышленники... Все это были «самые гнусные порождения румынской нации».

Но самых «лестных» слов со стороны Ионеско удостоилась румынская армия, особенно офицеры — напомним, отличившиеся участием в массовых убийствах евреев в Бессарабии, Буковине и Трансильвании. Практически в тот самый момент, когда Элиаде восхищается «совершенно необычайной» защитой маршала Антонеску на организованном против него процессе[821].

Ионеско объясняет, что ему незнаком более постыдный представитель человеческого рода, чем румынский офицер. Он не только не является символом мужественности нации, подчеркивает парижский корреспондент «Via& #355; a Rom& #226; neasc& #259; » «это уродливая, безумная, дурная и злобная баба», вся во власти «примитивного скотства». Не забывает автор и о студенте — для него это «шимпанзе Кузы» (по имени антисемитского лидера А. К. Кузы. — Авт. ). Но студент — ангел в сравнении с «легионером», в чьем образе воплощено все, что Ионеско называет «буржуазной духовностью». В ней соединены одновременно скотство офицера, глупость магистрата, бестолковость Элеоноры (проститутки, ставшей в ряды легионеров. — Авт. ), наглость подвыпившего выскочки — актерствующего адвоката (вполне узнаваемая фигура — его собственный отец), невежество, нетерпимость и мистика православного священника. Ионеско признается, что был убежден: там, где не было этих чудовищ, должен был царить свет. Однако, констатирует он, ему пришлось столкнуться с ними и во Франции, одетыми в форму дарнановской милиции. Как бы там ни было, объясняет он своим соотечественникам в 1946 г., «я сделал все возможное, чтобы уехать из страны». «Со мной могло случиться все: я мог умереть, заразиться, сам превратиться в собаку, в меня мог вселиться дьявол, обитавший в легионерах. Когда я уехал, у меня было чувство, что я уцелел при пожаре... На границе, завидев венгерское знамя, я чуть было не закричал «Да здравствует Венгрия! » Мне хотелось расцеловать венгерских таможенников. Я словно давным-давно не видел людей. Я пробудился после кошмара; я сбежал из ада; от солдат; от Элеоноры; от Капитана; от призрака Капитана». По мнению Ионеско, румыны должны превратиться из националистов в патриотов. Он даже считает, что такое превращение уже началось: «Румыния вновь становится моим отечеством — лучезарной страной. Тьма рассеялась». Так говорит ему разум. Однако в глубине его души сохраняется некое сомнение, неисчезающий след «упрямой глупости» и «демона садизма», обнаруженных в Румынии[822].

Михаил Себастьян, не покидавший родины, уже начал их замечать. «Поучающих кретинов выносить труднее, чем обычных», — записывал он 31 августа 1944 г.[823]Ионеско же, находившемуся очень далеко от Бухареста, довольно трудно оценить, что на самом деле происходит в стране, где зарождающийся террор подчиняет себе сознание людей, где на государственном уровне воцарилась ложь, где возрождается новая националистская демагогия. Социальная база коммунистов недостаточна; чтобы ее расширить, они, не колеблясь, апеллируют к националистским и антисемитским представлениям, все еще широко представленным в румынском народе. Во всяком случае, они с ними не борются, чтобы не раздражать население, и под этой сенью расцветают пышным цветом другие партии, представленные в правительственной коалиции. Красное постепенно сливается с коричневым; небывалый союз коммунизма и национализма заставляет бежать из страны многих интеллигентов. Это относится, в частности, к Исаку Шива и Сержу Московичи, которые понимают: им следует поторопиться. После длительных странствий они попадут в Париж в начале 1948 г.

Тогда, весной 1946 г., простодушный Ионеско не мог и представить, какое страшное возмущение вызовет его статья. Следует сказать, что ему еще и не повезло. Его атака против румынского офицерства была произведена по всем правилам одновременно с появлением другой статьи — в «Dreptatea », официальном органе национально-крестьянской партии «Dreptatea ». Там также ставилось под сомнение возникновение «нового духа» в армии. Данная точка зрения вызвала гневную отповедь со стороны министерства обороны, опубликованную в его печатном органе, «Glasul armatei ». Ее автором являлся полковник Вальтер Роман — отец Петре Романа, чья милая мордашка, безукоризненный французский язык и красный свитер приобрели популярность со времени декабрьской революции 1989 г. Министерство обороны привлекло «Dreptatea » к суду. Последняя, защищаясь, 26 марта 1946 г. напомнила господам коммунистам, «столь чувствительным к престижу институтов», что и «Via& #355; a Rom& #226; neasc& #259; » тоже клеветала на армию. Михай Раля был ужасно смущен. А сотрудники национально-крестьянского органа цитировали длинные отрывки из статьи Ионеско. Они припомнили ему все: вот некий «г-н Ионеско, направленный режимом Антонеску в Виши в качестве советника по культуре, теперь отрабатывает свою синекуру, вывалив кучу пошлостей на армию, магистратуру, духовенство и все учрежденные корпорации»[824]. И это написано на страницах газеты, близкой к Румынской компартии! Михай Раля немедленно открещивается от Ионеско; в коммюнике, опубликованном уже на следующий день, он поспешно уточняет, что «по досадной случайности на страницах нашего журнала была напечатана статья Эжена Ионеско; руководство журнала ее дезавуирует». Далее Раля оправдывается, упоминая о совершенно невероятной ситуации: в типографии якобы спутали две рукописи... Он повторяет о своем «глубоком сожалении»...[825]Проще говоря, друзья-левые бросили Ионеско — а ведь он так рассчитывал на них в деле превращения Румынии в лучезарную родину!

Дело приобретает все большее звучание, Ионеско требуют призвать к ответу. Министр обороны вынужден реагировать. В ходе пресс-конференции он делает сенсационное заявление: он начинает судебный процесс по обвинению в диффамации против того, кого «Dreptatea », при всякой возможности напоминающая о службе Ионеско при режиме Виши, в выпуске от 2 апреля называет «коллаборационистом». Это тяжкое обвинение: в Бухаресте как раз идет суд над военными преступниками. Скандал продолжается в течение двух месяцев — апреля и мая. В качестве новости дня подаются то обвинительные речи, то протесты; например, статья в «Dreptatea » от 7 апреля называется «Ионесковцам и их хозяевам». Приговор, вынесенный 31 мая 1946 г., напечатан на первых полосах всех газет. «Эжен Ионеско приговорен заочно», — пишут «Rom& #226; nia liber& #259; » и «Sc& #238; nteia ». «Ионеско вынесен приговор», — объявляет «Universul ». Выясняется, что первый отдел Военного трибунала заочно приговорил Эжена Ионеско к 5 годам тюремного заключения за оскорбление армии и к 6 годам — за оскорбление нации. И еще на 5 лет Ионеско ждет поражение в правах. Кроме того, из заявления трибунала следует, что будет предпринят демарш по экстрадиции Ионеско из Франции в Румынию[826].

Ионеско обо всем этом ровным счетом ничего не известно. Первое упоминание по данному поводу находим в письме к Вяну от 27 июня 1946 г. — он жалуется, что никто не был столь любезен, чтобы его предупредить. Однако перспектива экстрадиции его беспокоит. Поэтому он добавляет, что сочтет нормальным, если его «друзья» вмешаются, чтобы противодействовать любому демаршу в этом направлении[827]. Вполне возможно, что так оно и произошло; во всяком случае, Ионеско тогда так и не подвергли экстрадиции. Наивность Ионеско поразительна: через несколько месяцев после того, как румынское государство приговорило его к 11 годам тюремного заключения, он снова обращается к Вяну — все по тому же поводу. Он сознается, что «живет в страхе перед завтрашним днем», что опасается оказаться «социально несостоявшимся», — и опять просит своего корреспондента еще раз походатайствовать о месте в посольстве, на сей раз — «более высокого ранга», что уже больше соответствует его нынешнему возрасту...[828]Драматург явно не осознает всей сложности своего положения. Может быть, во всем этом стоит усмотреть результат совокупности парадоксов, который в тот момент было трудно осознать. Какая ирония: Ионеско представлял в Виши фашистскую, антонесковскую Румынию, которую ненавидел всей душой. После этого он был приговорен в 1946 г. к длительному тюремному заключению «дружеским» коммунистическим режимом, воплощавшим для него надежду на становление демократической Румынии! Это, конечно, очень способствовало будущей карьере Ионеско как члена Французской академии...

Впоследствии Ионеско не особенно распространялся об этой истории, некоторые обстоятельства которой было непросто объяснить французам — в частности, пребывание в Виши в 1942—1944 годах. Впоследствии, в 1968 г., он очень туманно намекал, что втерся в дипломатическую службу, потому что не хотел воевать, был горд, что «не пришлось маршировать», благодаря тому, что получал возможность не быть ни румыном, ни французом. «Это был цинизм, полный жизни, цинизм юношеский»[829]. Не будем возражать по поводу цинизма, но вот что касается «гордости», о которой он говорил два десятилетия спустя, — вот тут вполне дозволено высказать сомнения. Несомненно, Ионеско впоследствии задавался и другим вопросом — как объяснить свои прокоммунистические взгляды первых послевоенных лет друзьям из журнала «Прёв» и Конгресса за свободу культуры? В «Pr& #233; sent pass& #233; » о судебном процессе встречается лишь беглое упоминание. «Меня приговорили за памфлеты против армии, — пишет автор, снова уточняя, что он этим «гордился», — право, сколько гордости...» Он упоминает также, что в состав трибунала входил его родственник, военный юрист. Его отец между тем вступил в партию и якобы написал ему из Румынии, что Ионеско «был не прав, предприняв атаку на народную армию»[830]. Впрочем, этот пассаж остается весьма неясным. В 1991 г., когда Румыния после двух десятилетий господства национал-коммунизма вступила наконец на нелегкий путь к демократии, этот текст был повторно опубликован писательницей Мартой Петреу; в великолепном журнале Апостроф» (г. Клуж), главным редактором которого являлась Петреу, текст был назван замечательным. Петреу немедленно отправила экземпляр Ионеско — она была уверена, что доставит ему удовольствие. Она ошибалась: ее немедленно призвали к порядку. И кто же? Сам Ионеско. Он послал ей длинное письмо, где писал, что, «ничего не отрицая в этом тексте, написанном 46 лет назад, но соотносясь с фактами 30-х годов», он считает, что данная работа не подлежит повторной публикации, «поскольку не является актуальной в условиях современной Румынии» — тем более что ее могут использовать сторонники того или иного лагеря, отмечал драматург, не уточняя, что он имел в виду[831].

 


Поделиться:



Популярное:

Последнее изменение этой страницы: 2017-03-08; Просмотров: 372; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.02 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь