Крик первопричины (первичный крик)

Крик первопричины отличается от обычного крика. Его нельзя также назвать неким способом снижения напряжения. Его порождают глубокие разрушительные чувства, и я полагаю, что это скорее некий целительный процесс, чем простое снятие напряжения. Конечно, понятно, что в итоге целительным является не сам крик, а боль первопричины. Этот крик является выражением той боли. Именно боль оказывается целительным средством, поскольку, пережив ее, человек наконец может реально чувствовать. В тот момент, когда пациент испытает эти мучения, боль исчезнет. Невротик страдает из-за того, что его организм постоянно живет с этой болью. И все страдания пробуждают в нем напряженное предчувствие, ощущение смутной тревоги.

Подлинность крика первопричины можно установить безошибочно. Ему присуще исключительное качество глубинного, потрясающего и непроизвольного самовыражения. Когда терапевт помогает разрушить последний слой защитной системы, пациент оказывается один на один со своей болью, и он кричит потому, что реальность наконец предстала перед ним во всей полноте. Такой крик является самой естественной реакцией, но бывают и другие отклики на внезапную уязвимость к боли. Некоторые люди рыдают, стонут, корчатся или мечутся, как в лихорадке. Результат остается тем же. Возвращаясь к реальности, человек выкрикивает или высвобождает то единственное чувство, которое мог ло лежать в основе множества переживаний: «Папочка, не бей меня больше! »; «Мамочка, мне страшно! » Порой пациенту просто необходимо сначала выкрикнуть свою обиду. Он кричит, вновь переживая все запреты, насмешки, унижения и наказания. Он кричит от боли сейчас, поскольку в детстве такая реакция была непозволительной роскошью. Такие же мучения испытывает человек, которого постоянно колют булавкой, а он вынужден все время молчать, не смея даже воскликнуть: «Ой! »

Сопротивление

Первичная терапия не всегда проходит так гладко, как изложено в моем кратком описании. Сами защитные системы организма оказывают сопротивление чувствам. То есть сопротивление в том или ином-виде существует до тех пор, пока остается хоть один слой защитного барьера. Многие пациенты отказываются обращаться к своим родителям. Возможно, они долго лечились у психоаналитиков и » итоге скажут: «Понимаете, я уже давно понял все это. Я знаю, какими людьми они были, и не вижу смысла в том, о чем вы просите». Я же утверждаю, что реальность останется скрытой от них» пока они не пройдут через такое общение. Пациентов смущает подобное «ребяческое упражнение». Один молодой психолог заметил: «Вам не кажется, что это чрезмерное упрощение? » Однако осознанное умом понимание того, что к расщепляющему переживанию привела неудовлетворенная потребность в родительской любви, является лишь половиной дела, Поскольку в этом случае не был затронут физиологический уровень. Реальная мольба о любви имеет иное важное значение. Невротическая борьба началась потому, что ребенок не мог больше просить о любви, не испытывая при этом нестерпимой боли; он был еще не способен прочувствовать свою отверженность и боль. Эта борьба является нескончаемой символической просьбой о любви, и поэтому необходимо, чтобы человек вновь вернулся к неудовлетворенной потребности: «Мама, мне так нужна твоя любовь», и только после этого он сможет прекратить невротическую борьбу и освободиться от подавленной боли.

Иногда сопротивление идет на физиологическом уровне. Пациента просят глубоко дышать, а он делает наоборот. Кажется, что он готов проглотить воздух, только бы не выпустить его изо рта. Такая неспособность глубоко дышать часто обнаруживается у невротиков, особенно у тех подавленных личностей, которые привыкли все держать в себе. Такое физическое сопротивление, вероятно, относится к непроизвольным реакциям. К горлу подступает комок, пациент сжимается, корчится, сворачиваясь клубочком, — все это помогает ему подавить чувства. Проблема в том, что, какие бы страдания ни причинял невроз, никто не в силах легко отказаться от своей защиты.

Если дыхание пациента так и не становится глубоким, я могу время от времени надавливать на его живот. Правда, такая необходимость возникает редко. Ни в коем случае этого нельзя делать до того момента, пока пациент не будет готов к переживанию сильного чувства, поскольку мы стремимся помочь ему восстановить именно чувство, а не дыхание.

Символическое начало

Чрезмерная боль, очевидно, непроизвольно подавляется нашим организмом, и в связи с этим переживания, которые пациент обычно испытывает в первые несколько дней терапии, я называю символическим началом. Такое начало чаще всего бывает у людей более старшего возраста, поскольку они имеют очень сильную систему защиты, физическая сторона боли, возможно, проявится в первую очередь, но пациент не сможет правильно осознать ее источник. Вместо этого он, например, почувствует ужасную боль в спине (символическое защита «физической болезнью»), или будет частично парализован (символичность его беспомощности), или может почувствовать давление на плечи (возможно, это бремя, пронесенное им по жизни). Такой символизм достаточно разнообразен. Один из пациентов полчаса был не в состоянии пошевелить левой половиной своего тела: «Я всю жизнь таскал за собой эту тяжкую ношу», — сказал он после того, как начал осознавать причины своих несчастий.

• В начале курса лечения первичный терапевт вынуждает пациента отказаться от части своих невротических привычек, и в итоге невроз, отступая, занимает следующую линию обороны — физический символизм, то есть психосоматические недомогания (болезни). Здесь мы вновь сталкиваемся с тем, что физические боли оказываются результатом давней психической боли, и если те подавленные переживания будут прочувствованы, то исчезнут и эти физические недуги.

Психосоматические болезни беспокоят почти всех пациентов на ранних этапах первичной терапии, даже тех, кто прежде не замечал у себя никаких недомоганий. Один пациент после восстановления первой исходной сцены первопричины некоторое время страдал от диареи. Он говорил мне: < < Видимо, физически я освобождаюсь быстрее, хотя еще не понимаю, что именно со мной происходило в детстве». Как только он осознал и прочувствовал давние события, диарея прекратилась. Если чувства первопричины заблокированы, боль, вероятно, в поисках выхода в первую очередь нападает на различные органы или системы человеческого тела. И по такому физическому проявлению мы узнаем, что боль начала возрастать. После восстановления реальных чувственно-осознанных связей психосоматических болезни быстро проходят.

Один пациент во время второго переживания псевдопервопричины буквально чувствовал, как его пытаются разорвать на части. Его кулаки были сжаты, руки широко раскинуты, и все тело дрожало от напряжения. Со стороны эта сцена воспринималась так, словно пациента действительно тянули то в одну, то в другую сторону. Однако его поведение было невротическим — символическое ощущение (и проявление) расщепления личности, причины которого он был не в состоянии осознать. Позднее он понял, что с ним происходило. Ему удалось вспомнить сцену развода его родителей. Пациент прочувствовал, как ему хотелось уйти жить к отцу, но он не смел показать этого, боясь обидеть мать… Почувствовал, как сильно ненавидел свою мать, но ему пришлось подавить это чувство, поскольку у него не было выбора — он мог жить только с ней и всецело зависел от нее… Он почувствовал гнев на покинувшего его отца, но скрыл его, надеясь на то, что отец вернется или будет навещать его… Все эти противоречия вылились в ощущение физического разрыва и напряженности его тела. Они стали физическими потому, что он не смог полностью прочувствовать их. Иными словами, эти чувства, обретя символическое значение, воздействовали на мускульную систему организма; в сущности, эти конфликтующие чувства разрывали его на части, поскольку сами чувства имеют реальные физические проявления. Для устранения этого разрыва ему пришлось вернуться в прошлое и прочувствовать каждый отдельный элемент этого противоречия. То есть одного «знания» о том, что он переживал из-за развода, явно недостаточно.

Объясняя вышеизложенный пример с точки зрения первичной теории, можно сказать, что подавленные воспоминания, то есть те мучительные события, которые ребенок был не в состоянии полностью осознать, отложились в мозгу (памяти) и хранились на подсознательном уровне, посылая сигналы телу. Таким образом никогда не удовлетворенное желание ударить деспотичного отца может найти символическое выражение в напряженных мускулах рук. На ранних этапах первичной терапии, вспоминая, как часто его били в детстве, пациент может почувствовать, какими напряженными стали мускулы его рук, хотя не сможет объяснить причин этого явления. Позже он осознает истинную природу такой напряженности (гнев, желание ответить ударом на удар), и мускульное напряжение исчезнет.

Один пациент имел привычку скрипеть зубами. Это была непроизвольная и неосознанная привычка, проявлявшаяся как днем, так и ночью (во время сна). Он вспомнил об одном случае, когда отец, нарушив обещание, не взял его на бейсбольный матч, и именной тех пор он бессознательно начал скрипеть зубами от ярости. Семейные установки запрещали ребенку проявлять гнев. В моем кабинете ему удалось наконец выплеснуть свою ярость, и зубовный скрежет прекратился. Конечно, не один этот случай стал причиной его привычки скрипеть зубами. Такой случай является характерным воспоминанием, наглядным примером множества нарушенных обещаний, вызывавших досаду или обиду, пожаловаться на которую пациент не осмеливался, зная» что родители не одобрят такого поведения.

В повседневной жизни мы часто сталкиваемся с символическим поведением, но, вероятно, просто не обращаем на это особого внимания. Когда ребенок уходит из школы без разрешения, он действует импульсивно. Таким поступком он символически добивается свободы, которой ему подсознательно не хватает. И совсем не школа в реальности является его тюрьмой, а подавленные чувства. Только восстановление этих чувств освободит его от желания такой символической свободы, выражающейся в форме школьного прогула. Благодаря стараниям терапевта или усилиям учителей, которые объяснят ребенку важность соблюдения дисциплины, он, возможно, станет вести себя лучше, однако желание быть свободным останется, побуждая его на символические и часто социопатические поступки.

Такая (Символическая стадия является неотъемлемой частью первичной терапии. Пациент переживает только часть болезненного чувства, не имея сил сразу полностью прочувствовать, его, то есть организм пока еще защищается, и пациент невольно подавляет (или замещает) оставшуюся часть этого чувства. Такое замещение не обязательно будет выражаться каким-то особым путем. Это может быть просто смутное напряжение, которое привычно помогает защищать расщепленную личность.

Нельзя форсировать прохождение символического этапа. Организм постепенно осваивается с болью, и по мере протекания этого последовательного процесса степень символического замещения будет становиться тем меньше, чем больше реальных чувств будет пережито. Для этого этапа также характерно увеличение символизма в сновидениях пациентов.

Пройдя символическую стадию, пациент открывает для себя путь к реальным чувствам, и в итоге он становится менее склонным к символическим замещениям. Судя по всему, символизм — это некое общее явление, и, к сожалению, невротик зачастую проводит всю свою жизнь в этом призрачном символическом мире. Его «мучительные» головные боли могли бы рассказать ему, как велик его гнев, но, несмотря на многолетнюю головную боль, он редко осознает ее причины. Один пациент, пережив исключительно сильную сцену первопричины, пришел к такому выводу: «Я думаю, что все давление в моей голове было вызвано злостью, которую я- никогда не мог выплеснуть, и она преобразовывалась в мои физические ощущения. Мне кажется, будто я старался прятать даже собственные мысли в какой-то отсек, который и так уже был давно переполнен».

Как правило, первая неделя является самым сложным периодом первичной терапии. Пациент чувствует себя встревоженным, несчастным и зачастую говорит: «О Боже, когда же кончатся мои мучения? Мне кажется, что эта неделя тянется целую вечность! » Он пребывает в полнейшем смятении. Другой пациент заметил: «У меня такое впечатление, что едва я успел войти к вам в кабинет, как вы схватили меня за ноги и, перевернув вниз головой, вытрясли из меня все мое содержимое».

У последнего пациен1а была слабая невротическая защита, и поэтому, быстро восстановив реальные чувства, он испытал такое сильное напряжение, которое никогда прежде не испытывал.

Как только разрушается защитная система, у пациента появляется настоятельная потребность оживления реальных чувств, которая открывает терапевту постоянный доступ к его болевым точкам.

К концу третьей недели завершается основная работа по разрушению защитной системы. Но пациента еще нельзя назвать вполне здоровым. У него еще имеется изрядный запас остаточного напряжения — подавленные обиды или чувства, не успевшие проявиться или не затронутые по тем или иным причинам. Учитывая экономический фактор, а также отсутствие необходимости в дальнейших индивидуальных сеансах, пациент переходит к следующему этапу — групповой первичной терапии. Время от времени его, возможно, еще будут приглашать на индивидуальные приемы, однако отныне основное лечение будет проводиться в первичной группе, — Я сказал о том, что основная работа сделана за несколько первых недель, поскольку к концу этого срока определяются главные изменения личности и всей совокупности невротических симптомов. Когда я занимался традиционным психоанализом, то три недели мне требовалось только на то, чтобы выяснить историю (болезни) пациента и провести ряд психологических тестов. За тот же» период первичной терапии мы можем, например, обнаружить, что давление пациента, всю жизнь страдавшего от гипертонии, значительно уменьшилось, пришло в норму (и стабилизировалось). Изменения могут касаться также манеры речи, тембра голоса, и внешнего вида, — к примеру, каменное, бесчувственное лицо становится подвижным и живым. За этот короткий период радикально меняются личностные представления, и все это происходит не в результате обсуждения пациентом и терапевтом тех или иных проблем. Пациент расстается с нереальными представлениями, порождавшимися его символической защитной системой.

Конечно, главная задача этих трех недель — разрушить систему защиту, а именно такого результата мы и достигаем в большинстве случаев. Человек обретает способность откровенно обсуждать любое значимое событие, вызывающее у него здоровые эмоции. Может измениться даже его походка — особенно это характерно для мужчин с гомосексуальными наклонностями. Большинство таких изменений скрупулезно отмечены моими пациентами, описавшими истории их лечения.

Многообразие индивидуальных подходов к переживаниям сцен первопричины

Варианты подходов к переживаниям сцен первопричины крайне многочисленны. Так, например, одна пациентка в начале курса терапии вела себя так, словно пыталась заново родиться на свет. На первом терапевтическом сеансе она сжалась в комок и начала попеременно напрягать и расслаблять мышцы, говоря, что чувствует порывы холодного воздуха, а затем вдруг закричала, как новорожденный младенец. Она не могла объяснить, что с ней происходило, сказав лишь, что это был некий подсознательный процесс. Конечно, не все пациенты могут углубиться в такое далекое прошлое. Другая пациентка, у которой были подавлены воспоминания первых десяти лет жизни, начала оживлять события, происходившие с ней в четырнадцать лет, и, постепенно спускаясь по возрастной лестнице, в итоге смогла восстановить в памяти ужасное событие, ставшее причиной ее расщепления в десятилетнем возрасте. После этого, однако, она продолжала оживлять все более ранние переживания сцен первопричины, пока не достигла трехлетнего возраста, в котором начала испытывать «естественную» неудовлетворенную потребность в родительской любви. Позднее она говорила, что эта сцена первопричины оказалась самой мучительной — поскольку, признавшись себе в этой физической неудовлетворенности, она осознала и всю многолетнюю боль, которую никто не мог успокоить. Во время оживления этой сцены первопричины не было произнесено ни слова, это было чисто внутреннее переживание, проявлявшееся в напряженных и судорожных телодвижениях, сжимании кулаков, стонах и скрипе зубов.

Пути восстановления сцен первопричины зависят от возраста, в котором произошло расщепление личности, и от глубины боли. Некоторые пациенты способны сразу восстановить основную сцену, ставшую причиной расщепления; но бывают случаи, когда для этого требуется несколько месяцев. Некоторые пациенты говорят, что не могут определить, какая сцена первопричины была главной; то есть, вероятно, многие сцены имеют равное значение для возникновения невроза. Если раскол произошел в раннем возрасте и боль была крайне мучительной, пациент может многократно возвращаться к этой сцене. Например, один пациент довольно быстро вспомнил, что в возрасте девяти месяцев он долго лежал в какой-то больничной кроватке. Родителям было запрещено посещать его, поскольку у него было инфекционное заболевание. На очередном сеансе, вновь вернувшись к этой сцене, он узнал, какая это была больница. Затем он мысленно увидел лицо своей матери; и наконец он увидел, как родители уходят, и почувствовал, что они бросают его. Вся его последующая невротическая деятельность была направлена на то, чтобы найти какого-то верного друга или подругу жизни, а в дальнейшем постараться сделать все возможное, чтобы она не бросила его. Он не имел представления, что в основе его поведения лежали чувства, зародившиеся в раннем детстве; фактически Он вообще не помнил об этой больнице. Придя на первый прием, он испытывал сильное напряжение из-за того, что его последняя подруга ушла от него. Боль этой потери помогла оживить давние больничные воспоминания. Переживание этой больничной сцены сопровождалось только детским плачем. У него было несколько подобных бессловесных сцен первопричины. И завершающая сцена выразилась в пронзительном и громком крике, призывавшем его родителей вернуться к нему, — том крике, который он по каким-то причинам не смог издать в детской больнице.

Как правило, мы можем понять, когда человек уже прошел через сцену первопричины. Он открывает глаза и моргает, как будто только что вышел из своеобразного гипнотического состояния. Иногда возвращение к реальности не столь драматично;

возможно просто вместо детского лепета вновь появится нормальный взрослый голос, и мы поймем, что человек уже пережил свои давние подавленные чувства. Неизменно удивляет то, почему, пережив достаточно боли для одного дня, организм зачастую остается напряженным. Прочувствовав мучительную боль, человек может по-прежнему испытывать необъяснимое напряжение и сказать, что он больше ничего не в силах вспомнить, А иногда, пережив всю глубину одного критического события, он чувствует полное расслабление. Мы понимаем, что если после сцены первопричины пациент ощущает повышенное напряжение, то это означает, что он оживил еще не все подавленные чувства. Остаточное напряжение после сцены первопричины является важным свидетельством того, что невроз был нашим давним благодетелем и защитником. Он неусыпно оберегает нас от тех жизненных ситуаций, которые могли бы стать непереносимыми без его участия, и именно этот защитник повышает напряжение пациента, который пережил достаточно боли для одного дня.

Бывают случаи, когда сцены первопричины переживаются преимущественно физическим путем; один пациент в конце курса терапии пережил сцену первопричины, во время которой его тело изгибалось в разные стороны, принимая самые причудливые позы. Он ложился на живот, поднимал и сгибал ноги к спине, одновременно закидывая назад голову (по-моему, в гимнастике эта поза называется позой «рыбки»). Такая гимнастика продолжалась около часа в непроизвольной манере. Затем он поднялся на ноги, выпрямился и сказал, что чувствовал, как распрямлялась его сгорбленная спина, из-за которой он мучился большую часть жизни. Он. описывал это следующим образом: «Наверное, не только мое сознание, но и тело было искривленным. Мне показалось, что я должен пройти через ряд последовательных выпрямлении, чтобы исправить главные искривления — изменить тот искаженный облик, который я придумал для себя, — и после этого начался какой-то непроизвольный процесс моего воссоединения. Непосредственно перед началом этих действий я продолжал говорить себе, что, вероятно, схожу с ума. А потом что-то словно разорвалось в моей голове, и я начал делать эту гимнастику. По-видимому, это произошло после того, как мой рассудок отказался от борьбы за собственную нереальность, и вследствие этого мое тело наконец смогло стать реальным и совершенно прямым. Теперь я могу свободно двигаться, точно стал другим человеком. Никогда прежде я не мог достать пальцами ног до спины, а теперь с легкостью делаю это упражнение, и — конечно, это может показаться странным — я впервые смог свободно сделать круговое движение шеей. Иными словами, на мне была не только психическая смирительная рубашка, ограничившая мою восприимчивость, но и само мое тело, казалось, было заключено в некие сдавливающие и тесные доспехи, которые мешали мне нормально двигаться».

Все мы привыкли наблюдать нормальные проявления эмоций, и поэтому очень трудно передать огромное эмоциональное напряжение сцен первопричины. Глубина и диапазон их чувственных выражений почти не поддается описанию. Не менее сложно обрисовать их бесконечное и зачастую удивительное качественное разнообразие. Достаточно сказать, что если некое чувство вызывает конвульсии и судороги, если оно может породить некий первобытный крик ужаса, то это свидетельствует о том огромном давлении, которое постоянно испытывал невротик. Как ни странно, большинство невротиков не могут непосредственно почувствовать его; вместо этого они ощущают тяжесть в груди, вздутие живота или мучительную головную боль.

Первичная терапия помогает пациентам войти в мир, о котором они едва ли имели представление, даже если посещали психоаналитика. Но еще труднее понять этот мир. Восстанавливая свой реальный мир, человек совершает некие систематические походы в прошлое — и это не случайный истерический полет, а именно постепенные познавательные путешествия в глубины самого себя. Когда пациенты наконец полностью открывают для себя то детское катастрофическое чувство и осознают, что их не любят, ненавидят или никогда не поймут, когда переживут то эпифаническое (внезапно озарившее сознание) чувство отчаянного одиночества, тогда они приходят и к полному пониманию того, почему произошло подавление, почему маленький ребенок не мог продолжать жить, противостоя этому чувству. Наблюдая, как пациенты в пароксизмах боли переживают подавленное чувство первопричины, понимаешь, насколько глубоким может быть человеческое чувство. Долгие годы занимаясь традиционным психоанализом, я никогда не наблюдал и даже не представлял себе, что такое реальное чувство. Конечно, видел, как сильно страдают и плачут пациенты, но между таким плачем и переживанием сцены первопричины — целая вселенная.

Интенсивность восстановленных болей первопричины, вероятно, почти невозможно описать. Посмотрев на пациентов, переживающих сцену первопричины, любой человек с уверенностью сказал бы, что они испытывают страшные мучения. Я сам был настолько убежден в этом, что неустанно интересовался, насколько болезненным было это испытание, даже спустя несколько месяцев после того, как начал заниматься первичной терапией. Но к моему большому удивлению, пациенты говорили, что, несмотря на все стоны, крики и конвульсии, эта боль не травмировала их! Один пациент так рассказывал об этом: «Эти ощущения совсем не похожи на ту боль, которая бывает, например, когда вы порезали руку, смотрите на рану и говорите: «Ой-ой, как болит моя рука! » Переживая сцену первопричины, вы даже подумать не можете о том, где у вас болит. Вы просто ощущаете некое скверное чувство всем своим существом. Но оно не травмирует вас. Вероятно, даже можно сказать, что эти боли приятны, поскольку в конце наступает облегчение и вы обретаете способность реально чувствовать».

Я полагаю, он хотел сказать, что сцена первопричины не подвергается никакой мысленной обработке, человек не задумывается о том, что делает, и у него нет осознанной потребности высказать свои переживания. Есть только некое существо, впервые со времен детства целиком захваченное неким событием. Чувство полностью завладевает человеком. И такому совершенному чувственному процессу, в частности, способствует то, что пациент не просто сидит в кресле и напряженно вспоминает о чем-то. В этом процессе участвует все его тело, так же и маленький ребенок когда-то был полностью поглощен чувством до того, как подавил его. Пациенты вспоминают, как они выражали свой гнев в ранние годы, — ложились на пол, стучали ногами, размахивали руками и вопили. Они были полностью увлечены этим занятием, и если бы вы спросили ребенка, имевшего только что вспышку раздражения, было ему больно (конечно, если он смог бы понять вопрос), то я сомневаюсь, что он дал бы положительный ответ.

Рассмотрим еще одно описание сцены первопричины, которую пациент пережил на последней неделе курса терапии. Я привожу его здесь, поскольку оно поможет объяснить феномен некой безболезненной боли: «Для более понятного описания этого переживания, по-моему, надо сказать, что я не осознавал ни своего чувства, ни его причины — скорее всего, я вообще ничего не осознавал. Казалось, я просто стал моей болью, и мне не нужны были никакие причинные связи (никакого посредника между нами, который бы говорил: «Тебе больно»). Для продолжения моего существования мне необходимо было только пройти через это переживание и не свернуть с полдороги, как я делал это прежде, в итоге став невротиком. И это существо, полностью отдавшееся чувству, было моим реальным „я»».

Таким образом, исходя из описаний боли первопричины, мы должны отметить тот важный момент, что это переживание не вредит никаким чувствам. Если что и повреждается, так это напряжение или противодействие чувствам. Разумеется, это не означает, что восстановление личности проходит без каких-либо неприятных ощущений, но если они прочувствованы и осознаны, то уже не смогут трансформироваться в боль. Печаль не вредна для человека. Однако он будет травмирован в том случае, если ему не разрешают проявить свою печаль, если его лишают возможности выразить свое горе. То есть чувство есть антитеза боли. Диалектика первичной методики состоит в следующем: чем больше боли человек прочувствует, тем меньше он будет страдать от боли. В сущности, нельзя повредить чувства здорового человека, но можно повредить невротику, затронув его подавленные чувства.

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. Психодинамика и некоторые первопричины.
2. Я с криком выбежала во двор и упала на колени. Меня стошнило.