Столкновение цивилизаций: микроуровень

Она ворвалась в кабинет и бросила в лицо директора прямо с порога:

— В вашей школе меня оскорбляют по национальному признаку.

Серьезное обвинение, четкая, отточенная формулировка, слышать которую из уст шестиклассницы было несколько удивительно. Но горящие гневом от ущемленного национального достоинства глаза требовали отмщения. Через пять минут возбудитель национальной розни был препровожден в кабинет директора. Им оказался мальчик Равиль. Имя, по этическим соображениям, изменено, но подозрения в великорусском шовинизме отпали с порога.

— Он назвал меня чеченской террористкой...

Не давая разгораться страстям, сразу приступаю к увещеваниям.

— Как же тебе не стыдно? Вы оба мусульмане, а ты оскорбляешь девушку-единоверку.

— Да, единоверка? А послала меня чисто по-русски.

Картина ясна. Она — рано созревшая южная девушка с округлившимися формами. Он — двенадцатилетний лопушок, в котором пробуждается половой инстинкт. Он ущипнул, она послала (похоже, уже успела укорениться в нашей культуре). Он обозвал. Национальный вопрос, к счастью, здесь совершенно ни при чем. А вот автоматически вырвавшаяся форма оскорбления и мгновенная обостренная реакция «жертвы» — это уже из атмосферы, разлитой в семьях и обществе. Лет двадцать назад вместо «чеченской террористки» она услышала бы банальное: «Дура! » А ее ответ также не претендовал бы на оригинальность: «Сам дурак! » Но школа стоит не на Луне. В чем я еще раз убедился буквально на следующий день.

К началу нового полугодия изменилось расписание занятий. Дело обычное: передвижки уроков по дням, у кого-то из учителей возникают окна, которые они не очень любят. Возбужденная молодая учительница решительно входит в кабинет.

— Ваш завуч ущемляет меня по национальному признаку. Час от часу не легче. Господи, за пять лет совместной работы я и не догадывался, что она татарка. Фамилия русская, оказалось, по мужу.

— В чем же выражаются эти ущемления?

— Она составила расписание, по которому у меня пять окон. Оценив сложившиеся обстоятельства, начинаю неудержимо хохотать. Понимаю, что веду себя крайне неприлично, но ничего не могу с собой поделать. Успокоившись, делюсь своими впечатлениями с коллегой, и мы смеемся оба. Комизм ситуации заключается в том, что она, татарка, пришла жаловаться мне, еврею, на завуча, украинку, обвиняя ее в великорусском шовинизме. Оказывается, толчком к эмоциональному срыву послужило то обстоятельство, что сегодня утром по пути на работу, на выходе из метро учительницу остановил наряд милиции и тщательно проверил документы, приняв ее за лицо кавказской национальности. А тут еще неудобное расписание...

Нарастание напряженности на почве обострения межэтнических отношений, к сожалению, реальность нашей жизни, естественным образом накладывающая отпечаток на школу и ее обитателей. У меня дома в старом московском дворе, когда дети выходят играть в футбол, складывается такое впечатление, что на матч прибыли команды «Пахтакор» и «Нефчи». На углу дома, усиленно жестикулируя, что-то громко, экспрессивно обсуждают кавказцы. Проходящая мимо старушка, боязливо озираясь и ища во мне сочувствия, полушепотом бросает на ходу: «Ишь разорались. Они уже хозяева Москвы». Сталкиваясь с иной, незнакомой культурной моделью поведения инородцев, она испытывает перед ними безотчетный ужас и свой страх неизбежно передаст внукам. Да что там старушка. Мой приятель, маститый ученый, которого никак нельзя заподозрить в ксенофобии, признался мне недавно в своем грехе. В соседний подъезд заселилась многодетная армянская семья. Дети немедленно вытоптали цветы, которые его супруга любовно высаживала и оберегала. На возмущение академика родители шаловливых детишек спокойно ответили: «А что особенного? Дети должны бегать по траве». «Поверите, — признался мне приятель, — увидев слезы пожилой жены, вложившей душу в этот цветник, я впервые в жизни ощутил в груди глухую ненависть».

Но и в более благополучных странах мы наблюдаем картину демографических сдвигов. Не так давно в норвежской прессе прошла серия публикаций на тему «Дети крадут счастье». Современная европейская женщина, будь то немка или россиянка, как правило, не стремится завести семью с несколькими детьми. Это кажется ей нарушением личного комфорта. Знакомая, проживающая в Карлсруэ, наблюдая свое женское окружение, сделала вывод: немки не хотят иметь больше одного ребенка. Этого вполне достаточно, чтобы почувствовать себя матерью. А коль скоро мужчины хотят иметь больше детей, они женятся на филиппинках. Стремясь сделать карьеру и добиться экономической независимости, европейская женщина откладывает рождение ребенка вплоть до сорока лет, когда риск произвести на свет нездоровое потомство слишком велик. Демографическая ситуация будет продолжать меняться по нарастающей. И никакие национальные проекты ее кардинально не изменят. Вывод один: необходимо, отбросив страхи и фобии, немедленно налаживать межкультурный диалог в школе и, что особенно важно, на уровне семьи. Убежден, в первую очередь в семьях, на микроуровне, закладываются основы взаимопонимания.

Дети и политика

В какой мере мы имеем право вмешивать детей в политику? При тоталитарных режимах такой вопрос, казалось бы, даже не возникает. Там вся система воспитания предельно идеологизирована, подчинена исключительно политическим целям и чуть ли не с рождения ребенка штампует верных ленинцев, гитлеровцев, маоистов. Мы еще не забыли то время, когда специальные инструкции предписывали, на каком расстоянии от пола в детском саду должны висеть портреты маленького курчавого Ильича. Строго говоря, при жесткой регламентации общественной жизни ни о какой реальной политике, предполагающей столкновение разных точек зрения, борьбу конкурирующих политических сил, речь не идет. Под политическим воспитанием понимается тотальная идеологическая обработка детей и подростков с целью превращения их в послушные орудия режима. Но как быть, если гражданская позиция учителя не совпадает с такими задачами воспитания? В какой мере он имеет право посвящать юношей в свои сомнения и раздумья, толкая тем самым на опасный для их будущей жизни путь сопротивления? Мучительный и до конца не изжитый вопрос отечественной педагогики, за которым шевелятся столетия нашей истории. Молодой Н.Г.Чернышевский, будучи учителем саратовской гимназии, писал своей невесте Ольге Сократовне: «...дорогая, я, скорее всего, не смогу на тебе жениться. Я здесь такие вещи говорю в гимназии, которые пахнут каторгой». Любопытная получается картина. Подводить молодую женщину, предвидя свою будущую судьбу узника, нельзя, а говорить такое восприимчивым подросткам? Он хорошо осознавал, куда их зовет. У большинства его воспитанников по обыкновенным житейским меркам судьба сложилась неудачно: карьера не задалась, имели неприятности с полицией и т. п. Но, с другой стороны, подлинное воспитание не терпит фальши, оно немыслимо без взаимной искренности учителя и ученика.

Так в сознании учителя сталкиваются два чувства ответственности: за будущее конкретного ребенка и за перспективы развития страны, которая никогда не изменится, коль скоро в ней не будут подрастать думающие граждане, остро переживающие за судьбу отечества. В каждом конкретном случае драма этого внутреннего конфликта разрешается по-разному.

Дима был ярким учеником с острым ироничным умом. Он мгновенно раскусил своего учителя истории, улавливая на уроках не только текст, но и подтекст, чутко реагируя на интонационные паузы, с полуслова понимая тот эзопов язык, которым в те годы приходилось изъясняться с учениками, дабы не дать повода для идеологических доносов. Словом, мы быстро нашли друг друга и подружились. Что немудрено при разнице в возрасте всего в шесть лет. Первоначально воздвигнутая мной стена, предполагавшая дозировку информации и осторожность высказываемых оценок, была проломлена им в одночасье. До позднего вечера в школе и по дороге домой, куда он неизменно провожал своего учителя, мы вели нескончаемые дискуссии на самые острые темы.

Его отец, технократ до мозга костей и большой начальник какого-то оборонного главка, быстро почувствовал неладное. К его чести, он не унизился до доноса, но от греха подальше перевел сына в соседнюю школу, что лишь увеличило тягу юноши к общению со мной. Опасения отца нельзя было назвать беспочвенными. После окончания университета парень эмигрировал в Америку, где быстро сделал карьеру программиста. После развала СССР и последующих катаклизмов его отец, некогда могущественный и уверенный в своих действиях руководитель, вынужден существовать на жалкую пенсию. Фактически его содержит сын из-за океана, куда частенько летает дед, чтобы нянчить внуков. На школу он сегодня не в обиде.

Другой ученик был абсолютной противоположностью Диме. Неторопливый, даже медлительный юноша, родом из деревни на Русском Севере. Его отца перевели с повышением в Москву. Когда парня привели устраивать в школу-новостройку, свободных мест уже практически не было. Проверяя его подготовку, я с нескрываемой иронией указал на то, что в его возрасте стыдно не знать «Грозу» А. Н. Островского. Он клятвенно пообещал ознакомиться с этим шедевром драматургии и свое обещание сдержал. Забегая вперед, скажу, что сегодня этот солидный сорокалетний человек, руководитель крупной строительной фирмы, даст фору многим гуманитариям по части глубочайшего знания отечественной и зарубежной литературы. Мы до сих пор обмениваемся с ним книжными новинками. А тогда...

Его гуманитарная подготовка действительно оставляла желать лучшего, зато недостаток знаний и специальной эрудиции с лихвой компенсировался страстным желанием во всем дойти до самой сути. Переворачивая горы книг, он медленно, но верно шел к поставленной цели, впитывая, как губка, каждое слово учителя. Отсутствие у него столичного лоска и поверхностной игривости ума не позволяли при общении с ним пользоваться известными приемами полунамеков и недоговоренностей. Передо мной был «архангельский мужик», требовавший прямого, взрослого разговора. И я решился. В тот день мы несколько часов кряду бродили по Бульварному кольцу. К тому моменту у него в результате интенсивного чтения и пристального наблюдения за окружающей жизнью накопилось огромное количество выстраданных вопросов, на которые надо было незамедлительно давать прямые недвусмысленные ответы. И он их получил.

— Вы страшный человек. Выходит, все, что я читаю в учебниках истории, не соответствует правде?

— Кроме учебников, существуют и другие книги.

— Я знаю.

— Думай, сопоставляй, делай самостоятельные выводы.

— Я скоро оканчиваю школу и хотел бы заниматься гуманитарными науками.

— Не советую. Тебе одинаково даются и гуманитарные, и технические дисциплины. Для начала стоит приобрести какую-нибудь положительную специальность, напрямую не связанную с идеологией. А читать книги и углублять свои познания в гуманитарной сфере можно всю жизнь, даже не будучи профессионалом.

— Я подумаю.

Недавно он позвонил, чтобы посоветоваться, в какой московский театр и на какую постановку повести своих партнеров по бизнесу из другого города.

— Веди в ТЮЗ, там выдающийся режиссер Генриетта Яновская недавно поставила «Грозу» Островского.

— Издеваетесь, вспоминая мне грехи молодости?

— Ничуть. Сходите, не пожалеете. На следующий день он перезвонил.

— Вы во второй раз оказались правы.

— Ты имеешь в виду постановку?

— Не только.

Делиться учителю или нет своими взглядами с учащимися — проблема по сей день остается открытой. Весь вопрос в том, что это за взгляды. И сегодня, в условиях относительного плюрализма мнений, я не исключаю ситуации, когда педагог, к примеру, исповедующий злобные националистические взгляды, пользуясь служебным положением, будет навязывать ксенофобию своим доверчивым воспитанникам. Но вот в чем я убежден доподлинно, так это в том, что никогда, ни при каких обстоятельствах мы не имеем права толкать их на прямые действия, чреватые пролитием крови.

4-го марта 1988 года они гурьбой ввалились в директорский кабинет. Пришли посоветоваться (и на том спасибо! ).

— Мы приняли решение участвовать в демонстрации в день смерти Сталина.

— Каковы же лозунги?

— Главное требование — установить памятник жертвам культа личности в Москве. Демонстрацию организует «Община» (одна из активных молодежных общественно-политических организаций). (Из даты разговора легко понять, что происходил он до XIX партийной конференции, давшей ответ на вопрос о памятнике жертвам репрессий, а также до принятия Указа о порядке проведения митингов и демонстраций.)

— По-моему, в вашем требовании нет ничего принципиально нового: сейчас об этом много пишут и говорят. Я понимаю, если бы вы вышли с этими лозунгами в эпоху застоя...

По их сожалеющим взглядам я понял, что напрасно привел этот сомнительный аргумент. У них хватило ума понять, что еще несколько лет назад такой разговор был бы в принципе невозможен.

— Так значит, вы против?

— Я против идеи демонстрации.

— Почему вы не хотите понять, что мы стремимся лично участвовать в перестройке? Что через двадцать лет мы расскажем своим детям? Что ждали, когда другие решат за нас важнейшие проблемы времени?

Признаться, их аргументы показались мне достаточно сильными. В отведенные на размышление секунды я напряженно анализировал свое состояние: «Ты, столько лет профессионально занимавшийся проблемой общественно-политической активности молодежи, пугаешься, когда эта активность, самая горячая и искренняя, принимает действенные формы? А вдруг — и даже наверняка — в тебе говорит боязнь административных последствий? Чем еще все кончится завтра — неизвестно, а отвечать тебе? Так, может быть, безнравственно удерживать их в такой ситуации? Благословить на площадь — и дело с концом?

По крайней мере в их глазах не будешь выглядеть перестраховщиком... Думай, ты же историк! »

Сколько потом ни перепроверял себя, задавая людям различных профессий и положений вопрос, как бы они поступили в подобной ситуации, внятного ответа ни от кого не получил. Только одна журналистка, известная своими острыми публицистическими статьями на педагогические темы, выпалила: «Надо было сказать: решайте сами! » Ей легче, на газетных полосах всегда есть возможность постфактум проанализировать неправильные действия школы, милиции, все расставить по своим местам. Я на такой ответ не имел права. Тем более что они пришли советоваться, т. е., по сути дела, переложить на меня часть ответственности. Стоп, значит, гложет червь сомнения?

— Давайте трезво, профессионально анализировать ситуацию. Мы все еще только учимся демократии. Серьезного накопленного опыта, навыков демократического поведения ни у вас, ни у органов исполнительной власти нет. Большая толпа легко поддается известному эффекту заражения (могу привести ряд исторических примеров). Вполне вероятно, что к демонстрации примкнут хулиганствующие элементы, возможны провокации. Милиция — в основном те же молодые ребята, преимущественно с окраин или взятые на работу из провинции, натренированные на борьбу с преступниками. Четких инструкций, как действовать в таких случаях, у них нет. В ситуации неопределенности любая выходка, выкрики из толпы чреваты эксцессами. Вот почему, как историк и как директор школы, я не могу одобрить ваши намерения и считаю организацию демонстраций в таких условиях преждевременной. Убежден, кроме того, что подобные эксцессы в столице в данных обстоятельствах на руку именно консервативным силам, которые немедленно поставят знак равенства между демократией и распущенностью, анархией...

Озадаченные, они выходили из кабинета. На следующий день я узнал, что двое все-таки были, но лично в демонстрации не участвовали, наблюдали из толпы. В одном месте собравшихся пытались разогнать, в другом молодежь мирно стояла с лозунгами под охраной милиции.

Оказавшись по убеждению на баррикадах у Белого дома в августе 1991 года, я с нескрываемой тревогой наблюдал за мальчишками, ожидавшими вместе с нами начало штурма. Молодости неведом страх смерти. И они, томясь ночью в бездействии, до подхода танков гоняли консервную банку, заменявшую им футбольный мяч. «Как жаль, что сейчас каникулы. Я бы привел сюда всех старшеклассников. Молодые люди должны видеть, как делается история, — восторженно прокомментировал эту сцену мой коллега, директор одной из московских школ». «Дурак! — сорвался я. — Скажи спасибо, что в августе большинство подростков находится вне Москвы».

Посеешь ветер, пожнешь… понимание

(история одной полемики)

«Святая наука — расслышать друг друга», постигать которую призывал поэт Б. Окуджава, не просто дается сегодня как взрослым, так и юношеству. Искусство спора по понятным причинам было утрачено в советскую эпоху, а когда в период гласности вспыхнули дискуссии, быстро выяснилось, что полемика у нас сводится, как правило, к взаимной перепалке на уровне коммунальной свары. Казалось бы, истекших двадцати лет свободы было вполне достаточно, чтобы в совершенстве овладеть навыками культурной полемики. Но, включив телевизор — телевизионные программы переполнены сегодня политическими и прочими ток-шоу, — мы по-прежнему наблюдаем публичные схватки злобных недобросовестных оппонентов, не имеющих ни малейшего желания услышать друг друга.

В отечестве нашем так было не всегда. Согласитесь, в девятнадцатом веке трудно представить славянофила Аксакова, занятого поисками компромата на западника Грановского. При самой глубокой, искренней озабоченности поисками исторических путей развития отечества в спорах они добросовестно искали истину, а не стремились любой ценой повергнуть в прах оппонента.

История, о которой пойдет речь, лишь по касательной затронула школьников, но неожиданно для меня самого наполнилась глубоким педагогическим смыслом.

Когда, во время очередного обострения российско-грузинских отношений, в школу пришла грозная телефонограмма, предписывавшая передать списки обучающихся грузинских детей в соответствующие органы, я не выдержал и разразился острой полемической статьей в «Новой газете». Привожу полностью ее текст.

ВРИО интеллигенции

По школам Москвы пошли милицейские проверки: выявляют грузинских детей, чтобы через них обнаружить нелегальных мигрантов. Омерзительность происходящего, что сродни введению печально знаменитого «арийского параграфа» от 7 апреля 1933 года, согласно которому евреи подлежали увольнению с государственной службы и устранению из культурной жизни Германии, не нуждается в комментариях. Следующий логический шаг известен: введение «Закона о защите крови», запрещающего браки с «неарийцами». К государственным мужам, исполняющим обязанности российской элиты, претензий НИ-КА-КИХ! Это их стиль мышления и уровень понимания проблем государственной безопасности. Но безопасность страны не обеспечивается исключительно быстрыми реакциями на внешние угрозы. Не менее важна безопасность внутренняя, предполагающая профилактику духовных эпидемий и массовых психозов на почве ксенофобии. Тем более в отечестве нашем, где, в силу печального исторического опыта постоянной интоксикации населения ненавистью, подобные реакции впечатаны в генетический код людей. Так что и обычных граждан винить не приходится: они так воспитаны. Таким образом, «верхи» и «низы» у нас проявляют трогательное единство. Даже пройдя чудовищные испытания, большинство граждан по-прежнему не в состоянии изжить в себе представления об идеальном государстве, решающем за нас все проблемы. Потому-то демоны духовного бешенства находятся у нас в постоянной боевой готовности. Их лики известны:

• притязания на абсолютную полноту истины;

• опасное знание того, в чем состоит благо другого; •черно-белая картина мира, предполагающая деление на «своих» и «чужих»;

• идеализация «своих» и демонизация «чужих»;

• нетерпимость, фанатизм и агрессия как главное средство внутреннего сплочения;

• вера в простые, быстрые, окончательные решения сложных проблем истории и культуры;

• возвышенная звонкая риторика, возбуждающая низменные инстинкты и страсти.

Таковы вкратце признаки духовного бешенства, известные каждому интеллигентному человеку, впитавшему в себя опыт истории со всеми ее взлетами к вершинам Духа и срывами в бездну ксенофобии. Вот тут-то мы и подходим к одному из столь же вечных, сколь и болезненных российских вопросов: кто виноват? Ответ, на мой взгляд, очевиден: образованная часть общества, исполняющая обязанности интеллигенции. С обывателя взятки гладки: человек, ведущий рутинную повседневную жизнь, в первую очередь озабоченный постоянным поиском источников существования, не имеет ни сил, ни времени, а главное, должной исторической выучки, позволяющей вырабатывать иммунитет против любых форм одержимости бесом ненависти. Власть не может избежать соблазна воспользоваться столь безотказным инструментом управления, что называется, в силу устройства органа.

Кто же должен поставить заслон на этом гибельном пути? Совесть нации, ее учителя, под коими подразумеваю не только скромных представителей педагогического сообщества, к которому сам принадлежу, но деятелей культуры, науки, искусства — всех тех, кто способен осознать всю глубину пропасти, в которую добровольно, построившись в колонну по четыре, готовы идти неискушенные люди вслед за державными олухами. Между тем никакого всплеска эмоций по поводу создавшейся ситуации со стороны интеллигенции не наблюдается. Никаких консолидированных действий не предпринимается. Почему так?

Известный деятель Французской революции Шомет за месяц до начала великого террора писал жене: «...учителя, вместо того чтобы просвещать нас, сделали нас дикарями, потому что и сами они дикие люди. Они теперь пожинают и пожнут то, что посеяли. Потому что все это, поверь, моя бедная женушка, окончится ужасно, мы ведь только еще начинаем». По прошествии двух веков, а особенно двадцатого с его пролившимися потоками крови, дикость сегодняшних учителей наций никак не является следствием необразованности, неискушенности и не может быть объяснена отсутствием должного опыта.

Здесь другое. Драма истекшего десятилетия в том, что в стране не осталось безусловных моральных авторитетов, таких людей без страха и упрека, какими в недавнем прошлом были, например, А. Сахаров и Б. Окуджава. При них многое было недопустимо и постыдно. Разумеется, это касалось не всех, но по крайней мере тех, кто относил себя или хотя бы стремился быть причисленным к образованному слою. С уходом из жизни этих знаковых фигур в культуре образовалась никем не восполненная пустота. Произошло это потому, что интеллигенция, которую до конца не сломила даже Лубянка, не выдержала испытания рынком. Нет ни малейшего сомнения в том, что дикость развернутой средствами массовой информации антигрузинской истерии, со всеми ее неизбежными последствиями, осознается большинством интеллектуалов, не утерявших способность к системному анализу. Их верноподданное молчание — свидетельство не изъянов мышления, с ним все в порядке, но показатель дефектов нравственности. Пока в открытый бой, как следовало ожидать, идут одни старики: Д. Гранин, Б. Стругацкий — люди культуры, в чьей исторической памяти сохранилась не только гнетущая атмосфера массовых чисток, но и мужественный поступок Галактиона Табидзе, не побоявшегося в подобных обстоятельствах вступиться за честь Б. Л. Пастернака. И как вступиться: когда в 1959 году к грузинскому поэту пришли в больницу получить подпись под письмом, осуждающим русского собрата по цеху, он выбросился с балкона.

Здесь мы подходим ко второму и, на мой взгляд, главному вопросу: кого спасать в сложившейся ситуации? Как ни покажется странным, за грузинских детей я относительно спокоен. Из ежедневного общения со многими своими коллегами, директорами московских школ, знаю, что на просьбы милиции выявить детей грузинской национальности они отвечают деликатным, но твердым отказом. Справедливо ссылаясь на то, что в паспорте графы «Национальность» давно не существует, а определять происхождение ребенка по цвету глаз, форме носа и звучанию фамилии не входит в их должностные обязанности.

Пока ответных репрессий в адрес руководителей школ за отказ в сотрудничестве с органами не наблюдается. Скорее всего, развернутая кампания по отлову в школах грузинских детей обернется скверным анекдотом и, как это часто у нас бывало, выдохнется сама собой, но осадок останется. Его химический состав не столь безобиден: отравленная подозрительностью атмосфера, чувство допустимости и дозволенности подобных акций («а чего особенного? ») и, наконец, гнетущее ощущение безысходности от отсутствия немедленной консолидированной реакции общества на подобные «мероприятия».

Все это видят вступающие в жизнь поколения и делают свои выводы. Вспоминаю, как год назад в Германии пожилой немец, увидев российских туристов, смело переходивших на красный свет пустынную улицу, прошептал: «Как они могут? Ведь дети смотрят! » Вот и получается, что спасать в сложившейся ситуации необходимо прежде всего российских детей, вне зависимости от их национальности.

Статья многих затронула за живое. Общеизвестно: посеешь ветер — пожнешь бурю. На форуме «Новой газеты» развернулась ожесточенная дискуссия. Какие только обвинения не посыпались в адрес автора статьи, каких только эпитетов он не удостоился, включая «почетное» звание «заслуженный пень всех наук». Бывает, чего только не прочитаешь о себе в Интернете! Понимая, что обижаться не следует, я решил продолжить разговор на страницах газеты. Но, пока я собирался с мыслями и оттачивал формулировки ответов, на форум пришли мои ученики. Честно говоря, я их об этом не просил. Закаленный в боях полемист, я нисколько не нуждался в их помощи, полагая, что втягивать школьников во взрослые разборки — последнее дело. Но форум по щелчку мышки предоставляет слово всем желающим, не спрашивая о возрасте и занимаемом положении. Не буду приводить комплиментарные высказывания своих учеников, вступившихся за честь и достоинство своего директора. Все они выступили под псевдонимами, что исключает характер мелкого подхалимажа. Но, надо отдать им должное, не без их участия настроение на форуме стало меняться. Тем временем я подготовил в газете развернутый ответ своим оппонентам.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒