Латинская Америка. Формирование индустриального общества

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 27Следующая ⇒

В 80-е годы темпы роста стран ОЭСР составляли 3, 1%, а стран Латинской Америки – 1, 5%, хотя темпы роста населения там составляли 2, 2%. В 1988 г. ВВП всех стран Латинской Америки равнялся 808 млрд долл., что меньше ВВП Италии, хотя в Италии проживает 57, 4 млн человек, а в странах Латинской Америки – 414 млн. Поэтому неудивительно, что в 1986 г. 38, 5% семей этих стран относились к бедным. В начале 90-х годов на страны Латинской Америки приходилось лишь 3, 9% мирового экспорта.

Характер экономического роста стран Латинской Америки, который они демонстрировали в послевоенный период, закладывался еще до второй мировой войны. В 20–80-е годы Латинская Америка развивалась по пути государственного капитализма. Толчком послужили расцвет идеологии антиимпериализма на континенте и масштабный кризис в развитых странах.

В 1929–1933 гг. экономику США настигла Великая депрессия. Аграрно-сырьевые экономики стран Латинской Америки, традиционно ориентированные на Соединенные Штаты, оказались без рынков сбыта. Разразившийся кризис в этих странах послужил толчком к расцвету идеологии индустриализации импортозамещающего типа. Поскольку быстро индустриализацию можно провести только с опорой на государство, то в Латинской Америке стали популярны идеи активного государственного вмешательства в экономику.

Кроме того, в 30–40-годы в ряде стран (Аргентине, Бразилии, Чили) к власти стали приходить популистские правительства. Они оттеснили консервативных аграрных олигархов, крупных латифундистов и иностранные горнодобывающие компании, заинтересованных в расширении экспорта и консервации колониального типа развития, который обеспечивал безбедное существование непроизводительных социальных слоев. Появившаяся мелкая буржуазия и трудящиеся городов стали социальной опорой движения импорто-замещения и индустриализации. Популистские правительства давали им возможность реализовывать свои интересы. Темпы роста стран Латинской Америки в 1931 – 1940 гг. были выше, чем в большинстве развитых стран мира. Например, в Чили среднегодовые темпы роста ВВП составляли 4, 8%.

За это время импорт некоторых товаров, которые начали производить внутри страны, сократился. Но увеличился импорт других – оборудования и материалов, необходимых для их производства. Чтобы сэкономить валюту, правительства стали ограничивать импорт разных «второстепенных» товаров, налаживая их производство внутри страны. Это снова усилило тенденцию к импортозамещению и еще

больше увеличило цену, которую приходилось платить за такую политику, поскольку, во-первых, импорт оборудования еще больше увеличивался, во-вторых, росли издержки производства.

Во время второй мировой войны Латинская Америка столкнулась с острой нехваткой импортных промышленных товаров, а после нее – с сокращением со стороны развитых стран спроса на стратегическое сырье. Падение спроса на сырьевые товары резко ухудшило соотношение цен на товары, производимые в Латинской Америке и в развитых странах. Все эти события еще больше усилили стремление опираться на собственные силы и проводить индустриализацию импортозамещающего типа.

Такой путь развития предполагает создание замкнутых, самообеспечивающихся хозяйств, отгороженных от мирового рынка. Поскольку же национальный капитал недоразвит и не имеет достаточных источников накопления, то на начальной стадии становится необходимым активное вмешательство государства в экономику.

Наступление государства началось с национализации отраслей, составляющих инфраструктуру, и базовых отраслей: транспорта, связи, энергетики, нефтедобычи, металлургии, химии, нефтехимии. Экономика остро нуждалась в развитии этих отраслей, но национальный капитал не мог этого обеспечить. На протяжении 30–70-х годов в странах Латинской Америки национализировались целые отрасли: нефтяная промышленность в Мексике (30-е годы), оловодобывающая в Боливии (1952), медная в Чили (1973), нефтяная и горнорудная в Венесуэле и Перу (1974–1975).

Базовые отрасли и отрасли, составляющие инфраструктуру стали быстро развиваться. На их продукцию государство устанавливало низкие цены и тарифы, что способствовало прибыльности национальных предприятий и, следовательно, накоплению ими капитала. Практически общество платило налог в пользу национального капитала, поскольку шло масштабное перераспределение, финансовых ресурсов от семей и мелких предприятий к крупным компаниям, стоящим рядом с властью. Подобное перераспределение вполне обычно в условиях отсутствия финансового рынка, поэтому аналогичные процессы наблюдались как в социалистических странах, так и в странах Юго-Восточной Азии. Различия состояли только в том, насколько учитывалась экономическая эффективность и насколько правильно была выбрана стратегия развития. Однако от подобных перераспределительных процессов могут выиграть только старые, традиционные социальные структуры.

Кроме того, при таком подходе к форсированному росту очевидна угроза коррупции государственного аппарата, поэтому подобная модель может рассматриваться только как временная и не должна существовать долго. В противном случае складываются устойчивые социальные группы, заинтересованные не в эффективном производстве, а в перераспределении в свою пользу ограниченных и скудных финансовых потоков. Такие правила игры постепенно консервируются, создается система «кормушек» и подкупа. Сломать ее после этого становится чрезвычайно трудно. Система входит в традицию. Среди правящих слоев отсутствует борьба за существование, есть только интриги. Новых отраслей, производств, а следовательно, и новых групп предпринимателей не появляется.

Таким образом, в послевоенный период в Латинской Америке реализовывалась модель «государство-трансферт», где государство служило инструментом перекачки доходов в пользу национальных элит. Подобная модель существовала и в Европе в XVII–XVIII вв., на ее ликвидацию ушло более ста лет.

Для финансирования индустриализации создавались крупные банки развития, подконтрольные правительству. Если обычные коммерческие банки занимались краткосрочным кредитованием под высокий процент, то банки развития финансировали крупные инвестиционные проекты в приоритетных отраслях, выделяя средства на долгий срок. Постепенно деятельность банков развития расширилась, и они стали проводить экспертную оценку инвестиционных проектов, разрабатывать предложения о размерах и формах участия в них капитала (национального или иностранного), оказывать организационно-техническую помощь новым предприятиям.

Широко использовалось поощрение совместной деятельности национальных и иностранных компаний. В 60–70-е годы смешанные общества стали типичной формой вложения иностранного капитала в странах Латинской Америки. Это позволило им ускорить модернизацию и более успешно приспособиться к требованиям научно-технической революции.

Внутренний рынок Латинской Америки был защищен высокими таможенными барьерами, а в международной торговле господствовал протекционизм. Барьеры на пути импортных товаров использовались для поддержания равновесия платежного баланса и нужного валютного курса, а также служили фискальным целям, обеспечивая приток средств в казну. В бюджет валюта поступала не столько за счет экспорта, сколько за счет высоких тарифов.

Модель государственного капитализма позволила преобразовать экономику латиноамериканских стран. Если ранее она была аграрной и торгово-посреднической, то к 80-м годам стала вполне индустриальной. Кроме того, накопление капитала привело к образованию мощных финансово-промышленных групп, которые теперь строят партнерские отношения с компаниями Запада.

В начале 80-х годов кризис модели государственного капитализма стал очевиден, и латиноамериканские страны стали переходить к неолиберальной модели.

Переход к неолиберальной модели развития предполагает:

1) открытие внутреннего рынка для иностранных фирм и обострение конкуренции среди национальных производителей;

2) структурную перестройку экономики и выделение отраслей, перспективных с точки зрения мирового разделения труда;

3) приватизацию предприятий и свертывание государственного вмешательства в экономику;

4) восстановление доверия иностранных инвесторов и привлечение иностранного капитала.

Частично этого можно было добиться путем конверсии внешних долгов в акции национальных предприятий.

Первой шаги к неолиберальной модели сделала Чили еще в 70-е годы с приходом к власти Августе Пиночета. Остальные страны перешли к этой модели в 80-е годы (Коста-Рика, Боливия и Мексика) и в начале 90-х годов (Аргентина, Бразилия, Венесуэла, Колумбия).

Переход к либеральной модели потребовал сокращения вмешательства государства в экономику. Такое сокращение сопровождалось приватизацией ранее национализированных предприятий. Идеология импортозамещающей индустриализации с государством-трансфертом предполагала, что государственные предприятия могут и даже должны продавать свою продукцию ниже себестоимости, поскольку в основном эти компании относились к базовым отраслям экономики. Таким образом, кажущаяся эффективность частного сектора базировалась на хронической неэффективности государственного. После приватизации положение изменилось, так как частные хозяева вновь приобретенных компаний не могли работать себе в убыток. Они неизбежно стали поднимать цены на продукцию, что привело к резкому росту инфляции и практической остановке многих предприятий обрабатывающей промышленности, положение которых до этого казалось вполне удовлетворительным.

Удар по экономической системе оказался сильным, потому что приватизировавшиеся предприятия (энергетики, транспорта, связи, металлургии и т.д.) лежали в основе технологических цепочек и рост цен на их продукцию многократно был усилен мультипликатором межотраслевого баланса. В связи с этим цены на продукцию обрабатывающих предприятий выросли намного больше, и компании, находящиеся в конце технологической цепочки, сразу же столкнулись с ограничениями по спросу. После этого они стали останавливаться одно за другим, что наряду с инфляцией спровоцировало еще и рост безработицы. Неудивительно, что в очередной развернувшейся в 80-е годы дискуссии о путях национального развития противники неолиберальной модели настаивали на том, что она ведет к деиндустриализации экономики и обострению проблемы бедности.

Переход к либеральной модели требует огромных финансовых ресурсов, которые могут быть позаимствованы на международном рынке, жесткой государственной власти во главе с квалифицированными прагматиками и должен быть осуществлен в сравнительно короткое время.

Однако большинство из этих условий на практике, как известно, отсутствует. Самая главная проблема при этом состоит в несоответствии политической системы страны характеру решаемых задач. Либеральная экономика требует и демократического устройства государственной власти. Однако в период перехода, наоборот, демократия должна быть урезана. В латиноамериканских же странах в 80-е годы к власти стали приходить «социалистические» правительства, которые изначально больше ориентированы на социальную справедливость, а не на эффективность. Обострившиеся социальные проблемы в период реформ препятствовали выработке разумной экономической политики.

Проблемы в этом отношении проистекали из того, что модель государственного капитализма привела к определенной специфике социально-экономической структуры стран Латинской Америки, которая затрудняет им переход к новому пути развития:

1. Большая роль мелкого и среднего производств со значительной долей кустарно-ремесленных мастерских. Экономическая роль этого сектора невелика, но он обеспечивает основную занятость в этих странах. С импортными товарами он конкуренции не выдерживает, тем более что всегда развивался под протекторатом государства.

2. Большая дифференциация доходов породила значительные по численности маргинальные группы, представители которых не приучены к современному производству.

3. Укоренившийся национализм, почитание своего исторического прошлого мешают изменениям в экономике.

4. Во многих социальных слоях заметна тяга к патернализму. Индивидуальной свободе предпочитается опека со стороны государства.

Очевидно, что сужение роли государства возможно при параллельном «взрослении» гражданского общества.

Юго-Восточная Азия

К концу XX в. на экономической карте мира стал интенсивно формироваться третий (наряду с США и Европейским союзом) центр силы. Его особенность состоит в том, что до настоящего времени нет полной ясности в расстановке сил в данном планетарном полюсе роста. У бесспорного экономического регионального лидера – Японии – в конце 80-х годов появился мощный конкурент в лице Китая. Причем сам Китай вообще не рассматривает Японию в качестве своего конкурента, а экономическое преимущество последней считает сугубо временным и преходящим. Китай с присущей странам Юго-Восточной Азии последовательностью и рациональностью применяет тот экономический механизм, который к началу 80-х годов вывел на ведущие места в мире Японию, а к началу 90-х годов заставил считаться с собой Южную Корею. Этот экономический механизм основан на системе ценностей и национальной психологии, присущих населению данного региона Азии.

Япония в 90-е годы испытывает затруднения в развитии, поскольку тот экономический механизм, который великолепно работал на стадии форсированного роста и ускоренной индустриализации, т.е. идеально подходил к стадии индустриального общества, начинает давать сбои на стадии информационного общества. Как мощнейшая экономическая держава мира Япония давно должна иметь открытое общество с относительно либеральными правилами игры, способными органично вписать ее в мировое сообщество. Однако до сих пор экономика Японии остается достаточно закрытой для иностранной конкуренции, хотя обладает мощными и наукоемкими технологиями в нескольких экспортно-ориентированных отраслях,, которые являются визитной карточкой данной страны на мировых рынках. Но остальные отрасли, не входящие в число избранных и элитных, развиты весьма слабо и не являются конкурентоспособными по международным меркам. В случае открытия Японией своей экономики для иностранных компаний и снижения уровня протекционизма ее ждет системный кризис.

Очевидно, что экономическая система мирового хозяйства не может долгое время функционировать в условиях, когда одни страны строят открытую экономику, а другие пользуются этим, заваливая их внутренние рынки своими товарами, в то же время не пуская их компании на свой рынок. С такой ситуацией европейские страны и США долгое время мирились, поскольку японский экспорт подрывал конкурентоспособность местных товаров только в узком спектре отраслей и, кроме того, Японию необходимо было поддерживать в условиях холодной войны с СССР. Однако в 90-е годы многие из этих условий исчезли, и торговые споры с Японией стали носить все более яростный характер, а для Японии главными стали внутренние проблемы.

После окончания второй мировой войны, в 1945 г., выпуск промышленной продукции в Японии составил лишь 28, 5% от уровня 1935–1937 гг. Ряд городов был практически стерт с лица земли. По оценкам того времени, восстановить довоенный промышленный потенциал страна могла только к 2000 г., кроме того, для поддержания экономического роста в стране не было природных ресурсов.

Поначалу восстановление экономики и в самом деле осуществлялось медленно. В 1948 г. объем производства составлял только 52% от довоенного уровня. В стране свирепствовала инфляция. Однако именно в этот период проводились реформы и закладывались механизмы, которые впоследствии позволили продемонстрировать впечатляющий экономический рост, вошедший в историю под названием «японское экономическое чудо».

Прежде всего стране нужно было освободиться от наследия аграрной экономики. В 1947–1950 гг. в Японии была проведена земельная реформа . Государство выкупило у помещиков землю и затем продало ее крестьянам-арендаторам. Размеры участков ограничивались одним гектаром. Так как в то время в стране существовала гиперинфляция, то реальная ценность выкупных сумм стремительно падала, и к 1950 г. к крестьянам перешло 80% всей арендованной земли. В результате был сформирован слой мелких фермеров, которые получили землю практически даром, а помещики как класс перестали существовать. Емкость же внутреннего рынка повысилась, и высвободились трудовые ресурсы.

По тем временам это была прогрессивная реформа. Однако на протяжении последующего развития японское правительство проводило протекционистскую политику по отношению к своему сельскому хозяйству, в результате чего и в настоящее время большая часть крестьянских хозяйств владеет земельными участками, не превышающими два гектара. По мировым меркам такие участки совершенно неэффективны.

В 1950 г. по рекомендации управляющего Детройтским банком Д. Доджа была осуществлена радикальная бюджетная реформа , а именно введен принцип балансировки статей и бездефицитности госбюджета, убыточным предприятиям перестали давать субсидии, денежная эмиссия была взята под контроль, валютный курс зафиксировали. Эти меры позволили подавить инфляцию.

Обратимость иены по текущим операция была частично восстановлена только в 1971. г., а по капитальным операциям ограничения стали сниматься лишь в середине 80-х годов, и до сих пор среди развитых стран Япония отличается самыми большими ограничениями по счетам движения капиталов.

В ходе дальнейшего развития осуществлялся контроль за внешнеторговыми операциями, при этом импорт капитала ограничивали, но поощряли импорт технологий.

По настоянию оккупационных властей США в Японии были ликвидированы монополии – дзайбацу, фактически управлявшие страной в довоенный период.

Однако в послевоенный период в Японии сформировалась уникальная экономическая система, скрепленная типично азиатскими неформальными связями – отношениями среди представителей как деловых кругов, так и деловых кругов и государства. Поэтому экономическую систему Японии очень сложно оценивать, опираясь лишь на количественные данные. Формально роль государства незначительна, и государственный бюджет Японии перераспределяет всего треть ВВП, что вполне сопоставимо с США и намного меньше, чем в европейских странах, где эта доля может превышать 50% (например, в Швеции). С этой точки зрения экономика Японии относится к одной из самых либеральных в мире. Однако только некоторые азиатские страны (например, Южная Корея или Китай) могут поспорить с Японией по степени жесткости и эффективности воздействия правительства на экономику.

Японское правительство разрабатывает стратегические планы развития экономики в целом, а уже на их основе крупные компании формируют свои собственные планы. Японское правительство выступает представителем бизнеса на внешних рынках, защищая его всеми возможными способами, а бизнес выполняет указания правительства. Отступников жестоко наказывают в назидание остальным. В результате всю японскую промышленную систему часто называют «корпорация Япония».

Формально в Японии после войны ликвидированы крупные холдинги. Однако реальностью являются крупнейшие в мире финансово-промышленные группы (кейрецу), сцементированные именно неформальными связями и разветвленной и запутанной системой участий. Формально независимые компании, входящие в кейрецу (финансовые, торговые, промышленные, сервисные), выступают по отношению к нечленам группы единым фронтом.

Более того, по составу участников также трудно оценить реальные активы, которые находятся под контролем группы. Формально в Японии экономика отнюдь не монополизирована, и в стране существует мощный сектор, включающий мелкий и средний бизнес. Именно предприятия этого сектора обеспечивают основную занятость в Японии. Между данными предприятиями идет жестокая конкуренция, что вполне положительно характеризует экономическую систему страны с рыночной точки зрения. Однако картина меняется как только выясняется, что подавляющее большинство подобных предприятий входят в сферу влияния какой-то финансово-промышленной группы и являются ее невидимым продолжением. Японские корпорации связаны разветвленными субподрядными отношениями с мелкими фирмами, которые поставляют им свою продукцию. Крупные компании, в свою очередь, «заботятся» о мелких, оказывая научное и техническое содействие, обучая персонал, помогая с управлением и привлечением финансовых ресурсов. Эти небольшие фирмы, так сказать, фирмы второго эшелона, окружены, в свою очередь, фирмами третьего эшелона. Причем заработная плата работников фирм обратно пропорциональна их удаленности от центра. Работники фирм второго эшелона получают меньше работников первого, а работники третьего – меньше работников второго. За счет этого, в частности, поддерживается высокая эффективность экспортных отраслей. Никакая европейская фирма, связанная законами о минимальном размере оплаты труда, не может себе этого позволить.

Подобные мелкие фирмы «пожизненно» входят в зону влияния какой-либо финансово-промышленной группы. Получив подряд от одной компании, практически невозможно потом работать на другую. Представители других финансово-промышленных групп никогда не будут с ней заключать контракты.

Особая система взаимоотношений компаний с персоналом, в основе которой лежит психология «компания – большая семья», распространение системы пожизненного найма ограничивают перемещение рабочей силы внутри страны (однако поощряет ее перемещение внутри компании). Такая специфика трудовых отношений позволила Японии добиться впечатляющих успехов в послевоенном развитии, однако в современный период страна стала заложником национальной традиции. Более либеральные правила игры на международном рынке и давление развитых стран требуют от японских компаний резко повысить эффективность производства и внедрить новые технологии и схемы организации производства. Но подобные шаги предполагают массовое сокращение слишком многочисленного персонала подобных компаний. Увольнение же персонала подрывает саму суть организации взаимоотношений компании с работниками. Взамен пожизненного найма приходится предлагать какую-то другую мотивацию, которой в рыночной экономике может быть только оплата труда в соответствии с его эффективностью. Но растущая оплата труда подрывает конкурентоспособность японской экономики на международных рынках.

Кроме того, современная мировая экономика предполагает формирование мировой экономической системы, основанной на разделении труда. Подобная система порождает рост не только торговли товарами и услугами, но и рост потоков капиталов между различными странами. Япония как крупнейший игрок на мировой арене еще с начала 80-х годов стала активно экспортировать свой капитал. Однако экспорт японского капитала в основном идет в финансовую сферу (скупка ценных бумаг, например, облигаций Казначейства США, финансовых компаний), сферу недвижимости. Причем существенная часть этих инвестиций оказывается неудачной, и японским компаниям приходится уходить с этих рынков с большими потерями. К тому же японцам трудно играть по непривычным для них правилам.

Если же японские компании вывозят капиталы в форме прямых инвестиций, то они также сталкиваются с непривычной для себя ситуацией. Они не могут распространить, например, на американские предприятия свои схемы работы с персоналом. Таким образом, руководству японских компаний поневоле приходится осваивать другие системы отношений с людьми и приучаться жить в непривычном для них мире.

Формально Япония имеет независимый и современный центральный банк, но реально ставки процента и норму обязательных резервов в этой стране определяет министерство финансов.

Очевидно, что подобная система экономических отношений и поддерживающая ее социальная структура не соответствуют представлению об открытом обществе и присущих ему либеральных правилах игры. Очевидно также, что система ценностей и мировоззрение людей западного мира не позволяют им понять «азиатскую» экономику Японии. Но не только японская экономика столь своеобразна, много общего с ней имеет, например, экономика Южной Кореи. При всей непохожести двух стран сходство можно найти и в прагматичных подходах к остальному миру со стороны Китая.

К 80-м годам была исчерпана и эффективность того экономического механизма, который позволил стране поддерживать впечатляющий экономический рост. Если в 60-е годы экономика страны росла средним темпом 10% в год, то в 70-е годы темп роста составил 5%, в 80-е годы – 4%, в 90-е годы темпы роста были незначительными. Если в 1996 г. правительству удалось добиться роста в 3, 6% в год, то в 1997 г. он составил 1%, а по итогам 1998 г. стал вообще отрицательным.

В соответствии с теорией экономического роста, по мере взросления экономической системы страны темпы экономического роста замедляются и хозяйство требует коренной перестройки и перехода на совершенно другой тип воспроизводства – воспроизводства не растущей и догоняющей экономики, а экономики зрелой страны. Экономическое развитие становится не столько количественным, сколько качественным.

Какие же изменения произошли в экономике Японии к началу 80-х годов, которые потребовали ее существенной модернизации? На этот вопрос интересно ответить еще и потому, что с аналогичными проблемами столкнулась Южная Корея, только на десятилетие позже.

Любое «экономическое чудо» слаборазвитой страны требует создания экономического механизма, основанного на национальной психологии, позволяющего решить основные проблемы роста.

Экономический рост слаборазвитой страны возможен только при правильно выбранной стратегии и определении полюсов роста. В высокоразвитых странах для этих целей служит финансовый рынок, который из тысяч направлений и из миллионов вариантов инвестирования отбирает только соответствующие ограниченным финансовым ресурсам страны, а следовательно, ее фонду накопления. В слаборазвитой стране направлений инвестирования не так много, а число предприятий, которые способны осваивать крупные проекты, исчисляется десятками, в лучшем случае сотнями. Поэтому слаборазвитой стране для стимулирования своего роста придется осуществлять директивное планирование, указывая частным компаниям, что и как производить. И в Японии, и в Южной Корее планы правительства были директивными и зачастую доходили не только до предприятий, но и до их цехов. Очевидно, что в условиях частной собственности выполнение таких планов возможно только в том случае, если удастся создать механизм добровольно-принудительного стимулирования предпринимателей в целях выполнения указаний правительства.

Экономический рост предполагает наличие источников инвестиций. Основными источниками инвестиций в Японии были внутренние источники. В послевоенный период она не попала в разряд стран, получающих помощь по плану Маршалла. Однако американцы помогли стране другими способами. Во-первых, они отказались от значительной части репараций, во-вторых, в связи с войной в Корее в начале 50-х годов американцы насытили Японию заказами на обслуживание американской армии. В дальнейшем Япония получала и помощь иного рода, например научно-техническую. Однако помощь не снимала вопроса о поиске внутренних источников инвестиций.

Внутренние источники роста могут быть получены только из фонда накопления в национальном доходе (и ВВП) страны. Поскольку высокая норма накопления означает низкую норму потребления, то в стране должен быть задействован механизм подавления потребления и перекачки национального дохода в инвестиционную сферу. Такой механизм требует либо авторитарного, возможно военного, режима (как это наблюдалось в большинстве быстрорастущих стран в послевоенный период, в том числе в Южной Корее и Чили), либо опоры на какие-то черты национальной культуры. Япония использовала, в первую очередь, второй вариант. Население, исповедующее в основном синтоистскую религию и буддизм, способное воспринять общекорпоративные интересы как интересы собственной семьи, готово было получать сравнительно скромную зарплату.

Поскольку в экономике действуют три основные группы экономических субъектов – семьи, корпорации и государство, то именно они и решают вопрос о пропорции распределения национального дохода на фонд потребления и фонд накопления. Так как заработная плата в Японии сравнительно невелика, а государство перераспределяет через бюджет около трети ВВП, то основная тяжесть решений в области определения нормы накопления лежит на корпорациях.

В Японии потребительский спрос составляет 60% от ВВП, в то время как в США – 80%. Подобная пропорция не характерна для высокоразвитой страны, с пропорционально развитой экономической системой. Японии еще предстоит пройти абсолютно необходимую стадию на пути постиндустриального общества – стадию «общества всеобщего благосостояния». Для информационного общества недостаточно иметь в каждой квартире компьютер и телефон. Как и любое общество, постиндустриальная стадия предполагает зрелую систему ценностей людей, опирающуюся на свободу и значимость человеческой личности. Подобная переориентация в системе ценностей уже вовсю идет в Японии. Молодежь больше ориентирована на свободу и потребление, чем их отцы и деды, вынесшие на своих плечах тяготы войны и послевоенного самоограничения, необходимого для поддержания роста страны.

Экономический механизм, созданный в послевоенный период, привел к тому, что Япония и в 90-е годы представляла собой специфическую страну, «белую ворону» среди развитых стран. Специфика ее, в частности, заключается в том, что это богатая страна с бедным населением, сочетающая современное производство с традиционной (почти полуфеодальной) культурой. Есть миф, что японцы не покупают импортных товаров из-за национальной гордости. На самом деле они не покупают их из-за бедности: высокие таможенные пошлины и специфическая система торговли, когда ввозимый товар проходит множество посредников, делает заграничные товары недоступными для большинства японцев.

Известно, что быстроразвивающаяся страна неизбежно сталкивается с угрозой крупномасштабной инфляции. Япония создала специфические механизмы, позволяющие свести инфляцию к безопасному уровню, хотя избегнуть ее полностью невозможно. В период своего стремительного роста в 50–60-е годы Япония имела самую высокую инфляцию среди развитых в то время стран. Однимиз таких механизмов была система подавления потребительских расходов населения. Другие механизмы лежали в кредитно-денежной сфере.

Для подавления инфляции и стимулирования экономического роста в стране был отлажен своеобразный кредитно-денежный механизм, позволявший направлять кредитные ресурсы, в том числе и вновь выпущенную денежную массу, к определенным правительством точкам промышленного роста. Этот механизм позволял компенсировать неизбежный в отсталой стране недостаток «длинных» денег, необходимых для долгосрочных капитальных вложений. В результате действия этого механизма в Японии была создана уникальная банковская система, которая представляла собой нечто среднее между Госбанком СССР, осуществлявшим финансирование народного хозяйства, и двухуровневой банковской системой развитых стран. В 90-е годы эта уникальность банковской системы Японии стала существенным тормозом на пути ее превращения в зрелую державу со здоровой экономикой.

В послевоенный период в Японии финансовая и денежно-кредитная система оказались в значительной степени слиты, а центральный банк работал в тесной связке с министерством финансов. В других высокоразвитых странах (в первую очередь США и Германии) финансовая и денежно-кредитная системы разделены. Такое взаимодействие центральных органов в стране позволило подключить Банк Японии к управлению экономическим развитием.

Управление процессом экономического развития, вообще говоря, не является задачей центрального банка. Он предназначен для решения других задач. Однако в некоторых развивающихся странах его привлекают к финансированию перспективных отраслей национального хозяйства.

Быстрый рост предполагает и высокие темпы увеличения денег в обращении, поскольку они нужны, во-первых, чтобы перемещать расширяющийся объем производимых товаров и услуг; во-вторых, для обеспечения объема вновь вовлекаемых в рыночный оборот реальных финансовых активов.

Чем может быть поддержан рост объема денежной массы? Он может обеспечиваться интенсивным ростом золотовалютных резервов. Но для этого страна должна постоянно иметь положительное сальдо торгового баланса и, следовательно, выпускать конкурентоспособные по международным меркам товары, что для развивающихся стран является очень сложной задачей. Центральный банк не может выпускать деньги и под государственный долг, поскольку кредитование правительства центральным банком – прямой путь к инфляции, в этом случае в оборот выпускаются деньги без соответствующего роста товарной массы. Так что единственным приемлемым путем остаются кредиты частному сектору, что и было с успехом использовано в Японии.

Если не принимать во внимание приток иностранного капитала, то денежная эмиссия при слабых финансовых накоплениях частного сектора может быть поддержана только кредитами центрального банка (предполагается, что в стране уже складывается двухуровневая банковская система). Центральный банк вливает деньги в банковскую сеть, где они мультиплицируются. В этом случае объем национальных инвестиций может превышать объем сбережений (I > S). Конечно, равенство между национальными сбережениями и инвестициями нарушается во многих развивающихся странах, но, как правило, это нарушение идет за счет привлечения иностранных капиталов, т.е. сбережений населения других стран. Япония же за рубежом закупала в основном лицензии и патенты (т.е. товары), а на их основе сама организовывала производство товаров. Поэтому разница между сбережениями и инвестициями покрывалась еще и банковскими кредитами, которые, таким образом, порождали деньги для роста. Причем данная разница была весьма значительна. Так, до начала 70-х годов она составляла 6–7% ВНП.

Зависимость частного сектора, в том числе и коммерческих банков, от кредитов центрального банка создает уникальную возможность целенаправленного регулирования национального развития. Ведь центральный банк выступает от имени всей экономики и поэтому может успешно проводить кредитно-денежную политику, направленную на национальные интересы, а не только на интересы какого-то определенного и достаточно узкого круга отраслей и финансовых групп. Если при этом проводится еще и разумная государственная политика, если действует квалифицированный и хорошо подготовленный государственный аппарат и денежная политика поддерживается соответствующей фискальной, налоговой, таможенной политикой, то экономика начинает стремительно развиваться.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒