Российская культура, её ментальность и материально-духовная специфичность

Приведем некоторые типичные примеры из исследования В. О. Ключевского. " Лес служил самым надежным убежищем от внешних врагов, заменяя русскому человеку горы и замки: " Лес придал особый характер северно-русскому пустынножительству, сделав из него своеобразную форму лесной колонизации. Несмотря на все такие услуги, лес всегда был тяжел для русского человека....Этим можно объяснить недружелюбное или небрежное отношение русского человека к лесу он никогда не любил своего леса. И древнерусский человек населяв лес всевозможными страхами....Не менее важна для русской ментальности и степь....Степь широкая, раздольная, как величает ее песня, своим простором, которому конца-краю нет, воспитывала в древнерусском южанине чувство шири и дали... Но степь заключала в себ и важные исторические неудобства: вместе с дарами, она несла мирному соседу едва ли не больше бедствий. Она была вечной угрозой для Древней Руси и нередко становилась бичом для нее".

Любовь русского человека к реке позволяла преодолеть подобную " двусмысленность", воспитывала дух предприимчивости в привычку к совместному, артельному действию, кормила и поила, сближала разбросанные части населения, приучала чувствовать себя членом общества, общаться с чужими людьми, наблюдать их нравы и интересы, меняться товаром и опытом. Зато, по мнению Ключевского, противоположное действие оказывала на русского человека его бескрайняя равнина, отличающаяся пустынностью и однообразием.

Вид людских жилищ оставался неизменным на протяжении многих веков. Ключевский отмечает, что русские крестьянские поселения " своей примитивностью, отсутствием простейших житейских удобств производят, особенно на путешественника с Запада, впечатление временных, случайных стоянок кочевников, не нынче-завтра собирающихся бросить свои едва насиженные места".

Этой русской неукорененности способствовала и сама русская природа и хронические пожары, и постоянное ожидание разорительных набегов. " Бесконечно трудная задача стояла перед русским человеком — писал Н. А. Бердяев, — задача оформления и организации...своей необъятной земли".

Любая попытка представить русскую культуру в виде целостного, исторически непрерывно развивающегося явления, обладающего своей логикой и выраженным национальным своеобразием, наталкивается на большие внутренние сложности и противоречия. Каждый раз оказывается, что на любом этапе своего становления и исторического развития русская культура как бы двоится, являя одновременно два отличных друг от друга лица. Европейское и азиатское, оседлое и кочевое, христианское и языческое, светское и духовное, официальное и оппозиционное, коллективное и индивидуальное — эти и подобные " пары" противоположностей свойственны русской культуре с древнейших времен и сохраняются фактически до настоящего времени. Двоеверие, двоемыслие, двоевластие, раскол — это лишь немногие из значимых для понимания историк русской культуры понятий, выявляемых уже на стадии древнерусской культуры. Подобная стабильная противоречивость русской культуры, порождающая, с одной стороны, повышенный динамизм ее саморазвития, с другой, — периодически обостряющуюся конфликтность. внутренне присущую самой культуре; составляет ее органическое своеобразие, типологическую особенность и называется исследователями бинарностыо (с лат. двойственность).

Бинарность в строении русской культуры — несомненный результат " пограничного" геополитического положения Руси-России между Востоком и Западом и приобретенного в течение многих веков столкновения и взаимопроникновения черт той и другой " суперцивилизаций". В историко-культурной работе " Русская идея" Н. А. Бердяев, объясняя антиномичность России и ее культуры, противоречивость и сложность русской души, констатировал, что " в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории — Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное".

Другой выдающийся русский мыслитель рубежа XIX и XX вв., основоположник русского марксизма Г. В. Плеханов по-иному раскрывал столкновение Востока и Запада в русской культуре. С его точки зрения, в России идут " два процесса, параллельных один другому, но направленных в обратные стороны": с одной стороны, европеизация узкого высшего культурного слоя общества, с другой — углубление " азиатского способа производства" и усиление " восточной деспотии", в результате чего основная масса российского населения по своему положению и уровню культуры продолжает изменяться " в сторону прямо противоположную, — в сторону Востока". Отсюда, продолжает Плеханов, берет происхождение глубокий и закономерный " разрыв между народом и более или менее просвещенным обществом". Таким образом, русский Востоко-Запад не только " соединяет два мира", как это оценивал Н. Бердяев, но и разъединяет их, разрывает, противопоставляет.

Многие современные культурологи считают, что русская Евразия — это единство и борьба цивилизационных процессов, берущих начале как на Западе, так и на Востоке, это фокус притяжения и отталкивания западных и восточных влияний в едином смысловом пространстве, это уникальный цивилизационный " водоворот" во вселенском масштабе. Вместе с тем изначальная " пограничность" русской культуры, а затем и российской цивилизации порождала не только универсализм целей и притязаний русской культуры, но и делало ее путь, как и судьбу России, весьма драматическими, чреватыми взлетами и падениями, катастрофическими событиями, великими потрясениями.

Однако сегодня очевидно, что и эти пять не исчерпывают российской истории: наряду с советской Россией была и русская эмиграция (русское зарубежье); начиная с 1991 г., мы ведем отсчет посттоталитарной истории России; да и эпоха " серебряного века" (рубежа XIX — начала XX вв.) — в том числе и по представлениям самого Бердяева, составляла особый тип культуры, отличный от культуры императорской России. Если же добавить к перечисленным Россиям еще Русь дохристианскую, языческую, существовавшую, пусть и весьма аморфно, до Киевской Руси, то мы насчитаем уже девять разных культурно-исторических парадигм в истории отечественной культуры, что чрезвычайно много для одной культуры, даже прожившей более 11 веков (истоки языческой Руси теряются в доисторической глубине и не могут быть датированы с какой-либо определенностью).

Культурно-исторические парадигмы в русской истории наслаивались друг на друга: один этап еще не завершился, в то время как другой уже начался. Будущее стремилось осуществиться тогда, когда для этого еще не сложились условия, и, напротив, прошлое не торопилось уходить с исторической сцены, цепляясь за традиции, нормы и ценности. Подобное историческое наслоение этапов, конечно, встречается и в других мировых культурах— восточных и западных, но в русской культуре оно становится постоянной, типологической чертой: язычество сосуществует с христианством, традиции Киевской Руси переплетаются с монгольскими новациями в московском царстве, в петровской России резкая модернизация сочетается с глубоким традиционализмом допетровской Руси и т. д. Русская Культура на протяжении столетий находилась та историческом " перекрёстке", с одной стороны, модернизационных путей цивилизационного развития, свойственных западноевропейской культуре, с другой, — " путей органической традиционности, характерных для стран Востока. Русская культура всегда стремилась к модернизации, но модернизация в России шла медленно, тяжело, постоянно тяготилась однозначностью и " заданностью" традиций, то и дело " восставая" против них и нарушая. Отсюда и многочисленные еретические массовые движения, и удалая жажда " воли" (разбойники, казачество), и поиск альтернативных форм власти (самозванчество) и т. п.

Менталитет русской культуры исторически закономерно складывался как сложный, дисгармоничный, неустойчивый баланс сил интеграции и дифференциации противоречивых тенденций национально-исторического бытия русского народа, как то социокультурное равновесие (нередко на грани национальной катастрофы или в связи с приближающейся ее опасностью), которое заявляло о себе в наиболее решающие, кризисные моменты истории России и способствовало выживанию русской культуры в предельно трудных для нее, а подчас, казалось бы, просто невозможных общественно-исторических условиях и обыденных обстоятельствах как высокая адаптивность русской культуры к любым, в том числе прямо " антикультурным" ' факторам ее более чем тысячелетней истории.

Ментальная основа русской культуры представляет собой, по точному наблюдению Г. Федотова, " в разрезе" как бы эллипс с двумя разнозаряженными '" ядрами, между которыми развертывается постоянная борьба-сотрудничество, процесс, сочетающий в себе сильное притяжение и столь же сильное отталкивание смысловых полюсов. В каждом отдельном случае подобная " парность" взаимоисключающих свойств национально-русского менталитета - порождает, во-первых, перманентную- нестабильность русской истории, как бы запрограммированную; в русской культуре вариативность, потенциальную " разветвленность" социального и культурно-исторического процесса (по принципу " бабушка надвое сказала" ); во-вторых, устойчивое стремление русской культуры вырваться из плена дуальных противоречий, преодолеть внутренне-конфликтную бинарную структуру " скачком", " рывком", " взрывом" — засчет резкого, решительного, революционного перехода в новое, как бы даже вовсе не подготовленное качество Отсюда — обычный для русской социальной и культурной истории " катастрофизм" темпа и ритма национального развития, дискретность (прерывность) исторического процесса — вплоть до иррациональных мотивов принципиальной " умонепостигаемости" России, особенно характерно вылившихся в афористическую формулировку ф. Тютчева:

Умом Россию не понять.

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать—

В Россию можно только верить.

Характерной особенностью русской культуры с её " двоецентрием" является то обстоятельство, что ее основу суть, глубинный смысл составляют не отдельно два противоположно заряженных " ядра", сопряженных между собой в одно неразрывное целое, а самое их сопряжение, непрерывно меняющееся, как бы " мерцающее" отношение двух " центров", " полюсов", являющих собой абсолютные смысловые противоположности.

Кажется, будто в тот самый момент, когда в русской культуре нечто утверждается, она уже отрицается, низвергается, русская культура стремится выйти за пределы ею же самою полагаемых определений и пересмотреть их; она сочетает центростремительность; т.е. тенденцию к обретению своей самондеатичности, с центробежностыо. т. е. с тенденцией преодоления своей однозначной самотождественности.

⇐ Предыдущая1234

Поделиться: