Расследование как познавательный и удостоверительный процесс

Раскрытие и расследование преступлений, как известно, осуществляются путем отыскания, собирания, закрепления, проверки, оценки доказательств и обоснования ими выводов и решений по делу. Эта деятельность в уголовно-процессуальной теории охватывается понятием судебного доказывания.

Судебное доказывание вообще и расследование в частности обычно определяют как разновидность процесса познания. Это обосновывается тем, что познание в уголовном судопроизводстве как любая область познавательной деятельности подчинено общим гносеологическим закономерностям. Поэтому в юридической литературе познание в уголовном процессе и судебное доказывание обычно характеризуются как взаимозаменяющие понятия и употребляются в качестве синонимов. Однако, хотя следственная деятельность и носит исследовательский, познавательный характер, рассматривать понятия доказывания и познания как идентичные, ставить между ними знак равенства не следует. Они не полностью совпадают.

Познание - это получение истинного представления о чем-либо, приобретение знаний. Каждый шаг практической деятельности связан с определенными знаниями о событиях, процессах и явлениях объективного мира. Знания с тужат исходным пунктом, средством и

целью всякой деятельности. В уголовном судопроизводстве познавательные элементы органически вплетены в процессуальную деятельность следователя и поэтому создается впечатление, что познание здесь совпадает с доказыванием.

Чтобы увидеть несовпадение между указанными понятиями и процессами, нужно обратиться к характеру достигаемых при этом знаний. В сущности рассматриваемый вопрос является производным от вопроса о том, что такое истинность и достоверность; различаются ли, и в чем именно истинное и достоверное знание. До последнего времени юристы не видели различия между ними. Лишь в философской литературе встречаются указания на нетождественность этих понятий1. Между тем при кажущейся однозначности истинное и достоверное, совпадая в главном, имеют и немаловажное отличие.

Как истинное, так и достоверное знание в равной степени правильно, адекватно отражают действительность. Но при этом достоверность, в отличие от истинности, характеризует не только отношение нашего знания к отражаемому объекту, их соответствие друг другу, но, кроме того, еще и обоснованность нашего знания, сознание этой обоснованности. Догадка, предположение, гипотеза тоже могут соответствовать истине, но лишь будучи обоснованны они превратятся в достоверное знание. Можно познавать и быть обладателем истинного знания «для себя», не заботясь о передаче этого знания другим, не стремясь обосновать, подтвердить, удостоверить, то есть сделать его достоверным для всех.

Однако общественная практика всегда требует подтверждения истинности знания. В процессуальной же деятельности наличие оснований, аргументов, доводов, подтверждающих и позволяющих

1 «Мы вправе отождествить понятия достоверность и истинность, - писал М.С. Строгович, - Достоверный - это то же самое, что истинный, достоверность - это истинность». (М.С. Строгович. Материальная истина и судебные доказательства. Изд. Академии наук СССР, 1955, стр. 99-100). О несовпадении понятий истинного и достоверного см. «Философская энциклопедия», т. 2, стр. 56; А.Н. Шейко. Правила логического доказательства. Киев, 1956.

2 Уместно заметить, что этимологически «достоверный» сложилось из слова «достойный веры». (Краткий этимологический словарь. М„ 1960, стр. 86). В русском языке достоверный толкуется как удостоверенный, доказанный, «удостовериться - убедиться в достоверности чего-либо на основании каких-либо данных», «удостоверить - доказать что-либо кому-либо». (Словарь русского языка. Изд. «Наука». 1961, т. IV, с~р. 642).

проверить правильность наших знаний и выводов является решающим требованием. Проверяемость (верифицируемость) - обязательная черта знаний, используемых в уголовном судопроизводстве.

Для решения задач уголовного судопроизводства необходимы ife только истинные, но и достоверные знания о предмете расследования и судебного разбирательства. Удостоверение, подтверждение, обоснование правильности каких-либо мыслей или решений при помощи доводов, аргументов, фактов и есть доказывание в широком смысле слова. Доказывание придает знаниям характер достоверности.

Индивидуальное познание может удовлетвориться доказыванием «для себя», но, чтобы стать общим достоянием, полученные знания должны быть надлежащим образом обоснованы и документированы. В судебном доказывании познание сопровождается специальной деятельностью, удостоверяющей правильность полученных знаний и принятых решений.

Говоря о доказывании, всегда имеют в виду адресат, к которому обращен этот процесс и которому надлежит доказать то или иное положение. В уголовном судопроизводстве адресатами доказывания являются не только сам субъект познания и соответствующие процессуальные инстанции, но и общество в целом.

Итак, судебное доказывание имеет познавательную и удосто-верительную стороны. Последняя не охватывается познанием в собственном смысле слова.

Доказывание как познавательный и удостоверительный процесс в уголовном судопроизводстве, в отличие от других областей человеческой практики, детальнейшим образом регламентировано юридическими актами. Уголовно-процессуапьный порядок доказывания (использование лишь предусмотренных законом источников знания, обязательная процедура получения и запечатления знаний, необходимость известного минимума знаний для принятия тех или иных решений и их строго определенная форма), отражая гнесеологиче-ские и психологические закономерности и достижения общественной практики, является наиболее целесообразным для решения задач уголовного судопроизводства. Этот процессуальный порядок в наибольшей степени обеспечивает достижение истинного и достоверного знания, правильность принимаемых решений, их общественное признание и должный воспитательный эффект.

Однако судебное доказывание не исчерпывает всех путей познания в уголовном судопроизводстве. Следователь получает относящиеся к делу знания также и непроцессуальным путем, из непроцессуальных источников, запечатленные в непроцессуальной форме.

Речь идет об информации, добываемой в результате оперативно-розыскной деятельности органов дознания, сообщений прессы и представителей общественности, поисковых мероприятий, проводимых в порядке подготовки процессуальных действий. Это познавательная деятельность играет очень важную, хотя и вспомогательную, обеспечивающую роль.

Непроцессуальная информация позволяет правильно выбрать направление расследования, указывает источники и средства получения нужных знаний об обстоятельствах исследуемого события процессуальным путем, который содержит надежные гарантии достижения истины.

Непроцессуальные формы познания не содержат столь надежных гарантий достоверности и поэтому сведения, полученные из непроцессуальных источников, всегда рассматриваются как предварительные. Они не входят в доказательственный материал и не могут служить основанием для юридически значимых решений по делу.

Как известно, основой познания и критерием его истинности является практика. Познание осуществляется чувственным, эмпирическим (непосредственным) и рациональным, логическим (опосредствованным) путем. При всей важности первой ступени познания эмпирическое знание ограниченно потому, что, во-первых, ограниченны естественные возможности органов чувств и, во-вторых, они способны отразить лишь внешние качества и стороны событий, простейшие отношения между вещами и явлениями. Именно мысль придает особую остроту органам чувств человека.

Неверно представлять процесс познания в виде раздельных, разновременных и сменяющихся друг друга стадий: чувственной и рациональной, относить какие-то познавательные действия в уголовном судопроизводстве только к живому созерцанию, а какие-то к абстрактному мышлению.

Подобные высказывания встречаются в некоторых работах. Так, авторы книги «Обоснованность приговора» пишут: «Непо

средственное познание в уголовном процессе возможно в тех случаях, когда следователь производит такие следственные действия, как осмотр, обыск, следственный эксперимент и другие, направленные на обнаружение тех или иных предметов, явлений, могущих быть доказательствами по делу»1. Приведенное высказывание позволяет думать, будто в указанных случаях следователь не мыслит, а лишь накапливает наблюдения, и будто в иных случаях возможны «сугубо рациональные» формы познания, лишенные чувственной информации.

Столь же неточным является утверждение А.А. Старченко о том, что в судебном познании непосредственное наблюдение отдельных фактических обстоятельств и логические выводы и оценки не должны совмещаться в одном лице2. Тогда как речь может идти лишь о недопустимости совмещения в одном лице различных процессуальных функций, а не различных познавательных форм свойственных любому процессу познания3.

Всякое познание является единством непосредственного и опосредствованного. В философской литературе отмечается, что чистое чувственное познание как самостоятельный этап имеет место только в истории человечества и в какой-то степени в становлении мышления ребенка. У современного взрослого человека мышление и чувство перестали быть последовательно сменяющими друг друга этапами, они являются неразрывно связанными моментами процесса познания.

Это, конечно, не означает невозможности аналитического расчленения этих двух сторон в процессе познания. Необходимость такого расчленения обусловлена тем, что преобладание чувственных или рациональных элементов служит основой для классификации источников наших знаний, различия в методах их проверки и оценки.

Различие чувственного и рационального отражается не только в познавательной, но и в удостоверительной стороне судебного доказывания. Соответственно этим двум формам познания из

1 В.Я. Дорохов, B.C. Николаев. Обоснованность приговора. Госюриздат, 1959, стр. 39.

2 А.А. Старченко. Логика в судебном исследовании. Госюриздат, 1958, сгр. 13.

3 Б. Кедров. Единство диалектики, логики и теории познания. Госюриздат. 1963. стр. 174-175, 177-178. 182.

вестно эмпирическое и рациональное доказывание1.

Первый вид доказывания имеет место в том случае, когда для удостоверения определенного положения нам достаточно непосредственно воспринять тот или иной предмет и предъявить его другим лицам, тем самым подтвердив справедливость доказываемой мысли. Так можно доказывать наличие или отсутствие дефектов в одежде, осмотрев и предъявив эту одежду.

Рациональное, логическое доказывание имеет место тогда, когда объект мысли недоступен восприятию, когда получение знаний и их удостоверение происходит при посредстве других предметов и сведений о них. Так, тот же факт - наличие дефектов в одежде - может быть установлен и удостоверен документом мастерской о приеме одежды в ремонт, показаниями мастера и тому подобным.

Но далеко не всегда эмпирическое и логическое доказывание взаимозаменяемы. Область применения первого значительно уже, чем второго. Обычно это объясняют тем, что событие преступления, как таковое, к моменту расследования и судебного разбирательства находится в прошлом и лишь в силу этого недоступно непосредственному восприятию2. Даже если бы следователь (или суд), подобно очевидцу, имел возможность непосредственно наблюдать какое-либо событие, то и в этом случае его органам чувств были бы доступны лишь внешние стороны преступного деяния.

Преступление как предмет исследования - сложное и многостороннее явление, и ни один очевидец не может созерцать всех элементов: приготовительных действий, сговора участников, субъективной стороны, причинной связи между действием и результатом, причин и условий, способствовавших совершению преступления, и т.д. Все это в совокупности устанавливается (доказывается) при посредстве других фактов.

Чтобы охарактеризовать процесс расследования, необходимо ука

1 В.Ф. Асмус. Ученые логики о доказательстве и опровержении. Госюриздат. 1954, стр. 49-52; А.А. Эйсман. О понятии вещественного доказательства. «Вопросы предупреждения преступности». 1965, № 1; А.Р. Ратинов. Вопросы познания в судебном доказывании. «Советское государство и право», 1964. № 8.

2 М.М. Гродзинский. Улики в советском уголовном процессе. Ученые труды ВИЮН, 1946, вып. VII, стр. 3; М.С. Строгович. Материальная истина и судебные доказательства. Изд. Академии наук СССР, 1955.

зать на отличие понятий доказательства и доказывания в уголовном процессе от соответствующих понятий, употребляемых в логике.

Классической логике вообще не известен термин «доказывание». В ней обычно пользуются понятием «доказательство», которым обозначают установление истинности какого-либо суждения путем его выведения из других суждений, считающихся истинными. Иначе говоря, логическим доказательством называют процесс обоснования какого-либо положения, само рассуждение, то есть мыслительный процесс.

А то, чем обосновывается определенная мысль (тезис), именуется не доказательством, как в обычном словоупотреблении, а аргументом1.

Поскольку в логике получение какого-либо знания путем вывода из других суждений является системой умственных операций, некоторые юристы сочли и судебное доказывание только мыслительным процессом. Наиболее категорично этот взгляд высказал А.Я. Вышинский: «Не подлежит никакому оспариванию тождество процесса доказывания обычному процессу мышления»2. Такая характеристика является крайне односторонней. Она игнорирует тот очевидный факт, что доказывание не исчерпывается работой мозга, оно включает еще и систему реальных действий следователя и иных участников процесса.

Логика оперирует лишь готовыми знаниями, понятиями, отвлекаясь от источников этих знаний, их отыскания, запечатления, удостоверения, документирования и практической проверки, то есть всего того, что составляет содержание процесса доказывания. Судебное доказывание, как и все расследование в целом, -это не теоретически-познавательная, а прежде всего практическая деятельность, регламентированная уголовным процессом. Мыслительная работа является стороной этого процесса, органическим вплетением в него. Она объективируется, отражается в следственных действиях и вынесенных решениях по делу.

Другую крайность представляет взгляд, согласно которому умственные процессы не входят в судебное доказывание. Его сторонни

1 Теория доказательств в советском уголовном процессе. Часть общая. Изд. «Юридическая литература», 1966.

2 А.Я. Вышинский. Теория судебных доказательств в советском праве. Госюриздат, 1950, стр. 225.

II

ки исходят из того, что судебное доказывание регулируется правовыми нормами, а мышление - объективными закономерностями, которые не могут быть предметом правового регулирования.

Нельзя отождествлять объективные законы развития общества и мышления с юридическими законами, но нельзя также не учитывать, что сила и жизненность правовых норм определяются тем, насколько они отвечают объективным закономерностям.

Доказательственное право не устанавливает, не отменяет, не изменяет законов мышления, а, опираясь на объективно существующие закономерности, учитывая их в процессуальных нормах, предписывает такой порядок исследования, который заставляет действовать и мыслить в точном соответствии с этими закономерностями.

Достаточно обратиться к тексту норм, определяющих содержание обвинительного заключения или приговора, вопросы, подлежащие разрешению при направлении дела в суд или при вынесении приговора и последовательность их разрешения (см. ст.ст. 201, 212, 303, 306, 314 УПК), чтобы увидеть неразрывную связь реальных и мыслительных действий в процессе доказывания.

Закон, естественно, не стремится исчерпывающе регламентировать мыслительный процесс, как это пытались делать в системе формальных доказательств. Процессуальные нормы воплощают законы логики и психологические закономерности в трансформированном виде применительно к специфике следственной (судебной) деятельности.

Чтобы избежать явных противоречий, те, кто утверждает, что умственные процессы не входят в судебное доказывание, вынуждены исключить из него оценку доказательств. Оценка доказательств по их признанию, несомненно, мыслительный процесс. Однако утверждение о том, что это самостоятельная процессуальная категория, находящаяся вне границ понятия процессуального доказывания1, несостоятельно.

Во-первых, оценка доказательств, как известно, является одним из наиболее детально разработанных вопросов доказательственного права. Признав оценку самостоятельной процессуальной

1 С.В. Курылев. Доказывание и его место в процессе судебного познания, «Труды Иркутского государственного университета», 1955, т. 13, стр. 61.

категорией, то есть признав тем самым, что доказательственное право регулирует мыслительный процесс, сторонники рассматри-ваемЪй точки зрения вступают в противоречие со своим исходным тезисом.

Во-вторых, выделение оценки доказательств из судебного доказывания несостоятельно еще и потому, что она не представляет собой чистого умозрения. Это - суждения и выводы, которые отражаются в соответствующих действиях и процессуальных актах: постановлении, определении или приговоре.

Что же остается от судебного доказывания «за вычетом» оценки доказательств? Собирание и представление доказательств, заявляют некоторые авторы. Но тогда выходит, что в собирании и представлении доказательств не воплощается мыслительная, познавательная деятельность. В какой же форме, как не в процессе доказывания, главным образом и осуществляется познание, достигается истина, о которой говорит закон?

Доказательственному праву далеко не безразлично, как будет мыслить следователь или судья (от этого зависят их поведение, успех их деятельности), и поэтому оно насыщено положениями, которые оптимально предопределяют не только внешнюю сторону деятельности - поступки, но и внутреннюю - сам ход познания истины по уголовному делу.

Всеобщность гносеологических закономерностей давно уже поставила перед юристами вопрос о соотношении судебного и научного познания.

В прошлом многие ученые, отвечая на этот вопрос, всячески подчеркивали отличие и даже противопоставляли судебное и научное исследования, проводили идею о том, что истина, устанавливаемая в уголовном процессе, по сравнению с научной является истиной другого, видимо, низшего сорта. Легко увидеть связь сказанного с известным утверждением о том, что в судопроизводстве довольствуются максимальной вероятностью, а не достоверным знанием.

Между тем истина, то есть правильное отражение действительности, одинакова во всех областях науки и практики, как одинаковы основные процессы познания. Как ученые, так и практические работники должны применять научные методы, использовать научные познания. Отличие познания в научной и практи

ческой деятельности весьма относительно. Эту относительность можно наглядно показать на примере деятельности учреждений судебной экспертизы.

Обслуживая уголовный процесс, производя по поручению следователя сложные эксперименты, разрабатывая даже специальную научную методику, для того, чтобы ответить на поставленный вопрос, эксперт является практиком, и его деятельность не носит характера научно-исследовательской. Однако предпринимая теоретическую разработку, не связанную с разрешением конкретной практической задачи, а имеющую целью усовершенствовать какую-либо методику исследования вещественных доказательств для последующего обслуживания следственных и судебных органов, эксперт становится научным работником. Деятельность его приобретает черты научного исследования. Таким образом, имеющиеся различия в том и другом случае не касаются сущности процессов познания.

Нельзя усмотреть отличия судебного и научного исследования и в объекте познания при всей специфичности тех явлений, которые служат предметом расследования. Известно, например, что вопрос о принадлежности А.С. Грибоедова к тайному обществу декабристов в свое время был предметом исследования в следственном производстве жандармского управления, а в наши дни явился темой капитального научного труда историка1.

Своеобразие расследования в отличие от других областей науки и практики определяется его целями, задачами, которые решаются в уголовном судопроизводстве. Им соответствуют и особые условия, в которых протекают познавательная деятельность, строго определенный процессуальный порядок2.

И научное, и практическое мышление связано с практикой, но

1 М.Н. Нечкина. «А.С. Грибоедов и декабристы». Изд. АН СССР, 1951.

2 Поэтому трудно согласиться с мнением Р.С. Белкина о том, что отличие судебного исследования от научного состоит в предмете исследования, что последнее всегда направлено на познание общих закономерностей, а не единичных событий, как это имеет место на следствии и в суде. (Р.С. Белкин. Сущность экспериментального метода исследования. Изд. ВШ МВД СССР, 1961, стр. 12-13). В упомянутой работе Р.С. Белкин относит к специфическим условиям судебного исследования также ограниченность сроков и необходимость принятия решения во всех случаях (стр. 13). Представляется, однако, что эти черты могут быть присущи и другим областям деятельности, например военному делу.

во втором случае связь эта-имеет более непосредственный характер. Работа практического ума непосредственно вплетена в практическую деятельность и подвергается непрерывному испытанию практикой, тогда как работа теоретического ума, основанная на практике, подвергается практической проверке главным образом в своих конечных результатах.

Вопрос, которым интересуется судебная психология, - о содержании деятельности следователя - принимает в правовой теории форму вопроса о его процессуальной функции. Некоторые авторы считают, что лицо, производящее расследование, выполняет обязанности преследования, обвинения. По мнению других, в его деятельности сочетаются функции обвинения и защиты. Третьи полагают, что в его руках сосредоточены все основные процессуальные функции: обвинения, защиты и разрешения дела по существу. Высказывалась мысль и о том, что деятельность следователя состоит из двух этапов: на первом -до появления в деле обвиняемого - следователь раскрывает преступление; на втором - после предъявления обвинения -изобличает это лицо, одновременно его и защищая1.

Представляется, однако, что в этих высказываниях отражаются попытки механически расчленить единую по своему характеру деятельность следователя и придать особое значение какой-либо одной стороне его многогранной работы.

Как отмечал еще К. Маркс, противоречит всем законам психологии попытка соединить в одном лице обвинителя, защитника, судью2.

Отечественный уголовный процесс последовательно проводит принцип разделения функций, в котором заложен глубокий психологический смысл. Он обеспечивает непредвзятость решений, взаимный контроль, устранение допущенных ошибок. Наиболее ярко это выражается в правилах об отводе участников уголовного судопроизводства.

Утверждение о наличии в деятельности следователя разнородных функций неизбежно заводит в тупик, заставляя признать не

М.А. Чельцов. Система основных принципов советского уголовного процесса. «Ученые записки ВИЮН», М., 1946, вып. VI, стр. 130; М.С. Строгович. Курс советского уголовного процесса. Госюриздат. 1958. стр. 127. 2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, стр. 26.

возможным удовлетворительное исполнение следователем всех предъявляемых к нему требований.

Действия, направленные на выявление виновного и применение мер процессуального принуждения, нельзя трактовать как специфическую деятельность обвинителя, ибо этим функции следователя не исчерпываются. Он обязан прежде всего выяснить, было ли в действительности совершено преступление, собрать как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого доказательства. Но это не означает, что в его руках сочетаются разнородные функции обвинения и защиты, осуществляемые одновременно или поочередно. Лицо, производящее расследование, направляет свою деятельность не на обвинение или защиту, а на выяснение истины, принимая то или иное решение в зависимости от результатов полного, объективного, всестороннего исследования обстоятельств дела.

В ходе собирания и проверки доказательств следователь ищет конечный вывод, а не отстаивает заранее сформулированный тезис. Больше того, в момент выполнения того или иного действия он часто сам не знает, какое значение в конечном счете будет иметь тот или иной факт, то или иное доказательство, ибо оценка его в момент получения носит сугубо ориентировочный характер.

Предъявление обвинения также не связывает следователя определенной позицией, не превращает его в обвинителя, а означает констатацию им того положения, что ранее возникшие версии проверены и отпали, собранные и неопровергнутые доказательства указывают на совершение преступления данным лицом, и оно привлекается к активному участию в деле, чтобы обеспечить объективное исследование всех обстоятельств, испытать «на разрыв» доказательственный материал, выдвинуть новые версии и тому подобное.

В случае необходимости применяются меры процессуального принуждения. Однако и они в конечном счете направлены на выяснение истины по делу, а не на отстаивание уже имеющегося исходного тезиса.

Ни деятельность следователя в целом, ни одно из следственных действий, образующих эту деятельность, ни одна операция или тактический прием, применяемые для выполнения следственных действий, не имеют заранее намеченной цели обвинения или защиты.

Сказанное дает основание для вывода о том, что следователь выполняет в уголовном процессе функцию расследования, то

есть полного, всестороннего, объективного исследования всей совокупности обстоятельств, имеющих значение для дела, и решения на этой основе вопроса о прекращении дела или о направлении его в суд1.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: