Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Глава 1. Суд над поджигателями



Глава 2. Русский граф и французский маршал

Глава 3. Расстрел

Глава 4. Лиловая собачонка

Глава 5. Освобождение

Глава 6. Встреча в Москве

Эпилог. Счастливая семья графа

Так или примерно так выглядело бы оглавление романа о Пьере Безухове, если бы его написал другой писатель, не Толстой. Одни только приключения Пьера в занятой французами Москве могли бы составить увлекательнейший роман вроде «Графа Монте-Кристо».

Подумать только, этот богач, одевший и вооруживший на свои средства полк в тысячу солдат (вспомните, сколько усилий нужно было приложить д'Артаньяну, чтобы купить себе лошадь и мундир мушкетера), этот миллионер прячется в чужом доме, в соседней комнате с сумасшедшим, просит чужого слугу достать ему кучерской кафтан и пистолет!

От кого он прячется? Тут сплетение обстоятельств, достойное романов Дюма. Всесильный главнокомандующий Москвы Растопчин недоволен его связями с подозрительными лицами и требует, чтобы он немедленно покинул город. Но он не хочет уезжать из Москвы, потому что решил убить Наполеонаи тем спасти свое отечество и всю Европу. Кроме того, его жена-красавица требует развода, и наш герой избегает объяснений с ее посланным...

Пистолет, который ему достали, попадает в руки сумасшедшего — тот стреляет в вошедшего в дом французского офицера. Наш граф отводит руку безумца и спасает француза... Какая трогательная сцена дружбы двух вчерашних врагов! В порыве откровенности благородный граф открывает новому другу великую тайну своей жизни: он много лет любит одну женщину, любил ее еще девочкой, и эта любовь останется с ним навеки.

Наутро после разговора со спасенным французом граф отправляется исполнить свое намерение и убить Наполеона. Правда, пистолет ему не удается спрятать, приходится взять тупой кинжал, но это его не смущает. По дороге он встречает рыдающую женщину. «Девочку!.. Дочь!..» — кричит женщина. — «Дитятко мое милое, сгорело! сгорело! »

Благородный граф, конечно, бросается на помощь и находит ребенка в саду горящего дома. Вернувшись с девочкой, он уже не находит ее родителей, но зато встречает молодую армянку, показавшуюся ему «совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными бровями и длинным, необыкновенно нежно-румяным и красивым лицом без всякого выражения».

Французский солдат пытается сорвать с красавицы ожерелье. Но наш граф «бросился на... француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног...» Чем не граф Монте-Кристо со спасенной им гречанкой Гайде?

До сих пор судьба благоприятствовала графу, но теперь она стала к нему сурова: «Из-за угла показался конный разъезд французских уланов» — и граф был взят под конвой. В нем заподозрили лицо значительное, и, кроме того, все видели его гигантскую физическую силу, поэтому к нему приставили еще четырех улан сверх нормы.

На долю графа выпало еще много испытаний. Его судили как поджигателя. Он предстал перед самым жестоким из французских маршалов — Даву; на его глазах расстреляли пятерых арестованных, а он стоял шестым...

Но, конечно, все кончается хорошо: граф освобожден из плена русскими партизанами; жена его умерла, и он может теперь жениться на любимой; в эпилоге мы видим крохотного сына на громадной ладони графа; все приключения кончились; впереди — покой и радость...

Почему же Толстой не написал приключенческого романа, а написал «Войну и мир»? Неужели он не мог писать иначе — но умел же он придумать все эти хитросплетения судьбы Пьера Безухова, ведь все они взяты из его романа!

Он действительно н е м о г писать иначе. Чтение, увлекательное только по событиям, сменяющим одно другое: спор из-за наследства — завещание — богатство — свадьба — дуэль — плен — расстрел — спасение — опять свадьба — такое чтение приятно и интересно всем, но необходимо оно только неразвитому уму. Лучшиеобразы приключенческой литературы, скажем, «Три мушкетера» — непременно несут в себе не только смену событий, но и то, что трогает наши чувства, нравственные идеалы. Мы любим д'Артаньяна не потому только, что он победил во многих дуэлях, перехитрил Ришелье и привез королеве ее подвески.

Мы любим д'Артаньяна прежде всего потому, что он был честным человеком и верным другом, умел любить, защищал достоинство женщины, был благороден, смел и добр. Без всех этих качеств д'Артаньян не был бы нам так дорог.

Но еще дороже — видеть, как человек становится честен, смел и добр, следить за тем, как он сам создает себя, воспитывает себя. Неразвитому уму это может показаться скучным — нужна немалая душевная работа, чтобы научиться видеть увлекательное в том, как формируется человек.

Лев Толстой писал не для тех, у кого неразвитый ум. Он умел придумывать острые, захватывающие сюжеты — мы видим, что умел. Но книги, в которых главное — внешняя увлекательность, были для него литературой второго сорта.

Он писал свои книги не для того, чтобы просто развлечь нас. Ему хотелось, чтобы мы учились думать и чувствовать, чтобы мы узнавали в его героях себя и сверяли себя с ними, чтобы наша жизнь становилась глубже и значительней; он своими книгами стремился сделать нас богаче.

Поэтому у него Пьер, проходя все свои тяжкие испытания, прежде всего думает. Поэтому у него Пьер вовсе не всегда героичен, чаще он смешон, нелеп, совершает ошибки и кается в них. Поэтому у него Пьер...

Но вернемся к его приключениям.

11. ПЬЕР БЕЗУХОВ

Еще в самом начале наполеоновского нашествия что-то новое, непривычное начало происходить в душе Пьера — а движения души волнуют Толстого больше, чем дуэли, пожары и даже войны.

Когда дворяне и купцы собрались для встречи с царем, Пьер наивно мечтал, что царь будет с ними советоваться. Надежды его не оправдались: царю были нужны деньги от купцов и крепостные от дворян, а мнения их не требовалось. И тем не менее, Пьер чувствовал в себе и в других силы, способные принести пользу России, и в душе его все ярче разгорался тот огонь, который сначала привел его к намерению убить Наполеона, потом заставил поехать на Бородинское поле, а вернувшись оттуда, обдумать и пересмотреть всю свою жизнь.

На поле сражения Пьер удивлял солдат своим бесстрашием. Но он боялся — несколько раз его охватывал панический ужас. Он знал, что бояться стыдно, и старался преодолеть свой страх. Только на постоялом дворе в Можайске, очутившись в безопасности, Пьер отдался своему страху: в полусне чудилось ему, что «с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его».

Стараясь освободиться от страха, Пьер думает о солдатах, которые «все время, до конца были тверды, спокойны...»

Никогда раньше Пьер не задумывался о том, что чувствуют и как живут люди, которых принято называть простыми. Поздним вечером после Бородинского сражения, когда он встретил трех солдат, накормивших его и проводивших до Можайска, привычная мысль пришла ему в голову. «Надо дать им! » — подумал Пьер, взявшись за карман. «Нет, не надо», — сказал ему какой-то голос».

Так впервые пришла ему мысль о возможности человеческих отношений между ним и солдатами. На постоялом дворе в Можайске он думал уже о том, что они — Толстой выделяет это слово курсивом — «они ясно и резко отделились в его мысли от всех других людей».

И вот Пьер приходит к тому, о чем много думал и сам Толстой, что отразилось в его повести «Казаки», написанной до «Войны и мира», что преследовало его все последние годы жизни, много позже работы над «Войной и миром».

«Солдатом быть, просто солдатом! — думал Пьер, засыпая. — Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? » Всю ночь, просыпаясь и сквозь сон, Пьер решал для себя этот вопрос: как ему, графу Безухову, приобщиться к жизни народа. Может быть, в эту ночь он сделал свой первый решительный шаг к декабризму. Но путь его нелегок и непрост, потому что он — не герой приключенческого романа, а человек со своей единственной жизнью, в которой много раз бывает и страшно, и стыдно, и больно, и радостно.

Да, Пьер ушел из дома, спрятавшись одновременно от графа Растопчина, французских солдат и посланца Элен. Но главное, от чего он ушел, — от своей прежней жизни, заполненной ненужными делами и людьми; ушел к внутренней свободе, к новой естественной жизни, которая, как ему казалось, могла начаться сейчас, когда все вокруг сломано и сдвинуто со своих мест.

В приключенческом романе автор может не показывать читателю, как изменяется характер его героя. Мы с радостным удивлением узнаем в мудром и сдержанном графе Монте-Кристо простоватого матроса Дантеса; нам даже понятно, что изменения этого характера произошли под влиянием аббата Фариа. Но мы не участвовали в духовном росте будущего графа Монте-Кристо. Нам довольно того, что человек изменился; теперь он живет иначе, поступает иначе.

У Толстого двадцатилетний Пьер в салоне Анны Павловны и тридцатипятилетний Пьер в эпилоге — разные люди: и самая важная для Толстого писательская задача — заставить нас участвовать в изменении характера Пьера, показать нам, как произошло, что неопытный юноша стал зрелым человеком с огромным будущим.

Вот это как мы и видели на протяжении многих страниц романа; Пьер ошибался в людях, покорялся своим страстям, совершал неразумные поступки, жил монотонной жизнью члена Английского клуба, отставного камергера — и все время думал, все время был недоволен собой и пересматривал себя.

Теперь, в занятой французами Москве, он возвращается к решению убить Наполеона, «с тем чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы». Благородно? Очень. Достойно Атоса и графа Монте-Кристо. Но Атосу и графу Монте-Кристо все удавалось, потому что они живут в книгах. А Пьер живет в настоящей жизни...

Он еще не тот сильный человек, разумный организатор, умеющий все предвидеть и ничего не забыть, каким он станет в эпилоге. Он только еще двигается по своему пути — и в нем жив нелепый юноша, так же страстно защищавший Наполеона в гостиной Анны Павловны, как он теперь хочет его убить.

Предприятие Пьера обречено на провал, но мы, как и он сам, не сразу понимаем это. Он собирает душевные силы, но не умеет подумать о том, что пистолет велик: его нельзя спрятать под одеждой; что нужно по меньшей мере точно знать, когда и где проедет Наполеон, а потом уже размышлять, хватит ли решимости его убить.

Оставшись в Москве, Пьер решил скрыть свое знание французского языка. Но при первой же встрече с французом Рамбалем, которого он действительно спас от выстрела сумасшедшего, Пьер забывает свое решение не говорить по-французски. Спасение происходит вовсе не героически: Пьер напуган не меньше Рамбаля; и совсем он не хотел оказаться в положении благородного рыцаря, спасающего своего врага...

Еще более нелеп и даже, стыден внезапный порыв откровенности, заставивший Пьера рассказать Рамбалю всю историю своей любви к Наташе — то, чего он не мог бы рассказать ни одному человеку на свете.

Наутро, измученный угрызениями совести, Пьер собрал свою решимость, чтобы все-таки выполнить намерение убить Наполеона. Но теперь он понял, наконец, что пистолет не годится, и взял тупой кинжал, может быть подсознательно понимая и то, что никого этим кинжалом не убьешь.

Зачем Толстой рисует все поступки Пьера в таком странном, почти смешном виде? А затем, что они придуманные, неестественные. Убить Наполеона — трудный и сложный замысел, для его выполнения нужна не только отвага, но хладнокровие, умение все взвесить, обдумать, — этого-то умения у Пьера нет.

Зато у него есть доброта — и когда он бежит по разрушенным дворам в горящий дом искать чужую девочку, этот его поступок так же естествен, как естественно он бросается на помощь женщине, с которой срывают ожерелье. Пересказывая этот эпизод как бы для приключенческого романа, я позволила себе совсем немного сократить слова Толстого, потому что полностью они никак бы не подошли для рассказа о мужественном графе.

На самом деле у Толстого написано так: «Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками». (Курсив май. — Н. Д.)

Выделенные слова снижают героическую окраску происходящего. Босой француз! В приключенческом романе ему бы следовало быть по крайней мере в доспехах. И может ли благородный герой молотить кулаками по своему противнику!

Все, что случается с Пьером, происходит просто, совсем не возвышенно — как в жизни. И в плен его берут без всяких красивостей: «он бил кого-то, его били и... под конец он почувствовал, что руки его связаны...»

Но после придуманного, неестественного плана убийства Наполеона, которым Пьер «мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное — не по трудностям, но по несвойственности дела со своей природой», после того, как он провел несколько дней в поисках решимости, Пьер на пожаре «как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока».

Здесь было его место, здесь он мог найти применение потребности жертвовать собой, и он «почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным».

Оказалось, что спасти чужую девочку легче, чем нести ее, прижимая к себе: испуганный ребенок визжит «отчаянно-злобным голосом» и кусает своего спасителя «сопливым ртом». Но Пьер «сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка», преодолел чувство гадливости, — все это гораздо менее героично, чем ходить по Москве с кинжалом за пазухой в поисках Наполеона, но требует не меньших душевных усилий, и Пьер находит в себе силы, чтобы в нем победило добро.

В последнюю минуту, когда его уводят французские солдаты, Пьер вдруг возвращается к прежнему неестественному, выдуманному миру: «сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь», он заявляет французам, что спасенная им девочка — его дочь.

Этот детски-нелепый мальчишеский поступок удивил самого Пьера и удивляет нас. Но такие «срывы» могут случиться с каждым человеком на его пути к зрелости, и Толстой не боится показывать их, как не боится представить Пьера в смешном или недостаточно героическом виде. Главное для Толстого — не вызвать у читателей слепое восхищение героем, а заставить нас сочувствовать, сострадать ему, жить его жизнью, разделять его сомнения. Восхищение же наше придет в свой час, когда Пьер достигнет той нравственной высоты, к которой он стремится с первых страниц романа.

 

IV

«...А благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью».

I. ГРАФИНЯ ЭЛЕН БЕЗУХОВА

В то время как Пьер идет по Москве под конвоем французских улан; в то время как Наташа, выбросив из подвод имущество всей семьи, опускается на колени перед раненым князем Андреем; в то время как по горящей Москве скачут солдаты Мюрата и хмурый Наполеон сидит в Кремле, — ничто не изменилось в жизни петербургского света, только «с большим жаром, чем когда-нибудь, шла сложная борьба партий... заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней».

Анна Павловна, как всегда, устраивает вечер — «в самый день Бородинского сражения» — и патриотически упрекает тех своих гостей, кто осмеливается ездить во французский театр. Билибин остроумно шутит, собирая и распуская кожу на лице. Князь Василий читает вслух очередной официальный документ, стараясь «между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения», и все вместе дружно осуждают Кутузова, повторяя, что «нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика».

Кутузов отлично знал и предвидел все это, когда медленно поднялся с места в крестьянской избе в Филях и приказал отступить из Москвы. Кутузов умел подняться над «трубением придворных трутней» и услышать за гулом их голосов ГОЛОС РОССИИ. Но трутни по-прежнему сильны, они окружают царя, поддерживают его нелюбовь к Кутузову, они прощают друг другу все, но никогда не простят старому главнокомандующему того, что он не такой, как они.

Зато графиню Элен Безухову они оправдают всегда, что бы она ни делала, потому что Элен принадлежит свету, она его отражение и символ, дочь салонов и одновременно — их царица.

С точки зрения нашей, сегодняшней морали нет ничего безнравственного в том, что женщина решила развестись с нелюбимым мужем. Но сочувствовать Элен мы не в силах. Даже если попытаться стать на ее точку зрения: ведь брак ее с Пьером несчастлив не только для него, но и для нее. Элен была так молода, и она даже нравилась нам на первых страницах романа, когда Пьер издали восхищался ею и князь Андрей любовался ее победоносной красотой. Она была очень молода, и все: отец, мать, братья, знакомые, сама Анна Павловна — говорили ей, что брак с Пьером — счастье. Может быть, она поверила им, а потом убедилась, что совершила ошибку. Может быть, она горько раскаялась в ней...

Нет. Каяться, терзаться муками совести графиня Элен не умеет, и в этом ее самый большой грех в глазах Толстого — ив наших тоже. Мы прощаем Наташе и Пьеру все их ошибки; старому князю Болконскому — его приступы злобы и несправедливости; княжне Марье — ее чудовищные мысли у постели умирающего отца, потому что каждый из них осудил себя сам суровее, чем это сделали бы мы.

Элен не судит себя, она всегда найдет себе оправдание — и это делает ее бесчеловечной. Как после дуэли Пьера с Долоховым она лгала Пьеру и думала только о том, что о ней скажут в свете; как в те дни, когда, заботясь о своих развлечениях, она ввела в безуховский дом Бориса Друбецкого; как, забавляясь, свела Наташу с Анатолем, — так и теперь, в дни Бородина и оставления Москвы, она по-прежнему позволяет и прощает себе все, ни на минуту не возникает в ее душе потребность судить себя — потребность, без которой нет человека.

Казалось бы, Элен уже ничем не может удивить нас, но все-таки удивляешься тому, как точно она выбрала время для устройства своих дел: именно те самые дни, когда все люди — все, кроме придворных трутней, — не думают о своих делах. Поражает ее способность уверить окружающих, что каждый ее поступок естествен, что даже расчетливые колебания между молодым важным лицом и старым важным лицом могут только украсить ее в глазах общества — все-таки удивляешься той мере цинизма, какой достигла Элен.

Графиня Безухова вырастает в наших глазах в символ зла и безнравственности. Теперь оказалось, что ее красота безобразна.

Война, которая выявляет и подчеркивает все хорошее и дурное, что было в человеке раньше, — война отчетливо проявила то уродливое, бездуховное начало, которое было сущностью Элен всегда.

Она умерла, графиня Элен Безухова. Дочь князя Василия, сестра Ипполита и Анатоля, жена Пьера. Умерла в те самые дни, когда решалась судьба России, и многие умирали за свою страну, о которой не думала Элен. Во смерть не очистила ее в наших глазах, потому что умерла она так же, как жила: не думая ни о ком, кроме себя, запутавшись в бесконечном своем эгоизме, и смерть ее так же окружена ложью, как жизнь.

Через несколько месяцев освобожденный из плена Пьер обрадуется, узнав, «что жены и французов нет больше». Нельзя радоваться тому, что человека нет, он умер — и Пьер, с его обостренным чувством совести, отлично знает это. Знает — и все-таки радуется, и мы не можем осудить его, потому что Элен жила бесчеловечно и умерла бесчеловечно.

А если это так, то что есть красота

И почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором, пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде? —

так спрашивал уже в наше время замечательный поэт Николай Заболоикий.

Что есть красота, если Элен умерла в ее не жалко, и брата ее Анатоля не жалко. Что есть красота, если расплывшийся, обрюзгший старик с одним глазом — главнокомандующий Кутузов — представляется нам прекрасным в своем величественном и одиноком мужестве? И смешной круглолицый мальчик Петя Ростов, и его некрасивый, неуклюжий тезка Пьер Безухов прекрасны в наших глазах — почему?

Потому что, по мнению Толстого, человека делает прекрасным не природа, а он сам, его душевные усилия, та внутренняя духовная работа, которой не знали ни князь Василий, ни Анна Павловна, ни Элен.

Ни разу на протяжении всего романа Элен не проявила нормальных человеческих чувств: не испугалась, не обрадовалась за кого-то, никого не пожалела, не горевала, не мучилась...

Толстой подчеркивает ее «мраморные плечи», ее постоянную одинаковую улыбку — она проходит через всю книгу не как живая женщина, а как красивая статуя, потому что духовно она мертва.

И ведь, в конце-то концов, Элен — со всей своей красотой —несчастлива! Это главная мысль Толстого: счастье не дается от природы, его нужно заслужить той духовной работой, которую он ценит в людях, — поэтому счастье заслужила Наташа, а не Соня, поэтому никогда не узнала его великолепная красавица Элен и скоро оно придет к некрасивой княжне Марье.

ЛЮБОВЬ

Когда товарищи Ростова «шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился».

Он был честный человек и любил Соню. Но именно честные люди страдают и мучаются угрызениями совести, когда к ним приходит любовь более зрелая, чем та, какую они знали раньше. Честные люди вообще живут сложнее, чем бесчестные.

Анатоль Курагин, привезенный свататься к княжне Марье, не испытал к ней ни тени любви; она показалась ему удивительно безобразной. Но он, не раздумывая, женился бы на ней, если бы она не отказала. Женился бы на имени и деньгах ее отца, не утруждая себя сомнениями.

На Николая Ростова, как мы знаем, имела виды Жюли — невеста столь же богатая, как и княжна Марья. Но даже мысль жениться на ее деньгах, не мелькнула у него: он не Борис Друбецкой и не Анатоль.

Получается, что быть плохим человеком легче, чем хорошим. Может быть, это и верно. Но, мы видели это на примере Элен, плохому человеку просто не даны многие радости, доступные хорошему. Никогда в жизни Анатоль не испытал того чувства, которое охватило Николая Ростова в церкви при виде молящейся княжны Марьи, — это чувство нужно было заслужить духовной работой.

Но ведь Николай не слишком-то любил задумываться! Мы и раньше знали, что он человек простой, рассуждать не любит, «затем в гусары и пошел». Даже когда на его глазах совершилась чудовищная несправедливость: царь отказался оправдать Денисова — Ростов предпочел остаться нерассуждающим солдатом: подчиниться царскому слову и пить, чтобы не задумываться. И теперь, на войне, он твердо знал, «что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие...» Более того, ему даже враждебными, неприятными кажутся всякие «умствования», склонность мыслить. «В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью...»

Но это же «выражение высшей, духовной жизни» он ценил в своей сестре; потому так поразило его Наташино пение в вечер рокового проигрыша; потому так любовался он Наташей, когда она плясала у дядюшки, и так любил вечерние поэтические разговоры с ней. Его чувство к Соне вспыхнуло в тот единственный вечер, когда она стала похожа на Наташу, — на святках, в морозную сказочную ночь.

Сам того не зная, Николай ждал женщины, живущей духовной жизнью. Княжна Марья, возникнув на его военной дороге, оказалась именно этой женщиной, но он чувствовал себя несвободным, потому что дал слово Соне; он боялся самого себя и придирчиво искал правду: хотел понять до конца, что влечет его к княжне Марье, и боялся — а вдруг ее богатство все-таки имеет для него значение?

Вот почему он сердился, когда товарищи подшучивали над его знакомством с княжной Болконской. Вот почему, встретившись с княжной Марьей во второй раз — в Воронеже, — «Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось».

Он приехал в Воронеж «в самом веселом расположении духа», чувствуя себя вправе развлекаться после сражений, к которым ему еще предстояло вернуться. В этом провинциальном городе, «где мужчин не было никого, кто бы сколько-нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером-гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым», Николай ведет себя вовсе не благовоспитанно, а развязно и даже пошло, но все это — ДО встречи с княжной Марьей.

Когда губернаторша сказала, что его хочет видеть важная дама, племянницу которой он спас, Николай ответил: «Мало ли я их там спасал! »

Эти хвастливые слова — последнее, что он сказал в пошлом тоне. Как только до его сознания дошло, что речь идет о княжне Марье, он покраснел. «При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха».

Ему еще и в голову не приходило, что это любовь. Но когда губернаторша, желая сосватать ему княжну Марью, сказала, что она «совсем не так дурна», Николай почувствовал себя обиженным. Конечно, в его глазах княжна Марья вовсе не дурна!

И совершенно так же, как Пьер в занятой французами Москве вдруг рассказал о своей любви к Наташе чужому человеку Рамбалю, «Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли... этой почти чужой женщине» — воронежской губернаторше.

Кто виноват, что не сложилось счастье Николая и Сони? Есть много причин, одна из них — война, задержавшая Николая в полку и столкнувшая его с княжной Марьей. Виновата, конечно, его мать, мешавшая этому браку, и воронежские дамы, которые решили женить графа Ростова на княжне Болконской. Но главная причина разрыва Николая с Соней — характеры обоих, потому что нигде так полно не раскрывается характер человека, как в любви.

Казалось бы, Ростов преобразился от встречи с княжной Марьей: он обдумывал свою жизнь, он «с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи...» Но в то же время он остался собой, и Толстой напоминает об этом: «Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим», так и теперь он поддался влиянию воронежских дам: ему так легче — предоставить событиям идти, как идут...

«Мне часто в голову приходило, что это судьба», — сказал Николай губернаторше. Стремление свалить все на судьбу так характерно для него: ведь против судьбы не пойдешь! Но мысль о Соне мучит Николая, и ему приятно слышать от губернаторши те самые слова, которых он не хотел слышать от матери, — о бедности Сони, о невозможности его брака с ней. Он обманывает себя, потому что в душе уже знает, что с Соней все кончено, — казнит себя и презирает, но знает это непреложно.

А княжна Марья ничего не знает о Соне. У нее свои муки совести: сейчас, когда только что умер отец, брат тяжело ранен, несчастье нависло над всей страной, она не считает себя вправе думать о своих личных мечтаниях и надеждах. Отсюда «не радостное, но болезненное чувство», овладевшее ею, когда опять появился Ростов, и ее решение держать себя с ним сдержанно...

Но все эти сомнения, все решения, принятые обоими, — все рушится само собой, стоит им увидеть друг друга. «Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки».

Мадемуазель Бурьен с изумлением смотрит на княжну Марью: она-то умеет ловко принарядить себя бантиками и прической, но не знает она, что любовь преображает человека сильнее, чем любое искусство.

Здесь, рассказывая о княжне Марье, Толстой впервые прямо говорит о той внутренней духовной работе, которая делает человека прекрасным. И это была «недовольная собой работа»! Как в Элен самое уродливое — ее постоянное довольство собой, так красота княжны Марьи — в ее страданиях, стремлении к добру, в ее склонности обвинять и упрекать себя.

Соня преданно любила Николая — но в ней самой не было того духовного огня, который переполнял Наташу н княжну Марью, хотя и по-разному. Соня была своя, понятная, близкая — именно поэтому он не мог восторженно любить ее. Княжна Марья была далека, и «он не понимал ее, а только любил». (Курсив мой. — Н. Д.)

Это поразительная формула любви, в которой непременно должно оставаться что-то непонятное. Ведь то, что чувствовал Николай: «существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам», — это же чувство владело Пьером, когда он понял, что любит Наташу, и Левиным в его любви к Кити; это чувство необходимо любви, хотя иногда оно бывает обманчиво.

Но ведь жалко Соню. За что судьба обделила ее? Будь она не сиротой, а богатой невестой, все могло обернуться иначе. Для Николая оказалось благом то, что Соня — бесприданница, а княжна Марья богата. Но для Сони...

Есть что-то очень горькое в тех страницах, где рассказано, как Соня решилась освободить Николая от его слова. Так понятен ее скрытый бунт против старой графини, которая сначала измучила Соню намеками и оскорблениями, а потом со слезами молила ее пожертвовать собой и отплатить «за все, что было для нее сделано...»

Старая графиня — прежде всего мать, и мы уже видели, что слепая страсть материнства может толкнуть ее на поступок, по меньшей мере, неблагородный. Но когда она отказалась дать подводы раненым, Наташа в своем бурном порыве пристыдила мать. Почему же теперь Наташа молчит? Ведь сожгла же она себе руку линейкой, чтобы доказать любовь к Соне, — оказывается, совершить этот смелый детский поступок было куда легче, чем изо дня в день спорить с матерью из-за Сони.

Наташе не до того. Возле нее раненый, умирающий князь Андрей — может ли она во всю силу души думать о Соне? Да и любит она свою мать, как вступить с ней в долгий, непрерывный конфликт? Нельзя осудить Наташу, но Соне от этого не легче — старая графиня в своем страстном материнстве поступает неблагородно, и некому удержать ее.

Хотелось бы думать, что любовь всегда — высокое, очищающее чувство. Но это не так: любовь бывает и нечистой, и бесчестной. Достаточно вспомнить Пьера, с его темной страстью к Элен, или низкое, зверское чувство Анатоля к Наташе, да и стыдную влюбленность, толкнувшую Наташу к Анатолю.

Но материнская любовь — самое чистое, самое бескорыстное из всех чувств! И она может обернуться низостью, если не контролировать ее разумом, если в этом высшем из проявлений человечности отказаться от сомнений, позволить себе в с е и не упрекать себя.

Ростовы вырастили Соню, как своих детей. Когда они взяли ее в свой дом, то, во-первых, не задумывались, что будет, когда она вырастет, а во-вторых, тогда они были богаты. Еще в 1806 году старую графиню не пугала нежная дружба сына с бесприданницей Соней. Но чем ближе семья была к разорению, тем дальше старая графиня уходила от племянницы: ее страстного материнского чувства хватало только на своих, родных — и это безнравственно.

Можно ли было брать девочку в дом, чтобы потом попрекнуть ее этим? Есть поступки, которые нельзя оправдать ничем, — таково поведение старой графини с племянницей, и Соня в глубине души понимает это. «Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони». Но все ее жертвы подсознательно имели одну цель — стать достойней, лучше, выше в глазах Николая. Теперь она должна была «отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни». И в Сониной душе созрел бунт — она «решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним». Ее новое чувство к Николаю — «страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии» — осталось ему неизвестным. Он-то знал тихую, преданную и пресную любовь Сони, от этой любви он отказался. Может быть, если бы они встретились... Может быть, если бы князь Андрей остался жив...

Соня понадеялась на эти «если бы». Она не очень искренне написала свое письмо с возвращением данного слова, но кто осмелится упрекнуть ее за эту неискренность, продиктованную любовью?

У Толстого нет счастливых разрешений всех невзгод. Его герои далеко не всегда получают заслуженное счастье, их жизнь сложна. Мы до сих пор плачем и смеемся над страницами его книг, потому что все в них — как на самом деле: горе и радость, мир и война, любовь и смерть.

«Если сколько голов, столько умов, то сколько сердец, столько и родов любви», — сказала Анна Каренина, когда полюбила Вронского. Эта мысль кажется естественной, простой, пока не вдумаешься в нее. На самом же деле каждый из нас, полюбив, убежден, что испытывает то единственное чувство, которое называется любовью, а оно не единственное, оно у каждого свое; и один человек может любить по-разному в разные свои годы. Княжна Марья и Соня любят Николая не одинаково, и князь Андрей любит Наташу не так, как Пьер, и не так, как он любил свою жену. И Наташа любит Андрея своей, ни на чью не похожей и неповторимой любовью.

СМЕРТЬ

Начало работы над новой книгой — трудный шаг в жизни каждого писателя. Не так-то просто решиться, взять на себя смелость, самому себе сказать: я напишу роман и отдам ему два, три года своей жизни. Никогда нет уверенности, что книга удастся, и особенно мучительны первые дни, недели, даже месяцы, когда обдумывается, выстраивается в воображении книга, которую надо написать.

Толстой работал над «Войной и миром» семь лет. Он много раз менял замысел романа, составил множество планов, бесконечно переписывал главы и отдельные страницы.

Читать планы и черновики, первоначальные наброски и варианты «Войны и мира» невероятно увлекательно. Видишь, как сложно, каким колоссальным трудом дается эта кажущаяся легкость повествования, это естественное течение жизни, сплетение судеб и характеров. Одни герои вырисовываются ярче, другие уходят в тень, третьи исчезают.

Я попробовала однажды прочесть один из последних» вариантов романа, не перечитывая перед этим окончательный текст; года три я его не перечитывала.

Было интересно читать так называемый краткий вариант. В нем уже жили все: Пьер, Андрей, Наташа, Николай, Соня... Когда я дошла до того места, где Пьер в плену, а князь Андрей снова встретился с Наташей, что-то стало мешать — какая-то лишняя, чужая, даже фальшивая нота чудилась мне в книге.

Тогда я взялась за окончательный текст «Войны и мира» — и поняла: если бы Толстой не написал этого последнего варианта, тот, предыдущий, казался бы высочайшим достижением литературы. Но Толстой все еще был недоволен собой — и снова переделывал, и снова дописывал, — то, что мы читаем сейчас, больше, чем высочайшее достижение литературы; это жизнь, как она есть.

Что же там было, в кратком варианте?

Пьер, как и теперь, попадал в плен. Но там, в плену, его находил офицер французской армии, которому он спас жизнь, — только там он назывался не Рамбаль, а Пончини н был итальянцем. Пончини пытался помочь Пьеру, но сам вскоре попал в плен к русским.

Ростовы с князем Андреи жили в это время в Тамбове (а не в Ярославле, как в окончательном тексте). Туда к ним приехала княжна Марья. Брат встретил ее «с исхудавшим, переменившимся, виноватым лицом, с лицом ученика, просящего прощения, что он никогда не будет, с лицом блудного возвратившегося сына».

Раненый князь Андрей стал добр и мягок, как и его отец перед смертью. Он думает об одном: «Не свое, а чужое счастье! » Зная, что княжна Марья понравилась Николаю Ростову, он хочет устроить счастье сестры, а к Наташе он теперь относится по-дружески, по-братски.


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2017-05-05; Просмотров: 255; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.096 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь