РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ХАРАКТЕР ПАПСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Термин " революция" в применении к великим революциям истории Запада обладает четырьмя главными чертами, которые все вместе и отличают их от реформы или эволюции, с одной стороны, и от простых восстаний, го­сударственных переворотов, контрреволюции и диктатуры — с другой. Вот ка­ковы эти черты: 1) тотальность, то есть присущий революции характер все­объемлющей, полной трансформации, в которой тесно сплетены политические, религиозные, экономические, правовые, культурные, языковые, художествен­ные, философские, другие базовые категории общественных перемен; 2) стре­мительность, то есть та быстрота или внезапность, с которой происходят ра­дикальные перемены день ото дня, год от года, десятилетие за десятилетием, пока революция идет своим ходом; 3) насильственность, которая принимает формы не только классовой борьбы и гражданской войны, но и внешних за­хватнических войн; и, наконец, 4) продолжительность в течение жизни двух-трех поколений. На протяжении этого времени основные принципы револю­ции заново подтверждаются и укрепляются перед лицом необходимых комп­ромиссов с ее изначальным утопизмом, пока внуки самих отцов-основателей не признают себя приверженцами дела дедов. А уж тогда эволюция может

разворачиваться в своем собственном темпе, не боясь ни контрреволюции пра-

19 вых, ни радикализма новых левых.

Тотальность папской революции. Поиск одной основной причины исто­рических перемен и само разделение причин на основные и второстепенные могут затемнить тот факт, что великие революции не происходят без совпа­дения множества различных факторов. А наша классификация этих факторов на политические, экономические, культурные и прочие — это всего лишь для ясности картины. Однако, чтобы быть истинной, эта картина должна показы­вать и необходимые взаимосвязи между разными факторами. Иначе мы упу­стим самую важную истину, состоящую в том, что такие революции пережи­ваются как тотальные события.

Так, в политическом смысле можно рассматривать Папскую револю­цию как громадный сдвиг власти и авторитета как внутри церкви, так и в от­ношениях между церковными и светскими властями. Она также сопровожда­лась решительными политическими переменами в отношениях между Запад­ной Европой и соседними державами. Папскую революцию можно также рас­сматривать с точки зрения общественно-экономической как результат (и од-

новременно как стимул) огромного расширения производства и торговли и возникновения тысяч новых городов, больших и малых. В культурной и ин­теллектуальной перспективе Папскую революцию можно рассматривать как мотивирующую силу в создании первых европейских университетов, в появ­лении теологии, юриспруденции и философии как системных дисциплин, в создании новых стилей литературы и искусства, в развитии нового обществен­ного сознания. Эти разнообразные политические, экономические и культур­ные движения можно анализировать по отдельности, однако необходимо пока­зать, что они сцеплены друг с другом, ибо именно их связь и составила ре­волюционный элемент в этой ситуации.

Политические перемены. Крупнейшие политические сдвиги во власти и авторитете внутри церкви и в ее отношениях со светскими правителями уже описаны в предыдущих главах. Здесь необходимо кратко перечислить некоторые из тех политических перемен, которые произошли в то же самое время в отношениях между Западной Европой и соседними державами.

Веками Европа подвергалась постоянным вторжениям со стороны сво­их соседей: с севера и запада нападали скандинавы, с юга — арабы, с во­стока — славяне и мадьяры. Западный христианский мир " был осажденной крепостью, которая выжила только потому, что ее величайший враг ислам достиг предела своих путей сообщения, а враги поменьше (славяне, венгры, викинги) занимались только набегами и грабежом" ²⁰. Именно обязанностью императора был набор солдат, особенно рыцарей, из разных народов империи, чтобы с помощью военной силы противостоять давлению извне. У императора были враги и внутри, на западе французские короли отнюдь не всегда про­являли дружелюбие, а по ту сторону Альп князья Северной Италии открыто враждовали с ним. Таким образом, главная ось Европы пролегала с севера на юг. Однако в конце XI в. святой престол, который уже не менее двух десятилетий побуждал светских правителей освободить Византию от неверных, добился наконец своего и организовал первый крестовый поход (1096—1099). Второй крестовый поход начался в 1147, третий — в 1189 г. Эти крестовые походы стали первыми внешними войнами Папской революции. Они не только возвысили власть и авторитет папства, но и открыли новую ось — на восток, в новый мир, превратив Средиземное море из естественного оборонительного ру­бежа против вторжения извне в путь военной и торговой экспансии самой Ев­ропы.

Одновременно с крестовыми походами в конце XI и в XII в. шла миграция населения в направлении северных и восточных территорий Европы (в Нидерланды, Скандинавию, Польшу, Венгрию, другие районы). Папство и тут сыграло ведущую роль, особенно через монашеский орден цистерци­анцев, основанный в 1098 г. Цистерцианцы, ревностные сторонники политики папы, были известны своими сельскохозяйственными знаниями, организатор­скими способностями и колонизационным пылом. Они достигли особенного мастерства в создании приспособлений, полезных при расчистке неосвоенных мест.

Общественно-экономические перемены. Политические перемены тако­го размаха не могли бы состояться без сопоставимых перемен в экономике и связанной с ней общественной структуре. Такие перемены действительно имели место, однако трудно определить их отношение к политическим пере-

14*

менам. Иногда они представляются причинами, иногда — условиями, а иног­да и следствиями.

Конец XI и XII в. были периодом сильного ускорения экономического развития в Европе. Как выразился Р.У.Сазерн: " Тот момент самогенериру­ющегося роста, который так страстно ищут экономисты в слаборазвитых стра­нах, наступил в Западной Европе в конце XI в.. Новые достижения тех­ники и новые методы обработки земли способствовали быстрому росту про­изводительности сельского хозяйства и вследствие этого расширению торговли излишками продукции сельского хозяйства в деревне. Эти факторы в свою очередь обеспечили очень резкий рост населения; хотя достоверных цифр почти нет, по всей вероятности, население Европы в целом за столетие между 1050 и 1150 гг. выросло более чем в полтора, а то и в два раза, при том что ранее, в условиях сельского хозяйства, едва позволявшего не умереть с голоду, и постоянных войн, население оставалось практически неизменным, а временами даже уменьшалось. Разросшееся население растеклось по мно­жеству больших и малых городов, которые выросли в Западной Европе впер­вые после упадка Римской империи в IV—V вв.

Появление городов является, пожалуй, самой поразительной обще­ственно-экономической переменой конца XI, в XII и XIII вв. В 1050 г. на всю Европу было, пожалуй, только два города с населением более 10 тысяч — Венеция и Лондон, да еще десятка два с населением более 2 тысяч человек (см. карту 1). (Для сравнения, в Константинополе в 1050 г. были сотни тысяч жителей.) Почти все поселения представляли собой деревни или ук­репленные места с прилегающим рынком или без него. Термин civitas (город) относился только к местам, где находился центр епархии и жил епископ. Города Сицилии и Южной Италии все еще были византийскими и арабскими, но не европейскими. Рим был исключением не из-за размера, который не слишком превышал размер других крупных епархиальных центров, а из-за большого количества живших там знатных семей. В последующие два столе­тия по всей Западной Европе выросли крупные производственные и торговые центры. Некоторые из них насчитывали более 100 тысяч жителей, десятки — более 30 тысяч, сотни — более 10 тысяч. К 1250 г. от 5 до 10% населения Западной Европы, а это 3—4 миллиона человек, жили в городах (см. карту 3).

Класс купцов, который в 1050 г. состоял из немногочисленных бро­дячих торговцев, в XI и XII вв. резко вырос числом и изменился по содер­жанию, сначала в сельской местности, а потом в городах. Коммерция за го­рами и за морем стала важной частью общественной и экономической жизни Западной Европы (каковой она и была в Восточном Средиземноморье в те­чение более чем тысячелетия). Ярмарки, рынки стали важными экономиче­скими и общественными институтами. Развивались кредит, банковское дело и страхование, особенно в торговле на дальние расстояния. Росту коммерции сопутствовал рост ручного производства, а это сопровождалось массовым воз­никновением цехов, которые часто играли решающую роль в управлении го­родом.

Расширение торговли и рост городов в XI и XII вв. побудили многих историков экономики и общества в XX в., в том числе Анри Пиренна, отнести происхождение западного капитализма к этому периоду. Однако его же многие считают расцветом феодализма. В самом деле, именно в этот период, особенно

в XII и XIII вв., манориальная система почти повсеместно распространилась в сельском хозяйстве Западной Европы. До того значительная часть крестьян жила в деревнях как самостоятельные держатели и работала на своей собст­венной земле. В этот период также существенно изменился характер фео­дальной связи между сюзереном и вассалом благодаря введению практики замены военных и других феодальных обязательств денежными выплатами.

Культурные и интеллектуальные перемены. В конце XI и в XII в. За­падная Европа переживала не только политические и экономические взрывы, но и взрыв культурный и интеллектуальный. Это было время открытия первых университетов, время создания схоластического метода (как его потом назвали), время, когда впервые теология, юриспруденция и философия были подвергнуты жесткой систематизации. Этот период ознаменовал зарождение научной мысли нового времени.

Это были также период перехода сначала к романской, а потом и к готической архитектуре, эпоха строительства великих соборов Европы — Сен-Дени и парижского Нотр-Дама, Кентербери и Дарема.

Это было время, когда латынь как язык науки была осовременена и когда начали принимать свою нынешнюю форму национальные языки и ли­тература. Это была эпоха великой эпической поэзии (" Песнь о Роланде", Артуровский цикл), куртуазной лирики и романсов (творчество Бернарта де Вентадорна). Это было время значительного роста грамотности среди мирян; именно тогда начало развиваться чувство национальной культуры в большин­стве стран Западной Европы.

И еще три основные перемены в общественном сознании способство­вали трансформации культурной и интеллектуальной жизни народов За­падной Европы в конце XI и в XII в.: во-первых, рост чувства общности духовенства, его самосознания как группы и впервые — резкое противо­поставление духовенства и мирян; во-вторых, переход к динамичной кон­цепции церкви (понимаемой как духовенство), которая обязана изменять к лучшему мир, saeculum (понимаемый как миряне); в-третьих, развитие нового представления об историческом времени, включая понятия совре­менности и прогресса.

Стремительность и насильственность папской революции. Пытаясь ох­ватить мыслью весь масштаб перемен, происходивших в XI —XII вв., легко потерять из виду те события, носившие характер катаклизма, которые лежали в сердце Папской революции. В итоге эти события можно объяснить тоталь­ностью перемены, однако их надо воспринимать изначально как прямое след­ствие попытки добиться политической цели, а именно того, что партия папы называла " свободой церкви". Под свободой церкви понимались освобождение духовенства от императорского, королевского и феодального господства и объ­единение духовенства под властью папы. Если поместить эту политическую цель и те события, которые воспоследовали из усилий по ее реализации, в контекст этой тотальной перемены, то немедленно станет ясно, что речь шла о гораздо большем, чем простая борьба за власть. Это была прямо-таки апокалипсическая борьба за новый порядок вещей, за " новые небеса и новую землю". Именно политическое проявление этой борьбы, в которой совпали власть и убеждение, материальное и духовное, и придало ей темп и стремительность.

Стремительность является, конечно, делом относительным. Казалось бы, перемена, которая началась в середине XI в. и не была окончательно закреплена вплоть до второй половины XII в., а возможно, и до начала XIII в., должна скорее называться постепенной. Однако длительность того времени, которое требуется революции, чтобы пройти свой путь, не обязательно явля­ется мерой ее стремительности. Понятие стремительной перемены относится к тому темпу, в котором происходят радикальные изменения — день ото дня и год от года, десятилетие за десятилетием. В революции такого размаха, как Папская, жизнь ускоряется, все происходит очень быстро, огромные пе­ремены совершаются за ночь. Сначала, в самый первый момент революции, в Диктатах папы 1075 г. было объявлено, что существующий политический и правовой порядок отменяется. Императоры отныне обязаны были целовать ноги папам. Папа объявлялся отныне " единственным судьей всех" и приоб­ретал единоличную власть " создавать новые законы в соответствии с нуждами времени". То, что многие черты старого общества и не думали исчезать, вовсе не меняло того факта, что попытка их упразднения была внезапной и про­извела действие шока. Кроме того, новые институты и новая политика были введены почти так же внезапно, как были отменены старые. Тот факт, что потребовалось длительное время, несколько поколений на то, чтобы револю­ция смогла утвердить свои цели, не сделал этот процесс постепенным.

Например, идея об организации папским престолом крестового похода для того, чтобы защитить христиан Востока от турок-неверных, была частью программы папы Григория VII начиная по крайней мере с 1074 г. Вплоть до своей смерти в 1085 г. он пропагандировал в Европе эту идею, хотя ему так и не удалось собрать достаточную поддержку для воплощения ее в жизнь. Только в 1095 г. его преемник и верный последователь, папа Урбан II, ор­ганизовал первый крестовый поход. Значит, можно сказать, что понадобилось длительное время, около двадцати лет, для осуществления этой перемены, ко­торая буквально перевернула Европу и объединила ее в коллективном воен­но-миссионерском походе на Восток. Однако переход от Европы эпохи, предшествующей крестовым походам, к Европе эпохи крестовых походов произошел с потрясающей скоростью. С того самого момента, как крестовый поход стал объявленной целью папства, началась переориентация, порождавшая

новые надежды, новые страхи, новые планы и новые связи. Как только пер­вый крестовый поход был предпринят, темп изменений ускорился. Мобили­зация рыцарей буквально из всех районов западного христианского мира, их путешествие по суше и морю, наконец, бесчисленные военные стычки были сгустком событий в промежуток времени, промчавшийся с невероятной быс­тротой. Более того, крестовые походы являли собой ускорение событий не только, так сказать, на почве, но и в области высокой политики. Например, папство пыталось использовать крестовые походы как средство экспорта Пап­ской революции в мир восточного христианства. Папа объявил свое главенство над всем христианским миром. Схизма между восточной и западной церквами, достигшая кульминации в 1054 г. в знаменитом богословском споре о фили-окве (добавлении к символу веры), приняла насильственные и завоеватель-ские формы. К тому же в 1099 г. крестоносцы вошли в Иерусалим и основали там Иерусалимское королевство, которое по крайней мере в теории подчи­нялось папскому престолу. Вот уж действительно движение истории! Хотя

ПО

прошло еще почти 50 лет до начала второго крестового похода и еще 40 — с момента окончания второго до начала третьего, эти временные промежутки тоже надо рассматривать в свете постоянного брожения, которое было вызвано ожиданием походов и воспоминаниями о них. На протяжении всего XII в. преобладало ощущение, что крестовый поход вот-вот состоится.

То же и с главной целью революции, выраженной в лозунге: " свобода церкви". Этого нельзя было достигнуть за день (более того, в самом глубочай­шем смысле этого не достигнуть никогда), однако сама глубина этой мысли, присущее ей сочетание великой простоты с великой сложностью, гарантирова­ли, что борьба за нее будет, с одной стороны, продолжительной, растянется на десятилетия, поколения и века, а с другой стороны, эта борьба станет насто­ящим катаклизмом, когда быстрые и часто насильственные перемены будут стремительно сменять друг друга. Ибо свободу церкви люди понимали по-раз­ному. Для некоторых это означало теократическое государство, для других — отказ церкви от всех своих феодальных земель, всего богатства и мирской власти. Это и предложил папа Пасхалий II в начале 1100-х гг., но его идея была быстро отвергнута как римскими кардиналами, так и германскими епи­скопами, поддерживавшими императора. А кто-то представлял себе нечто со­вершенно отличное от обоих этих крайних вариантов. Тот факт, что содержа­ние этого лозунга менялось от 1075 до 1122 г., явился одним из примет ре­волюционного характера этого времени.

Безотносительно к крестовым походам насильственный характер Пап­ской революции выразился в целом ряде войн и восстаний. И сторона папы, и сторона императора и королей использовала и наемников, и феодальные ар­мии. А народ, особенно в городах, поднимал восстания против существующих властей, например против правителей-епископов, которые могли быть ставлен­никами или сторонниками как императора, так и папы.

Сомнительно, что быстроту Папской революции можно отделить от ее насильственности. Конечно, я не хочу этим сказать, что если бы борьбу мож­но было вести без гражданской войны, скажем, если бы Генриха IV удалось убедить не противостоять Григорию военной силой или Григория — не при­зывать на защиту своих союзников-норманнов, то события потеряли бы свой стремительный темп. Несмотря на это, в Папской революции, как и в после­довавших за ней великих революциях истории Запада, обращение к насилию было тесно связано с той скоростью, с которой навязывались изменения, а также с их всеобъемлющим или фундаментальным характером. Отчасти стре­мительность перемен, отчасти их тотальность привели к тому, что существу­ющий порядок не смог и не захотел дать им место. И тогда сила, говоря сло­вами Карла Маркса, стала " необходимой повитухой" новой эры.

Однако сила не могла принести окончательной победы ни революци­онной партии, ни ее оппонентам. Папская революция завершилась комп­ромиссом между новым и старым. Если сила — повитуха, то право ока­залось тем учителем, который в итоге воспитал ребенка до совершенно­летия. Григорий VII умер в ссылке. Генрих IV был низложен. Урегули­рование в Германии, Франции, Англии и других странах было в итоге до­стигнуто путем нелегких переговоров, в результате которых все стороны отказались от своих наиболее радикальных притязаний. Относительно силы можно сказать, что для того чтобы обе стороны возымели желание пойти на компромисс, понадобилось пережить гражданскую войну в Европе. А итог был в конце концов подведен законом.

Продолжительность папской революции. Тотальность перемены в за­падном христианском мире в конце XI и в XII в., ее стремительность, насиль­ственный характер сами по себе не оправдывали бы нашу характеристику это­го периода как первой из великих революций истории Запада, если бы это ре­волюционное движение не сохранялось в течение нескольких поколений.

Поначалу может показаться, что такое длительное течение революции противоречит ее скорости и насильственному характеру. Однако на деле от­части именно потому, что эти перемены столь стремительны, насильственны и столь тотальны, последующим поколениям приходится заново подтверждать и утверждать их. Более того, основные цели революции необходимо сохранить перед лицом неизбежных компромиссов с ее первоначальным утопизмом. Как тотальность трансформации отличает революцию от реформы, а стремитель­ность и насильственность — от эволюции, точно так же тот факт, что великие революции истории Запада охватывают несколько поколений, отличает их от простых восстаний, государственных переворотов, политических сдвигов, рав­но как и от контрреволюций и военных диктатур.

Папская революция была первым движением в истории Запада, которое охватило несколько поколений и носило программный характер. Партии папы понадобилось почти целое поколение, с 1050 по 1075 г., чтобы объявить свою программу реальностью. Затем последовали еще 47 лет борьбы, и лишь после это­го следующий папа смог достичь соглашения с императором по одному-единст-венному вопросу — праву инвеституры епископов и аббатов. Еще больше време­ни потребовалось для того, чтобы определить уголовную и гражданскую юрисдик­ции церкви и светской власти внутри каждого из крупнейших европейских ко­ролевств. В Англии это случилось не ранее 1170 г., через 95 лет после Диктатов папы Григория и через 63 года после того, как английский король Генрих I ус­тупил в вопросе инвеституры. Только тогда корона отказалась от своих претензий на верховную власть над английским духовенством. В итоге были достигнуты компромиссы по целому ряду вопросов, касавшихся не только взаимоотношений церкви и государства, но и взаимоотношений сообществ внутри светского поряд­ка — манориальной системы, сеньориально-вассальных единиц, купеческих гильдий, вольных городов, территориальных герцогств и королевств, секуляризо­ванной империи. Дети и внуки революции претворили лежавшие в ее основе принципы в правительственные и правовые учреждения. Только после этого ре­волюция более или менее упрочилась на последующие века. Впрочем, она так ведь и не приобрела абсолютной прочности, споры о границах церковной и свет­ской власти происходили постоянно.

СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ

ПРИЧИНЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ

ПАПСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Уже говорилось о трех аспектах нового общественного сознания, ко­торые возникли в течение XI и XII вв. Это — новое ощущение корпоратив­ности со стороны духовенства, новое чувство ответственности духовенства за исправление к лучшему светского мира, новое чувство исторического времени, включающее понятия современности и прогресса. Все они оказали сильное влияние на развитие западной традиции права.

Первый аспект, корпоративное самосознание духовенства (его бы сегодня

назвали классовым самосознанием), был неотъемлемой частью революции и как причина, и как следствие. Конечно, духовенство всегда обладало неко­торым ощущением своей групповой принадлежности, однако это в лучшем случае было чувство духовного единства, единства убеждений и призвания, а вовсе не чувство политического или юридического единства. В политическом и юридическом смысле духовенство вплоть до XI в. было разбросано по раз­ным местностям и очень слабо связано с центральной церковной властью. Даже чувство духовного единства омрачалось резким разделением на " обык­новенное" и " светское" духовенство. Обыкновенное духовенство — это " ре­лигиозные" люди, монахи и монахини, которые, умерев для " мира сего", про­живали свое членство в Вечном городе. Светское духовенство — это те свя­щенники и епископы, которые почти целиком были вовлечены в политиче­скую, экономическую и общественную жизнь тех мест, где они жили.

Более чем какой-либо другой единичный фактор, клюнийская рефор­ма заложила фундамент нового чувства корпоративного политического един­ства среди западного христианского духовенства. Пыл реформаторов способ­ствовал тому, что и у обыкновенного, и у светского духовенства появилось сознание общего исторического предназначения. В дополнение к этому Клю-нийское аббатство явило модель объединения духовенства в одной трансло­кальной организации, так как все клюнийские монастыри подчинялись юрис­дикции центрального аббатства.

Приняв главные цели клюнийской реформы, в том числе безбрачие духовенства и упразднение купли и продажи церковных должностей, партия папы в 1050—1060-х гг. присвоила моральный капитал этого более раннего движения, включая и классовое сознание духовенства, которое оно помогло создать. К этим старым целям был присоединен призыв к " свободе церкви", то есть к свободе церкви от контроля мирян. Этот призыв апеллировал к классовому сознанию духовенства и стимулировал его. Более того, самим ак­том осуждения императорского контроля над церковью Григорий вдребезги разбил старый каролингский идеал. Духовенство было поставлено перед вы­бором между политическим объединением под рукой папы и политическим разъединением новых национальных церквей, которое неизбежно возникло бы в разных государствах Европы, если бы папство проиграло битву. Борьба за инвеституру не оставила на этот счет никаких сомнений. В конце концов вопрос об инвеституре был решен путем сепаратных переговоров между каж­дым из независимых светских правителей, представлявшим свое светское го­сударство, и папством, представлявшим все западное христианское духовен­ство. Таким образом, сама Папская революция помогла утвердить то самое классовое сознание духовенства, на котором она базировалась.

Духовенство и стало первым в Европе транслокальным, трансплемен­ным, трансфеодальным, транснациональным классом, достигшим политическо­го и юридического единения. Духовенство продемонстрировало, что оно спо­собно восстать против единственной существующей всеобъемлющей власти — императорской и победить ее. У императора не было такого же всеобъемлю­щего класса, который бы оказал ему поддержку. С XII по XVI в. лишь не­скольким могущественным королям удавалось разбить единство клерикаль­ной иерархии на Западе. Даже норманнские короли Сицилии, которым в XII и XIII вв. удалось исключить контроль папы над духовенством, номинально

15-499

подчинявшимся Риму, согласились представлять на рассмотрение папы все спорные назначения епископов.

Термин " класс" по отношению к духовенству используется здесь от­части для того, чтобы подчеркнуть, что Папская революция, как и революции (протестантская) в Германии, Англии, Франции, Америке и России, включала взаимодействие не только отдельных лиц или элитарных групп, но и больших социальных групп, которые выполняли в обществе главные функции. Спра­ведливость Марксова заключения, что революция включает классовую борьбу и подъем нового правящего класса, не должна привязывать нас к узкому марксистскому определению класса в плане его отношения к средствам про­изводства экономического богатства. Духовенство в Западной Европе в конце XI и в XII в. действительно играло важную роль в производстве экономиче­ского богатства, так как церковь владела от четверти до трети всех земель, епископы и аббаты были помещиками с точно такими же экономическими интересами, как и их недуховные собратья. Борьба за инвеституру была от­части борьбой за то, чтобы вырвать из рук помещиков-мирян экономическую власть и передать ее церкви. Однако не экономические интересы духовенства в первую очередь определяли его классовую принадлежность. Скорее это была роль клириков как производителей духовных товаров в качестве исповедни­ков, исполнителей обрядов брака, крещения младенцев, похорон, а также про­поведников и защитников не только теологии западного общества, но и его основных политических и правовых доктрин.

Рост классового сознания духовенства был связан со вторым аспектом нового общественного сознания XI и XII вв. — развитием нового ощущения миссии духовенства по переделке светского мира к лучшему. С одной сто­роны, новая тенденция отождествления церкви прежде всего с духовенством, с иерархией, привела к резкому разграничению духовенства и мирян. С дру­гой стороны, это разграничение подразумевало, что духовенство не только стоит выше мирян, но и ответственно за них. Другими словами, классовое сознание духовенства было в то же самое время и социальным сознанием в современном смысле этого слова, сознанием ответственности перед будущим общества.

Это отразилось в резком изменении значения слова " светский" (secular). В классической латыни saeculum имело значения " эпоха", " время", " поколение", или же " люди определенного времени" (как в выражении " млад­шее поколение" ), это слово стало также означать " век". Отцы церкви во II, III, IV вв. употребляли это слово для обозначения " преходящего", " бренного" мира, противопоставленного вечному Царствию Божьему. (Мир пространст­венный, mundus, был совершенно другое дело.) Например, в произведениях Св.Августина, как указал Питер Браун, слово saeculum означало " существо­вание", то есть сумму бренного человеческого существования в прошлом, на­стоящем и будущем, от грехопадения Адама до Страшного суда. Вот как на­писал об этом профессор Браун: " Для Св.Августина этот самый saeculum вещь глубоко зловещая. Это тюремное существование... его взлеты и падения ли­шены всякого ритма и смысла... В Граде Божьем нет глаголов исторического движения, нет чувства прогресса к целям, которых можно достичь в истории. Христиане — жители далекой страны... они — зарегистрированные чужезем­цы, которые из милости влачат существование in hoc maligno saeculo" .

Вопреки иногда высказываемому мнению, Св.Августин не отождеств­лял град Божий с христианской церковью как таковой, равно как и не отож­дествлял град земной с Римской империей или с государством в целом. Для него и церковь и империя жили в порочные времена, saeculum. Христианина, однако, отличало страстное стремление (опять же говоря словами Брауна) " к стране, находящейся всегда вдали, но всегда рядом благодаря свойствам его любви и надежды. Так, для Св.Августина истинный христианин, будь он священник или мирянин, жил в обоих " градах", то есть и в земном и в небесном обществе.

Отрицательный взгляд на saeculum, отразившийся в произведениях Августина, да и большинства христианских мыслителей первого тысячеле­тия церковной истории, способствовал резкому делению духовенства на обыкновенное и светское. Первое жило дальше от saeculum и ближе к граду Божьему. Возможно, именно поэтому в конце XI и в XII в. партия папы часто предпочитала говорить не о светском, а о " бренном" правлении императоров и королей, не о светском, а о " бренном" праве, хотя эти вы­ражения были синонимами. Бренный, или светский, был уничижительным эпитетом, обозначавшим привязанность к времени, продукт разложения и порчи человеческого существования, особенно в сфере политического уп­равления, теперь это представление применялось ко всем мирянам. Анто­нимом понятия " бренный" (или светский) было понятие " духовный". Все клирики отныне именовались spirituales (духовные). В одном из своих зна­менитых писем Григорий VII писал:

" Кто не знает, что короли и князья ведут свое происхождение от лю­дей, не знавших Господа, которые возвысились над своими собратьями благодаря гордости, грабежу, предательству, убийству, короче, благодаря всевозможным преступлениям, подстрекаемые Дьяволом, князем мира сего, людей, ослепленных жадностью и невыносимых в своей наглости?.. Короли и князья земли, соблазненные пустой славой, предпочитают свои собственные интересы вещам духовным, в то время как благоче­стивые понтифики, презирая тщеславие, ставят вещи Господние выше вещей телесных... Первые, чрезмерно предавшиеся мирским делам, мало думают о духовных вещах, вторые же, жадно размышляя о небесных предметах, презирают вещи от мира сего" .

Власть императора, по утверждению его врагов, лишена была духов­ных, то есть святых, или " небесных", свойств. Один из григорианских про­пагандистов обращался к императору в таких выражениях: " Ты говоришь, что власть твоя стоит неколебимо уже семь столетий, так что право на нее тебе предписано? Однако дьявол не более способен передавать права на не­праведную власть, чем вор — на краденое" .

А вот еще: " Последний в царствии меча небесного больше, чем сам император, который владеет (всего лишь) бренным мечом" .

Папская революция началась попыткой папства низвести Святого и Христианнейшего Императора, который многие века играл ведущую роль в жизни церкви, до положения простого мирянина, ниже нижайшего священ­ника. Тот факт, что императоры и короли, будучи мирянами, владели всего лишь мирским мечом, то есть отвечали лишь за бренные дела, вещи от мира сего, ставил их в подчиненное положение по отношению к тем, кто владел

15*

мечом духовным, кто " жадно размышлял о небесных предметах". Ибо миряне стояли ниже клириков в вопросах веры и морали, а светское было менее ценно, чем духовное.

При этом Григорий VII и его сторонники абсолютно не сомневались, что светское правительство, пусть и подчиненное церкви в духовных и даже, хотя бы косвенно, в светских делах, представляет божественный авторитет, что власть светских правителей установлена Богом, и что светское право в итоге проистекает из разума и совести и ему следует подчиняться. Несмотря на суровое осуждение светских правителей, Григорий был полон надежд на будущее свет­ского общества, но под руководством папы. В этом вопросе он и его последо­ватели оказались полярной противоположностью Св.Августину.

Самая же радикальная из претензий папы, а именно претензия на то, что не только духовный, но и бренный меч также принадлежит церкви, которая и возлагает этот меч на светского правителя, содержит парадокс. По словам Иоанна Солсберийского, король — это " служитель священнической власти, тот, кто исполняет такую сторону священных служб, которая кажется недостойной рук священства" ³³. Недостойная и тем не менее священная. Са­мо разграничение между духовным и светским, которое церковь пылко под­держивала, когда требовала свободы, и часто нарушала, когда стремилась рас­ширить свою власть, представляло собой защиту от попыток папы утвердить свою юрисдикцию над греховностью, приписываемой светским правителям, проводившим светскую политику.

В конце концов в борьбе между папой и его оппонентами были до­стигнуты компромиссы. Именно из этой борьбы и этих компромиссов родилась западная политическая наука, и в особенности первые для нового времени западные теории государства и светского права. Как писал К.Дж.Лейзер, " политические идеи в классическом смысле звучат в полемике XI—начала XII в. лишь бессвязно, всплесками... [В то время] не было еще теории свет­ского государства, но в результате этого великого кризиса она вот-вот должна была родиться" ³⁴.

Новые значения светского возникали соответственно из борьбы свет­ских и духовных властей. Те, кто полностью отрицал проводимое папством различие между светским и духовным и настаивал на сохранении сакрального характера имперской или королевской власти, в целом потерпели поражение. Однако действительные границы между двумя этими областями — конкретное распределение функций — вырабатывались путем примирения и компромис­сов между противоборствующими силами. Эти границы по самой природе воп­роса не поддавались абстрактному определению.

С характерным для духовенства чувством корпоративной общности и его нацеленностью на переделку мира был тесно связан третий аспект нового общественного сознания, которое возникло в XI и XII вв., а именно новое осмысление исторического времени, включающее понятия современности и прогресса. И это тоже было и причиной, и следствием Папской революции.

Новое чувство исторического времени изменило отношение к понятию saeculum и вызвало чувство нацеленности на переделку мира. Относительно статичный взгляд на политическое общество заменился более динамичным, появилась забота о будущем общественных институтов. Но пришло время и

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: