КАНОНИЧЕСКОЕ НАСЛЕДСТВЕННОЕ ПРАВО

Народное право германских племен Европы не содержало никаких положений о порядке наследования по завещанию. Передача наследникам прав и обязанностей умершего первоначально регулировалась племенным обычаем, позже деревенским, а еще позже также и феодальным обычаем. За­ботились в основном о том, чтобы семья, двор или феод пережили смерть отдельных своих членов и прежде всего главы. По древнему германскому пра­ву только если человек вообще не имел наследника, он мог его назначить с согласия совета или вождя племени. Большая часть собственности принадле­жала семье или племени и не подлежала распределению после смерти одного из членов. Личные вещи раздавались живому супругу и детям, причем часть их оставлялась во владении умершего, чтобы быть похороненными: вместе с ним или сожженными в погребальном обряде.

С введением христианства долю покойника перестали хоронить или сжигать с трупом. Вместо этого ее стали раздавать на богоугодные дела во благо души умершего. Обычаи варьировались в разных областях Европы, но, как правило, подлежащая раздаче собственность делилась на три части: треть — вождю или королю, треть — наследнику и треть — " доля Бога".

Разумеется, духовенство очень интересовалось долей Бога. Например, как только становилось известно, что кто-то в округе умирает, священник оказывался рядом, чтобы напомнить умирающему о долге искупить грехи и оставить свое имущество на религиозные или благотворительные цели, например, строительство часовни или помощь бедным. По всей Европе ус­тановилось правило, что " последние слова" умирающего имеют юридиче­ское значение, неважно, записаны они или нет. Эта практика обозначалась латинской фразой: " donatio causa mortis" (" дар в предвидении смерти" ). Это было не совсем завещание, хотя в большинстве случаев действие этого документа было таким же. В тех редких случаях, когда умирающий вы­здоравливал, дарение теряло силу.

Другой формой дарения, вступавшего в силу по смерти, было дарение " post obitum". В отношении определенного участка земли составлялась " кни­га", в которой собственник писал: " Я дарю эту землю после моей смерти [такому-то]..." Как указывает Мейтленд, это не было завещание в современ­ном смысле, так оно: 1) не могло быть отозвано; 2) имело строго определенное содержание, то есть не относилось к тому имуществу, которое даритель мог иметь в момент вступления дарения в законную силу; 3) не назначало ни­какого представителя дарителя на момент его смерти или иной процедуры управления его посмертным имуществом⁴.

Канонисты XII в. создали свое новое право завещаний отчасти на основе германско-христианских институтов дарения causa mortis и post obitum и отчасти на основе классического римского наследственного права, которое было известно церкви и давно использовалось ею. Римское право наследования при отсутствии завещания походило на институт германского народного права в том, что главной целью его было обеспечить преемника главы семьи (pater familias). Однако рим­ское право значительно полнее определяло правовые аспекты наследования. Само наследство называлось universitas juris, сложной правовой единицей, оно состояло из самой familia, с ее древними наследственными привилегиями и обязательства­ми, ее собственностью, рабами, всеми юридическими правами и обязанностями покойного. Это все немедленно по смерти человека переходило к его наследнику. Однако в эпоху XII Таблиц римское право также предусматривало, что " общее правопреемство" наследника по отношению к юридической личности умершего может регулироваться и альтернативным путем, по завещанию. Первоначально цель завещания состояла в том, чтобы противодействовать нормам наследования без завещания в тех случаях, когда эти нормы не подходили к конкретной се­мейной ситуации; другими словами, введение завещания в римском праве было вызвано к жизни той же самой целью, которая определяла и нормы наследования без завещания, то есть требовалось обеспечить переход юридической личности умершего к наследнику (или сонаследникам). Главная цель здесь была вовсе не предоставление людям возможности осуществлять свою волю после смерти, а за­щита социальной единицы.

На протяжении столетий завещание по римскому праву изменило свой характер. Изощренные формальности древнего периода: фиктивная продажа familia, с медными монетами, весами и ритуальными формулами — уступили место подписям и печатям семи свидетелей и подписи наследодателя. В опре­деленных обстоятельствах могло быть действительным даже устное завещание. Наследнику также было предоставлено право отказаться от принятия наслед­ства, если он видел, что обязательства по нему превосходят его возможности. Что еще более важно, увеличилось число специальных отказов и дополнитель­ных распоряжений в пользу отдельных получателей наследства, что ослабляло положение наследника (поскольку он принимал на себя все обязательства на­следодателя); было введено множество статей о замещении наследника и пре­пятствиях к принятию наследства. Эти изменения в направлении большей свободы завещания также благоприятствовали церкви в Римской империи. Ко времени Юстиниана управление имуществом, завещанным ангелам и святым, бедным или на благочестивые цели, было доверено соответствующим церквам или епископам.

Несмотря на это, завещание по римскому праву, хотя и соответство­вало трем из перечисленных Мейтлендом критериев выражения последней во­ли, было лишено четвертого, который был основополагающим в наследствен­ном праве, сложившемся на Западе в русле Папской революции в конце XI и в XII в. Новое качество заключалось в святости желаний завещателя по­стольку, поскольку эти желания были связаны со спасением его души: " за­вещание" стало " последней волей", т.е. завещанием в современном смысле слова, но это было религиозное завещание.

Канонисты рассматривали выражение последней воли как религиоз-

ный акт, а само завещание как религиозный инструмент. Обычно этот акт совершался во имя Отца, Сына и Святого Духа. Говоря словами Мейтленда, " первая мысль завещателя была не о передаче hereditas, а о будущем бла­гополучии его бессмертной души и смертного тела. Душу свою он завещает Богу, Деве и святым; тело — определенной церкви. Вместе с телом он пе­редает на помин своей души... что-нибудь самое лучшее из своего имущества; часто, если умирающий — рыцарь, это будет его боевой конь... Иногда даются точнейшие указания о похоронах, о свечах, которые должны гореть вокруг гроба, о поминках... Затем последуют денежные и специальные отказы. Мно­гое будет дано на благочестивые цели; редко состоятельный завещатель за­бывает четыре ордена нищенствующих монахов; благочестивым и похвальным считается отказ средств на ремонт мостов; вилланы редко получают свободу, но иногда им прощаются долги по ренте или возвращается имущество. Для средневекового завещания характерно множество специальных отказных рас­поряжений. Лошади раздаются по одной; так же раздаются драгоценности, кровати и покрывала, горшки и сковородки. Специалист гражданского или канонического права перечисляет свои драгоценные книги; любимая рукопись статутов передается в руки того, кто ее оценит... С другой стороны, завеща­тель не имеет акционерного капитала, ценных бумаг или денежных средств, которыми он мог бы распорядиться; он не говорит ничего или почти ничего о причитающихся ему долгах, а о своих долгах умалчивает или просто вы­сказывает пожелание, чтобы они были уплачены.

В XII в. канонисты создали совокупность норм для определения дей­ствительности завещаний и для их истолкования и реализации. В противо­положность римскому праву завещательные формальности были сведены к ми­нимуму. Считались полноправными завещаниями не только " последние сло­ва", сказанные на смертном одре исповеднику, но и устные завещания тоже. Римские правила, требовавшие подписей и печатей семи достойных свидете­лей, уступили место норме, изложенной в декретальном письме папы Алек­сандра III к епископу Остии: " Мы постановляем, что все завещания, которые сделаны вашими прихожанами в присутствии своего священника и трех или двух других подходящих лиц, являются постоянно действительными" . Кроме того, по другому постановлению Александра III действительными считались все отказы на благочестивые цели, если они были засвидетельствованы двумя или тремя лицами. Таким образом, каноническое право добавило благотвори­тельные отказы к тем двум видам отказов, которые по римскому праву счи­тались действительными и без соблюдения необходимых формальностей. По римскому праву это были завещания находящихся на действительной военной службе солдат и моряков и завещания родителей тем детям, которые получили бы наследство и без завещания.

Канонисты также усилили меры защиты оставшегося в живых супруга и детей против лишения наследства завещателем. По нормам римского права наследник не мог быть лишен его " законной доли". Сначала эта доля была установлена в размере четверти от того, что наследник получил бы без за­вещания, а потом — в размере трети и даже половины, если у завещателя оставалось пять или более детей. Однако в число таких наследников входили дети и внуки, а если их не было, то родители, но не жена. Каноническое право увеличило эту долю и включило под защиту этого условия жену, ис-

29-499

ключив внуков и родителей умершего. Если у покойного оставались жена и дети, то завещание не могло лишить ее или их более чем трети собственности, подлежащей распределению по завещанию, если у покойного оставалась толь­ко жена или только дети, то она или они получали половину.

Еще более важные изменения, чем в римском материальном праве завещаний, канонисты произвели в управлении наследственным имуществом. В XII в. они создали новый институт исполнителя завещания, то есть душе­приказчика. Было установлено, что по смерти завещателя вместо принятия наследства наследником назначенное в завещании душеприказчиком лицо брало на себя владение всей собственностью, подлежащей распределению. Не наследник, а душеприказчик осуществлял права завещателя и выполнял его обязательства. Он мог предъявлять должникам завещателя иски в светских судах, однако наследники по завещанию должны были подавать на него в церковный суд. Заставить душеприказчика отдать законную долю жены и детей завещателя тоже можно было только в церковном суде.

Тот факт, что составление завещания было религиозным актом, объ­ясняет, почему церковь присвоила себе и юрисдикцию над наследованием без завещания. По сути, церковь считала смерть без завещания разновидностью греха. Ведь если человек не выразил свою последнюю волю, он, по всей ве­роятности, умер без покаяния. Более того, имущество умершего без завеща­ния следовало употребить на благо его души. Таким образом, имущество та­кого человека оказывалось в руках церковного судьи, то есть епископа или его заместителя, " официала". Епископ мог доверить ближайшим родственни­кам покойного сделать что нужно для его души, однако они не могли пре­тендовать ни на что помимо своей " законной доли". По новому канониче­скому праву та доля, которую нельзя было отнять у жены и детей по заве­щанию, и была той долей, которую они наследовали без завещания, а прочие родственники вообще не имели права на наследство, если завещатель не упо­мянул их в своей последней воле. Так церковь присвоила себе юрисдикцию над наследованием без завещания не только для того, чтобы защитить вдову и сирот покойного, но и для блага его души, чтобы употребить остаток его имущества на благотворительные цели.

Со временем церковные суды разработали практику назначения упра­вителя для распределения собственности человека, который умер без завещания. Его функции были те же, что и у душеприказчика. Средневековая каноническая система управления имуществом покойного с помощью душеприказчиков и уп­равителей сохранилась в английском и американском праве, а в континентальной Европе в XVI в. вернулись к более древней римской практике. Имущество пе­редавалось наследникам, а те, управляли им под надзором суда независимо от того, составил ли покойный перед смертью завещание.

Институциональная роль священников была центральной. Они выслу­шивали " последние слова", были свидетелями последней воли, служили душе­приказчиками и управителями, принимали завещанное имущество в качестве до­веренных лиц религиозных организаций или на благотворительные дела.

Центральную роль играл и церковный суд, то есть епископ или его заместитель. От душеприказчиков и управителей требовалось представлять от­чет церковному суду. Церковный суд надзирал и за лицами, которым было доверено употребить имущество на религиозные или благотворительные цели.

Этому же суду принадлежала юрисдикция над всеми спорами по завещанию (хотя некоторые из них подлежали и светскому суду).

Каноническое право наследования явилось прямым вмешательством церкви в феодальные политические и экономические отношения. Светские власти оказали яростное сопротивление, особенно в отношении притязаний церкви на юрисдикцию в отношении отказов земельной собственности. В Ан­глии и Нормандии, например, светские суды в XII в. осудили дарение земли и посредством post obitum, и на смертном одре. Трактат Гленвилла (1187) так высказывался о дарении на смертном одре: " Если смертельно больной человек начал делать то, чего он не делал будучи здоров, то есть раздавать свою землю, то ясно, что им движут его мучения, а не здравый рассудок" ⁰. Однако это был не самый главный аспект проблемы. Ведь дарение движимого имущества на смертном одре не возбранялось, а вот отказы земли по фео­дальному (не по городскому) праву не только в Англии, но и на всем Западе были запрещены вообще, причем неважно, делались они в " последнем слове" или тщательно обдуманном письменном завещании. По сути, феодальное право враждебно относилось к завещанию земли, несмотря на богоугодные или другие цели.

Если отказ земли следовал церкви, то будущие завещатели с помощью церкви находили разнообразные пути обойти этот запрет. Одним из таких способов было дарение земли религиозной корпорации с сохранением пожиз­ненного права дарителя. По форме это было прижизненное дарение, inter vivos, в то время разрешенное, но оно имело те же последствия, что и за­вещание. Светские власти ответили на это правилом " мертвой руки", которое запрещало всякие дарения земли религиозным организациям. Тогда церковь прибегла к другим хитростям. Землевладелец не дарил землю, а передавал ее религиозной корпорации как феодальному сеньору, а сам продолжал ею пользоваться как вассал; после его смерти никто другой не мог предъявить притязания на эту землю. Или, например, землевладелец сдавал свою землю в аренду религиозной корпорации, оговорив себе пожизненное право жить на ней. Эти изобретения тоже в конце концов потерпели крах. Наконец, цер­ковь нашла золотую жилу — институт доверительной собственности (" поль­зование" ). Правовой титул на землю передавался мирянину, державшему его как доверенное лицо религиозной корпорации, которая после смерти дарителя пользовалась землей и правом на все доходы с нее; на случай смерти дове­ренного лица было заготовлено условие о вступлении в должность нового. Такие " пользования" широко распространились начиная с XII в. к выгоде религиозных орденов, которым запрещалось " владеть" собственностью. По­степенно они стали средством не только передачи земли на благотворительные цели при жизни землевладельца, но и оформления того, что на деле являлось благотворительным отказом.

История ранних этапов развития права благотворительной доверитель­ной собственности многое может рассказать о формировании западной тра­диции права. Еще более ясно, чем в случае семейного права, что канониче­ское наследственное право было порождено необходимостью учесть светское право, которое, делая упор на политическое значение землевладения, выну­дило церковь сосредоточить свое право завещаний на движимой собственности и искать другие средства овладения земельными дарами. В Англии, по край-

29*

ней мере, церковные суды установили практически исключительную юрис­дикцию над наследованием движимого имущества как по завещанию, так и без. Это продолжалось даже после Реформации и придало английскому и аме­риканскому наследственному праву своеобразный облик, совсем иной, чем в странах континентальной Европы. Однако во всех странах Запада, не иск­лючая и Англию, церковная юрисдикция над наследованием земли подчиня­лась светской. Борясь за земельные дары, церковь использовала новые пра­вовые понятия и новый правовой инструментарий. Они включали современное понятие и инструмент доверительной собственности, перешедшее в английское светское право через юрисдикцию канцлера по праву справедливости, а в XII—XV вв. это понятие входило в право всех стран Европы постольку, поскольку все эти страны подлежали церковной юрисдикции. И благотво­рительное дарение движимого имущества, и дарение земли для постоянного использования религиозными корпорациями влекли за собой обязанность душеприказчиков или доверенных лиц исполнять желания дарителей в ин­тересах бенефициариев. То и другое включало также контроль над такими обязанностями со стороны церковных судов.

Право, вышедшее из церковной юрисдикции над наследованием, об­ладало не только собственными структурными элементами, но и некоторыми структурными элементами канонического права в целом. Желания завещателя были священными, ибо при составлении завещания он совершал религиозный акт, в силу этого же обстоятельства они должны были соответствовать нрав­ственным нормам церкви в интерпретации церковных властей. Отказ на без­нравственные цели, например в пользу еретика, был недействителен. Однако любое завещание, если оно было сделано на благотворительные цели, при­знавалось законным, даже если бы в ином случае его следовало признать недействительным из-за неясности (например, из-за неопределенности бене-фициария, размера наследства, цели завещателя, способов осуществления его намерения и т.п.). Завещания " в пользу бедных", " на богослужения" или " на благотворительность" всегда признавались законными. Если не было названо доверенное лицо, то церковный суд назначал его. Если получателем наслед­ства оказывалось не учрежденное законным образом объединение или кор­порация, не имеющая права владеть собственностью, церковный суд назначал доверенное лицо, чтобы оно распоряжалось имуществом от их имени. Эти нормы права доверительной собственности до сих пор действуют в США.

Там, где желания завещателя не могли быть исполнены по причине фи­зической невозможности (например, получателя наследства нет в живых) или незаконности (например, получатель наследства — еретик или отказ незаконен по светскому праву), церковный суд исполнял намерение завещателя " так близ­ко, как только возможно" (во французском языке норманнов, — су pres, " так близко, как" ). Находили другого получателя наследства, аналогичного поиме­нованному. Наследнику давалось что-нибудь взамен земли или какие-нибудь права на нее. Доктрина су pres все еще господствует в США.

Каноническое право завещаний основывалось на юрисдикции церкви и церковных судов над религиозным актом выражения последней воли. Сво­бода завещания понималась, по существу, как свобода вносить вклады на религиозные и благотворительные дела, хотя это неизбежно влекло за собой и свободу завещать имущество родным и друзьям. В каждом завещании став-

кой было благополучие души усопшего. Кроме того, ставкой было и благо­состояние бенефициариев завещания, в особенности в случае религиозных и благотворительных отказов. Каноническое право наследования без завещания, однако, хотя и было отчасти основано на юрисдикции церкви и церковных судов над благополучием души покойного, отчасти было основано и на их юрисдикции над вдовами и сиротами. Именно на этих двух юрисдикционных основаниях каноническое право реинтегрировало сохранившиеся римские и германские правовые институты в новую совокупность права наследования. И по сей день сохраняется диалектическая напряженность между правом за­вещаний (часть которого унаследована от римского права) и правом насле­дования без завещания (которое частично унаследовано от германского на­родного права).

Итак, если говорить о каноническом наследственном праве как под­системе внутри системы канонического права в целом, то надо признать, что его структурное единство, как и структурное единство всего канонического права, основано на сознательном согласовании разноречивых элементов.

КАНОНИЧЕСКОЕ ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ

Церковные суды едва ли могли притязать на столь широкую юрис­дикцию над отношениями собственности, какой они обладали над семейными отношениями и наследованием. Однако их юрисдикция над вопросами соб­ственности отнюдь не была скудной, и из нее выросла значительная сово­купность права. Церковь владела огромными богатствами, приобретенными благодаря дарениям, налогам и собственным сельскохозяйственным, произ­водственным и торговым предприятиям. По некоторым данным, церкви при­надлежало от 1/4 до 1/3 всей земли в Западной Европе. Неудивительно, что не только церковные ученые-правоведы, но и церковные суды и законодатели много занимались вопросами прав и обязанностей, связанных с владением, пользованием и распоряжением этими богатствами. Кроме того, каноническое право высказывалось также по вопросам прав и обязанностей, относящихся и к светской собственности.

Несомненно, каноническое право собственности в значительно боль­шей степени, чем каноническое брачно-семейное право, испытало на себе влияние современного светского права. Во-первых, никто никогда не утвер­ждал, что собственность — даже и церковная — имеет священный характер. Материальные ресурсы церкви всегда считались частью ее " преходящей" вла­сти. Более того, в контексте феодального землевладения права церковной соб­ственности часто связывались с правами светской собственности. Например, приход мог " держать" свою землю и постройки " от" епархии или аббатства (собственность монастырей на приходские церкви была начиная с XII в. ши­роко распространена в Европе), а епархия или аббатство могли " держать" эту же землю " от" какого-нибудь барона. Споры по поводу земельной ренты, уплачиваемой приходом епархии или аббатству, обычно находились в юрис­дикции церковных судов и разрешались по каноническому праву, а споры по феодальным повинностям и службам, которыми епархия или аббатство обя­заны были барону, обычно подпадали под юрисдикцию светских судов и раз­решались по светскому праву (хотя в последнем случае бывали разногла-

сия между церковными и светскими судами по поводу юрисдикции). Церковь была как бы и внутри, и вне тогдашнего феодального экономического уклада. Ее право собственности неизбежно имело отчасти феодальную природу. Ана­логичным образом, церковь была и внутри, и вне тогдашнего городского эко­номического уклада, который господствовал в тысячах вольных городов, выросших по всей Европе в XI — XIII вв., так что ее право собственности неизбежно имело отчасти городскую природу. Однако каноническое право отношений собственности было также отчасти и нефеодальным и негород­ским, то есть оно основывалось частично на особых церковных соображе­ниях и принципах канонического права в целом. Канонисты того времени не только первые привели в систему право собственности; они также ввели некоторые совершенно новые понятия и нормы права собственности — те самые, которые оказали глубочайшее и долгосрочное воздействие на за­падную традицию права.

Большинство церковных земель и зданий с конца XI по XV в. при­надлежали церкви по праву владения, известному в Англии как " free alms" — " безвозмездная милостыня" (в норманнском французском " frankalmoign", в латыни " libera elemosina" ). Как правило, даритель (или несколько дарителей вместе) делал дар Богу и поименованной церковной корпорации, ее должно­стным лицам и членам, например: " Богу и Св.Уилфреду Дамфрийского аб­батства и аббату Дункану и монахам Св.Уилфреда". Если целью была по­стройка церкви, больницы или учебного заведения, то дар мог включать не только землю, но и средства для строительства и эксплуатации здания и обес­печения функционирования учреждения в будущем. Но часто даритель земли сохранял для себя и своих наследников права на нее. В частности, он мог оставить за собой право " представлять" нового священника для построенной на его земле церкви, как только образовывалась вакансия. Такое право пат­ронажа (advocatio, " покровительство религиозной общине" ) было весьма цен­ной собственностью. Благодаря этому праву можно было назначить кого угод­но (например, родственника) на должность, которая часто бывала весьма до­ходной. Даритель также мог сохранить за собой и своими наследниками право на земельную ренту, феодальные подати, военную службу и другие права, прилагавшиеся к владению этой землей. Иногда, впрочем, даритель мог отдать на благотворительные цели не только право на владение участком земли, но и все остальные связанные с ним права. В таких случаях могло потребоваться согласие со стороны лиц, стоящих выше дарителя на феодальной лестнице, ведь они тоже должны были уступить эти права. Церковная земля, освобож­денная таким образом от всех феодальных обязательств, представляла собой нечто совершенно иное по сравнению с характерной для тогдашнего светского землевладения феодальной собственностью, которая была обременена разно­образными повинностями. Фактически большая часть земель, которые церковь держала на основе безвозмездной милостыни, была освобождена от феодаль­ных повинностей таким способом.

Церковная собственность составляла резкий контраст с феодальной собственностью не только в силу ее освобождения во многих случаях от фе­одальных повинностей, но и в силу ее корпоративного церковного характера, т.е. это всегда была собственность церковной корпорации и никогда — от­дельной личности. Более того, она всегда служила целям корпорации. По-

немецки это называется " Zweckvermogen" (" целевая собственность" ). По ка­ноническому праву ее использование определялось той целью, для которой она приобреталась, в этом смысле она была связана с институтом довери­тельной собственности. Должностные лица той церковной корпорации, кото­рая владела данной собственностью, будь это аббатство (монашеский дом), епархия, приход, университет или больница, даже, если на то пошло, архи-епископия или само папство, были доверенными лицами, от которых кано­ническое право требовало целенаправленно использовать собственность на благо тех, ради которых она приобретена.

Трактовать церковную собственность в XII в. как " доверительную соб­ственность" (trust) — значит допускать некоторые вольности в отношении термина, который приобрел ряд конкретных значений в английском праве четыре столетия спустя. Однако исторически английское понятие доверитель­ной собственности произошло от понятия " пользование", которое было изве­стно и применялось в Европе начиная с XII в., а в Англии было развито в канцлерском суде в XIV—XV вв. Земля и другая собственность передавались определенным лицам, чтобы ей " пользовались" отдельные церкви, монастыри, другие церковные корпорации. Эта практика очень широко распространилась с появлением в XIII в. ряда францисканских орденов, так как по правилам им запрещалось иметь собственность сверх повседневных нужд. Лицо, кото­рому передавалась собственность, " владело" ей, но каноническое право, а по­зже в Англии и канцлерский суд требовали, чтобы он распоряжался ей во благо тех, для " пользования" которых она была дана.

" Пользование" (как и позднее возникшая английская " доверительная собственность" ) предполагало три стороны: дарителя, дарополучателя и бе-нефициария. Дарополучателъ принимал дар как доверенное лицо бенефици-ария. Однако, как правило, собственность, передаваемая церковной корпора­ции, находилась во владении этой корпорации; она и была дарополучателем. При этом она же была и бенефициарием. Если ее должностные лица имели полномочия владеть, пользоваться и распоряжаться собственностью корпо­рации, они должны были осуществлять такое полномочие в качестве ее " доверенных лиц". Такова и до сих пор норма английского права компаний и американского права корпораций. Такова была и есть норма канониче­ского права католической церкви.

Канонисты изобрели также юридическую конструкцию под названием " фонд" (англ. " foundation" ) или " корпорация имущества" (universitas bonorum) в противоположность " корпорации лиц" (uruversitas personarum). Это понятие полностью отсутствовало и в римском, и в германском праве. Хотя оно и не имеет точной параллели в позднейшем английском светском праве, было восп­ринято светскими правовыми системами других европейских стран. (В немецком языке оно носит название " Stiftung", во французском — " fondation".) Этот ин­ститут состоял в персонификации целей, которым должны были служить данная собственность, деньги, земля и невещественные права. Так, сам церковный бе­нефиций, то есть права собственности и повинности, связанные с данной цер­ковной должностью, принадлежащие ей доходы от экономической деятельности, все другие привилегии — рассматривались как юридическое лицо, обладающее полномочием через своих должностных лиц вести свои хозяйственные и юри­дические дела в качестве обособленной единицы. Больница, приют для бедных,

учебное заведение, епархия или аббатство могли рассматриваться не только как корпорация лиц, но и как корпорация имущества.

В дополнение к современным понятиям корпоративной собственности, доверительной собственности и фонда канонисты также разработали совре­менные представления о правовых средствах защиты владения. В частности, в XII в. они разработали правовой иск для восстановления владения землей, имуществом и невещественными правами, посредством которого прежний вла­делец, лишенный их насильственно или обманом, мог восстановить владение простым доказательством неправомерного лишения владения, без представле­ния доказательств более предпочтительных прав на владение.

Правовые средства защиты владения были необходимы из-за широко рас­пространенной в то время практики насильственного захвата и передела земли враждующими сторонами. Церкви приходилось принимать в этой борьбе прямое участие, когда два лица претендовали на одно и то же аббатство или епархию и противник изгонял владельца силой оружия. Соперниками могли быть как чле­ны духовного сословия — сами епископы или аббаты, — так и светские господа, претендующие на право представлять кого-либо из них. Насильственное изгна­ние владельца называлось " spoliatio" (" самозваный захват", " грабеж", англ. " spoliation", " despoiling" ). До XII в., решая эту проблему, папы, патриархи и другие церковные иерархи время от времени высказывались в том духе, что, прежде чем может быть окончательно решен вопрос о правах сторон, прежний владелец должен быть восстановлен во владении.

В Causae II и III своего " Decretum" (который изначально назывался " Согласование разноречивых канонов" ) Грациан решал вопрос грабежа на ма­териале двух довольно сложных дел, оба касались епископов, силой лишенных владений на основании приписываемых им преступлений. Двумя важными ча­стями этого анализа являются ответы на Quaestio 2 в Causa II и на Quaestio 1 в Causa III. Они кратки.

Первый Quaestio озаглавлен: " То, что насильственно лишенный вла­дения человек не может быть привлечен к суду, установлено многими авто­ритетами". Далее Грациан цитирует высказывания трех пап в том духе, что " прежде предъявления любого иска следует все вернуть тому, кто им владел". Цитируется письмо епископа Евсевия к монахам Александрии и Египта: " Мы читаем в ваших письмах, что некоторые епископы в ваших странах были обвинены собственной паствой... и некоторые были лишены имущества, а дру­гие изгнаны силой со своих престолов. Вы знаете, что их нельзя призвать ни на провинциальный, ни на общий синод... [ни] судить иным судом, пока все, что отнято, не будет полностью возвращено в их власть в соответствии с законами". Затем цитируются два других похожих папских письма.

Quaestio 1 в Causa III озаглавлен: " Должен ли быть восстановлен в правах всякий, кто был насильственно лишен имущества или прав". Вновь Грациан цитирует два папских послания^ в которых утверждается, что на­сильственно лишенные имущества или изгнанные епископы должны все полу­чить назад (redintegranda, " восстановлены" ), прежде чем им предъявят обви­нения. В одном папском послании содержится такое заявление: " Никто из их начальников или подчиненных не смеет возводить на них обвинение, пока они лишены своих церквей, имущества или полномочий.

Затем Грациан вывел из этих двух посланий, написанных по поводу

конкретных дел, норму необычайной широты. Всякий человек имеет право на судебное постановление о восстановлении его во владении всем, чего он был лишен, включая невещественные права и полномочия, причем неважно, было это отнято силой или обманом; а средство правовой защиты обращено не только на первоначального правонарушителя, но и на третьих лиц.

Юристы, которые глоссировали трактат Грациана во второй половине XII и в первой половине XIII в., ухватились за широту этой нормы. " Орди­нарная глосса", то есть общепринятая интерпретация трактата, написанная Иоханнесом Тевтоником в 1215 г., аннотировала Causa II, Quaestio 2 сле­дующим образом: " Различие между этим quaestio и quaestio 1 в causa III состоит в том, что реституция предлагается здесь посредством exceptio [то есть возражения с аргументами против предъявленного обвинения], а там она предлагается посредством иска [то есть независимого предъявления иска]". В глоссе Иоанна Фавентия говорилось: " Causa III, quaestio 1: Заметь, что то, что говорится о лишенных прав епископах, понимается как относящееся ко всем духовным лицам". (Грациан распространял это на всех лиц вообще.) А Гугуччио писал: " Causa III, quaestio 1, с. 3: Если кто-нибудь был лишен противником своего имущества насилием, или угрозами, или обманом, или иной хитростью, он должен быть восстановлен во владении.

Норма Грациана была названа " canon redintegranda" (" норма реститу­ции" ). Вскоре после Грациана канонисты ввели новый иск, названный " condictio ex сапопе redintegranda"; позже он стал называться " actio redintegranda", а еще позже — " actio spolii" (" иск о захвате" ). Actio spolii мог применяться для лю­бой разновидности насильственного захвата имущества (включая захват имуще­ства обманом); он мог применяться для восстановления владения и невеществен­ными правами, и движимым и недвижимым имуществом; его можно было приме­нять против третьих лиц, включая и тех, которые не владеют спорным имуще­ством; а от истца не требовалось предъявлять правовой титул на землю, имуще­ство или права, восстановления которых он требовал. Наконец, этот иск стал до­ступен даже тому, кто сам был неправомерным владельцем. Возьмем крайний случай: если А насильственно отнял собственность у Б, а затем Б в порядке воз­мездия насильственно отнял собственность у А, то А имел право на решение суда, восстанавливающее его во владении. Принцип состоял в том, что лицо, способное доказать, что оно было обманом лишено владения, должно было иметь право на предварительную реституцию по судебному решению до рассмотрения всех ас­пектов дела и не должно было извлекать выгоду, прибегнув к самосуду.

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: