Экскурс. «Малый народ» как основной механизм социального проектирования

 

Вспомним энциклопедистов и Вольтера, идеи которых подготовили одну из самых кровавых драм в Новейшей истории – Французскую революцию 1789-1794 гг. Французский историк начала XX века Огюст Кошен (Cochin), занимавшийся исследованиями философских и социальных предпосылок революционного террора, резко критикует концепцию возврата к естественности второй половины XVIII века: «Вы знакомы с этими философскими догмами: они все восходят к одной – “природа хороша”; и все правила сводяться к одному – “не мешать”.... Вера, послушание, уважение – лишь они опасны, и это их Вольтер обозначает словом “гадина”».[270] Анализируя превращение французской прогрессисткой мысли в воинственное учение, род секты, «республику словесности», Кошен формулирует концепцию «малого народа», которая легла в основу революционных преобразований:

 

«... Анархия может соединться с порядком в двух формах: единстве руководства и единстве общественного мненеия; и самое маленькое общество мысли совершает это чудо.... “Прогресс просвещения”, завоевание реального человека социальным человеком проходит ряд ступеней и этапов, начиная с умственной социализации “философа” в 1789 г., моральной – “патриота” в 1792г. и до материальной социализации “гражданина” в 1793 г.

...На 100 записанных не наберется и 30 соблюдающих правила, и пяти деятельных, и как раз эти являются хозяевами общества; они выбирают новых членов, достигая таким образом нужного им большинства, они назначают заседания бюро, составляют резолюции, руководят голосованием, без перебоев, без ущемления принципов, без упреков собратьев, потому что отсутствующие считаются присоединившимися, да к тому же разве нет в запасе массы способов убрать того, кто мешает? …Так в большом обществе как бы само собою образуется другое – малое, но более активное и сплоченное, которому не составит труда управлять большим без его ведома» (курсив наш – Л.Г.).[271]

 

Только за неполных одиннадцать месяцев Террора в 1793-94 гг. погибло 40 тыс. чел. и 500 тыс. были заточены в тюрьмы. Общее число жертв революционных событий не было подсчитано, так как в стране царил хаос.[272] В результате преследований Франция лишилась аристократической верхушки, члены которой были убиты или вынуждены бежать из страны. Не меньше пострадало и зажиточное крестьянство, средний класс, который обеспечивал страну продовольствием. Результатом Революции стало разрушение структуры французского общества, ослабление экономики, продолжительный голод, люмпенизация огромной части населения. До сих пор последствия этих событий проявляются во Франции в виде запутанной системы государственного управления и ее чудовищной бюрократизации. Острый взгляд Кошена выхватил сущность захвата власти «малым народом». Спустя полтора века такое же явление возникло в России в облике большевизма. Чем закончился Октябрьский переворот, нам известно лучше, чем про следствия Террора.

 

Методолог С.В.Попов дает интерпретацию хода общественных изменений, которая весьма сходна с описанной выше позицией Кошена. В статье «Методология организации общественных изменений» он рассматривает механизм выяснения границ «искусственности» преобразований в организации:

 

«Всякая попытка изменить ту или иную часть общества приводит к следующей ситуации: появляется человек или группа людей, которых не устраивает существующее положение дел, и они хотят его изменить в соответствии со своими представлениями (планами, проектами). Но поскольку “преобразователи” имеют дело с общественными образованиями – рефлексивными и активными, то получают реакцию, причем совсем не ту, которую могут заранее “вычислить”… Изменения происходят не там и не такие, как планировалось вначале...

“Классическое” проектное мышление рассмотривает такую ситуацию “хотели как лучше, а получилось как всегда”, либо как ситуацию недостаточного (неверно осуществленного) проектирования, либо (что чаще) как результат плохой реализации и управления.

На самом деле ситуация всегда такова, потому что неадекватным является способ ее представления в мышлении... Парадоксальна позиция преобразователя общества. С одной стороны, он противопоставляет себя обществу, с другой – сам является продуктом этого общества и находится в рамках той же культуры. Способность же помыслить иное общественное устройство представляет собой труднейшую проблему.

Наиболее простой (но и непродуктивный) способ –... смотреть, что не нравится, и пробовать исправить это. Так пытались размышлять первые утописты...

Другой способ – выделить тенденции или “тренды” и по ним “увидеть” другое общество. Фантасты и футурологи упражняются в этом.

Третий способ – спроектировать отдельную “вещь” (или систему “вещей”) и реализовать проект, изменив тем самым общество в нужном направлении.

Смею утверждать, что изображенная ситуация не изменится.

Если не изменяются культурные нормы и тип организации, общество восстанавливается в прежнем виде, ничего не меняя в себе. Либо... в результате взаимодействия всех сил исторического процесса получится нечто совершенно иное, не запланированное.

Парадокс может быть разрешен только в том случае, если “преобразователь”, в первую очередь, начнет изменять не общество, а себя. При этом он станет, соответственно, носителем новых норм культуры и типа общественной организации. Но в этом случае менятеся и объект размышления: не образ изменения будущего, а самоорганизация, позволяющая сформировать, “вырастить” новую культуру и новую организацию жизни (курсив наш – Л.Г.)».[273]

 

Самоизменение преобразователя – сильный тезис, правда, нуждающийся в дополнительной аргументации. Направленное изменение человека с незапамятных времен является ядром эзотерической традиции. Заметим, что все инициатические по сути практики, будь то подготовка профессиональных спортсменов, музыкантов, математиков или членство в монашеских орденах всех времен и народов, основаны на идее наставничества. Учителя не выбирают – это он выбирает достойного и проводит его через испытания. Только пройдя через мучительный и долгий период ученичества, человек изменяется в нужную сторону. Именно поэтому «педагогика для взрослых» категорически отказывает ученикам в принятии решений относительно содержания, сроков и способов обучения. Здесь уместно вспомнить восточную притчу, которую приводит известный популяризатор суфийских идей на Западе Идрис Шах:

 

Один суфий учил своих учеников:

«У меня есть только один урок. Когда выучите его, сможете учить другой. Я искал духовность повсюду, пока не понял, что ее не найти там, где ее ищет недостойный. Мой Мастер, хаким Анис, научил меня, что я должен учиться быть достойным поиска. Поиск недостойного есть скрытое высокомерие. Я спросил хакима, куда мне идти, чтобы найти знание, а не мнение. Тогда он научил меня тому, чему я не хотел учиться, способом, которого я не хотел (курсив наш – Л.Г.). Он научил меня как искать знание.»[274]

 

Преобразователь, изменяющий себя, напоминает легендарного Мюнхаузена, который сам себя вытащил за волосы...

 

 

Философия социального проектирования в советскую эпоху берет свое начало с одиннадцатого тезиса Маркса о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».[275]

Социальное проектирование в СССР приобрело грандиозный характер. Возник новый человек, которого Александр Зиновьев окрестил «Гомо советикус». В 1977 году в Конституции СССР появляется сочетание «новая историческая общность людей — советский народ». Можно спорить, в какой тональности – мажоре или миноре – описывать эти явления, но они существовали и были результатом определенного замысла. Эти идеологические «останки» повсеместно встречаются и на постсоветской территории. Какую бы область деятельности в России мы ни взяли для рассмотрения, очень скоро выяснится, что за фасадом модных слов скрывается попытка переиначить или возродить какой-нибудь социальный проект советских времен. Во всех сферах жизни, от создания Маяковским нового языка и до великих «строек коммунизма», проектная составляющая в Советском Союзе была чрезвычайно велика. Перемещение огромных масс людей, освоение Крайнего Севера, БАМ, целина. «Атомный проект», спутник, первый полет человека в космос. Своя система образования, разделение университетской науки и отраслевой, НИИ – научно-промышленные структуры, не имеющие аналогов в мире...

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», – пели советские люди в 1930-х годах. По выражению великого русского экономиста Н.Д.Кондратьева, это была полная победа телеологического принципа над генетическим. Социализм был совсем молод, у всех возникало чувство огромных перемен, во всей их нечеловеческой грандиозности, включая чудовищные злодеяния. (Возможно, это историческая аберрация, и жизнь обывателя или крестьянина в глубинке, не потревоженная ни расстрелами, ни коллективизацией, протекала в обычном ритме.) В то время было много сочувствующих Стране Советов, не только в Америке, опустошенной кризисом, но и в Европе, охваченной фашизмом. Лион Фейхтвангер писал после посещения СССР в своей книге: «Москва 1937»:

 

«Какая радость после всего этого встретить молодых людей, которым посчастливилось сорвать первые плоды советского образования, - молодых интеллигентов из рабочих и крестьян! Как крепко, уверенно, спокойно стоят они в жизни: они чувствуют себя органической частью мудрого целого. Будущее расстилается перед ними, как ровный путь, пересекающий прекрасный ландшафт. Выступают ли они на собраниях, беседуют ли с кем-нибудь, наивная гордость, с которой они рассказывают о своей счастливой жизни, не наигранна; из уст их действительно рвется то, чем переполнены их сердца. Когда, к примеру, молодая студентка высшего технического училища, которая всего несколько лет назад была фабричной работницей, говорит мне: “Несколько лет назад я не могла правильно написать русской фразы, а теперь я могу дискутировать с вами на немецком языке об организации автомобильной фабрики в Америке”, или когда девушка из деревни, пышущая радостью, докладывает собранию: “Четыре года назад я не умела ни читать, ни писать, а сегодня я беседую с Фейхтвангером о его книгах”, – то радость их законна. Она вытекает из такого глубокого признания советского мира и понимания их собственного места в этом мире, что чувство испытываемого ими счастья передается и слушателям».[276]

 

Литература, изобразительное искусство, архитектура были в то время инструментом формирования новой картины мира для членов социалистического общества. В этой картине много несовместимого, эклектичного, но она предельно функциональна. Новое искусство было призвано не столько выражать личную точку зрения художника, сколько изменить мир. Соавтор этой книги Вадим Маркович Розин упоминает о проекте архитектора Мельникова для Зеленограда, в котором предполагались залы, где жители под звуки оркестра должны спать и видеть общие социалистические сны. «Здесь социальный идеал в явном виде определяет структуру будущего объекта».[277]

Импульсом преобразования было проникнуто и все содержание управленческой деятельности. Особый размах в довоенную эпоху получает комплексное планирование – территориальное и социально-экономическое. В качестве примера можно назвать т.наз. «сталинский» Генеральный план развития Москвы 1935 года, определивший современную радиально-кольцевую структуру города. Реализация этого генплана не только позволила избежать многих проблем, свойственных европейским столицам, но и сформировала у нескольких поколений москвичей новый набор представлений о городском пространстве, среде обитания, жилище. Картина мира живущих в Москве включает высотки и сталинские дома, «пять минут пешком от метро» как меру расстояния, и другие объекты, которые отсутствуют у жителей других городов России.

 

 

Экскурс. План ГОЭЛРО

 

Другим примером социалистического планирования является грандиозный, даже по нынешним меркам, план ГОЭЛРО. Он был реализован всего за 10 лет. ГОЭЛРО́ (сокр. от Го сударственная комиссия по эл ектрификации Ро ссии) стал первым перспективным планом развития экономики, принятым и реализованным в России после Октябрьской революции. Подготовка проекта масштабной электрификации страны велась ещё до революции, одним из её идеологов был В.И.Вернадский. Однако разногласия в царском правительстве, а затем Первая мировая война помешали осуществлению этого замысла. В число разработчиков ГОЭЛРО входили видные ученые и инженеры, всего около 200 человек. Главным техническим специалистом стал Л.Б.Красин, а руководителем комиссии – Г.М. Кржижановский. План был разработан к концу1920 года, когда еще вовсю шла Гражданская война и в стране была ужасающая разруха. Через год, 22 декабря, план ГОЭЛРО был утвержден на IX Всероссийском съезде Советов. С тех пор эта дата, День энергетика, входит в календарь профессиональных праздников.

ГОЭЛРО был комплексным планом развития не только энергетической отрасли, но и всей российской экономики. В нем предусматривалось строительство предприятий, обеспечивающих эти стройки всем необходимым, а также опережающее развитие электроэнергетики. Планирование осуществлялось в привязке к развитию территорий. Рассчитанный на 10-15 лет, план предусматривал строительство 30 районных электрических станций (20 ТЭС и 10 ГЭС) в центральной части России общей мощностью 1, 75 млн кВт. К 1931 году план ГОЭЛРО был, в основном, выполнен. Выработка электроэнергии в 1932 году по сравнению с 1913 годом увеличилась не в 4, 5 раза, как планировалось, а почти в 7 раз.

В 1920 году Россию посетил известный писатель Герберт Уэллс. По результатам встречи с Лениным, который познакомил его с планом ГОЭЛРО, он написал известный очерк «Россия во мгле», где назвал план «утопией электрификации» и «сверхфантазией». Ленин пригласил Уэллса приехать через 10 лет. Когда тот приехал повторно в 1934 году, он был поражён тем, что план был не просто выполнен, но и перевыполнен по ряду показателей.[278]

Не менее впечатляющим было стремительное развитие науки и промышленности в 1920-50-е годы, плодами которого наша страна пользуется до сих пор. В интервью корреспонденту «Эксперта» член-корреспондент РАН, председатель Межгосударственного научного совета по чрезвычайным ситуациям стран СНГ Н.А.Махутов проектную направленность советской промышленности тех лет. (Курсив везде наш – Л.Г.)

 

[Корр.] «Сегодня не может не удивлять, насколько системно подходили в те годы к развитию техносферы, взять хотя бы создание вашего института [Института машиноведения им. А.А.Благонравова РАН].

— К сожалению, наше время действительно не блещет проявлением такого системного подхода. Я недавно был на мероприятии, посвященном 110− летию со дня рождения академика Николая Антоновича Доллежаля, вы знаете, это выдающийся ученый, конструктор в области атомной энергетики, он создавал первый энергетический реактор в Обнинске. На примере ученых такого уровня видно, что именно решение крупных государственных задач влекло за собой появление выдающихся научных работников и инженеров, был настоящий фейерверк технических достижений и успехов. Мы прошли череду юбилеев и собственного института, и тех, с которыми мы долгие годы работали вместе. У нас и у ленинградского ЦНИИ конструкционных материалов «Прометей», к примеру, были 70-летние юбилеи. Это те институты, которые были созданы перед войной, целый ряд таких организаций. Также недавно была серия праздников 60-летних институтов — это мощные структуры, которые создавались во время войны и в первые послевоенные годы. Сегодня серьезных задач в стране меньше не стало, наоборот, их становится только больше, но мы, к великому сожалению, только сокращаем научно-исследовательские институты…

Вот есть распространенное мнение, что американский шаттл и «Буран-Энергия» — это примерно одно и то же. На самом деле это совершенно разные вещи. Скажем, у них полезная нагрузка машины 18 тонн, а на нашем-то 100. Это совсем другие научные, конструкторские, промышленные задачи. Поэтому странно слышать, что, дескать, передрали у американцев опять. Что касается авиационной, атомной и подводной техники, то накануне краха Советского Союза мы обгоняли американцев по ключевым направлениям на 10–15 лет. Скажем, мировые рекорды подводных лодок по скорости до сих пор принадлежат нам.. Торпеда «Шквал», экранопланы «Каспийский дракон», ракеты средней дальности — ничего подобного у них не было. Сейчас все носятся с А380 как с крупнейшим самолетом, а у нас самолет «Мрия» был создан на 30 лет раньше. По задачам, по размерам он уникальнее этого аэробуса. Советский Союз накануне распада по основным параметрам, такова моя точка зрения, существенно опережал США».[279]

 

Система социалистического планирования, безусловно, заслуживает беспристрастной оценки. Понятно, что результаты научно-технических проектов можно было оценить с помощью технических параметров. А как оценить итоги проектов социальных?

Возмем советские научно-исследовательские учреждения. За короткий срок, всего за какие-то десять лет, бериевские «шарашки» приобрели вполне гражданские черты, а многие институты были созданы уже в послесталинскую эпоху. В академгородках и НИИ сложилась каста ученых «бездельников», которые получали приличный прожиточный минимум и могли в прямом смысле слова ничего не делать. Они имели много свободного времени и вследствие этого могли… думать и придумывать. Большая часть так ничего и не придумала, но те, которые смогли, сделали открытия мирового уровня, причем не только для военных, но и для мирных целей. Аналогичный опыт есть и в Соединенных Штатах, где побочным продуктом научной «оборонки» стали практически все коммерциализированные сейчас технологии, в частности интернет. Так что «модель НИИ», с точки зрения либеральной экономики являющаяся паразитной, еще ждет своих исследователей.

 

Где было предвидение, где проектирование, а где творческий перенос западного опыта, как это было при создании Московского физико-технического института? Как на самом деле проходило проектирование Новосибирского академгородка? Что именно было действительно запланировано, а что – выросло?

 

Вот как оценивают результаты социалистического проектирования после двух десятков лет официального развала советской системы (и сорока лет развала неофициального) два разных автора – философ и методолог В.М.Розин и обозреватель журнала «Эксперт» М.Соколов.

 

В.М.Розин: «...У социальных проектов всегда были два крупных недостатка. Один – низкая проектосообразность: социальные проекты или утопичны, нереализуемы, или подменяются социальными манифестами, концепциями, программами. Другой – искажение или выпадение социальных требований, предъявляемых к проектируемому объекту. Например, социальное проектирование 20-30-х гг. XX в., ставившее своей целью создание новой культуры и человека, реально позволило создать не новые социальные отношения или человека, а новые заводы, дома-коммуны, клубы, дворцы культуры; проекты микрорайонов или экспериментальных жилых районов 60-70-х гг. привели не к новым формам общения и социализации (как замышлялось), а всего лишь к новым планировками и благоустройству; проекты региональных социокультурных преобразований на селе оказались утопичными и т.д.».[280]

 

М.Соколов: «Коммунисты столько всего наговорили про новую эру в истории человечества, а также столько всего наделали по части уничтожения уклада российской жизни, что естественно было явиться воззрению, согласно которому они в пределах одной шестой весь прежний мир разрушили и чего-то своего ни на что не похожего понастроили. Всеобъемлющий красный проект, он же тоталитаризм. В реальности же никакой всеобъемлющести не существовало с начала 30-х гг., как минимум. Одновременное объявление «безбожной пятилетки», неслыханная лютость мужикоборчества и восстановление хоть на что-то похожей системы образования, равно как и общее тяготение к классицизму, – это весьма противоречивая амальгама... Природа такой парадоксальной... амальгамы довольно проста. Не было никакого всеобъемлющего красного проекта, потому что культурная его часть отсутствовала... (курсив наш – Л.Г.). При оценке институтов почившего СССР стоило бы исходить из того, что в немалой своей части это были... институты Старой Европы, и в любом, конечно случае – Европы до 1968 г. Когда бы мы задумались, по чему ностальгируют многие наши сограждане – по парткомам и марксизму-ленинизму или по строевропейским культурным установлениям, там окончательно и резко упавшим в 1968 г., а у нас начавшим падать двадцатью годами позже и продолжающим падать, – многое в картине послесоветских настроений предстало бы перед нами в ином свете».[281]

 

Несмотря на различия в оценке явлений, происходивших в течение семидесяти лет на «одной шестой», эти и другие авторы сходятся в одном: проектная составляющая в советском управлении была очень сильной. В проектной парадигме замышлялись и организационные преобразования, причем желание «построить по плану», пусть уже не советскому, а западному, присутствовало и после распада СССР. Вспомним ваучеризацию, введение в России новых форм организации политической жизни (парламент, президент), реорганизацию электроэнергетики. Здесь не место критике и анализу ситуации в стране, сложившейся в результате этих преобразований. Бывает творческий замысел, а бывает «затея» в терминах А.Зиновьева.

 

 

Если бы название этой главы надо было перевести на английский язык, переводчик с легким сердцем написал бы «change management» и был бы абсолютно... неправ. Американский концепт «управления изменениями» является технологией «перевода отдельных людей, групп и организаций из текущего состояния в желаемое будущее состояние».[282] В ее основе лежит, как и в случае других американских гуманитарных технологий, подход, замешанный на бихевиоризме. Напомним. что бихевиоризм рассматривает психику как «черный ящик», на вход которого подаются стимулы, а на выходе можно наблюдать поведенческие реакции. Правильные, с точки зрения исследователя, стимулы должны провоцировать запланированные реакции. Бихевиоризм отрицает наличие таких внутренних ненаблюдаемых свойств человеческой психики, как цели, мотивы, предубеждения. Одновременно с бихевиористским пониманием изменений в организации в США с середины прошлого века существовал и другой подход – организационное развитие (organization development). Его основателем считается Курт Левин (Lewin), который ввел в психологию понятие «групповой динамики». Левин показал, что групповые эффекты часто отличаются от индивидуального поведения, потому что у любого коллектива также есть свои цели и способы их реализации. Это то, что Г.П.Щедровицкий называл «самодвижением».

 

«И вот когда начинается самодвижение, руководство либо становится невозможным, либо осуществляется в очень узких границах и появляется необходимость в управлении. Руководитель не только руководит, но и вынужден управлять, потому что его подчиненные никогда не отказываются от своих целей, от своего самодвижения целиком. А вот когда у них начинается самодвижение, то руководить ими уже не удается. Приходится применять другую технику – технику управления.»[283]

 

Щедровицкий не противопоставляет руководство управлению, а показывает, что это разные типы деятельности одного и того же руководителя, но в разных ситуациях. Руководство статично, управление динамично, связано с развитием коллектива, «самодвижением». Успешность руководства может зависеть от занимаемой должности, от «места», в то время, как управление предполагает умение взаимодействовать с управляемой системой и от места в иерархии не зависит.

 

 

Но если подчиненные имеют свои цели, то каким образом их учесть и включить в цели организации? Это сложный вопрос, на который западная теория менеджмента не дает однозначеного ответа. Целеполаганию в менеджменте отведена особая роль. За последние несколько десятков лет деятельность по определению и постановке целей превратилась в самостоятельную область.

 

 

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: