Философские проблемы специальных наук

4.14.1. Философские и методологические проблемы филологических дисциплин

Рассмотренные ранее фундаментальные черты социально-гуманитар­ных наук в полной мере представлены в филологии как совокупности, «содружестве гуманитарных дисциплин — языкознания, литературове­дения, текстологии, источниковедения, палеографии и др., изучающих духовную культуру человечества через языковой и стилистический ана­лиз письменных текстов». Это определение С.С. Аверинцева в энцикло­педии «Русский язык» (1979) достаточно широко и синкретично отража­ет такую особенность, как существование множества наук вокруг языка и текста, во многом сходных по особенностям своей методологии и эпи­стемологии. К этим общим особенностям можно отнести отмеченное еще в XIX в. немецким ученым А. Беком понимание филологии как «по­знания познанного», «реконструкции прошлых человеческих культур», произведений человеческого духа. Тем самым фиксируется момент ис­торичности, производности от изучаемых текстов, которые для филоло­гических наук, как и для всего гуманитарного знания в целом, выступа­ют первичной реальностью.

Главное для филологических дисциплин, по выражению Аверинце­ва, — «служба при тексте», рефлексия над словом и речью, которая не только конкретна и точна, но одновременно и универсальна, «вбирает в себя всю ширину и глубину человеческого бытия». За эту глубину и объ­емность знания назначена непомерно высокая плата — невозможность формализации и применения математики, разве что в отдельных част­ных областях. Человеческие смыслы здесь присутствуют во всем как ин­туиция, житейская мудрость, здравый смысл, знание многих людей, без чего невозможно искусство понимания как основы «познания познан­ного», всего сказанного и написанного. Как найти способ понимать дру­гого, его культуру, эпоху, тексты, не «исчисляя» его, но и не приписывая ему своего видения и понимания; как описать этот способ, в каких тер­минах и формах, и что будет представлять собой результат — теоретиче­ское знание? В какой степени эти способы и формы носят логико-мето­дологический характер, каков характер определений, употребляемых в филологии? Ответы на эти вопросы требуют обращения к конкретным

4.14. Философские проблемы специальных наук                                      565

исследованиям, например к такому базовому вопросу, как характер абст­ракций и особенности их формирования.

Исследования этой проблемы, осуществленные, в частности, литера­туроведами и историками литературы, показывают, что процесс создания абстракций в этой области зависел в целом от двух главных факторов ду­ховной жизни общества и культуры. Первый фактор — представлены ли рациональные, логические каноны, например определенная «техника дефиниций», или господствуют чисто умозрительные, описательные, на­глядно-эмоциональные идеалы построения текста. Второй фактор — сформировалась ли уже литературная теория, либо ее начала, например требования введения терминов и правила их определения, или такая тео­рия отсутствует. Рассмотрим действие этих факторов на исследованиях, проведенных Д.С. Лихачевым и С.С. Аверинцевым.

Анализ исследований по древнерусской литературе, осуществленный одним из ведущих специалистов в этой области — Лихачевым, позволя­ет увидеть вариант, в котором отсутствует литературная теория и пред­ставлен богатый арсенал различных способов абстрагирования, не поль­зующихся традиционным логическим методом обобщения от вида к роду. В русской средневековой литературе это были первичные абст­рактные формы, удерживающие некоторую степень образности и опре­деленную содержательность, что именно в таком качестве позволяло успешно решать художественные, эмоциональные и даже мировоззрен­ческие задачи. Природу абстракций в русской средневековой литературе можно понять, как показал Лихачев, только обратившись к высокому церковному стилю в сочетании со стилем «второго южнославянского влияния XIV—XV вв.». Этот «синтетический» стиль стремился «найти общее, абсолютное и вечное в частном, конкретном и временном, неве­щественное в вещественном, христианские истины во всех явлениях жизни....Можем отметить жажду отвлеченности, стремление к абстра­гированию мира, к разрушению его конкретности и материальности, к поискам символических богословских соотношений и — только в фор­мах письменности, не осознававшихся как высокие, — спокойную конкретность и историчность повествования»¹. Литературная речь мак­симально удаляется от бытовой, изгоняется всякая конкретная — поли­тическая, военная, экономическая, историческая, географическая — терминология, применяются описательные, иносказательные выраже­ния, изымаются конкретные имена. Все это способствует тому, чтобы поднять событие над обыденностью, поместить его в сферу вечности, особенно при жизнеописании какого-либо святого, разрушая конкрет­ность явлений, стремиться к отвлеченному изложению, художественной

¹ Лихачев Д.С. Исследования по древнерусской литературе. Л., 1986. С. 26—27; см. так­же: Возникновение русской науки о литературе. М., 1975.

566                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

абстракции. Одна из особенностей этого стиля — сохранять привычный язык богослужения, традиционные «условно приподнятые трафареты» и при этом избегать индивидуальных стилевых приемов, наконец, соче­тать абстрагирующие тенденции с повышенной эмоциональностью. В целом же, по Лихачеву, «абстрагирующие приемы стиля конца XIV— XV вв. лежат в тесной связи с теми задачами, которые ставили себе пи­сатели того времени, находятся в строгой зависимости от их мировоз­зрения и тотчас же отпадают, как только исчезает и сама необходимость в них»¹. Такой вывод дает новый поворот проблеме абстрагирования, поскольку обнаруживается ее зависимость от мировоззренческих (рели­гиозных, в частности) канонов и возникает вопрос: нельзя ли эту зави­симость обобщить на все гуманитарное познание, где различные типы ценностно-мировоззренческого влияния всегда присутствуют.

Существенно иная ситуация при формировании абстракций, опреде­лений, литературной теории складывалась на много веков ранее — в древнегреческой литературе, что обстоятельно исследовано С.С. Аверин-цевым и изложено в серии статей о риторике и античном рационализме в целом, где впервые сформировались принципы теоретико-литератур­ной рефлексии и литературной теории в V—IV вв. до н.э., во времена Аристотеля. В процессе становления европейского рационализма глав­ным событием было открытие универсалий, обнаружение общего за ча­стным, за видимостью — сущности, за многообразием — единого. Общее обладало «простотой» и умопостигаемостью, в отличие от бесконечно многообразного, неохватного эмпирического. Было осознано, что наука, теория имеют дело с общим, «суммирующим» эмпирический опыт. Ан­тичный рационализм формировался как дедуктивный, частные сужде­ния следовали из общих посылок, геометрические теоремы — из аксиом и постулатов, частные определения — из общих юридических законов, конкретное познавалось и описывалось только через общее.

Однако дедуктивный рационализм парадоксален по своей природе, поскольку требует внерациональных исходных оснований, базирующих­ся на вере любого типа, недоказуемых догм, безоговорочно признанных как «начало». Выбирать приходилось между «догматической философи­ей» и скептицизмом, который сам был вариантом «негативистского дог­матизма». В этой ситуации именно риторика умело преодолевала пара­доксы и противоречия, осуществляя «непротиворечивую реализацию плюралистического авторитаризма», обращаясь к истинам у разных авто­ров, знанию и мнениям, что принималось и признавалось античными мыслителями без всякой иронии. Как теория и практика литературы именно риторика позволяет понять природу абстракций в античных гу­манитарных текстах, поскольку может рассматриваться, по Аверинцеву,

¹ Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 34.

4.14. Философские проблемы специальных наук                                      567

«как подход к обобщению действительности». Прежде всего следует от­метить, что в наше время общепризнано: «художественная литература не имеет с рассудочной " сушью" математики или юриспруденции ничего общего; ...одна из важнейших жизненных функций художественной ли­тературы — компенсировать своим вниманием к единичному, " неповто­римому", колоритно-частному разросшуюся абстрагирующую потенцию науки»¹. Однако литературе Античности и Средневековья такого рода позиция была чужда, принято было другое — «очищать» положения от случайных признаков, от конкретностей и частностей, выходить к необ­ходимым признакам, универсальным схемам, к тому, что именовалось «общим местом» и высоко ценилось в теории литературы.

Исследования Аверинцева показали, что уже в этот период можно го­ворить о становлении литературной теории, хотя она, как известно из истории культуры, не возникала как неизбежность с появлением самой литературы, поднимавшейся над фольклором и обыденной речью. Ее не было, в частности, даже при такой великой литературе, когда создавали свои произведения Гомер и Гесиод, Алкей и Сапфо, теория оформилась только у Аристотеля как «Поэтика» — теория стихотворных жанров и как «Риторика» — теория художественной прозы. Следует заметить, что и в более позднее время литературная теория часто отсутствовала, как, например, в средневековой русской литературе, о чем речь шла выше. Ее появление предполагало присутствие в культуре особого типа мышле­ния — рефлексивного, понимания необходимости и умения переходить на метауровень, формулировать дефиниции, создавать терминологию и пользоваться ею. Это также предполагало владение определенной логи­ческой культурой и стремление к логическим идеалам — в целом к лого-центризму, что представлено и в античной, и в средневековой европей­ской культуре как «упоение дефинирующего разума».

Литературная теория, если она имела предпосылки для создания, начи­налась и заканчивалась формированием и применением дефиниций — процедурой, с которой и теперь начинается любая наука, это «маркер», обозначающий переход от вненаучного знания к науке. В дефинициях со­храняются накопленный опыт, возникшие идеи, результаты размышлений и исследований, полученных истинных суждений, а также обеспечивается «общеобязательность однозначности употребляемых терминов». Они обеспечивают преемственность традиций, в частности от античной к сред­невековой европейской культуре, это своего рода «зерно», передаваемое от культуры к культуре, от поколения к поколению, всегда готовое прорасти в новом контексте, стать объектом критики, переосмысления или выпол­нять дидактические функции. В дефиниции заложена идея системы, и она сама входит в систему других дефиниций, в виде которой и существовали

¹ Аверищев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. С. 159.

568                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

первоначальные литературные теории, следующие аристотелевским прин­ципам. По Аверинцеву, «нисходящая система дефиниций, стройно движу­щаяся от первопринципа к родовому понятию, от рода к виду, от вида к подвиду, от подвида к конкретному явлению, была не только единственно научным способом приводить материал в логический порядок, но одно­временно репрезентативным, парадным оформлением мысли, отвечав­шим идеализированному образу общественной иерархии; она апеллирова­ла и к рационализму эпохи, и к авторитаризму эпохи»¹.

В какой мере в современном литературоведении сохранились эти тра­диции и идеалы при построении теории? Ответ на этот вопрос не прост не только потому, что требует детального изучения обширного эмпирическо­го материала — существующих теорий в разных областях литературоведе­ния, но и потому, что универсальность и общеобязательность принципа построения дефиниций как следование аристотелевской логике сегодня поставлены под сомнение рядом известных ученых и философов.

Какова в современном литературоведении природа теории и абстрак­ций? Понять природу литературоведческих понятий можно, по-видимо­му, только поняв природу теории, и наоборот. Эта «круговая методоло­гия», характерная для герменевтического подхода, позволяет увидеть особенности образования и «способы бытия» абстракций, определяющих особенности теории в этой области. Несомненный интерес в связи с этим представляют работы известного отечественного филолога А.В. Михайло­ва, который занимался, в частности, проблемами теории и дефиниций в литературоведении и истории литературы. Размышляя над методологиче­ской природой теории в этой области, он выявил целый ряд ее особенно­стей. Теория тесно связана с историей, поэтическое, т.е. художественное, осмысление которой есть не просто дополнение к научным и философ­ским подходам, но стремление сохранить непосредственное богатство и полноту жизни, «живое, совершающееся словно на глазах впитывание соков из исторической почвы». Занимаясь национальными литература­ми, отдельными направлениями, жанрами, конкретными произведени­ями, стихосложением, теория всегда в конечном счете выходит не толь­ко на историю литературы, но и на судьбы народов — «большую» историю, ее смыслы, выявляемые в поэтическом, художественном по­стижении, что позволяет осуществлять «всякое художественное созда­ние среди самой жизни». Филолог напоминает нам известную позицию И. Гёте: теория суха, но вечно зелено древо жизни, интерпретируя эту мысль не как противостояние, взаимоисключение, но как связь времен, временное соотношение между «умудренной» теорией, обдумывающей извечные начала, и «молодой», происходящей сейчас жизнью, «соеди­нение нового с опытом бессчетных поколений».

¹ Аверинцев С.С. Указ. соч. С. 239—240.

4.14. Философские проблемы специальных наук                           569

Имея, по-видимому, в виду объективные предпосылки и основания, Михайлов полагает, что теория укоренена в глубине самих литературных произведений, рефлектирующих самих себя, фиксирующих осмысление содержащихся в них «сгустков смысла». «Сам исторический поток рожда­ет свою теорию, членя литературный процесс на пласты, не подчиненные притом формально-логическим приемам классификации и определения. Не будь такой живой теории, не будь этого непрестанного порождения те­ории живым процессом литературной истории, ни один литературовед не смог бы ничего поделать с историей литературы, ни один даже очень изо­щренный в формально-логических построениях исследователь не мог бы разобраться в явлениях литературы, как ни привык он кроить их на свой аршин, вся история литературы лежала бы перед ним как нагромождение мертвого материала»¹. Действительно, для такого «мертвого материала» систематизация, поиск структур и их соотношений, формально-логичес­кие построения — единственное спасение, и многие литературоведы так и поступают, тем самым выходя на пути построения «истинно научного» знания, но «за высокую цену» — разрыв с живыми корнями литературы, а вместо истории опора на структуры. Известен императив Ю.М. Лотмана как название статьи — «Литературоведение должно быть наукой» (1960), переросшее в программу тартуской школы семиотики.

Если оставаться на позициях Михайлова и его последователей — не стре­миться к формально-логическим или структуралистским построениям ли­тературоведения, то, как он отмечает, следует учитывать роль интуиции в со­здании литературной теории и ее понятий и прежде всего интуиции, основанной на знании целостного процесса литературной истории. Интуи­ция при этом не иррациональное и субъективно-произвольное, но «необхо­димое условие реализации рационального, логического принципа литера­турной истории. Это интуиция исследователя, знающего историю своей литературы и в неразрывной связи с нею историю ее изучения»². Оценивая так высоко возможности интуиции в схватывании целостности историчес­кого развития литературы, ученый делает достаточно категоричный вывод: «...конкретность исторического развития нельзя понимать через абстрактно формулируемые, заранее готовые понятия, настоящую теорию — теорию в древнем и в гетевском смысле — нельзя подменять отвлеченным поняти­ем»³. В «гетевском смысле» означает, что речь идет о теории, содержащей временное соотношение между прошлым и настоящим, древним и зарожда­ющимся, «соединение нового с опытом бессчетных поколений», что обеспе­чивает единство и непрерывность традиций, но вместе с тем не умещается в формально-логические или структуралистские построения.

¹ Михайлов А.В. Языки культуры. М, 1997. С. 26—27.

² Там же. С. 29.

³ Там же. С. 30.

570                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

Как следует из концепции Михайлова, такого типа неформализованные литературные теории могут быть созданы только с помощью понятий и де­финиций, обладающих «специфической устроенностью», а также особого рода схем. Опираясь на принцип единства исторического и теоретического, он рассматривает известные термины — «классицизм», «барокко», «роман­тизм» и «сентиментализм» — как понятия «движения», предполагающие в своем содержании постоянное дополнение и обновление исторического материала, обозначающие литературные эпохи, течения, направления, представляющие литературу в ее истории. Однако эта классификация весь­ма своеобразна: вопреки требованиям логики она делит весь материал ли­тературы не по одному основанию; «живые пласты истории литературы», по Михайлову, несут каждый печать своего происхождения и соответствен­но свое основание для выделения; каждый термин возник случайно, и ни один из них невозможно определить формально-логически.

Окончательные, исчерпывающие определения в литературоведении, как и в гуманитарном знании вообще, по-видимому, невозможны, и де­ло не в полноте или глубине исследования, но в свойстве самого «мате­риала», который объективно неопределенен, исторически изменчив, не допускает проведения абсолютно точных границ. Играют роль и особен­ности языка, поскольку термины литературоведения, возникшие из ес­тественного языка, не могут быть строгими, они продолжают получать от него импульсы и существовать в этих двух ипостасях. Правда, это предстает и определенным их достоинством, так как не утрачивается связь с «жизненным литературным сознанием».

Размышляя о дефинициях в литературной теории, Михайлов отрица­тельно относится к определенным «эмпирическим пережиткам» — прави­лам, по которым традиционно строились определения, часто принимаю­щие вид «школьных», учебных дефиниций, которые не могут удовлетворить научное литературоведение. Так, предполагается: (1) под­ведение под общее понятие (литературной эпохи или направления) неко­торого явления, обладающего определенным, неизменным набором при­знаков и художественным языком; (2) непременное пользование такими понятиями как «абсолютными»; (3) уподобление понятий, обозначающих разные «направления». Эти правила во многим близки к правилам фор­мальной логики, но даже они оказываются слишком формальными для определения таких терминов, как «романтизм», «классицизм» или «ба­рокко», поскольку предполагают «волевое уравнивание» этих весьма раз­личных явлений, не сводимых к единой качественной определенности, одному общему понятию. Но часто литературовед начинает именно с то­го, что провозглашает существование такой «всепожирающей универса­лии», под которую пытается подвести всякий конкретный литературный процесс. Опасность состоит в том, что в стремлении пойти путем науки, ее строгих абстракций, обобщений и дефиниций по законам логики мо-

4.14. Философские проблемы специальных наук                                      571

жет возникнуть псевдонаучное общее понятие, или «номенклатурная марка без внутренней формы, как маска явлений», вытеснившее нефор­мализованный слово-термин, живущий реальной жизнью в его истории, сохраняющий все богатство смысловых оттенков. Вместе с другими ис­следователями-гуманитариями Михайлов осознавал, что «за полноту и непосредственность знания гуманитарная наука платит тем, что знание это размещается в поле неопределенности, где вероятность ошибок и за­блуждений резко возрастает, и тем, что знание это вместе с историей и процессами осмысления все время пребывает в движении»¹.

Эти проблемы близки теории интерпретации и понимания, которые разрабатывались как в специальной, так и в философской герменевтике. Она определяется как искусство понимания, постижения смыслов и значе­ния знаков; как теория и общие правила интерпретации текстов; наконец, как философское учение об онтологии понимания и эпистемологии интер­претации. Филологическая герменевтика формировалась как теория ин­терпретации и критики. Ее традиции заложены в работах древнегреческих философов. Платон в диалоге «Ион», размышляя о «божественнейшем из поэтов» Гомере, словами Сократа говорит об особой роли рапсода: он дол­жен стать для слушателей истолкователем замысла поэта. В диалогах «Со­фист» и «Кратил» вопросы о значении слов, их истолковании связываются с проблемами познания и логики. У Аристотеля в работе, названной «Об истолковании» («Peri hermeneias»), hermeneia относится не только к аллего­рии, но и ко всему дискурсу, ко всем логическим формам суждений и выра­жения мысли, что, по-видимому, философу представляется важнейшими моментами истолкования. Х.Г. Гадамер, один из ведущих в XX в. исследова­телей этого направления в философии, обосновал «герменевтическую акту­альность Аристотеля», показав, что Аристотелево описание этического фе­номена и добродетели нравственного знания представляет собой своего рода модель герменевтической проблемы. Расцвет филологической герме­невтики связан с интерпретацией текстов греко-латинской Античности в эпоху Возрождения. В дальнейшем исследовалась не только ее особен­ность, но и сама филология стала рассматриваться как лежащая в основе герменевтики наука о слове, раскрывающая его жизнь в обстоятельствах употребления и развития. Понимание из смысла слов самих по себе пред­стало как грамматическая интерпретация, а из смысла слов в связи с реаль­ными отношениями — как историческая интерпретация (И. Эрнести, А. Бек, Ф. Шлейермахер). В. Гумбольдтом была выдвинута проблема пони­мания как основная функция языка, при этом язык рассматривался как «орган внутреннего бытия человека» и как посредник между мыслящими субъектами. Все богатство языка включается в предмет герменевтики, а в основание ее методов вводится языкознание. В литературной герменевтике

¹ Михайлов А.В. Указ. соч. С. 41.

572                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

обосновывается зависимость интерпретации художественного произведе­ния от культурной традиции и необходимости реконструировать его место в духовной истории человечества. Наиболее крупный исследователь лите­ратурной герменевтики сегодня — американский ученый Э.Д. Хирш, рабо­ты которого по теории интерпретации известны и в нашей стране. В част­ности, он различает два «измерения» герменевтики — дескриптивное, выражающее ее природу, и прескриптивное (нормативное), заключающее в себе ее цель. Соответственно цель интерпретации определяется системой ценностей, этическим выбором интерпретатора, социокультурной обуслов­ленностью его взглядов. Третье измерение — «метафизическое» — опреде­ляется концепцией историчности, поскольку всякое настоящее дано толь­ко в исторической реконструкции.

Иного рода философские проблемы представлены в таких направле­ниях XX в., как структурализм и постструктурализм, где тесно перепле­лись философские и лингвистические подходы по линии знака, языка, смысла, письма, стиля, риторики. Они оказали существенное влияние на исследования в различных областях гуманитарного знания, в том числе в филологии, философии языка и лингвистике. В изучении структур языка и художественных произведений проявилось стремление к точности, формализации, созданию строгих понятий, привлечению математичес­ких и формально-логических методов, а также схем, таблиц и моделей. Так, представители структурализма стремились найти единую «повество­вательную модель» (Р. Барт), установить модель системы самой литерату­ры, определить принципы структурирования произведений и отношений между ними. Задача структурного анализа художественного произведения стала определяться как поиск внутренних закономерностей его построе­ния, лежащих в сфере абстрактно-родовых признаков и свойств всех ли­тературных текстов. На первый план вышли внутренние, глубинные, не­осознаваемые и невербализованные структуры, существующие неявно в подтексте и за текстом. Главными параметрами структуры как модели произведения были приняты целостность, трансформация структуры и подструктур, саморегулирование как действие определенных правил в данной системе-модели, наконец, поиск общих законов в структурном литературоведении и лингвистике.

Постструктурализм не только критически переосмыслил принципы структурализма, но осуществил глубокую «переоценку ценностей», подвергнув критике саму возможность создания обобщающей теории и вы­явление общих закономерностей, рационализма как «империализма рассудка», а также «метафизические» догмы причинности, истины, иден­тичности, прогресса знаний и общества. Он преодолевает жесткое разгра­ничение между выявленными им означающим и означаемым, синхрониз­мом и диахронизмом, вариативным и инвариантным. Литературоведческой разработкой общей теории постструктурализма является деконструктивизм

4.14. Философские проблемы специальных наук                                      573

(Ж. Деррида, М Фуко, М. Кристева) как особый принцип анализа текста. Деконструкция состоит в выявлении скрытых от читателя и даже автора «остаточных смыслов», сохранившихся от дискурсивных практик прошло­го и мыслительных стереотипов. Это выявление в «сказанном» «несказан­ного», прочтение текста прежней эпохи в контексте нашей эпохи, столкно­вение языковых наслоений различных культурных ситуаций, усмотрение за ними метафизических противоречий. Как отмечает И.П. Ильин, Деррида стремится стереть грани между реальным миром и его отражением в созна­нии людей, соответственно экономические, воспитательные и политичес­кие институты «вырастают из практики» философских систем, что и обна­руживает деконструкция.

Одно из последних новых направлений — когнитивное литературове­дение, формирующееся также в тесной связи с философией, как и с мно­гими другими областями знания: психологией, нейробиологией, искусст­венного интеллекта, антропологией, в целом с когнитивными науками. Исследователи отмечают такие черты когнитивного литературоведения, как эмпиризм научной методологии, господство интерпретирующего подхода; поиск аналогий с данными наук о человеке — нейробиологии и психологии. Признается также влияние телесного опыта на формирова­ние мыслительных схем, тот факт, что язык и смысл возникают при взаи­модействии тела, среды, мозга и культуры. Так, на основе этих положений американская исследовательница М.Т. Крейн в работе «Мозг Шекспира» осуществила плодотворную интерпретацию шести пьес великого автора. В контексте когнитивного литературоведения разрабатывается также «ло­гика повествования», в рамках которой на основе элементов нарратива реконструируется «мир повествования» — участники, объекты, место, по­следовательность состояний, событий, действий. Одна из проблем, воз­никающих при этом, — каким образом нарративы одновременно и дела­ют возможной интерпретацию событий, и сами базируются на такой интерпретации (исследования Д. Херманна). Когнитивное литературове­дение широко представлено в Интернете.

Философия языка

Вопрос о природе языка — центральный вопрос философии языка. Ж. Деррида, начиная работу «О грамматологии», отмечал, что проблема языка сегодня «как таковая заполонила собою весь мировой горизонт са­мых различных исследований и самых разнородных (по цели, методу, иде­ологии) речей....Наша историко-метафизическая эпоха должна опреде­лить целостность своего проблемного горизонта именно через язык»¹. Область знания, получившая название «философия языка», возникает в

¹ Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000. С. 119.

574                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

конце XIX — начале XX в. как стремление понять природу языка и его происхождение, а также решить проблему взаимосвязи языка и мышле­ния. Оба направления, оказавшиеся предельно сложными, и сегодня не достигли удовлетворительных результатов, однако на пути их исследова­ния открылось много фундаментальных свойств и особенностей сущест­вования и функционирования языка и языковой деятельности в целом. Выяснилось, что существует множество предназначений и способов упо­требления языка, не только для выражения мысли, но, в частности, для передачи информации (коммуникации), эмоций, выражения не только индивидуального, но и общего знания, социальных функций — ведения дел с внешним миром посредством знаков (символов) и множество дру­гих. Наряду с естественным языком стали создавать и применять самые разнообразные искусственные языки, не только языки логики, математи­ки, естественных наук, но также языки компьютерных программ. В трак­товке и исследовании природы языка существуют две основные линии: аналитическая и экзистенциально-герменевтическая. Аналитический подход представлен теорией значений, рассмотрением языка как семи­отической системы, языковых выражений как знаков, общей теорией знаковых систем, в целом семиотики как науки с ее составляющими се­мантикой, синтаксисом, прагматикой, в развитии которых особую роль сыграли концепции Ч. Морриса, Ч. Пирса, Г. Фреге, Ф. де Соссюра. Вме­сте с тем в философской герменевтике — вторая линия — язык предстал как «опыт мира», в котором «преднаходит» себя человек познающий, что особенно значимо не столько для лингвистики, аналитической филосо­фии, сколько для гуманитарного знания и философии познания в целом.

Рассмотрим характер философских проблем языка, в частности ме­тода создания абстракций, в случае аналитического (семиотического) подхода на примере создания семантического метаязыка, осуществлен­ного известным западным лингвистом и методологом А. Вежбицкой.

Один из путей создания абстракций, в которых нуждается лингвистиче­ская теория, — выявление семантических примитивов, которые общи для всех языков, самопонятны, взаимопереводимы и используются для опреде­ления значений других слов без опасности впасть в круг, или тавтологию. Такая постановка вопроса, на которую опирается Вежбицкая, изначально исходит из идеи Г. Лейбница о понятийных примитивах — «алфавите чело­веческих мыслей», полагающего, что последние могут быть выявлены толь­ко методом проб и ошибок, путем систематических попыток обнаружить простейшие концепты-«кирпичики», из которых можно построить все ос­тальное и истолковать другие слова и термины. Поиск критериев для самых простых понятий осуществил уже Декарт, для которого они были врожден­ными и соответственно (1) интуитивно ясными, самообъясняющими и (2) неопределимыми. Лейбниц добавил критерий (3) — самые простые по­нятия способны стать «кирпичиками» для построения других понятий.

4.14. Философские проблемы специальных наук                                      575

В современных лингвистических работах добавлены еще два: (4) эти поня­тия должны выявляться во всех языках мира, генетически и культурно раз­личных, (5) они должны быть лексическими универсалиями, иметь свои собственные «имена» во всех языках мира. Сегодня исследования поставле­ны на широкую эмпирическую основу, с вовлечением многочисленных языков народов мира, список примитивов постоянно меняется. В данный момент, по Вежбицкой, он включает следующие концептуальные примити­вы: субстантивы (я, ты, кто-то, что-то, люди); детерминаторы и квантифи­каторы (этот, тот же самый, другой, один, все/весь и др.); ментальные пре­дикаты (думать, говорить, знать, чувствовать, хотеть); действия и события (делать, происходить/случаться); и другие, всего 11 групп.

В целом речь идет уже не об «алфавите», отдельных примитивах, но о семантическом метаязыке (СМ), критериями включения понятий в кото­рый признаются прежде всего внутренняя семантическая простота (само­понятность) слова и переводимость на другие языки (универсальность). СМ должен служить для описания как лексических, так и грамматических и даже иллокутивных (императив и вопрос) значений. Итак, когда слово выполняет роль примитива, в нем выделяется одно значение, от осталь­ных в рамках этого языка отвлекаются — возникает специфически языко­вая абстракция, обладающая базовыми функциями в данном СМ.

Концепция Вежбицкой значима для рассмотрения проблемы абст­ракций в гуманитарном знании, поскольку она не сводит семантику к референции, но признает антропоцентричность категоризации объек­тов и явлений мира, языка в целом. В языке также представлена не толь­ко картина мира, но и особенности самих говорящих, в частности свое­образие национального характера его носителей, и здесь значение универсального семантического метаязыка проявляется в полной ме­ре — именно перевод на СМ позволяет сопоставлять и сочетать системы видения и картины мира различных языков. Методологическая роль и продуктивность такого рода абстракций, как показала Вежбицкая, выя­вилась также при анализе проблем построения новой гуманитарной на­уки — психологии культуры (ПК).

На начальном этапе развития психология культуры в значительной степени зависела от английского языка как источника концептуального аппарата. Возник вопрос: не искажается ли ПК, представая частной, ло­кально окрашенной наукой в силу тяготения ее к англоцентризму? Веж­бицкая предлагает следующую задачу-гипотезу: «В попытке выявить концептуальные универсалии и разработать язык, который может быть использован для сравнения культур без этноцентрической предвзятости, решающую роль можно отвести языковым и, в частности, лексическим универсалиям»¹. Для непредвзятого изучения культур нельзя применять

¹ Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996. С. 380.

576                      4. Философские проблемы социально-гуманитарных наук

понятия, замкнутые в одной культурно-языковой системе или ареале, но необходимо использовать универсальные понятия, позволяющие охва­тить разнохарактерность культурных миров и применить сравнительную антропологию. Понятия, лексически воплощенные во всех языках мира, «могут образовать прочный фундамент для наших попыток построить непредвзятую, универсально значимую психологию культуры», что поз­воляет нам говорить о «духовном единстве человечества», несмотря на все громадное разнообразие его культур»¹. Опираясь на работы других исследователей, Вежбицкая проводит своего рода «кастинг» лексичес­ких универсалий как своеобразных идеализированных объектов на предмет включения их в новую науку — психологию культуры. В качест­ве важнейшего нового приема построения ПК как теории Вежбицкая предлагает создание «культурно обусловленных сценариев», позволяю­щих достичь цель этой науки — преодолеть разрыв между «духом» и культурой, рассуждать о них по-новому. «Культурно обусловленные сце­нарии» — это краткие предложения или небольшие последовательности предложений, посредством которых делается попытка уловить неглас­ные нормы культуры какого-то сообщества «с точки зрения их носите­ля» и одновременно представить эти нормы в терминах общих для всех людей понятий. В целом Вежбицкая поддерживает идею о том, что для гуманитарной теории в рамках ПК необходимы прочные концептуаль­<

⇐ Предыдущая10111213141516171819

Поделиться: