БЕГАЙ ЛЮДЕЙ — И СПАСЕШЬСЯ

Схимонах Никита (Евдокимов) (1831-1907)

 

Подвижническая жизнь схимонаха Никиты была неразрывно связана с такими духовными столпами Валаама, как игумен Дамаскин и схимонах Агапий. Изначально духовником будущего старца был великий валаамский игумен, а затем, по смерти последнего, им стал о. Агапий, у которого схимонах Никита «доволь­но часто бывал... и проходил труднейшую науку — делание Иисусовой молитвы».

Схимонах Никита (Николай Евдокимович Филин, а в АФВМ именуется Николаем Евдокимовым) ро­дился в 1831 г. в деревне Григорьково Ростовского уезда Ярославской губернии в крестьянской семье. «В учебных заведениях не учился», но получил хо­рошее воспитание в семье.

В 1853 г. был призван в армию. С любовью вспоми­нал он, уже будучи старцем-схимонахом, годы, прове­денные им на военной службе. Был участником боевых действий во время известной Крымской кампании [1853-1856], по окончании которой уволен в запас, или, как он сам говорил, «в отпуск, до востребова­ния».

Работал кучером в г. Ростове, затем швейцаром в Санкт-Петербурге. Будучи воспитанным родителя­ми в строгом христианском духе, «Николай и в воен­ной службе, и после нее оставался человеком верую­щим, усердным к храму Божию, и вел жизнь трезвую и воздержанную. Много встречалось ему искушений, много было поводов и случаев распустить себя, увлечь­ся чем-нибудь дурным. Но Николай, с детства усвоив­ший себе строгие правила доброй жизни и страх Бо­жий, никогда не допускал себя до каких-либо крупных падений или увлечений, зная по примеру других, как трудно бывает отучаться от дурных привычек и ка­кие гибельные последствия ведут за собою иной раз разные кратковременные удовольствия, на первый взгляд и невинные. Сам он признавался, что дурные товарищи, дурная компания и его раз-другой тянули на нехорошие дела, но совесть так его мучила потом, он так глубоко чувствовал свой грех, что всякое желание и охота к каким-либо грязным или неблаговидным поступкам у него совершенно отпала. “Шел бы ты, Николай, в монастырь, — говорили ему знакомые, — ты в миру и жить-то не умеешь”. — “Уйду, уйду, — от­вечал он, — дайте вот только отставку получить”».

В начале сентября 1874 г. в возрасте 42 лет Николай впервые посещает Валаам. Неотразимое впечатление произвела на Николая величавая личность бывше­го тогда настоятелем игумена Дамаскина, опытного управителя и строгого подвижника. Николай увидел монастырь, монахов и жизнь их как раз такой, какой он желал видеть ее, как воображал ее себе по книгам и к какой всеми силами стремилась его душа. Решение ехать на Афон сменилось решением посвятить себя на служение Богу в Валаамской обители. Исповедавшись и причастившись Святых Христовых Таин, Николай отправился в Санкт-Петербург, чтобы привести в по­рядок свои дела, проститься с хозяином и сослуживца­ми и затем уйти на Валаам, порвав навсегда с миром.

5 октября 1874 г. Николай Филин прибыл в Вала­амский монастырь. Два года был он простым слу­жителем (коридорным) в монастырской гостинице и все силы прилагал, чтобы исправно нести это по­слушание. В 1876 г. он был переведен из гостини­цы на монастырский огород, где трудился пять лет с неослабным усердием и послушанием. Несмотря на тяжелые труды с шести часов утра и до восьми ве­чера с небольшими перерывами для принятия пищи и кратковременного отдыха, он неопустительно бы­вал у полунощницы и вечернего правила, а в празд­ники непременно бывал у всенощной и за ранней обедней, на которой участвовал в пении, у него был довольно приятный тенор.

Уже тогда проявлялся в нем будущий истинный монах-подвижник. Наемные работники на огороде иногда укоряли его с насмешками: вот-де пропил­ся в миру, а теперь пришел отъедаться на даровые монастырские хлеба. Все эти насмешки он выно­сил терпеливо, ради Бога и спасения души, подражая Иисусу Христу, и был яко глух не слышах, и яко нем, не отверзаяй уст своих. Если же уж очень донимали его насмешками и издевательствами, то он начинал просить с поклонами прощения у своих обидчиков и этим обезоруживал их. Сам же со всеми был ласков, услужлив и всегда готов прийти на помощь. 23 мая 1879 г. Николая Филина зачислили в братство Вала­амского монастыря.

На огороде часто приходилось работать в сырую по­году, и у Николая развился ревматизм ног. Эта болезнь и была одной из причин, приведших к перемене его послушания. Сам он об этом не просил, но необхо­димость лечиться вынудила его рассказать о болезни настоятелю, который вскоре и перевел его в гостини­цу. Таким образом, после пятилетнего послушания на огороде Николай опять оказался в монастырской гостинице, но уже заведующим, или, по местному выражению, хозяином.

12 мая 1884 г., в возрасте 52 лет, Николай был по­стрижен в монашество с наречением имени Нифонт. Послушание в гостинице, крайне беспокойное и су­етливое, особенно в летнее время, когда на Валаам приезжало множество паломников, при серьезной болезни ног стало тяготить его.

В 1889 г. он из гостиницы был переведен на жи­тельство в скит Коневской иконы Божией Матери. Устав этого скита был строг: молочная пища и рыба никогда не разрешались, но, в отличие от скита Свято­го Иоанна Предтечи, здесь разрешалось растительное масло в течение всей недели. Живущие в Коневском скиту иноки сами, без иеромонаха, ежедневно совер­шали в церкви полунощницу, утреню с первым часом, вечерню, повечерие с каноном и акафистом и вечернее правило. Накануне праздничных и воскресных дней жители скита отправлялись в монастырь на всенощ­ное бдение и литургию.

16 января 1892 г. монах Нифонт был пострижен в великую схиму с наречением имени Никита в честь святителя Новгородского. На пострижение в схиму о. Никита всегда смотрел как на знак особой милости и благоволения Божия к нему и непрестанно говорил: «Велика ко мне милость Божия, удостоившая меня, окаянного, принятия великого ангельского образа, но как оправдаю эту милость, какой отчет должен дать за это Богу?!»

О. Никита хоть и тяготился своим послушанием, но никогда и никому не жаловался на свое трудное и мало соответствовавшее его характеру и стремле­ниям положение хозяина Коневского скита. Однако это как-то дошло до бывшего тогда настоятелем Ва­лаамского монастыря игумена Гавриила. На вопрос настоятеля старец чистосердечно открыл ему свою душу и просил как милости перевода на жительство в скит Святого Иоанна Предтечи. О. Гавриил, приняв во внимание почти 20-летние труды старца на пользу обители, его преклонные годы, болезнь, а главное, подвижническую жизнь, легко согласился на это пе­ремещение.

Устроившись в 1894 г. в скиту в честь великого про­рока и Предтечи Господня Иоанна, старец предался богомыслию. Ко всем церковным богослужениям он приходил первым и уходил последним, акафисты вы­стаивал всегда обязательно на коленях. Молился он много и усердно. Часто во время ночных прогулок вокруг острова случалось кому-нибудь из проживав­ших в то время в скиту слышать молитвы о. Никиты. «Подойдешь, бывало, к избушке старца, а у него в мо­ленной сквозь синюю занавеску огонь виден. Подой­дешь еще ближе и ясно слышишь, как старец громким голосом читает акафист Спасителю или Божией Мате­ри или канон Иисусу Сладчайшему, Богородице и Ан­гелу Хранителю, даже слова ясно слышишь. Стоишь, стоишь, да так, конца не дождавшись, и уйдешь». Это видели и слышали многие неоднократно. А с каким усердием он молился, показывает то, что иной раз самый сильный стук в двери и громко повторяемая молитва «Господи, Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!» не обращали на себя его внимания! Он продол­жал читать, иногда нараспев, и большого труда стоило достучаться к нему.

В свободное от молитвы время никто никогда не видел его праздным: то белье свое стирает, то дрова заготавливает на зиму, то на огороде копается. Все для себя он делал сам, не исключая самой грязной и неприятной работы, даже такой, как чистка отхожего места. «Если, — говорил он, — такой великий угод­ник Божий, как Иоанн Дамаскин, не гнушался этим делом за послушание, то не грешно ли мне, худшему из рабов Божиих, гнушаться им и заставлять других ра­ботать за себя? Если мне неприятно это дело, то разве другим приятно? Нет, доколе силы есть, сам буду для себя трудиться, ибо недостоин я пользоваться и тем готовым, что дает святая обитель».

Всем всегда он был доволен и непрестанно за все благодарил Бога, повторяя: «Слава Богу! Он, Пре­мудрый, знает, что нужно для нас, то и посылает, а наше дело только благодарить Его за все!» К своим ближним, особенно к младшей братии, о. Никита был чрезвычайно милостив и сострадателен. За время за­ведования монастырской гостиницей он приобрел себе немало почитателей, которые, желая выразить любовь к старцу, нередко посылали ему различные приношения. Сам о. Никита никогда ни о чем не про­сил своих знакомых, и даже добровольные даяния их сильно смущали его. Все, что старец получал от благо­детелей, он почти целиком раздавал скитской братии. При этом он старался творить милостыню так, чтобы никто этого не знал, и не любил, чтобы его благодари­ли в таких случаях. Денег он никогда не имел и ни от кого ни под каким предлогом не принимал их.

Все настоятели Валаамской обители, начиная с игу­мена Дамаскина, глубоко почитали о. Никиту. Игумен Маврикий, еще не будучи настоятелем, очень любил и чтил старца. Приезжая в Предтеченский скит, он подолгу сиживал у него, проводя время в душеспаси­тельной беседе. А если случалось остаться там с но­чевкой, то непременно в одной из комнаток избушки о. Никиты.

Особенно обращало на себя внимание глубочай­шее смирение старца. Страдая в последние годы сво­ей жизни удушливым кашлем, о. Никита в церкви во время богослужения так сильно закашливался, что несколько заглушал этим голоса чтеца и служаще­го иеромонаха. Некий живший в том же скиту старец неоднократно роптал на подвижника, и последний, никогда не возражая, тотчас же подходил к старцу и, кланяясь ему в ноги, смиренно просил прощения за невольно доставленную тому неприятность. Если случалось о. Никите противоречить кому-либо в раз­говоре, то он, хотя и был прав, по окончании бесе­ды непременно просил прощения, погашая таким образом малейшую тень и всякую возможность враж­ды или неприязни. Если только он замечал, что кто- нибудь недоволен им или, как говорится, косится на него, тотчас же он самым смиренным образом спешил испросить прощения, не допуская никаких объясне­ний, и этим обезоруживал и привлекал к себе всех. Если старец замечал и между братиями недружелюбие или вражду друг к другу, то все усилия он употреблял для примирения враждующих. «В простоте своей он и в других не допускал лжи и простодушно верил вся­кому человеку».

Известно, что схимонах Никита непрестанно дер­жал в памяти час смертный. Об этом он говорил и своим ученикам: «Как знать человеку, угодил ли он Богу? У людей один суд, у Бога другой, нелице­приятный. Хотя и кажется человеку, что хорошо он поступает и живет, но нельзя быть уверенным ни­когда, что все делаемое нами, по нашему мнению хорошее, непременно угодно Богу. Одно верно и не­преложно — это величайшее Божие милосердие, на это только и надо надеяться с молитвой и смире­нием». За трапезой говорил такие слова: «Вот, братья, живем мы, да смотрите еще, как живем: сыты, одеты, все готовое у нас, а доживем ли до завтра, да что до завтра, может быть, чрез мгновение Судья нас позовет и за все с нас спросится, за каждое слово, самое незначительное, но праздное, за каждый взгляд нескромный! Ох, страшно, страшно и подумать, что отвечать будем?!»

Несмотря на замкнутость скитской жизни и на от­даленность скита от монастыря, молва о подвижнике росла. Как ни искал о. Никита одиночества, как ни старался бегать людей, славы и молвы людской, они везде находили его. Своей скитской братии о. Никита никогда не отказывал ни в советах, ни в помощи, в чем бы она ни выражалась. Одним словом, он в полном смысле был скитским аввой, никакое общее дело не предпринималось без его совета. В личных делах, при различных обстоятельствах жизни каждый житель скита также спешил к о. Никите поделиться своими горестями или радостями, и все получали от старца добрый совет и наставление.

Так невольно, без чьего-либо приказания, исклю­чительно по Божиему изволению стал о. Никита старцем — руководителем многих из монастырской братии и приезжих богомольцев. Велики были любовь и уважение всей валаамской братии к мудрому старцу.

Вот какой портрет рисуют нам современники — свидетели жизни старца Никиты: «Всегда радушный, ласковый, обходительный, он был любим всеми бого­мольцами, кому хоть раз пришлось побывать на Ва­лааме. Своим ласковым обращением он располагал к себе...»

Избрав себе для жительства скит Святого Иоанна Предтечи, о. Никита прежде всего имел в виду стро­гость его устава, а с другой стороны — малодоступ­ность для посторонних как вследствие отдаленности его от монастыря и расположения на острове, так и вследствие запрещения посторонним посещать этот скит без особого разрешения валаамского игу­мена. По тем же побуждениям он и сам весьма редко бывал в монастыре, лишь по самым неотложным нуж­дам, а в последние два-три года жизни и совсем не бывал. И только какое-нибудь важное событие, на­пример смерть его духовника — схимонаха Агапия, или прямое указание начальства могли заставить его посетить монастырь. Этими редкими посещения­ми пользовались миряне, чтобы увидеть и спросить о чем-либо старца. Одному иноку он говорил, цити­руя слова прп. Макария Великого: «Бегай людей — и спасешься».

Сохранился интересный рассказ одного монаха-оче- видца: «В 1905 г. после смерти игумена Виталия в мо­настыре были назначены выборы нового настоятеля, причем управляющий обителью, наместник о. Паф- нутий (впоследствии игумен) благословил, чтобы все монашествующие лично присутствовали на выборах. Тогда о. Никита, верный обету иноческого послуша­ния, пошел в монастырь. Как ни старался он скрыть свое присутствие в обители, однако не пришлось ему утаиться не только от братии, но и от мирских людей, ибо не было на то изволения Божия. Подходит старец к святым вратам монастырским, как вдруг падает ему в ноги женщина, радостно изумленная этой встречей, по-видимому неожиданной, и голосом, прерываю­щимся от слез, восклицает: “Батюшка, благословите! Сколько лет я желала вас видеть, Богу об этом моли­лась и уже не чаяла исполнения своей молитвы! А вот Бог и привел! Помолитесь!” А сама плачет громко, буквально заливается слезами... Старец, видимо, сму­щенный ее частыми земными поклонами и опасаясь, чтобы другие не были свидетелями воздаваемой ему чести, хотел поспешно удалиться. Но человеколюбие взяло верх, и он, тронутый ее неотступными воплями, не мог отказать страждущей женщине в слове уте­шения. И вот послышался его тихий, полный люб­ви отеческий голос: “Успокойся, родная! Успокойся, матушка! Говори, в чем дело? Господу все возможно, Господь все устроит”. Дальше говорил он все тише и тише, так что слов невозможно было разобрать, но по тону голоса можно было заключить, что говорил он внушительно и серьезно. Женщина, постепенно успокаиваясь, с редким вниманием и благоговением ловила каждое его слово. Видно было, что исстрада­лась она душою и, наслышавшись об о. Никите, долго искала случая выплакать ему свое горе. Наконец такой случай представился, она с верою приступила и по молитвам старца получила от Бога утешение».

Можно привести много случаев из жизни о. Никиты, которые ясно доказывают, что он за свою подвижни­ческую жизнь был удостоен от Бога дара прозорливо­сти. Например, у одного послушника осенью 1903 г. тяжко заболела мать, женщина пожилая. Болезнь была крайне серьезная, и на благополучный исход ее было весьма мало надежды. Почта, привезшая известие об этом, была последняя. Затем вследствие ледохода всякое сообщение Валаама с берегом прекратилось, так что послушник не имел возможности не только побывать у матери, но даже иметь о ней какие-либо известия. Ранее этот послушник жил некоторое вре­мя в скиту Святого Иоанна Предтечи, знал и уважал о. Никиту, а потому и решил в своем горестном поло­жении обратиться к старцу за утешением и просить его молитв об исцелении болящей. Старец принял горячо к сердцу горе послушника, утешил его, посо­ветовал всю надежду возложить на Бога и в заключе­ние сказал: «Молись Богу, брат, и не печалься, твоя мать выздоровеет, и ты скоро увидишься с ней. Это ей милость Божия за ее милосердие к людям». Так все в точности, по словам старца, и исполнилось. Когда установился путь через Ладожское озеро, послушник получил известие, что мать его на пути к совершенно­му выздоровлению и что выздоровление это можно считать прямо за чудо. Лечащие ее врачи удивлялись, как такая пожилая женщина вынесла столь тяжелую операцию. Менее чем через год неожиданно произо­шло и свидание матери с сыном.

Одно время жил в Воскресенском скиту бывший иеромонах Е., лишенный сана и монашества. Имено­вался он своим мирским именем и жил на положении послушника. Людям, близко с ним общавшимся, он, по-видимому, правдиво и искренне рассказывал всю свою жизнь, а также и про обстоятельства, послужив­шие причиной лишения сана. Он утверждал, что стал жертвой роковой ошибки. Рассказывая об этом, он часто плакал, но никогда не отчаивался в милосер­дии и правосудии Божием, усердно молился Богу и был твердо уверен, что рано или поздно Бог над ним смилостивится и все отнятое у него будет ему возвращено. В этом уповании он не переставал хлопо­тать перед высшей церковной властью о пересмотре своего дела. Однажды этот послушник решил побы­вать в соседнем Предтеченском скиту, где он ранее не бывал, и пригласил с собою брата И., дворянина, проживавшего в монастыре послушником. Попроси­ли у хозяина Воскресенского скита лодку и отплыли. Прибыв в Предтеченский скит, пошли кругом остро­ва, причем пришлось им проходить и мимо избушки о. Никиты. Остановившись у нее, видят в окно, что старец сидит, углубившись в книгу. Через мгновение он вдруг поднял голову, поглядел в окно и, заметив двоих послушников, быстро встал с места, вышел к ним, поздоровался, причем назвал бывшего иеро­монаха «отцом» с прибавлением его монашеского имени. Затем сказал ему: «Не скорби, отец Е., надейся на Бога и молись Ему, Он вскоре тебя утешит». Брат Е. так и остолбенел: никогда он о. Никиту ранее не видел и почти ничего о нем не слышал. И вдруг о. Ни­кита называет его тем именем, которое немногим лишь было известно, и утешает его! Вскоре брат Е. был восстановлен в сане.

В летописи Валаамского монастыря есть такие све­дения: «Инок Никита, быв 60 слишком лет, пребывает в двух верстах от монастыря, между лесом и утесами прибрежными, подвизаясь в Духе и Истине, печалуясь о грехах и суете мира».

Жил о. Никита в скиту Святого Иоанна Предтечи более 13 лет, все время свое посвящая подвигам поста и молитвы, любви и милосердия к ближним, пребывая в непрестанных телесных трудах.

За несколько лет до своей смерти о. Никита мно­гим говорил, что преставится незадолго до праздника Светлого Христова Воскресения. Во время Великого поста схимонах Никита становился особенно сосре­доточенным и самоуглубленным. «Для всех очевидно было, что в это время он ждал чего-то особенного и го­товил себя к этому», — пишет летописец. А каж­дый год после праздника Пасхи он всегда с уверен­ностью говорил: «Слава Богу, теперь до следующей Пасхи надо трудиться ради Бога».

Осенью 1906 г. во время поездки на лодке в соседний Воскресенский скит о. Никита сильно простудился. Кашель, которым он страдал и ранее, усилился до та­кой степени, что не давал ему покоя ни днем, ни ночью, отчего старец стал сильно ослабевать. Вскоре он на­столько обессилел, что редко бывал даже в церкви, с большим трудом ходил по келье, а больше все сидел или лежал. Так он перемогался кое-как до января сле­дующего, 1907 г.

В течение февраля о. Никита все более и более сла­бел. Желая, насколько возможно, поддержать уга­сающие силы старца, игумен и монастырский врач неоднократно предлагали ему перебраться в мона­стырскую больницу, где и пища лучше, и врачебная помощь может быть оказана во всякое время, но ста­рец не согласился на это, предпочитая умереть в своей пустыни. В начале своей тяжкой болезни о. Никита прибегал к медицинской помощи, но затем, уверив­шись, что приближается время его кончины, отказался от нее.

На второй седмице Великого поста старец поин­тересовался, есть ли в скиту гроб. Узнав, что гроба нет, просил привезти из монастыря заранее, «а то распутица будет, пожалуй, и не достать». Вскоре схимонах Никита приготовил себе одежду для по­гребения, причем просил игумена Гавриила передать некоторым лицам из братии кое-что из своих вещей. Распорядился, чтобы в день его погребения скитскую братию угостили чаем.

Настала Страстная седмица — последняя в жизни старца. В Великий Четверг, причастившись, он сказал своему духовнику: «Вот скоро и Светлое Христо­во Воскресение наступит!» Духовник ответил ему: «Батюшка, завтра Великая Пятница, литургию не полагается служить, а до Субботы доживешь ли ты?» «Доживу, по милости Божией», — ответил старец. В Великую Субботу духовник, отслужив пораньше литургию, в пять часов утра причастил о. Никиту Святых Христовых Таин. Старец был очень слаб, но в полном сознании, говорил почти шепотом, но совершенно ясно. Нам известно, что схимонах Ни­кита последние два дня провел в беседах с братией скита Всех святых. О чем они разговаривали, мы не знаем. Известно только, что схимонах Никита рассказывал: «С того самого дня, как сподобился я вступить в святую обитель, всегда просил у Господа избавить меня от нечаянной, внезапной смерти». И продолжил: «Завтра будет успение». Пред по­вечерием старец спросил: «А сколько теперь време­ни?» Ему ответили, что седьмой час вечера. Тогда он сказал: «Теперь бояться нечего! Господь уже со­шел во ад и разрушил его». Совершив повечерие, духовник и скитская братия навестили старца, но нашли его уже мертвым.

Во вторник Светлой седмицы было совершено от­певание и погребение о. Никиты в со служении мо­настырских и скитских иеромонахов, в присутствии многочисленных насельников монастыря, пожелав­ших отдать ему последний долг, невзирая на крайне неудобную переправу из монастыря в скит по случаю весенней распутицы. Погребен был о. Никита, соглас­но его желанию, за алтарем скитского храма.

 

СЛАВА ТЕБЕ, ЦАРЮ СЛАВЫ, ЧТО СПОДОБИЛ МЕНЯ ВЕЛИКОГО ТАИНСТВА...

Схимонах Галактион (Егоров) (1824-1908)

 

Схимонах Галактион (в миру Егор Егорович Егоров) родился 1 апреля 1824 г. в мещанской семье в деревне Варлышино Любимовского уезда Ярославской губер­нии. Вдовец.

8 августа 1868 г. поступил в Валаамский монастырь; 30 июня 1899 г. зачислен в послушники; 8 июля 1899 г. пострижен в монашество с именем Гавриил, а 10 ок­тября 1902 г. — в великую схиму с именем Галактион. Около 35 лет старец нес поварское послушание. Не­сколько лет жил в скиту Всех святых.

Сохранилось описание внешности о. Галактиона: «среднего роста, с довольно длинной, совершенно белой бородой и такими же длинными волнистыми волосами. Лицо имел продолговатое, нос прямой, го­лос приятный, звонкий».

«Этот старец особенно отличался христианским смирением, — вспоминает иеродиакон Варсонофий. — Однажды, когда я, еще будучи послушни­ком, отправлялся на послушание в Москву, то пришел к старцу за благословением. Старец, немного побесе­довав и благословив меня, совершенно неожиданно упал мне в ноги и поклонился до земли. Этот образ смиренного старца запечатлелся во мне до гробо­вой доски и часто сдерживает мои горделивые по­рывы».

М.Янсон в своей книге «Большой скит на Валааме» писал о старце:

«Ослеп он за девять лет до смерти, то есть в 75 лет. Но эти последние годы своей жизни нимало не роп­тал, а пребывал благодушным и благодарил Господа. Хотя и был он слеп, но отец игумен, быть может, же­лая испытать его, предложил ему принять участие в чтении Псалтири. В то время в скиту (Всех свя­тых. — Авт.) было установлено неусыпное чтение по усопшим и живым благодетелям. Назначалась чреда чтецов, и насельники скита читали Псалтирь посмен­но, по два часа круглые сутки, а бывало, что прихо­дилось и по четыре часа, а то и больше в зависимости от назначения и количества сменяющихся.

Предложение игуменское вступить в среду читаю­щих о. Галактион принял за святое послушание, но так как читать не мог по слепоте своей, то вместо чтения имен говорил: “Господи, помяни рабов Твоих, здесь записанных...” творил молитву Иисусову и клал по­клоны. И случилось как-то, что зашел один из благо­детелей в церковь, может быть и полюбопытствовать: как, мол, Псалтирь неусыпная читается, что это за поминовение вечное? И в полутьме церковной видит он аналой с раскрытой Псалтирью, а около старца, из­можденного, белого как лунь, слепого. Кладет и кладет старец поклоны, движутся губы в неслышной молитве, бегут в руке четки. Налагает старец крестное знаме­ние, падает в поклоне, и все шепчут старческие уста, и все бегут и бегут четки в нескончаемом своем круге.

“Что это... что он делает?” — шепотом спросил благодетель у сопровождавшего его монаха. “А вот по слепоте не может читать своей череды, ну и кла­дет поклоны да творит молитву Иисусову... Бывает, что так-то — часа четыре, а то и больше...” — ответил спрошенный.

Смирен и терпелив был о. Галактион и в других, подчас тяжелых, обстоятельствах своей жизни. Рас­сказывал один из служащих при монастырской боль­нице, как однажды осенью вышел он с намерени­ем дойти до пустыньки отца Назария, а потянуло его почему-то совсем в другую сторону, и пришел он к Большому скиту. Здесь было у него обыкновение заходить для собеседования к отцу Антипе, а на этот раз очутился он, сам не знает как, у кельи незна­комого ему старца. Сотворив молитву, открывает дверь и слышит вопрос:

— Кто там?

— Из больницы, батюшка...

— Ну, слава Господу... Я ведь тебя давно дожида­юсь. Вот уж пять дней как болен... Просил я хозяина скита, чтобы послал за лекарем... да или забыл он, или некогда...

В 1907 г. старец начал сильно слабеть. В скиту оста­ваться ему было уже трудно, требовалась постоянная посторонняя помощь. Но трудно было расстаться и с кельей, в которой тридцать лет преклонял он ко­лени, предавался воле Божией, надеялся и проливал слезы... Трудно было расставаться и со скитом, в коем прошло почти сорок лет жизни... Но что-то не зала­дилось в отношениях к старцу со стороны тогдаш­него хозяина скита, и настаивал он на удалении отца Галактиона. Старец не болел перед смертью, был все время, что называется, на ногах, но в праздник Успения Божией Матери заявил, что скоро умрет.

Монастырский врач рассказывает, как призвал его о. Галактион и сказал:

— Иеронимушка, я умираю, позови духовника, пусть он сделает что следует. Чтобы все по порядку было...

— Залился я слезами, — повествует рассказчик, — и говорю: “Неужели, батюшка, вы умрете? Ведь вы себя хорошо чувствуете...”

— Умру, умру... мы с тобою уж больше беседовать не будем, — ответил старец.

Как ни горестно было доктору, сыновней любовью привязанному к старцу, слышать это, но надо было вы­полнять волю его. Призванный духовник исповедовал старца, приобщил его Святых Христовых Таин и про­читал отходную. По просьбе старца поставили около кровати таз с водой и положили чистое полотенце.

— Ну, все ли по порядку сделано, о. Евфимий? — спросил старец духовника.

— Все, все, батюшка, будь спокоен.

Успокоясь, что все действительно по порядку сдела­но, старец произнес:

— Слава Тебе, Господи, слава Тебе, Царю Славы, что сподобил меня, грешного, великого Таинства!

Это были его последние слова. После них он уже ни с кем и ни о чем не разговаривал, не принимал ни пищи, ни питья и только изредка обливал лицо во­дой и утирал полотенцем. Все три дня, протекшие до смерти, наступившей 17 августа 1908 г., старец провел таким образом, творя молитву Иисусову, исполняя

“закон безмолвия” который, по слову святого Исаака, есть “умолкнуть для всего”. Смерть подступила к нему тихо и неприметно для окружающих».

Схимонах Галактион погребен на старом братском кладбище. Точное место захоронения не установлено, сохранилась надгробная плита.

 

КРОТКИЕ НАСЛЕДУЮТ ЗЕМЛЮ

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: