Выполненное Иоганном Мостом (1876)

 

Предисловие переводчика

В ноябре 1985 г. мне посчастливилось посетить памятные места на родине Фридриха Энгельса в Вуппертале и встретиться с ветераном Германской компартии, председателем Фонда Маркса и Энгельса Рихардом Кумпфом. Рихард много рассказывал тогда о работе Фонда по собиранию первоизданий основоположников научного коммунизма, других материалов, связанных с их жизнью и деятельностью, о популяризации марксистско-ленинского учения в ФРГ. Он подарил советским гостям блок из двух брошюр и поведал об их истории, но вполне оценить презент я смог, лишь возвратившись в Москву и получив в начале 1986 г. небольшое «окно» свободного времени.

Что это за брошюры?

Первая представляет собой репринт оригинального (второго, улучшенного) издания «Капитал и труд. Популярное извлечение из "Капитала" Карла Маркса». (Kapital und Arbeit. Ein popularer Auszug aus «Das Kapital» von Karl Marx), вначале осуществленного немецким социал-демократом Иоганном Мостом (1873), с собственноручной правкой Маркса и с припиской: «Выправлено самим Карлом Марксом. Лондон. Ф. Лесснер». (Лесснер Фридрих — член Союза коммунистов, участник революции 1848—1849 гг., член Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих, сподвижник Маркса и Энгельса. — Р. Косолапов.)

Другая брошюра — современный комментарий к этому, переработанному Марксом, сочинению, которое вышло в свет повторно 125 лет назад (Kommentar zu der von Karl Marx uberarbeiteten zweiten Auflage des «popularer Auszugs» aus «Das Kapital» von Johann Most aus dem Jahre 1876. Wuppertal, 1985).

По словам Р. Кумпфа, Маркс был очень недоволен первым изданием «Капитала и труда», появившемся в Хемнице в 1873 г. Поэтому летом 1875 г., когда стало готовиться переиздание, Вильгельм Либкнехт попросил Маркса просмотреть текст. Это было тем более целесообразно, что автор брошюры, депутат рейхстага, сидел к тому времени в тюрьме. Маркс ответил согласием и, несмотря на плохое самочувствие, сразу отдался работе. Незадолго до отъезда для лечения в Карлсбад он выслал свой вариант брошюры в Хемниц для набора. Примерно год спустя Марксу были присланы готовые брошюры, на которых, по оговоренному соглашению, не значилось его имя. В одну из этих брошюр он внес чернилами поправки. Она-то — редчайшая нынче удача — и была обнаружена Фондом Маркса и Энгельса в декабре 1984 г.

Маркс и Энгельс считали автора первого «Популярного извлечения» способным, начитанным, темпераментным, но неглубоким и ненадежным деятелем. Об этом свидетельствуют многочисленные их высказывания, особенно в переписке второй половины 1870-х гг. «Человек этот — имею в виду Моста, — писал Энгельс Марксу 24 мая 1876 года, — умудрился дать краткое изложение всего "Капитала" и все-таки ничего в нем не уразуметь» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 34. С. 10). Как ни странно, в публикации Б.Г. Тартаковского «Изменения и дополнения К. Маркса во втором издании брошюры И. Моста "Капитал и труд"» эти слова Энгельса приписываются Марксу — для профессионала такая ошибка непостижима (см.: Вопросы истории КПСС. 1968. № 2. С. 67. О составителе «Популярного извлечения» см. также: Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. М., 1957. С. 532). У Энгельса были и другие причины критически воспринимать взгляды И. Моста. Как раз в это время он выступал страстным апологетом печально знаменитого Евгения Дюринга, чьи труды, усердно рекламировавшиеся несколькими путаниками, при благодушном попустительстве В. Либкнехта создали опасность идеологической дезориентации германского рабочего движения.

У Маркса и Энгельса вызывали серьезную озабоченность как левацкие порывы И. Моста, так и право-утопические увлечения издателя журнала «Zukunft» Карла Хехберга, пытавшегося базировать социализм всецело на понятии «справедливость». «Такая программа, — отмечал Энгельс, — с самого же начала прямо исключала всех тех, кто рассматривает социализм в конечном счете не как следствие каких-нибудь идей или принципов вроде справедливости и т.д., но как идеальный продукт материально-экономического процесса, общественного производственного процесса на известной ступени».

В молодой Социалистической рабочей партии Германии, возникшей в результате объединения двух рабочих партий — эйзенахцев и лассальянцев, шла напряженная идейная борьба. Маркс и Энгельс ратовали за сплочение партии на здоровой научно-теоретической и политической платформе, но оппортунистические элементы оказывали им упорное сопротивление. В какие формы это выливалось, показывает тот факт, что И. Мост, поддержанный Карлом Юлиусом Вальтейхом, выступил на Готском съезде партии (май 1877 г.) с предложением запретить публикацию Энгелъсова «Анти-Дюринга» на страницах партийного органа «Vorwarts». Только активное вмешательство Августа Бебеля и Вильгельма Либкнехта, энергичный поиск ими компромисса обеспечили своевременное появление крупнейшего после «Капитала» произведения революционного марксизма, где в блестящей полемической форме изложены три его составные части — диалектико-материалистическая философия, пролетарская политическая экономия, научный социализм.

«В Германии в нашей партии не столько среди масс, сколько среди вождей (выходцев из высших классов и "рабочих") пахнет гнилью, — писал Маркс Фридриху Адольфу Зорге 19 октября 1877 г. — Компромисс с лассальянцами привел к компромиссу и с другими половинчатыми элементами, в Берлине (через Моста) с Дюрингом и его "почитателями", и, кроме того, с целой бандой незрелых студентов и преумнейших докторов, поставивших себе задачей дать социализму "более высокое, идеальное" направление, то есть заменить его материалистическую базу (требующую, раньше чем ею оперировать, серьезного научного изучения) — современной мифологией с ее богинями справедливости, свободы, равенства и братства...

Что касается самих рабочих, — продолжал Маркс, — то они, когда бросают работу и становятся профессиональными литераторами, подобно г-ну Мосту и компании, всегда творят немало бед в "теории" и постоянно готовы примкнуть к путаным головам из так называемой "ученой" касты. В течение десятилетий мы с большим трудом старались очистить головы немецких рабочих от утопического социализма, от фантастического представления о будущем общественном строе, что и давало им теоретический (а потому и практический) перевес над французами и англичанами. Но вот утопический социализм снова распространяется и притом в форме, гораздо более жалкой по сравнению не только с великими французскими и английскими утопистами, но и с... Вейтлингом. Само собой разумеется, что утопизм, который до появления материалистически-критического социализма носил в себе этот последний in писе (в зародыше (лат.) — Р.К.), теперь, выступая на сцену post festum (задним числом (лат.) — Р.К.), может быть только нелепым, — нелепым, пошлым и в самой основе своей реакционным».

Редактируя Мостов «Капитал и труд», Маркс и Энгельс не просто оказывали добрую услугу товарищу по партии, который не очень тверд в теории. Они отнеслись к этой работе со всей присущей им взыскательностью и ответственностью, исходя из того, что речь шла о политическом просвещении рабочих. В письме к Ф.А. Зорге о пересылке ему нескольких выпусков французского издания первого тома «Капитала» от 4 июня 1876 г. Маркс добавил: «Посылаю тебе заодно исправленное мной издание Моста; я не поставил своего имени, ибо в противном случае мне пришлось бы изменить там еще больше (все, что касается стоимости, денег, заработной платы и многого другого, мне пришлось целиком вычеркнуть и вместо этого вставить свое)». Уже одно это заявление показывает, что второе издание «Популярного извлечения» можно считать не столько Мостовым, сколько Марксовым текстом.

С 30 декабря 1877 г. по 10 марта 1878 г. в американском еженедельнике «Labor Standard» печатался английский перевод «Капитала и труда», осуществленный Отто Вейдемейером. В публикации на этот раз указывалось, что перевод сделан специально для этого издания «с разрешения Карла Маркса». Тогда же встал вопрос о выпуске его в США отдельной брошюрой. В связи с этим Маркс не без горечи информировал Ф.А. Зорге об обстоятельствах прохождения своего варианта «Капитала и труда» в Хемнице. «Ты и понятия не имеешь, как поступила со мной партия, то есть хемницкая группа (представленная Вальтейхом), — писал он 27 сентября 1877 г. — Только по настоянию Либкнехта и потому, что из Хемница мне представили это дело как очень спешное, я принялся за работу еще до отъезда в Карлсбад, не­смотря на крайнее расстройство нервов. А работа эта была нелегкая ввиду множества нелепостей, которые наделал Мост, и ввиду небольшого размера брошюры, который был обусловлен (этот Мост теперь благополучно причалил к г-ну Дюрингу; это — тщеславный малый, и что бы он ни прочел, он все готов сейчас же использовать как материал для печати). Прекрасно! В течение нескольких месяцев я не получал никаких известий, запрашиваю, получаю "холодный" ответ Вальтейха, что книжка набирается в те небольшие промежутки времени, которые остаются свободными у партийной типографии от печатания хемницких филистерских объявлений! Такого наглого бесстыдства мне еще не прихо­дилось встречать! Таким образом, печатание книжки продолжалось около года! Когда же, наконец, произведение это появилось на свет, оно кишело искажающими смысл опечатками!» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 34. С. 296, 234-235, 145, 449, 227—228). Как видим, нет пророка в своем отечестве. Тяжкий смысл этого афоризма испытал на себе не какой-нибудь мифический проповедник, а непревзойденный колосс духа Маркс. И поныне не изжиты еще проявления высокомерия по отношению к гению. Проявления, тем более нетерпимые, что они, как правило, исходят от невежд, посредственностей или ничтожеств и используются ими для тщеславного и суетного самоутверждения.

Как оценивали Маркс и Энгельс «Популярное извлечение» в дальнейшем? Некоторый свет на это проливает реакция Энгельса на обращение к нему эмигрировавшего в США немецкого социал-демократа Адольфа Гепнера от 3 мая 1882 г. А. Гепнер просил разрешить перепечатку произведений Маркса и Энгельса за океаном, дать ему на этот счет советы. Отвечая 25 июля от своего имени и от имени Маркса в целом положительно, Энгельс затронул также вопрос о возможности нового краткого изложения «Капитала». По его словам, «у Маркса было с подобными изданиями столько неприятностей, что к нему с этим и не подступиться, в особенности теперь. Но, — подсказывал Энгельс, — из второго издания такого изложения, сделанного Мостом, Маркс устранил (это между нами!) наиболее грубые ошибки и сделал некоторые дополнения, так что у этого изложения есть все-таки свои преимущества и его можно было бы переиздать» (там же. Т. 35. С. 287).

Повествуя об этих эпизодах из жизни основоположников марксизма, нельзя не напомнить еще об одном интересном и весьма своеобразном свидетельстве Энгельса. В статье «К смерти Карла Маркса», напечатанной в мае 1883 г., полный скорби, с досадой и возмущением он пишет о тех, прежде не выдержавших испытание жизнью людях, которые теперь изображают из себя «друзей» покойного. Среди них Энгельс называет и И. Моста, ушедшего в конце 70-х гг. к анархистам и в 1880 г. исключенного из партии. Энгельс приводит отрывок из письма секретаря Центрального рабочего союза в Нью-Йорке Филиппа Ван-Паттена следующего содержания: «В связи с недавней демонстрацией в честь Карла Маркса, в которой объединились все фракции, чтобы выразить свое уважение к покойному мыслителю, Иоганн Мост и его друзья заявили во всеуслышание, что он, Мост, был лично знаком с Карлом Марксом, что он сделал популярным в Германии его сочинение "Капитал" и что Маркс одобрял проводившуюся Мостом пропаганду. Мы очень высокого мнения о талантах и о деятельности Маркса, и мы не можем поверить, чтобы он сочувствовал анархистскому, дезорганизаторскому образу мыслей и действий Моста» (цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 359). Ф. Ван-Паттен просил Энгельса разъяснить вопрос об отношении Маркса к анархии и социал-демократии.

Понятно, что Энгельс, как и подобает коммунисту (особенно потому, что дело касалось памяти о Марксе), должен был и теоретически, и политически отделить его от И. Моста, самым решительным образом отмежеваться от последнего. «Кто утверждает, будто Мост, с тех пор как он стал анархистом, имел какую бы то ни было связь с Марксом или получал от Маркса какую-либо поддержку, — писал Энгельс Ф. Ван-Паттену, — тот либо обманут, либо сам заведомо лжет» (там же. С. 360; см. об этом также т. 36. С. 10). Что же касается прежних заслуг И. Моста перед марксизмом, то Энгельс говорит об этом так: «Будучи еще в Германии, Мост опубликовал "популярное" изложение "Капитала" Маркса. Маркса попросили посмотреть это изложение для второго издания. Я проделал эту работу совместно с Марксом. Мы убедились, что если не желаем написать всю вещь с начала до конца заново, то не остается ничего лучшего, как выбросить хотя бы грубые нелепости Моста. Маркс разрешил вставить свои поправки лишь под тем непременным условием, чтобы его имя никогда не было ни в какой мере связано даже с этим исправленным изданием макулатуры Иоганна Моста» (там же. Переводы ответа Энгельса Ф. Ван-Паттену, опубликованные в томах 19 и 36 указанного издания работ К. Маркса и Ф. Энгельса, идентичны по содержанию, но несколько различаются по стилю).

На первый взгляд может показаться, что категоричность тона Энгельса, слова «никогда», «ни в какой мере», «макулатура» совершенно снимают вопрос о какой бы то ни было ценности «Популярного извлечения». Так подходил Энгельс к делу как политик 80-х гг. XIX в. и не мог подходить иначе. Но как в этом случае должен поступить историк другой эпохи, изучающий эту ситуацию более ста лет спустя?

Во-первых, он не может сбросить со счетов то, что в тексте «Популярного извлечения» все же есть Марксовы вставки, и оставить их без внимания не имеет права.

Во-вторых, «Популярное извлечение» было интенсивно прочитано Марксом и Энгельсом, выправлено ими, и небрежное отношение Энгельса к этой проделанной работе скорее внушено гневом в связи с кощунственным поведением И. Моста, чем содержанием ее второго, улучшенного Энгельсом вместе с Марксом издания, о котором сам Энгельс высказывался, как мы знаем из его письма А. Гепнеру, все же положительно.

В-третьих, если Марксу и Энгельсу было позволительно предать «грызущей критике мышей» «Немецкую идеологию», если неопубликованными при их жизни оставались «Экономическо-философские рукописи 1844 года», «Экономические рукописи 1857—1861 годов», «Диалектика природы» и многое другое, то это больше свидетельствует о щедрости гениев, нежели о качестве их трудов. Прав А.С. Пушкин: поистине гений — парадоксов друг... Можем ли мы предать забвению теоретический и пропагандистский документ, который Маркс пропустил через свою творческую лабораторию?

В-четвертых, то, что Маркс в уже готовой брошюре счел необходимым исправить типографские ошибки (трудно сказать, знал ли об этом Энгельс), показывает, что он вряд ли считал это издание «макулатурой». Думается, что судить об отношении Маркса ко второму варианту «Капитала и труда» только по эмоциональному письму Энгельса Ф. Ван-Паттену от 18 апреля 1883 г., без учета всего сказанного ими ранее, как это делается в примечаниях к тому 35 указанных сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса (С. 442), было бы по меньшей мере неточно.

И еще одно. Наибольшей популярностью (в том числе среди студентов) несколько десятилетий пользовалось изложение первого тома «Капитала» Карлом Каутским — «Экономическое учение Карла Маркса». Почему же не должно заслуживать внимания изложение первого тома «Капитала», к которому прямо причастен сам Маркс?

Как бы там ни было, «Популярное извлечение» 1876 г. занимает среди многочисленных комментариев и введений к «Капиталу» особое, уникальное положение. По свидетельству Р. Кумпфа, в данном жанре это «единственное сочинение, которое отредактировано и переработано самим Марксом» (Kommentar... S. 4). Уже одно это обстоятельство (при всех возможных оговорках) оправдывает его публикацию, вызывая к ней большой научный, политический и нравственный интерес.

К сказанному следует добавить, что второе издание «Популярного извлечения» распространялось и в среде передовой российской интеллигенции. В начале 1880-х гг. оно переводилось на русский язык и было нелегально напечатано в Москве гектографическим способом. С этим текстом я не знаком. Фрагменты брошюры, написанные и переписанные Марксом, должны быть известны научным работникам по упоминавшейся, правда, теперь уже давней публикации Б.Г. Тартаковского (см.: Вопросы истории КПСС. 1968. № 2. С. 67—80). Настоящий перевод выполнен по тексту Марксовой корректуры.

Относясь ко всему, что создано Марксом, как к бесценному сокровищу, я сосредоточил свое внимание на брошюре «Капитал и труд» и перевел только ее. Полагаю, что если специалистов заинтересует научный текстологический комментарий, они легко смогут с ним ознакомиться и в немецком оригинале. Во всяком случае, нас в первую голову должно интересовать, что сказал (или же отредактировал) Маркс, а не то, что сказано о Марксе. Тем самым я ограничиваю свою задачу, хотя и могу подвергнуться за это (как и за недостатки перевода) критике.

 

 

 

Иоганн Мост

КАПИТАЛ И ТРУД

 

Предисловие

Уже с возникновением капиталистического способа производства дает себя знать стремление вновь устранить таковой и на его месте возвести более справедливый, более общественно полезный. То здесь, то там раздавались по этому поводу голоса, только то были по большей части ограниченные слезные жалобы на существующее положение, сочетаемые с фантастическими мечтаниями об облике будущего общества, проектами, едва пригодными для того, чтобы внушить утешение и надежду бедному, измученному народу, которые, однако, не имели никакого иного значения и потому, как правило, вскоре улетучивались в царство забвения.

 

Лишь в новое время устремления, которые направлены на преобразование нынешнего способа производства, а значит, и нынешнего общества, обрели прочное основание и практическую точку опоры — на страх всем врагам народа. Повсюду еще кое-какие мутные головы или же внедренные твари реакции ведут наглую игру с народом, с тем чтобы морочить его утопиями, однако знание пробивает среди трудящихся классов зримый путь, так что не столь уж далеким должно быть то время, когда и скромнейший пролетарий сам будет только сострадательно пожимать плечами по поводу трагикомических призрачных картин подобного рода. Будущее ныне имеет только научный социализм.

 

С появлением «Капитала» Карла Маркса современный социализм приобрел прочное основание, непобедимое оружие. Этот труд разрушил все оптимистические иллюзии, ибо доказал, что ни одно общество не может быть выдумано и создано по индивидуальным планам; в то же время он, с другой стороны, воодушевляет каждого ясномыслящего социал-демократа полнейшей уверенностью в победе, поскольку указывает, что капитализм таит в себе неизбежность социализма, или коммунизма, и что первый с естественной необходимостью и благодаря своим собственным законам должен развиться в последний.

 

«Капитал», хотя вышел лишь первый том, уже получил большое распространение, однако еще не стал в должной мере оружием трудового народа. Цена произведения, хотя она соответствует не только его внешним размерам, но и заключенной в нем гигантской работе, при том плачевном положении, в котором томятся рабочие, затруднительна для такого его распространения, которое представляется желательным. Кроме того, на пути к пониманию книги — я, сам пролетарий, должен это отметить — стоит необразованность народа. Правда, Маркс постарался писать настолько популярно, насколько это позволяла научность материала, но он исходил все же из такой образовательной подготовки, которая вследствие систематически проводимого оглупления народа не является всеобщей.

 

С целью сделать по меньшей мере существеннейшее из этого особо важного произведения ныне доступным рабочим по дешевой цене и облеченным в легкоусвояемые формы я использовал, помимо прочего, свой вынужденный досуг, с тем чтобы путем извлечений популяризировать «Капитал» (И. Мост проделал эту работу во время своего восьмимесячного ареста в Цвикау. — Р.К.)

 

Многое я изложил дословно или только с незначительными изменениями, главным образом, чтобы избежать необщеупотребительных иностранных слов. Многое же я полагал обязательным выразить только суммарно, а отдельные положения, которые казались мне несущественными, обошел вовсе. Я неохотно брался цитировать многочисленные данные, которые характеризуют положение трудящихся классов в подробностях, к этому меня обязывал только вынужденный объем, из которого не должна выйти брошюра, призванная действовать агитаторски. Впрочем, каждый рабочий должен по собственному опыту знать, как обстоят дела на сей счет. Работу я расчленил более или менее произвольно, как мне представляется, ради большей легкоусвояемости.

 

Если предлагаемая брошюра откроет многим глаза, я достиг поставленной цели. В заключение я не могу снова не побудить всякого, кто имеет для этого средства, приобрести Марксов труд, подтверждая этим его существование.

Цвикау, октябрь 1873 г.

А теперь привет и рукопожатие читателям!

 

 

Товар и деньги

Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, представляется огромным скоплением товаров, отдельный же товар — его элементарной формой.

 

Вещь, которая присваивается с тем, чтобы удовлетворить человеческие потребности того или иного вида, служить предметом потребления, есть потребительная стоимость. Чтобы стать товаром, она должна приобрести еще и другое свойство — меновую стоимость.

 

Меновая стоимость есть отношение величин, в котором полезные вещи сравниваются между собой и потому становятся обмениваемыми друг на друга, к примеру, 20 локтей холста = (равно) 1 центнеру железа. Но различные вещи являются сравнимыми величинами, только если они являются одноименными величинами, т.е. множествами или частями одного и того же единства, чего-то им общего. Таким образом и в нашем примере 20 локтей холста может быть равно 1 центнеру железа только до тех пор, пока холст и железо представляют нечто общее, чего в 20 локтях холста содержится именно столько, сколько в 1 центнере железа. Это третье, общее обоим, есть их стоимость, которой каждая из обеих вещей обладает независимо от другой. Отсюда следует, что меновая стоимость товара является только способом выражения его стоимости, только формой, которая делает видимым его стоимостное бытие и тем самым служит средством его действительного обмена. Позднее мы вернемся к этой форме стоимости, а сперва обратимся к ее содержанию, к товарной стоимости.

 

Стоимость товара, которая выражается в его меновой стоимости, состоит не из чего иного, как из труда, который израсходован на его изготовление или же в нем опредмечен. Но все же надо добиться полной ясности, в каком смысле труд является единственным источником стоимости.

 

В неразвитых общественных состояниях один и тот же человек выполняет попеременно работы весьма различных видов; он то возделывает землю, то ткет, то кует, то строит и т.д. Но как бы ни были многообразны его занятия, они всегда есть всего лишь различные полезные способы, посредством которых он применяет свой собственный мозг, свои нервы, мускулы, руки и т.д., словом, расходует свою собственную рабочую силу. Его труд постоянно остается затратой силы — просто трудом, — в то время как полезная форма этой затраты, вид труда, изменяется согласно целесообразно определенному им полезному назначению.

 

С общественным прогрессом шаг за шагом уменьшается число различных полезных видов работ, которые подряд осуществляет одно и то же лицо; они все больше превращаются в самостоятельные, одновременно протекающие профессиональные занятия различных лиц и их групп. Но капиталистическое общество, где производитель с самого начала производит не для собственной, а для чужой нужды, для рынка, где его продукт с момента появления на свет обречен играть роль товара, а потому служить самому производителю только средством обмена, — это капиталистическое общество возможно лишь постольку, поскольку производство уже развилось в многочленную систему самостоятельно, рядом друг с другом функционирующих полезных видов труда, в широкоразветвленное общественное разделение труда.

 

То же, что ранее имело значение для индивидуума, который попеременно выполняет различные работы, теперь имеет значение для этого общества с его расчлененным разделением труда. Полезный характер каждого особого вида труда опять отражается в особой потребительной стоимости его продукта, т.е. в своеобразном изменении формы, благодаря которому он сделал определенное природное вещество способным служить определенной человеческой потребности. Самостоятельное движение каждого из этих бесконечно многообразных Полезных видов труда ничего, однако, не меняет в том, что тот или другой из них является выражением человеческой рабочей силы и только в этом их общем свойстве затраты человеческой силы они образуют товарную стоимость. Стоимость товара означает, далее, не что иное, как то, что изготовление этой вещи стоило затраты человеческой рабочей силы, а значит, и общественной рабочей силы, так что при развитом разделении труда любая индивидуальная рабочая сила действует еще и как составная часть общественной рабочей силы. Любая масса индивидуального труда — в смысле затраты силы — измеряется поэтому также только как большая или меньшая совокупность общественного среднего труда, т.е. средней затраты общественной рабочей силы. Чем больше среднего труда опредмечено в товаре, тем выше его стоимость.

 

Будь необходимый для изготовления товара средний труд постоянно тем же самым, оставалась бы неизменной и величина его стоимости. Однако это не так, потому что производительная сила труда может определяться средней степенью сноровки рабочего, ступенью развития науки и ее технической применимостью, общественными комбинациями процессов производства, объемом и производительностью средств производства и природными отношениями, а стало быть, весьма разнообразно. Чем больше производительная сила труда, тем меньше требуемое для выпуска изделия рабочее время, тем меньше кристаллизируемая в нем масса труда, тем ниже его стоимость. Наоборот, чем меньше производительная сила труда, тем больше необходимое для выпуска изделия рабочее время, тем выше его стоимость. Само собой разумеется, что речь здесь идет только о современной общественно нормальной производительной силе и соответствующем ей общественно необходимом рабочем времени. Чтобы изготовить определенное количество холста, ручному ткачу, к примеру, требуется больше работы, чем ткачу машинному. Поэтому он не производит более высокую стоимость, как только внедрилось машинное ткачество. Напротив, в последующем вся работа, которой требуется при ручном ткачестве больше, чем было бы нужно для выпуска такой же товарной массы посредством ткачества машинного, становится бесполезной тратой силы и потому не образует никакой стоимости.

 

Вещи, которые возникли не посредством труда, как, к примеру, воздух, дикорастущий лес и т.д. (etc.), могут, пожалуй, иметь потребительную стоимость, но не стоимость. С другой стороны, вещи, которые производит человеческий труд, не становятся товарами, если они служат только для удовлетворения потребностей их непосредственного производителя. Чтобы стать товаром, вещь должна удовлетворять чужие потребности, а значит иметь общественную потребительную стоимость.

 

Вернемся теперь к обмену стоимостей, а стало быть, к форме, в которой выражается стоимость товаров. Эта стоимостная форма постепенно развивается из обмена продуктами и вместе с ним.

 

До тех пор, пока производство направлено исключительно на собственное потребление, обмен совершается только изредка и только применительно к тому или другому предмету, избытком которого непосредственно располагают обменивающиеся. Будут обмениваться, к примеру, звериные шкуры на соль, причем первоначально, конечно, в совершенно случайном отношении. При более частом повторении торговли меновое отношение становится уже определеннее, так что звериная шкура обменивается только на известное количество соли. На этой низшей ступени обмена продуктами изделие другого служит каждому из обменивающихся эквивалентом (равноценностью), т.е. стоимостной вещью, которая как таковая не только обмениваема на произведенное им изделие, но и является зеркалом, в котором отражается стоимость его собственного изделия.

 

Последующие более высокие ступени обмена мы находим еще сегодня, к примеру, у охотничьих племен Сибири, которые охотятся для того, чтобы поставлять определенные, только для обмена предназначенные вещи, а именно звериные шкуры. Все чужие товары, которые им доставляются, ножи, оружие, водка, соль и т.д. (etc.), служат им точно так же в качестве многих различных эквивалентов их собственной вещи. Многообразие выражений, которое таким образом приобретает стоимость звериной шкуры, сделало привычным представлять ее оторванной от потребительной стоимости продукта, в то время как, с другой стороны, необходимость исчислять ту же самую стоимость в постоянно растущем числе различных эквивалентов вело к твердому установлению ее величины. Меновая стоимость звериной шкуры обретает здесь, следовательно, уже значительно более выраженный вид, нежели ранее при только единичном обмене продуктами, и пото­му теперь эти вещи уже сами обладают также в несравненно большей степени характером товара.

 

Рассмотрим теперь торговлю со стороны пришлых (fremden) товаровладельцев. Любой из них должен выразить по отношению к сибирским охотникам стоимость своего изделия в звериных шкурах. Так последние становятся всеобщим эквивалентом, который не только непосредственно обмениваем на все иные товары, но и является для них всех общим стоимостным выражением, а потому также служит измерителем и сравнителем стоимостей. Другими словами: в рамках этой области обмена продуктами звериная шкура становится деньгами. В данном виде вообще то один, то другой товар играл роль денег в относительно узкой или в относительно широкой сфере. С распространением товарного обмена эта роль переходит на золото и серебро, т.е. на те виды товаров, которые от природы лучше всего пригодны к этой службе. Они становятся всеобщим эквивалентом, который прямо обмениваем на все другие товары и в котором последние все вместе выражают, измеряют и сравнивают свои стоимости. Выраженная в деньгах стоимость товара называется ценой. Величина стоимости 20 локтей холста, к примеру, выражается в цене 10 талеров, если 20 локтей холста = 1/2 унции золота, и 10 талеров являются денежным наименованием для 1/2 унции золота.

 

Как и всякий товар, золото может выразить величину своей собственной стоимости только в других товарах. Его собственная стоимость определяется потребным для его производства рабочим временем и выражается в количестве всякого другого товара, в котором сгустилось столько же рабочего времени. Когда читают отдельные статьи прейскуранта наоборот, то находят стоимостную величину денег выраженной во всех возможных товарах.

 

При посредничестве денег обмен продуктов распадается на два различных и взаимодополняющих процесса. Товар, стоимость которого уже выражена в его цене, превращается в деньги и затем из своего денежного образа обратно превращается в другой, предназначенный для потребления равноценный товар. Что же касается торгующих лиц, то товаровладелец сперва отчуждает свой товар владельцу денег, продает, а потом выменивает на вырученные деньги вещь другого товаровладельца, покупает. Продажа осуществляется ради купли. Совокупное движение товаров именуется товарообращением.

 

На первый взгляд представляется, будто бы масса обращающихся в данный отрезок времени денег определяется лишь суммой цен всех подлежащих продаже товаров, между тем это не так. Если, к примеру, 3 фунта масла, 1 библия, 1 бутылка шнапса и 1 военная памятная медаль одновременно отчуждаются четырьмя различными продавцами четырем различным покупателям по цене 1 талер, то на деле для осуществления этих четырех продаж нужно всего 4 талера. Но один продает свое масло и несет полученный талер торговцу Библиями, который, со своей стороны, опять-таки за 1 талер покупает шнапс, а винокур обзаводится за этот талер военной памятной медалью, так что для осуществления оборота товаров, которые вместе имеют цену 4 талера, нужен лишь 1 талер. Как в малом, так и в большом. Поэтому масса обращающихся денег определяется суммой цен предназначенных для продажи товаров, деленной на число оборотов названных денежных единиц.

 

Для упрощения процесса обращения определенные весовые единицы признанных в качестве денег вещей нарекаются собственными именами и отчеканиваются по установленным образцам, т.е. делаются монетой.

 

Поскольку, однако, золотые и серебряные монеты в обращении изнашиваются, они частично заменяются металлами низшей ценности. Наименьшая доля самых мелких золотых монет, к примеру, заменяется марками из меди и др. (разменная монета); наконец, клеймятся в качестве денег вещи, почти не имеющие ценности, к примеру, бумажные листки, которые представляют определенное количество золота или серебра символически (аллегорически). Последнее — это всецело и непосредственно случай государственных банкнот с принудительным курсом.

 

Если деньги изымаются из обращения и придерживаются, происходит образование сокровища. Кто продает товары без того, чтобы тут же таковые купить, является ваятелем сокровища. У народов с неразвитым производством, к примеру у китайцев, образованием сокровища занимаются так же усердно, как и беспорядочно; золото и серебро закапывают.

 

Но и в обществах с капиталистическим способом производства образование сокровища необходимо. Там масса, цена и ско­рость оборота находящихся в обращении товаров подвержены постоянному изменению, а их обращение требует то больше, то меньше денег. Таким образом нужен резервуар (накопитель), куда оттекают деньги из оборота и откуда они по мере надобности опять поступают в оборот. Развитой формой такого приливно-сточного канала денег, или сокровищницы, являются банки. Как необходимость такие учреждения проявляют себя тем больше, чем меньше товарное обращение в развитом буржуазном обществе: товар = деньги = товар — это осуществляется по отношению к деньгам в непосредственно постигаемой форме. Применительно к мелкой частной торговле деньги функционируют, наоборот, преимущественно как просто счетные деньги и в конечной инстанции как средство платежа. Покупатель и продавец становятся должником и заимодавцем. Долговые отношения устанавливаются расписками, посредством которых различные лица, участвующие в товарном обращении, то покупающие, то продающие, погашают взаимно ссуженные суммы. Только разница время от времени погашается собственными деньгами. Если при этой практике наступает всеобщий застой, то это именуется денежным кризисом, который делает себя ощутимым тем, что каждый требует живых денег и признает только идеальное разорение.

 

Особую важность резервуары сокровищ имеют для международного обмена, где мировые деньги, как правило, выступают в форме золотых и серебряных слитков.

 

 

Капитал и труд

Как же деньги превращаются теперь в капитал? О капитале речь вообще может идти только в обществе, которое производит товары, в котором возникает товарное обращение, которое занимается торговлей. Только при этих исторических предпосылках может возникнуть капитал. Современная биография капитала датируется созданием мировой торговли и мирового рынка в XVI в.

 

Исторически капитал повсюду прежде всего противопоставляется земельной собственности в образе денег, денежного богатства, купеческого и ростовщического капитала, деньги как деньги и деньги как капитал различаются прежде всего различными формами своего обращения.

 

Рядом с непосредственной формой товарного обращения, — продать, чтобы купить (товар = деньги = товар), выступает и другая форма обращения, а именно: купить, чтобы продать (деньги = товар = деньги). Здесь деньги играют теперь уже роль капитала. В то время как при простом товарном обращении посредством денег товар обменивается на товар, при денежном обращении посредством товара деньги обмениваются на деньги.

 

Если бы на этом пути деньги обменивались на столько же денег, к примеру, 100 талеров на 100 талеров, то это была бы совершенно бессмысленная акция; было бы много разумнее с самого начала эти 100 талеров придержать. Такой бесцельный обмен никогда, однако, и не предполагался, а обменивают деньги на бóлъшие деньги, покупают, чтобы дороже продать.

 

При простом товарном обращении выпадает из обращения как товар, который поступил вначале, так и товар, который поступил в конце, и др.; если, напротив, начальный и конечный пункты обращения образуют деньги, то деньги, появляющиеся в конце, всегда могут опять заново начать то же самое движение, они вообще остаются капиталом до тех пор, пока они это проделывают. Только тот владелец денег, который заставляет свои деньги совершать этот вид обращения, и есть капиталист.

 

Итак, потребительная стоимость не должна рассматриваться как непосредственная цель капиталиста. И единичная прибыль тоже, но только неустанное движение прибыли. Эта абсолютная тяга к обогащению, страстная охота за меновой стоимостью общи капиталисту и собирателю сокровищ, но в то время как собиратель сокровищ есть лишь помешанный капиталист, капиталист есть разумный собиратель сокровищ.

 

Нагляднейшим образом тенденция — купить, чтобы дороже продать, — проступает у торгового капитала, но и индустриальный капитал имеет совершенно ту же самую тенденцию.

 

В большинстве случаев принято считать, что прибавочная стоимость возникает потому, что капиталисты продают свои товары выше их собственной стоимости. Те самые капиталисты, которые продают, должны, однако, тоже покупать, должны, стало быть, точно так же оплачивать товары выше их стоимости, так что, если бы было правильно это предположение, класс капиталистов никогда не мог бы достичь своей цели. Когда отвлекаются от класса и рассматривают только отдельных капиталистов, выделяется следующее: капиталист может, конечно, обменять, к примеру, вино стоимостью 40 талеров на зерно стоимостью 50 талеров, так что он приобретет в обращение 10 талеров, однако сумма стоимостей этих обоих товаров остается, как и до того, 90 талеров и только по-другому разделена. Прямо укради один у другого 10 талеров, иначе не станет. «Война есть грабеж, — говорит Франклин, — торговля есть надувательство». Значит прибавочная стоимость таким способом не возникает. И ростовщик, который прямо обменивает деньги на большие деньги, не производит прибавочной стоимости. Он лишь перекладывает наличную стоимость из чужого кармана в свой. Поэтому прибавочная стоимость не возникает, как бы отдельные капиталисты взаимно ни надували друг друга, только посредством купли и продажи. Более того, она создается вне сферы обращения, а в ней только реализуется, воплощается в серебро.

 

Деньги сами собой не рождаются, как и товары не увеличиваются, сколь бы часто они ни переходили из рук в руки. А это значит, что с товаром после того, как он куплен, и прежде, чем он продан, должно произойти нечто такое, что повышает его стоимость. Он должен быть потреблен на промежуточной стадии.

 

Однако, чтобы извлечь из потребления товара меновую стоимость, владельцы денег должны найти на рынке такой товар, который имел бы чудесное свойство превращаться во время своего потребления в стоимость, потребление которого, следовательно, было бы производством стоимости. И действительно, владелец денег находит на рынке такой товар: рабочую силу.

 

Под рабочей силой, или способностью к труду, мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которые существуют в телесности, живой индивидуальности человека и которые он приводит в движение, поскольку производит потребительную стоимость какого-либо вида.

 

Для того, чтобы человек выставил свою рабочую силу как товар на продажу, он прежде всего должен распоряжаться ею, быть свободным лицом и, чтобы оставаться таковым, постоянно иметь возможность продавать ее только время от времени. Если бы он продал ее раз навсегда, то превратился бы из свободного в раба, из товаровладельца в товар.

 

   Свободный человек вынужден выносить свою рабочую силу как товар на рынок, поскольку он не в состоянии продать другие товары, в которых уже овеществлен его труд. Если кто-то хочет воплотить свой труд в товары, он должен приобрести средства производства (сырье, инструменты и др.) и к тому же средства существования, которыми он живет до продажи своего товара. Лишенный таких вещей, он решительно не в состоянии производить, и ему остается для продажи только собственная рабочая сила.

 

Итак, чтобы превратить деньги в капитал, владелец денег должен найти на товарном рынке свободного работника, свободного в том двояком смысле, что он как свободное лицо распоряжается своей рабочей силой как своим товаром, что он, с другой стороны, не имеет для продажи никаких других товаров, полностью избавлен, свободен от всех вещей, нужных для проявления на деле его рабочей силы. Иными словами, работнику нельзя быть рабом, но и нельзя иметь никакой собственности, кроме своей рабочей силы; он должен быть неимущим, если владелец денег должен найти его вынужденным продавать свою рабочую силу.

 

Во всяком случае, это не такое отношение, которое может быть основано на естественном законе, ибо земля не производит на одной стороне владельца денег и товаров и на другой — просто владельца рабочей силы. Только историческое развитие и целый ряд экономических и социальных переворотов создали это отношение.

 

Товар «рабочая сила» обладает, как и любой другой товар, стоимостью, которая определяется необходимым для производства — здесь также для воспроизводства — изделия рабочим временем. Поэтому стоимость рабочей силы равна стоимости необходимых для содержания ее владельца средств существования. Под содержанием здесь, естественно, надо понимать длительное содержание, которое охватывает и продолжение рода. Так определяется меновая стоимость рабочей силы, ее потребительная стоимость проявляется только при потреблении последней.

 

Расходование рабочей силы, как и любого другого товара, совершается вне сферы товарного обращения, поскольку мы должны покинуть последнюю, чтобы последовать за владельцем денег и владельцем рабочей силы на место производства. Здесь обнаруживается не только то, как капитал производит, но также и то, как капитал производится.

 

Если до сих пор мы видели только общающихся между собой свободных, равных, короче, равноправных лиц, которые по усмотрению распоряжаются своим добром, покупают или продают, то замечаем уже с отдалением от нашей бывшей арены и по мере следования за действующими лицами к месту производства, что физиономии таковых изменяются. Прежний владелец денег шагает вперед как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его работник: один — исполненный значения, ухмыляющийся и деловитый, другой — робкий, внутренне сопротивляющийся, как тот, кто снес свою собственную шкуру на рынок и теперь не должен ожидать ничего другого, кроме дубления.

 

 

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: