Последствия развитого фабрично-заводского дела

В то время как при мануфактуре имеется полная градация рабочих различной умелости, на фабрике такие большие несходства исчезают; там в общем имеются только еще средние рабочие, которые отличаются друг от друга лишь возрастом и полом и потому также уровнем физической силы, а значит и по-разному оплачиваются вне степени мастерства.

 

Фабрика использует по существу только двоякого сорта рабочих: тех, кто действительно занят при машинах (сюда относятся также обслуживающие паровые машины и др.), и подручных, которые подают машинам сырье (по преимуществу дети). Рядом с обоими этими главными классами появляется еще персонал, который занимается контролем и ремонтом машин, — инженеры, механики и др.

 

Если при мануфактуре рабочий должен был всю свою жизнь обслуживать себя инструментом, то теперь фабрика обрекает его в течение жизни служить машине. Машинным оборудованием злоупотребляют, чтобы с детских лет превратить самого рабочего в часть машины. Издержки производства рабочей силы, а значит и ее цена сокращаются, и зависимость рабочего от капиталиста достигает высшей точки. Своим превращением в автоматы средства труда во время процесса труда противостоят самому рабочему как капитал, как мертвый труд, который порабощает и высасывает живую рабочую силу.

 

Ручной труд и умственный труд на фабрике полностью разобщены; имеются рабочие ручного труда и надсмотрщики за трудом. Царит казарменная дисциплина, деспотическая власть. Капиталист господствует, как абсолютный монарх, различные офицеры (директора, руководители предприятия и др.) приказывают, а рядовые, рабочие должны молча повиноваться. На место бича погонщика рабов вступает штрафная книга надсмотрщика. Все штрафы, естественно, разрешаются в деньгах и вычетах из заработной платы, и острый законодательный ум фабричных ликургов делает для них нарушение их же законов куда более выгодным, чем их исполнение.

 

Это, однако, не отдельные дурные стороны фабрики; напротив, рабочий ущемляется ею многочисленнейшими способами. Высокая температура, шум, пыль воздействуют на все органы чувств в высшей степени отрицательно, начиная с постоянной опасности для жизни, которой рабочий подвергается и иллюстрацию которой бесчисленными несчастными случаями он получает из года в год. При таких обстоятельствах капиталистическое производство становится не только средством эксплуатации, но и систематическим грабежом жизненных условий рабочего во время труда, таких, как пространство, воздух, свет и личные средства защиты от опасного для жизни и вредного для здоровья устройства производства, о приспособлениях для удобства рабочего нечего и говорить. Напрасно ли Фурье называет фабрики «умеренными Bagno's» («каторжными тюрьмами»)?

 

И какие страдания надо было вынести рабочим, когда новая отрасль предпринимательства переходила от ремесленного или мануфактурного предприятия к фабричному?! Либо такой переход совершается медленно и ручной труд пытается конкурировать с машинным трудом, либо он совершается быстро и внезапно выбрасывает массу рабочих на мостовую. В первом случае весь род рабочих десятилетиями борется с голодной смертью, как английские ручные ткачи-хлопчатобумажники в начале этого столетия (среди ручных ткачей Саксонии, Силезии, Богемии и др. сейчас разыгрывается подобная жуткая драма); в последних случаях голодающие часто умирают на месте тысячами. Губернатор Ост-Индии, где механическое хлопчатобумажное ткачество Англии неожиданно вытеснило тамошние ручные изделия, в 1834— 1835 гг. писал так: «Бедствию этому едва ли найдется аналогия в истории торговли. Равнины Индии белеют костями ткачей хлопка».

 

Каждое улучшение машинного оборудования выбрасывает часть рабочих на мостовую или же вытесняет мужчин женщинами и женщин — детьми. Чтобы сделать уже невозможным любое сопротивление рабочих и подвести под их рабство более прочный фундамент, капитал беспрерывно размышлял о том, чтобы посредством новых машин сделать излишним их умение.

 

Поэтому не нужно удивляться тому, что рабочие долгое время фанатически боролись против машин, основных условий фабрики и очень часто освящали разрушение. (Их ошибка состояла только в том, что они не видели, как выгодны машины для человечества и сами по себе, и что зло состоит только в господствующих извращенных отношениях собственности, которые делают возможным индивиду употреблять эти вещи исключительно в свою пользу.)

 

Благодаря чудовищному, толчкообразному расширению фабрично-заводского дела и его зависимости от мирового рынка лихорадочное производство и переполнение рынка естественно чередуются со всеобщим застоем. Поэтому в высшей степени неустойчивы занятость и жизненное положение рабочих.

 

Между капиталистами, за исключением времен особенно благоприятного хода дел, ведется напряженная борьба за сферы сбыта, которая разрешается оружием наибольшей дешевизны товаров. Если улучшения машин и др. не содействуют понижению расходов, то за это вновь должен расплачиваться рабочий; цена его рабочей силы понижается.

 

Большей частью введение машинного оборудования в какой-либо отрасли предпринимательства непосредственно ведет к тому, что в ней сокращается число рабочих, в то время как в других отраслях предпринимательства, которые производят сырье для первых или перерабатывают далее их продукты, число рабочих прибавляется.

 

Рядом с мануфактурным и фабричным трудом протекает еще так называемый домашний труд — вид труда, при котором эксплуатация рабочего производится самым диким образом. В результате распыленности домашних рабочих они намного менее способны к сопротивлению, чем занятые в мануфактурах и на фабриках. Сверх того они большей частью работают устаревшими инструментами и притесняются различными агентами между собой и капиталистами, истощаются ими.

 

Тем временем домашний труд шаг за шагом, как правило, превращается в мануфактурный, а этот — в фабричный труд. Его хоронит принудительно установленный законом нормальный рабочий день, так как он вообще устойчив рядом с фабричным трудом только при совершенно неограниченной эксплуатации рабочего.

 

Фабричные законы вызвали к жизни многочисленные изобретения, благодаря которым не только стали возможными внезапное начало и прекращение труда, как это оговаривает нормальный рабочий день, но и удешевляется весь процесс производства. Так, к примеру, произошло в гончарнях, обойных печатнях, на спичечных фабриках и др.

 

Чаще всего теперь устанавливается срок, в который подобные законы должны войти в силу, и фабриканты используют промежуточное время, чтобы в течение такового побудить пролетариев науки к изысканию новых изобретений, с тем чтобы одновременно с соответствующим законом, а значит и более коротким рабочим днем, вступили в действие также устройства, которые приносят возможно больше прибыли по сравнению с прежними.

 

В среднем мелкие капиталисты не могут в этом отношении держать ногу рядом с крупными и потому идут ко дну. Следствием этого является постоянная концентрация капитала.

 

То, что капитал вопит против каждого нового фабричного закона и объявляет его осуществление абсолютно невозможным до тех пор, пока его к этому не принудят, содержится уже в его вампирской натуре. И все же фабричное законодательство — это совершенно естественный продукт капитализма, собственное дальнейшее существование которого оно обусловливает.

 

При этом надо помнить, что многие из этих законов могут быть легко обойдены и на деле в бесчисленных случаях обходятся, что все еще мало принимается профилактических мер для здоровья рабочего и воспитания детей и что все еще существует бездна зла, чтобы совершенно не печалиться о фабричном законодательстве. (Маркс имеет здесь в виду преимущественно Англию; в большинстве других государств рабочий может эксплуатироваться почти без всякого ограничения.)

 

Для времени ремесленных цехов известны усилия жесточайшим образом оградить способы изготовления различных товаров от изменений. Иначе обстоят дела в крупной индустрии, которая не признает ни одну форму производственного процесса окончательной, более того, постоянно революционизирует отрасли производства.

 

Не только более старые машины беспрестанно вытесняются более новыми, но и претерпевает постоянные изменения общественное разделение труда.

 

Если распространение фабричного законодательства стало неизбежным как физическое и духовное средство защиты рабочего класса, то оно, с другой стороны, распространяет и ускоряет, как уже разъяснено, превращение раздробленного процесса труда в карликовом масштабе в комбинированный процесс труда на высокой ступени, концентрацию капитала и самого фабричного режима. Оно разрушает все устаревшие и переходные формы, за которыми все еще частично скрывалось господство капитала, и заменяет их своим прямым неприкрытым господством. Оно обобществляет тем самым также прямую борьбу против этого господства!

 

Преобразование сельского хозяйства крупной индустрией, хотя оно и не причиняет рабочим физического ущерба, который присущ фабричному труду, зато делает их тем самым более «излишними», лишая иного применения.

 

В сфере агрокультуры крупная индустрия действует настолько революционно, что уничтожает фольварк (хутор, небольшая усадьба. — Р.К.) старого общества, «крестьянина» и заменяет его наемным рабочим. Так уравновешивается противоположность между городом и деревней, а их социальная потребность в перевороте становится общей.

 

Чем больше агрокультура ведется как крупная индустрия, тем решительнее эксплуатируется не только рабочий, но и земля. Поэтому капиталистический способ производства развивает только технику и комбинацию общественного производственного процесса, одновременно подрывая источник всякого богатства — землю и рабочего.

 

 

Заработная плата

Изделие, которое капиталист получает от рабочего, есть определенное количество труда, за которое он платит определенное количество денег, совершенно так же, как за определенные количества любого другого изделия, за фунт железа, локоть сукна, шеффель пшеницы и др. Деньги, которые рабочий со своей стороны получает в оплату, выглядят, следовательно, так же, как в случае со всеми другими товарами, возмещением стоимости и, соответственно, цены доставленного товара, а значит стоимостью и, соответственно, ценой труда. Потому эти деньги называют заработной платой. Если принять в расчет, насколько прочно запечатлелись в человеческом мозгу представления, которые вырастают непосредственно из хода повседневного обмена, и приобрели для него значение само собой разумеющихся истин, то легко понять, почему капиталисты и рабочие, политэкономы и социалисты никогда так и не поднимали вопрос: действительно ли существует стоимость и, соответственно, цена труда, а потому и заработная плата, которая есть не что иное, как превращение в деньги той данной стоимости и, соответственно, цены?

 

Наш читатель уже знает, что заработная плата является не чем иным, как просто видимой формой, превратным способом выражения эквивалента, которым оплачивается стоимость и, соответственно, цена рабочей силы, не труд, что на деле сама рабочая сила имеет только стоимость, потому что она тоже является продуктом труда, потому что ее производство и содержание стоит труда. Но надо уяснить себе, что все прокуроры, полицейские и солдаты, вместе взятые, не предоставляют «обществу» такую большую услугу, как эта форма — заработная плата.

 

Рабочий, как мы видели, получает вообще только позволение работать, а значит и жить, если он выполняет принудительный труд для капиталиста, ибо весь труд, который один человек должен предоставить другому человеку даром, при наказании голодной смертью или же только опасности оказаться заключенным как бродяга, есть по природе принудительный труд и показывает, что этот человек находится в отношении зависимости к отдельному другому человеку или к определенному классу других людей, что он, следовательно, на деле раб и несвободный. Посмотрим теперь, как это действительное состояние вещей обряжается в общепринятую форму заработной платы.

 

Обратимся опять к нашему прежнему примеру, согласно которому рабочий должен ежедневно трудиться 12 часов: первые 6 часов — чтобы приобрести свое жизненное содержание, т.е. возместить выплаченную ему капиталистом дневную стоимость своей рабочей силы в сумме 1 талер, вторые 6 часов — чтобы доставить тому же самому капиталисту прибавочную стоимость в 1 талер. Если теперь дневная стоимость и, соответственно, дневная цена его рабочей силы в 1 талер выражается как стоимость и, соответственно, цена его дневного труда, то 1 талер представляет заработную плату за двенадцатичасовой труд, а именно точно соответствующую этому количеству труда заработную плату, ни пфеннига больше, ни пфеннига меньше. Согласно видимости, рабочий поэтому не отдал ни минуты своего труда даром. Так сглаживается любой след его принудительного труда, а тем самым и его зависимого отношения. И это еще не все. Если труд, вместо того чтобы быть творцом стоимости, скорее сам является стоимостной вещью, он не может также, подобно любому другому средству производства, продукту, для изготовления которого он использовался, доставить больше стоимости, чем сам обладает, а значит в нашем случае больше, чем стоимость 1 талера. Второй талер, который прирос к продукту и как прибавочная стоимость отправляется в карман капиталиста, решительно не может появиться при этой предпосылке из двенадцатичасового, уже вознагражденного заработной платой в 1 талер по его полной стоимости труда рабочего: она должна поступить из другого источника, будь то из таинственного самооплодотворения капитала или из геркулесова труда капиталистов, и была бы в этом случае лишь иным наименованием его собственной заработной платы.

 

При кабальном труде положение вещей осязаемо. Так или иначе кабальный много дней работает на самого себя и так или иначе много дней должен исполнять принудительную работу. При рабском труде даже та часть рабочего времени, в которую раб возмещает только стоимость своих собственных средств существования, выглядит как неоплаченная. В то время как здесь отношение собственности, в котором находится раб, скрывает его труд на самого себя, при заработной плате даровая работа наемного рабочего прикрывается денежным отношением.

 

Однако если однажды проникнуть в тайну стоимости и, соответственно, цены труда, а потому и в тайну заработной платы, то можно в этих превратных способах выражения представить также законы, которые определяют стоимость и, соответственно, цену рабочей силы.

 

Два главных вида заработной платы — повременная плата и сдельная плата. Поскольку рабочая сила постоянно продается лишь на определенный отрезок времени, заработная плата также принимает прежде всего форму дневной платы, недельной платы и др. При сдельной плате, напротив, представляется, что труд должен оплачиваться не по его количеству, а по отношению к доставленному им продукту.

 

Чтобы правильно оценить при повременной оплате так называемую цену труда, надо принять в качестве единицы измерения час, а значит разделить дневную заработную плату на число часов рабочего дня. Не делая этого, получают ложный результат. Если, к примеру, один рабочий ежедневно трудится 10 часов, а другой — 12 часов, но оба получают по 1 талеру, то хотя их дневная заработная плата одинакова, не одинакова цена их труда, ибо один получает за час 1/10, другой — 1/12 талера.

 

Там, где господствует так называемая почасовая плата, легко может возникнуть опасная для рабочего ситуация. А именно: капиталист может скоро потребовать, чтобы ежедневно работали то необычно много, то совсем мало часов, так что один раз имеет место перенапряжение, в другой раз не получают даже такой заработной платы, какая абсолютно необходима лишь для голого жизненного прозябания.

 

Если устанавливается рабочий день определенной продолжительности и, кроме того, еще вводится так называемое сверхурочное время, что является весьма любимой привычкой, то совокупная дневная заработная плата, включая оплату сверхурочного времени, покрывает не больше, а очень часто меньше дневной стоимости рабочей силы.

 

Чем длиннее рабочий день (считается часть его сверхурочным временем или нет), тем ниже заработная плата. Как раз чем больше производит один рабочий, тем меньше нужно рабочих для выпуска определенного количества товаров и предложение рабочей силы должно повышаться, а ее цена — падать. В отраслях предпринимательства, где рабочий день в виде исключения долог и поэтому капиталист получает необычную прибыль как путем расширения прибавочного труда, так и путем сокращения нормальной заработной платы, посредством конкуренции постепенно сбиваются до их нормального уровня также цены товаров, почему возврат к более короткому рабочему дню и более высокой заработной плате с двойным упорством оспаривается со стороны капиталистов.

 

Сдельная плата — это только превращенная форма повременной платы, хотя существует видимость, будто при этом виде заработной платы цена труда определяется количеством доставленного продукта. При установлении сдельной платы всегда спрашивают себя о следующем: насколько продолжителен обычный рабочий день? Сколько товара изготавливает рабочий среднего прилежания и умелости за это время? Как высока при этих обстоятельствах дневная заработная плата? Если, к примеру, оказывается, что в среднем за 12-часовой рабочий день производится 30 штук товара одним рабочим, который получает дневную плату в 1 талер, то сдельная плата составляет за 1 штуку этого товара 1 зильбергрош, за 30 штук — 1 талер. Таким образом, для рабочего из этой смены форм заработной платы не вырастает никакой пользы, зато капиталист умеет извлекать отсюда многие выгоды.

 

В то время как при повременной плате возможно, чтобы рабочий иногда производил меньше товара, чем должен добиваться в среднем, следовательно, в то время как рабочий может много раз, говоря языком капитала, «обмануть» капиталиста, при сдельной плате он должен при всех обстоятельствах за определенную сумму платы изготовить также определенное количество товаров. В отношении качества товара дело обстоит точно так же: он должен быть определенной добротности. Придирчивость к товару и вычеты из заработной платы находятся со сдельной платой в тесном родстве и применяются капиталистом в виде систематического надувательства. Капиталист может также больше экономить средства на надзор.

 

При прежнем, уже упоминавшемся домашнем труде вообще господствует сдельная плата, так как она замещает надзор, который здесь невозможен.

 

В мануфактурах и на фабриках капиталист на основе сдельной платы заключает контракты с так называемыми главными рабочими (вожак артели и др.), которые с помощью некоторого числа других рабочих производят определенное количество товаров за определенную сумму заработной платы и, естественно, насколько возможно надувают своих подсобных рабочих. Рабочий, таким образом, эксплуатируется рабочим, для капиталиста же эксплуатация облегчается.

 

Рабочий-сдельщик, чтобы повысить свой доход, напрягает свои силы до отказа и стремится к удлинению рабочего времени, что на схожих основаниях, как и при повременной плате, имеет в конце концов следствием понижение заработной платы. При господстве сдельной платы рабочие зарабатывают себе болезни и раннюю смерть и оттого оказываются в результате еще несчастнее, чем если бы они умеренно трудились при повременной плате. Главную вину за это несет неведение рабочих относительно законов капиталистического способа производства.

 

Сдельная плата, хотя она появляется уже в XIV в., получила, однако, более широкое применение только со введением крупной индустрии, которая использовала ее ко времени своего первого натиска главным образом как рычаг для удлинения рабочего времени и понижения заработной платы.

 

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: