Основа капиталистического способа производства

Потребление рабочей силы есть сам труд. Покупатель рабочей силы расходует ее, заставляя ее продавца работать.

 

Процесс труда состоит прежде всего в том, что человек изменяет форму природного материала согласно своим целям. Сами природные материалы имеются в наличии изначально. Все, что человек непосредственно отторгает у земного целого, есть данные природой предметы труда, напротив, вещи, которых уже коснулся человеческий труд и которые только будут перерабатываться далее, есть сырье. К первым принадлежит, к примеру, руда, которая выламывается из своего пласта, к последним — уже выломанная руда, которая плавится.

 

Средства труда есть те вещи, которые человек использует для обработки предметов труда. Такие средства труда могут быть просто продуктом природы или уже содержать в себе человеческий труд; всеобщим средством труда является и остается сама земля.

 

Результат процесса труда есть продукт. Продукты могут выходить из процесса труда в различных формах. Они могут годиться только для личного потребления или только как средство труда, или применяться только как сырой материал (полуфабрикат), который подлежит дальнейшей обработке, или служить различным образом, как, к примеру, виноград, и в качестве средства потребления и в качестве сырого материала для вина. Поскольку продукты применяются для изготовления других продуктов, они превращаются в средства производства.

 

Возвратимся теперь после этих всеобщих разъяснений к капиталистическому процессу производства!

 

После того как владелец денег купил средства производства и рабочую силу, он заставляет последнюю потреблять первые, т.е. превращать в продукты. Равным образом работник расходует средства производства, изменяя их формы. Результатом этого процесса являются преобразованные средства производства, в которые во время их трансформирования вливается, опредмечивается новый труд.

 

Но эти преобразованные вещи, продукты, принадлежат не работникам, которые их изготовили, а капиталисту. Ибо он купил не только средства производства, но и рабочую силу, и первые благодаря вкладу последней приведены, так сказать, в состояние брожения. Работник играет при этом только роль самодействующего средства производства.

 

Капиталист выпускает изделия не для собственного домашнего потребления, а для рынка, следовательно, выпускает товары, при том одно это не служит ему никоим образом. Ему важно выпускать товары, стоимость которых выше, чем сумма стоимостей, нужных для изготовления средств производства и рабочей силы, короче, он добивается прибавочной стоимости.

 

Получение прибавочной стоимости является собственно единственной пружиной, которая побуждает владельца денег превращать свои деньги в капитал и производить. Посмотрим же, как эта цель достигается!

 

Как уже отмечалось, стоимость каждого товара определяется необходимым для его выпуска рабочим временем, поэтому мы должны и выпущенный капиталистом товар представить в воплощенном в нем рабочем времени.

 

Предположим, сырой материал для выпуска изделия стоит 3 талера и то, что входит в средства труда, стоит 1 талер, предположим далее, что эти 4 талера представляют собой стоимостное выражение продукта двух двенадцатичасовых рабочих дней, таким образом, получится, что первоначально в готовом изделии опредмечено два рабочих дня. Однако сырой материал и средства труда становятся товаром не сами по себе, а только посредством труда; надо, следовательно, посмотреть, сколько рабочего времени потребует упомянутый процесс производства. Если предположить, что он продолжается только шесть часов, то тогда и было бы нужно именно только шесть часов, чтобы возместить стоимость примененной рабочей силы. Дневная стоимость рабочей силы определяется стоимостью товаров, повседневно расходуемых для ее создания и, соответственно, содержания. Если поэтому их выпуск стоит шесть рабочих часов, дневная стоимость рабочей силы возмещается шестью рабочими часами и выражается, согласно нашему вышеуказанному предположению, в цене 1 талер. В готовый продукт вкладывается, таким образом, всего два с половиной рабочих дня, или его общая цена составляет 5 талеров; но капиталист сам заплатил за это 5 талеров, 4 — за сырой материал и средства труда, 1 — за рабочую силу. То, что в таком случае не может возникнуть никакая прибавочная стоимость, ясно, как на ладони. Однако это не устраивает капиталиста; он хочет иметь прибавочную стоимость, иначе он не действует. Сырой материал неумолим, средства труда тоже. Они содержат столько-то и столько-то рабочего времени и имеют свою определенную стоимость которую капиталист должен оплатить, но они не увеличиваются. Остается еще купленная рабочая сила. Капиталист признает, что работник ежедневно нуждается в таком количестве средств существования, которое может производиться за шесть рабочих часов, т.е. в жизненных средствах ценой в 1 талер, таким образом он платит ему за его дневную рабочую силу 1 талер. Он, однако, не признает, почему, собственно, купленная рабочая сила должна действовать ежедневно также только шесть часов; более того, он требует, чтобы она действовала ежедневно 12 часов, т.е. в течение времени, которое в нашем случае производит стоимость в 2 талера. Загадка разрешается. Мы видим, что в рамках шести часов сырой материал на 3 талера и средства труда на 1 талер превращаются рабочей силой, которая тоже стоит 1 талер, в продукт, который имеет стоимость 5 талеров, или содержит, соответственно, два с половиной рабочих дня. Однако, не давая за рабочую силу больше 1 талера, хитрец-управляющий капиталиста теперь заставляет ее действовать не шесть, а 12 часов, заставляет ее за это время расходовать сырой материал не за 3, а за 6 талеров и средства труда не за 1, а за 2 талера и получает таким способом продукт, в котором опредмечено пять рабочих дней и который тем самым стоит 10 талеров. Но расходует он только на сырой материал 6 талеров, на средства труда — 2 талера и на рабочую силу — 1 талер, всего 9 талеров. Готовый же продукт содержит теперь прибавочную стоимость в 1 талер.

 

Очевидно, прибавочная стоимость может возникнуть только вследствие того, что рабочая сила действует в большей степени, чем это необходимо для возмещения ее собственной стоимости. Говоря яснее, прибавочная стоимость возникает из неоплаченного труда.

 

Чтобы определить степень, в которой рабочая сила создает прибавочную стоимость, надо раздробить примененный для производства капитал на две части, из которых одна вкладывается в сырой материал и средства труда, другая — в рабочую силу. Если, к примеру, при производстве израсходовано 5000 талеров таким образом, что использованы сырье и средства труда на 4100 талеров и рабочая сила — на 900 талеров и получена стоимость готового товара в 5900 талеров, то кажется, будто бы создана прибавочная стоимость 18%, если, конечно, вообразить, что полученная прибавочная стоимость происходит из всего затраченного капитала. Однако сырой материал и средства труда на 4100 талеров остались по своей стоимости неизменными, только их форма стала другой; напротив, рабочая сила, на которую авансировано 900 талеров, добавила к ним во время потребления сырого материала и средств труда стоимость в 1800 талеров и вместе с тем создала прибавочную стоимость в 900 талеров. Поэтому капиталист выколотил прибавочную стоимость в 100% из рабочей силы, ведь она дважды возместила цену своего производства, только получил он это просто: она в течение половины рабочего времени расходовалась даром.

 

Капиталисты и их профессора могут сколько угодно вертеть и крутить, болтать о «плате за издержки», о «риске» и т.д. и т.п., все зря. Материал труда и средства труда остаются, как они есть, и сами по себе не создают никакой новой стоимости; это делает рабочая сила и только рабочая сила, которая в состоянии создать прибавочную стоимость.

 

 

Рабочий день

При неизменных условиях производства необходимое рабочее время, в котором нуждается работник, чтобы возместить выплаченную ему капиталистом стоимость, или цену, его рабочей силы, само является ограниченной этой стоимостью величиной. Оно исчисляется, к примеру, шестью часами, если создание ежедневных средств существования в среднем стоит шесть рабочих часов. Исходя из этого, прибавочный труд, который доставляет капиталистам прибавочную стоимость, длится четыре, шесть и более часов, а полный рабочий день исчисляется 10-ю, 12-ю и более часами. Чем длиннее прибавочный труд, тем длиннее при этих условиях рабочий день.

 

Но прибавочный труд и с ним рабочий день расширяемы лишь в известных границах. Как, к примеру, лошадь в состоянии в среднем работать только восемь часов ежедневно, так и работник может работать ежедневно только определенное количество времени. При этом принимаются в расчет не только физические, но и моральные условия. Дело не только в том, сколько времени нужно человеку для сна, еды, содержания себя в чистоте и др., но и в том, какие духовные и социальные потребности, определяемые общим культурным состоянием общества, он должен удовлетворять. Те рамки, в которые вмещается рабочий день, обнаруживают, однако, все же такую большую расширяемость, что рядом друг с другом встречаются рабочие дни в 8, 10, 12, 14, 16, 18 и еще более часов.

 

Итак, рабочий день во всяком случае должен быть короче, чем сутки в 24 часа, но спрашивается: насколько большим? Капиталист имеет на сей счет всецело собственные взгляды. Как капиталист он есть всего лишь персонифицированный капитал. Его душа есть душа капитала. Но капитал имеет единственный жизненный импульс, побуждение к самореализации, к созданию прибавочной стоимости, к всасыванию с помощью своей постоянной части, средств производства, как можно большей массы прибавочного труда. Капитал — это мертвый труд, который, подобно вампиру, живет только всасыванием живого труда и живет тем больше, чем больше его всасывает. Капиталист покупает рабочую силу как товар и, подобно всякому другому покупателю, пытается выколотить из потребительной стоимости своего товара как можно большую выгоду, однако и владелец рабочей силы, работник, тоже в конце концов высказывается об этом, заставляя в противовес капиталисту выслушать примерно следующее:

 

«Товар, который я тебе продал, отличается от прочей товарной черни тем, что его потребление создает стоимость и большую стоимость, чем стоит он сам. Это было основанием того, почему ты его купил. Что на твоей стороне выглядит как реализация капитала, является на моей стороне излишним расходованием рабочей силы. Ты и я знаем на рыночной площади лишь один закон — закон товарообмена. И потребление товара принадлежит не только продавцу, который его отчуждает, но и покупателю, который его приобретает. Поэтому тебе принадлежит потребление моей ежедневной рабочей силы. Но я должен иметь возможность посредством ее ежедневной продажной цены ежедневно ее воспроизводить и поэтому вновь продавать. Несмотря на естественный износ из-за возраста и др., я должен быть способен работать завтра так же, как сегодня, с тем же нормальным состоянием силы, здоровья и бодрости. Ты постоянно проповедуешь мне евангелие "бережливости" и "воздержания". Ну хорошо! Как разумный, экономный хозяин я хочу беречь мое единственное достояние, рабочую силу, и воздерживаться от всякого бездумного ее расточения. Я хочу ежедневно приводить ее в текучее состояние, пускать в движение, в работу лишь настолько, насколько это согласуется с ее нормальной продолжительностью и здоровым развитием. Путем неограниченного удлинения рабочего дня ты можешь за один день исчерпать большее количество моей рабочей силы, чем я могу возместить за три дня. Что ты таким образом приобретаешь на труде, я теряю на его субстанции. Использование моей рабочей силы и ее ограбление — совершенно разные вещи. Если средний период, который средний работник может жить при разумной массе труда, составляет 30 лет, стоимость моей рабочей силы, которую ты мне изо дня в день выплачиваешь, составляет 1 : 365 х 30, или 1/10, 950 ее общей стоимости, если, однако, ты потребляешь ее 10 лет, то платишь мне ежедневно только 1/10, 950 вместо трижды 1/10, 950 ее общей стоимости, следовательно, лишь 1/3 ее дневной стоимости и потому ежедневно обкрадываешь меня на 2/3 стоимости моего товара. Ты оплачиваешь мне однодневную рабочую силу, тогда как используешь трехдневную. Это делается вопреки нашему договору и закону товарообмена. Итак, я требую рабочего дня нормальной продолжительности, и я требую его, не апеллируя к твоему сердцу, ибо в денежных делах кончается благодушие. Ты способен быть примерным гражданином, возможно, членом союза борьбы против мучительства над животными и вдобавок славиться святостью, но у вещи, которую ты в противоположность мне представляешь, не бьется сердце в ее груди. То, что там, видимо, и должно стучать, так это мое собственное сердцебиение. Я требую нормального рабочего дня, потому что я, как всякий другой продавец, требую стоимости моего товара».

 

Очевидно, оба, капиталист и рабочий, ссылаются на закон товарообмена; только власть может разрешить их противоположные законные притязания. И тем самым нормирование рабочего дня представляется в истории капиталистического производства как борьба за пределы рабочего дня — борьба между совокупным капиталистом, т.е. классом капиталистов, и совокупным рабочим, или рабочим классом.

 

Из докладов английских фабричных инспекторов вытекает, что для фабрикантов никакое средство не является слишком мелким или плохим, если оно имеет значение для того, чтобы обойти, а значит нарушить законы, которые нормируют рабочее время. С настоящей жадностью набрасываются они на каждую минуту, которую могут ухватить, так что инспектора сами клеймят их за «кражу минут». Доклады того времени, когда еще не существовало нормального рабочего дня, или о тех отраслях предпринимательства, где оно все еще не существует, сплошь ужасны. Комиссары по здравоохранению высказываются больше о том, что могло бы наступить всеобщее телесное и душевное уродство, если бы эксплуататорским бесчинствам капитала не были поставлены прочные пределы.

 

Самым желанным для капиталиста было бы, если бы рабочий день закрепился на 24 часах. Свидетельство тому — излюбленная система дневных и ночных смен. Капитал не спрашивает о продолжительности жизни рабочей силы. Если его что и интересует, так это исключительно максимум рабочей силы, который может быть задействован за день. Хотя он, несомненно, и предчувствует, что его человекоубийственное поведение должно иметь ужасный конец, но только думает, что этот конец наступит не так скоро. Во всяком мошенничестве с акциями каждый знает, что однажды должна разразиться буря, но каждый надеется, что она заденет головы его близких после того, как он сам уже перехватил и надежно упрятал золотой дождь. Капитал поэтому беспощаден к здоровью и продолжительности жизни рабочего там, где не принуждается обществом к осмотрительности.

 

Рабочим Англии с середины XIV до конца XVII вв. законным порядком удлинялся их рабочий день; точно так же теперь общество не вправе рабочий день сократить.

 

Как, тем не менее, обстояло дело с рабочим временем перед эпохой крупной индустрии, вытекает из того, что, к примеру, еще в конце предыдущего (XVIII в. — Р.К.) столетия жаловались на то, что многие рабочие работали только четыре дня в неделю. Ярый поборник тирании капитала предложил в 1770 г., чтобы те, кто стал предметом публичной благотворительности, создали бы работный дом, который был домом ужаса, и обязывались в нем работать ежедневно 12 часов. Тогда, следовательно, учреждение делалось домом ужаса посредством двенадцатичасового рабочего времени, в то время как 63 года спустя в четырех отраслях труда рабочее время в 12 часов для детей 13—18 лет было узаконено государственной властью и тем самым вызвало у капиталистов взрыв негодования!

 

Борьба с целью сокращения рабочего времени упорно велась рабочими Англии с 1802 г. В течение 30 лет они боролись столь же хорошо, как и напрасно, правда, они провели пять фабричных актов, но в этих законах не содержалось ничего, чтобы обеспечить их принудительное исполнение. Лишь с 1833 г. начал постепенно распространяться нормальный рабочий день.

 

Прежде всего ограничивался труд детей и молодых людей в возрасте до 18 лет. Фабриканты бушевали против соответствующих законов, а затем, когда их сопротивление не достигло успеха, они изобрели официальную систему с целью их несоблюдения.

 

С 1838 г. все громче и шире становился призыв со стороны фабричных рабочих о десятичасовом нормальном рабочем дне. С 1844 г. рабочее время ограничено 12 часами также для всех женщин старше 18 лет и им запрещена ночная работа. Одновременно узаконено рабочее время детей моложе 13 лет в 6 1/2—7 часов. Были также по возможности предусмотрены и упорядочены отклонения от закона, чтобы как женщины, так и дети могли обедать в рабочих помещениях.

 

Ограничение женского и детского труда имело следствием то, что вообще на фабриках, подчиненных отраслевому регулированию, стали работать только 12 часов. Фабричный акт от 8 июля 1847 г. твердо установил, что рабочий день для лиц 13—18 лет и для всех работниц должен составлять сначала 11 часов, а с 11 мая 1848 г. — 10 часов.

 

Теперь среди капиталистов поднялся настоящий бунт. Когда вычеты из заработной платы и др. не подвигли рабочих на горячий протест против «ограничения их свободы», когда ни в чем не помогли все мыслимые уловки, с тем чтобы сделать невозможным контроль, закон стал нарушаться открыто. Нередко судебные палаты, которые тоже состояли из капиталистов, несмотря на очевидные нарушения закона, давали на это право своим братьям-капиталистам. А напоследок одна из четырех высших судебных палат объявила точный текст закона бессмысленным.

 

Наконец, у рабочих лопнуло терпение, и они приняли такую угрожающую позу, что капиталисты должны были в итоге снизойти до соглашения, которое благодаря добавочному фабричному акту от 5 августа 1850 г. получило силу закона. Оно раз и навсегда положило конец сменной системе.

 

Отныне закон повсеместно регулирует рабочий день, хотя вне его действия остаются все еще значительные категории рабочих.

 

В то время как в Англии, колыбели капиталистического производства, нормальный рабочий день завоевывался как бы шаг за шагом при бешеном сопротивлении капиталистов и при поразительной выдержке рабочих, во Франции в этом отношении ничего не шевелилось до тех пор, пока Февральская революция 1848 г. одним ударом не предоставила нормальный рабочий день в 12 часов всем рабочим.

 

В Соединенных Штатах Северной Америки борьба за нормальный рабочий день началась только после отмены рабства. Всеобщий рабочий конгресс в Балтиморе 16 августа 1866 г. потребовал восьмичасового нормального рабочего дня и с тех пор беспрестанно и с нарастающим успехом борется за это.

 

В том же году конгресс Интернациональной рабочей ассоциации также провозгласил, требование восьмичасового рабочего дня.

 

Короче, рабочие всех культурных стран осознали, что прежде других вещей они должны иметь нормальный рабочий день. Они придерживаются того же взгляда, что и фабричный инспектор Сондерс, который сказал: «Невозможно предпринять дальнейших шагов на пути реформирования общества с какой бы то ни было надеждой на успех, если предварительно не будет ограничен рабочий день и не будут строго соблюдаться установленные для него границы».

 

Социалистическая форма общества подчиняется высшим жизненным требованиям рабочих, а следовательно, и не может ограничить рабочий день временем, непременно нужным для изготовления необходимых средств существования. Но здесь производители работают только для самих себя, не для капиталистов, земельных собственников и знатных тунеядцев, и рабочий день будет несравненно короче, чем в нынешнем обществе, потому что работает каждый трудоспособный, потому что отпадает неизбежное в капиталистическом хозяйстве расточительство сил и потому что со всесторонним образованием рабочего испытывает невиданный до того взлет производительная сила общественного труда.

 

 

Разделение труда

Если выплачивается полная стоимость рабочей силы и из нее ничего не выкрадывается, как постоянно делают капиталисты, сколь бы часто это ни случалось, при данной величине рабочего дня остается сверх предназначенного для возмещения этой стоимости отрезка времени строго определенное количество часов, в течение которых может производиться прибавочная стоимость. Чтобы при таких обстоятельствах, тем не менее, увеличить прибавочный труд, а значит и прибавочную стоимость, должно сокращаться рабочее время, необходимое для содержания рабочей силы, а это достижимо лишь тем, что повышается производительность труда, следовательно, рабочий становится способным произвести ту же сумму средств существования за меньшее время.

 

В тех отраслях предпринимательства, которые изготавливают необходимые средства существования или же требуемые для их выпуска средства производства, повышающаяся производительность труда сокращает не только стоимость выпускаемых изделий, но и стоимость рабочей силы, там последняя регулируется первой. Во всех других отраслях предпринимательства цена рабочей силы снижается по крайней мере относительно, т.е. сравнительно с ценой произведенных ею товаров, а именно в течение всего времени, которое нужно конкуренции, чтобы вновь и вновь сбывать эти товары по их новой, понижаемой повышающейся производительностью труда стоимости. Поэтому неодолимым стремлением и постоянной тенденцией капитала является подъем производительной силы труда, с тем чтобы удешевлять товары и через удешевление товаров удешевлять самого рабочего.

 

(Чтобы избежать заблуждений, здесь замечу, что при этом не следует придерживаться денежного выражения. Почти любой товар фактически дешевле, чем прежде, особенно товар «рабочая сила», но цены товаров, выраженные в деньгах, кажутся вывернутыми наизнанку, такими высокими, как никогда. Кажутся! Ибо это именно только видимость, потому что стоимость денег тоже необычайно упала.)

 

Развитие производительной силы труда внутри капиталистического производства нацелено на то, чтобы сократить ту часть рабочего дня, в рамках которой рабочий должен работать для самого себя, чтобы именно этим удлинить другую часть рабочего дня, в рамках которой он может работать для капиталиста даром.

 

Перейдем теперь к рассмотрению особых методов производства, которыми достигается этот результат.

 

Таким методом производства прежде всего является кооперация, она предполагает, что более или менее значительные капиталы уже находятся в руках предпринимателей индустрии и сами развиваются из занятости многих наемных работников одним мастером.

 

Производительная сила работающих совместно повышается, и средства производства удешевляются путем пространственной концентрации и одновременной деятельности составляющих ее отдельных сил. (Рабочее помещение для 100 рабочих стоит значительно меньше, чем 50 мастерских, в которых работают по два рабочих. Так же обстоит дело со складскими и прочими помещениями, как и в отношении различных инструментов.)

 

Кооперация возлагает на капиталиста приобретающую в его руках деспотический характер роль дирижера, который выступает тем решительнее, чем масштабнее становится применение кооперации.

 

Из простой кооперации возникает разделение труда внутри мастерской, которым характеризуется мануфактурный период.

 

Либо в одном рабочем помещении объединяют ремесленников различных занятий, к примеру, тележников, кузнецов, ключников, шорников, лакировщиков и т.д. и т.п., чтобы делать один совокупный продукт, скажем, карету. Многократно раздробленные ранее виды работ каждого данного самостоятельного ремесла наконец превращаются таким образом в принадлежащую только каретной мануфактуре часть труда. Либо многие ремесленники одной и той же профессии, к примеру иголочники, оставляются в том же самом рабочем помещении выполнять рядом друг с другом одновременно свою работу, причем далее отдельные группы рабочих часто изготовляют еще только отдельные части соответствующего продукта и работают «из рук в руки». Этот метод работы, как известно, привел в некоторых отраслях производства к стократному дроблению совокупного труда и тем самым гигантски повысил его производительность.

 

При таком разделении труда никто в отдельности не сберегает чересчур много времени, которого обычно требует любой переход от одной частичной операции к другой, но благодаря постоянной одинаковости работы достигаются невероятная ловкость и проворство рабочих.

 

Точно так же подобный метод производства ведет к тому, что на место тех инструментов, которые применялись в ремесле при различных работах, вступают те, которые служат только для сугубо специального исполнения и потому оказываются гораздо пригоднее и облегчают труд, а соответственно и повышают его производительность. К тому же на этом пути создаются материальные условия механизации, которая состоит из соединения простых инструментов.

 

   Когда различные составные части товара изготавливаются в мануфактуре именно так, многими различными родами рабочих, а каждая часть не требует равновеликого количества труда, то, естественно, для выпуска одной части используется больше рабочих, для выпуска другой — меньше. Чем больше рабочих объединяются на одном предприятии, тем легче могут быть, с этой точки зрения, найдены правильные пропорции. Это одно из многих оснований для возможно большей концентрации капитала.

 

Некоторые простые машины, а именно для таких операций, которые требуют большого силового напряжения, появляются уже в мануфактурный период, как, к примеру, в бумагоделании размол тряпок в бумажных мельницах, только специфическая механизация мануфактурного периода оставляет скомбинированного из многих частичных рабочих совокупного рабочего.

 

У некоторых рабочих больше развивается сила, у других — ловкость, у третьих — наблюдательность, способности, к которым индивиды подготовлены специфически. Совокупный рабочий, напротив, обладает всеми свойствами, которые требуются от различных частичных работ, и выполняет каждую из них исключительно для нее предназначенным органом.

 

У всех мануфактурных рабочих цена их образования ниже, чем у ремесленников. Следовательно, при мануфактуре в противоположность ремеслу стоимость рабочей силы падает, а реализация капитала растет.

 

Ради полноты здесь надо пояснить отношение между мануфактурным и общественным разделением труда. Применительно к самому труду можно обозначить распределение производства на такие виды, как земледелие, индустрия и др., в качестве разделения труда вообще, подразделение этих видов на различные отрасли предпринимательства — в качестве особенного разделения труда и разделение труда внутри мастерской — в качестве единичного разделения труда. Основа всего развитого и опосредованного товарообменом разделения труда — отделение города от деревни.

 

Мануфактурное разделение труда предполагает наличие уже развитого общественного разделения труда. С другой стороны, общественное разделение труда развивается дальше через мануфактурное.

 

Различие между обоими этими видами разделения труда состоит главным образом в том, что каждая самостоятельная отрасль предпринимательства производит товары, в то время как частичные мануфактурные рабочие товаров не изготавливают; в товары превращаются только продукты их совместного труда. Мануфактурное разделение труда подчинено безусловному авторитету капиталиста над людьми, которые образуют всего лишь части принадлежащего ему совокупного механизма; общественное разделение труда противопоставляет друг другу независимых производителей, которые не признают никакого иного авторитета, кроме конкуренции, принуждения, которое осуществляет давление на них их взаимных интересов. Очень характерно, что самые вдохновенные защитники фабричной системы не могли приду­мать против всеобщей организации общественного труда ничего худшего, чем то, что таковая превратит все общество в фабрику.

 

При цеховых законах, где точно определялось число подмастерьев, которое самое большее смел нанять мастер, как и вся деятельность отдельного цеха, не могло наступить мануфактурное разделение труда, это, напротив, совершенно специфическое творение капиталистического способа производства.

 

Чем дальше развивается мануфактурное разделение труда, тем одностороннее должна быть образована и рабочая сила отдельного рабочего, так что она становится собственно производительной, если только капиталист купил ее и поставил на свое определенное место. Отдельный рабочий становится неспособным что-либо изготовить и низводится до принадлежности мастерской капиталиста. Как у избранного народа на лбу написано, что он собственность Иеговы, так и разделение труда налагает на мануфактурного рабочего штемпель, который клеймит его как собственность капиталиста. В дальнейшем этот метод труда в большей или меньшей степени способствует духовному или телесному уродованию рабочего. Последнее обнаруживается в целом ряде профессиональных болезней, первое — во всеобщей духовной сонливости, отсутствии энергии, даже полнейшей тупости.

 

Мануфактура, техническим базисом которой остается ремесленная сноровка, как и всегда односторонняя, однако, сама поставляет машины, посредством которых от основания совершается переворот в способе производства и создается крупная индустрия.

 

 

Крупная индустрия

В то время как при мануфактуре переворот в процессе производства исходит от рабочей силы, в крупной индустрии он исходит от средств труда, на место инструментов ручного применения здесь приходят машины.

 

Всякая развитая механизация состоит из трех существенно различных частей: двигателя, передаточного механизма и инструмента, или рабочей машины. Двигатель действует как побудительная сила всего механизма. Он вырабатывает свою собственную движущую силу, как паровые машины, тепловые машины, электромагнитные и др. машины, или получает толчок извне от природной силы, как водяное колесо от водопада, крыло ветряной мельницы от ветра и др. Передаточный механизм, состоящий из маховых колес, ведущих валов, зубчатых колес, турбин, стержней, веревок, ремней, промежуточных приспособлений и передач самого различного вида, регулирует движение, превращает, где это необходимо, его форму, к примеру, из вертикальной в круговую, распределяет и переносит его на рабочие машины. Обе части механизма существуют только для того, чтобы сообщить рабочей машине движение, посредством которого она захва­тывает и целесообразно изменяет предмет труда. Эта часть механизма, рабочая машина есть то, откуда исходит индустриальная революция в XVIII столетии. Она каждый день вновь и вновь образует исходный пункт, поскольку ремесленное или мануфактурное предприятие переходит в машинное.

 

В общем и целом у рабочей машины опять-таки находятся инструменты ремесленника или мануфактурного рабочего, отличие состоит только в том, что у последних число и охват инструментов ограничены человеческими органами, в то время как у первой этих ограничений не существует. Уже старейшая прядильная машина приводила в движение 12—18 веретен, чулочный станок вяжет многими тысячами иголок сразу и т.д.

 

Первоначально рабочие машины приводились в движение человеком, потом зачастую лошадьми и др., реже — изменчивым ветром, но больше и больше употреблялась вода. В то же время применение воды было связано с различными недостатками, которые устранило только изобретение паровой машины. Местоположение фабрики теперь более не связывалось с местностью, живым водопадом. Уровень побудительной силы, до сих пор зависевший от наличных природных условий, отныне всецело подчинен человеческому регулированию, и впредь возможно с помощью того же двигателя приводить в действие обширнейший передаточный аппарат и многочисленнейшие рабочие машины.

 

Известны два главных вида фабрики. Либо она объединяет многие однотипные рабочие машины, из которых каждая производит весь продукт, либо она включает машинные системы, различные машины, из которых каждая изготавливает часть продукта, так что он должен пройти через различные машины, прежде чем быть законченным.

 

Машинное производство приобретает свой развитый облик как расчлененная система автоматических рабочих машин, которые получают свое движение через передаточный механизм от центрального автомата. На место отдельной машины здесь встает механическое чудовище, чье тело заполняет все фабричное здание и чья демоническая сила, едва прикрытая почти торжественно размеренным движением ее гигантских членов, прорывается в лихорадочно бешеном вихревом танце своих бесчисленных, собственно рабочих органов.

 

Сами машины первоначально изготавливались ремесленниками и мануфактурными рабочими, однако вскоре такая продукция оказалась неудовлетворительной, и машины стали изготавливаться также посредством машин.

 

Вызванный крупной индустрией переворот в способе производства шаг за шагом охватил также коммуникации и транспорт. Появились железные дороги, пароходы, телеграфы и др.

 

Капитал присваивает себе все открытия и изобретения, так сказать, совсем даром. Что капиталист должен употребить для эксплуатации науки, так это только дорогостоящий аппарат, который все же много дешевле, чем та масса инструментов и др., которая в ином случае требовалась бы для изготовления равновеликой товарной массы.

 

Часть стоимости, которую машинное оборудование теряет благодаря своему износу, переносится на продукт. Причем эта часть стоимости в машинном производстве относительно меньше, чем в ремесленном, потому что она распределяется на много бóльшую массу продукта, в то время как одновременно средства производства применяются экономичнее и состоят из более долговечного материала.

 

Труд, который сберегается применением машины, должен быть больше, чем труд, который необходим для ее производства. Поэтому производительность машины измеряется степенью, в какой она сберегает человеческий труд. С помощью машины, к примеру самопрялки, за 150 рабочих часов (считая рабочее время работающего на машине в целом) прядется столько пряжи, сколько с помощью ручной прялки за 27 000 рабочих часов.

 

Поскольку механизация делает ненужной мускульную силу, она становится средством применения рабочего без мускульной силы или же с физической недоразвитостью, но с большей гибкостью членов. Женский и детский труд был поэтому первым словом капиталистического применения машин! Могучее средство замещения труда и рабочих тем самым тут же превратилось в средство увеличения числа наемных рабочих путем подминания всех членов рабочей семьи, без различия пола и возраста, под непосредственное господство капитала. Принудительный труд на капиталистов узурпировал место не только детской игры, но и свободного труда в домашнем кругу в нравственных рамках на саму семью. Стоимость рабочей силы определялась не только рабочим временем, нужным для содержания индивидуального взрослого рабочего, но и рабочим временем, нужным для содержания рабочей семьи. Выбрасывая всех членов рабочей семьи на рынок труда, механизация делит стоимость рабочей силы мужчины на всю его семью. Поэтому она обесценивает его рабочую силу. Раньше рабочий продавал свою собственную рабочую силу, которой он распоряжался как формально свободное лицо. Теперь он продает жену и дитя; он становится работорговцем.

 

Какой ущерб причиняет женский труд, показывает то обстоятельство, что из примерно 100 000 детей за год умирают в лучше расположенных округах Англии 9 000 и в худших, т.е. индустриальных, — 24 000—26 000 детей. Женщины не могут ухаживать за детьми и должны давать им вместо груди дрянные, вредные микстуры и с целью искусственного усыпления — наркотики.

 

Благодаря преобладающему замещению детьми и женщинами комбинированного рабочего персонала механизация ломает, наконец, сопротивление, которое мужская рабочая сила в мануфактурный период еще противопоставляла деспотии капитала. Рабочие закабаляются все больше и больше!

 

Машины изнашиваются не только вследствие их применения; элементарные воздействия портят их, если они не применяются. Любая улучшенная машина обесценивает менее совершенную сообразно объему и действию улучшения. Поэтому капиталист стремится использовать свою механизацию возможно короткий отрезок времени, т.е. выкроить из каждого данного отрезка времени как можно больше рабочего времени. Тем самым он не только защищает себя от убытков, но и достигает существенных преимуществ.

 

Удлиненный рабочий день, хотя он теперь удлиняется совершенно без объяснений или под названием «сверхурочных часов», имеет для капиталиста то преимущество, что он может произвести больше товара, а следовательно, и большую прибавочную стоимость, не будучи обязанным увеличивать часть капитала, вложенную в здания и машинное оборудование.

 

Пока машинное оборудование применяется в отрасли производства только еще отдельными капиталистами, последние обладают монополией и обделывают, естественно, «очень хорошие дела»; но как только машинное производство распространилось, величина прибавочной стоимости зависит только от числа одновременно занятых рабочих и от степени их эксплуатации. Отсюда чудовищная тяга капитала к удлинению рабочего дня.

 

В то время как капиталистическое применение машинного оборудования столь односторонне удлиняет рабочий день и принуждает к службе производству множество новых рабочих сил (женщины, дети), оно, с другой стороны, беспрестанно делает рабочих «излишними», создает так называемое перенаселение, чья Конкуренция понижает цену рабочей силы.

 

Машинное оборудование, которое делает рабочего способным в меньшее время производить больше, стало, следовательно, в руках капитала средством беспредельного удлинения рабочего дня. Однако пока общество, над жизненным корнем которого нависла такая угроза, законодательно устанавливало нормальный рабочий день, капитал старался еще интенсивнее эксплуатировать рабочую силу, т.е. принуждать рабочего в более короткое рабочее время быть таким деятельным, каким он не был бы, если бы работал в течение более длительного времени.

 

Как достигается эта цель? Различными методами, рычагами которых одновременно служат различные способы оплаты, к примеру поштучная заработная плата.

 

Вообще после сокращения рабочего времени среди мануфактурных рабочих Англии проявилась большая трудоспособность. На фабриках, где деятельность рабочих определяется машинным оборудованием, вначале полагали, что сокращенное рабочее время может сделать неосуществимым повышение напряжения рабочей силы, однако результаты научили, что это предположение ложное. При сокращенном рабочем дне отчасти увеличивается скорость машинного оборудования, отчасти отдельным рабочим предоставляется большее поле надзора. И того и другого требуют улучшения и изменения машинного оборудования.

 

Маркс на цифрах доказывает, что в Англии со времени законодательного сокращения рабочего дня рабочая сила отдельного рабочего была напряжена в такой высокой степени, что через немного лет существенно сократилось число занятых рабочих по отношению к колоссальному увеличению и расширению фабрик. Из каждого рабочего, следовательно, стало выжиматься намного больше труда, чем раньше, да и нажим становился шаг за шагом таким бессовестным, что рабочие увидели средство спасения от их ускоренного использования только в дальнейшем сокращении рабочего времени и теперь уже повсюду боролись за девяти- и восьмичасовой рабочий день.

 

 

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: