Симбиоз алтаря и государя.

 

Последний из истинных

христиан, умер вместе с

последним из апостолов.

(3, т. 3, с. 21).

 

Религиозная обстановка в римской империи в начале 4 века была весьма благоприятной для политической Церкви Запада (Рим), в деле её объединения с государственной властью. В свою очередь, социально-политическая обстановка в римской империи с её множеством наций, народностей, их богов, религиозных направлений, верований и сект, ни к чему хорошему привести не могла. Она могли привести лишь к сепаратизму, как на общественной, так и религиозной почве, и служила лишь разъединению, расколу и обострению отношений. В условиях, когда «варварские» народы Европы стали не только поднимать голову, но и во всю заявлять о себе, для императоров Рима нужна была некая единая, общегосударственная религия, которая заменила бы собой национальные культы многочисленных народов империи. Религия, которая служила бы фундаментом единства, должна была быть в лучшем случае лояльной, а ещё лучше – покорной властям и на которую можно было положиться при достижении имперских или личных целей.

Такая религия как Митраизм, бывший в начале 4 века государственной религией римской империи для целей единства не подходил, так как это была не религия толпы, а религия для немногих, для Посвящённых. Наоборот, христианская религия толпы, религия овец стада Христова наилучшим образом подходила к государственной религии. Этому способствовало и то, что к тому времени в римской армии было много христиан, а также немало знати – весьма богатых и состоятельных граждан и в самой Церкви. Появление знати в лоне Церкви обуславливалось тем, что с изгнанием из общин пророков и странствующих апостолов и утверждением авторитарной власти епископата, как мирская, так и религиозная составляющие христианства уже перестали отпугивать и знать и властьпредержащих империи. Требование слепой покорности и рабского повиновения, вписывались Иерархами Церкви в Послания ап. Павла:

 

Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом в простоте сердца вашего как Христу (Ефес. 6:5);

Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога (Рим. 12:1).

С другой стороны, угроза отлучения от Церкви и превращение, таким образом, христианина в изгоя, делали созданную епископатом Запада (Рим) монархическую религию папства Рима прекрасным теологическим орудием господства, которое, находясь в руках Иерархов Церкви, могло делать со стадом овец Христовых все, что им заблагорассудится. Через знатных и богатых людей, которые, будучи христианами, всё ещё продолжали работать в государственных учреждениях, и служить в армии, Церковь всё больше и больше стала внедряться в административную, военную и прочие государственные составляющие империи. Это сближение интересов христианской Церкви и государства основывалось, прежде всего, на том абсолютизме власти епископата, который почти во всех отношениях соответствовал абсолютизму имперской власти Рима.

На заре своего Зарождения, когда христианская Церковь ещё представляла собой определённую демократическую организацию, она никоим образом не устраивала государственную власть, состоящую из эксплуататоров, поскольку являлась её антиподом и в своих проповедях порицала эту эксплуатацию. Совершенно по иному выглядело христианство, когда епископат, предав забвению всё самое ценное, что составляло сущность демократической организации христианских общин, узурпировал власть и стал, таким образом, на ту же ступень эксплуатации, на которой стояло государство.

 

Епископская бюрократия, неограниченно господствовавшая над народом и эксплуатировавшая его, представляла вполне пригодный материал для императорского деспотизма в Риме (25, с. 415).

Политическая Церковь папства Рима давно была готова на союз с государством, но чтобы заключить такой союз, необходима была, с одной стороны, инициатива со стороны императора, а с другой, чтобы этому союзу способствовала бы определённая политическая обстановка. В начале 4 столетия христианская Церковь как вполне созревшая и даже перезревшая девица с большой надеждой искала жениха, который соизволил бы к ней посвататься. И такой жених вскоре нашёлся; им оказался император Константин, которого любвеобильная невеста именует ещё и Великим, настолько он ей понравился. Сама судьба заставила этого политика обратить внимание на христианскую Церковь. Не заметить обоюдного стремления к Власти, а через это и к друг другу они просто не могли, (рыбак рыбака, видит издалека). В этом отношении они представляли собой, согласно поговорке, два сапога – пара.

Политическая обстановка в Римской империи к началу 4 столетия оставляла желать лучшего. Для того чтобы эффективно справляться как с внутренними, так и с внешними проблемами, постоянно возникавшими в империи, в 292 году императором Диоклетианом она была поделена сначала на две (Восточная и Западная), а затем на 4-е провинции; 2-е на Западе и 2-е на Востоке. В связи с этим, Диоклетиан

 

создал коллегию четырёх императоров, два из которых носили титулы августов, а два – кесарей. Кесари считались помощниками августов. Диоклетиан был первым августом и пользовался наивысшим авторитетом, но все законы издавались от имени четырёх императоров (25. с. 214).

1 мая 305 гола Диоклетиан, как и обещал двадцатью годами ранее, добровольно отказался от власти и назначил своим преемником своего помощника, зятя и полководца его армии Галерия, который стал, как и Диоклетиан считаться главным августулом империи на востоке. После смерти императоров – Константина Хлора в 306 году и Галерия в 311-м, главные роли между правителями империи разделились следующим образом. Константин, сын Константина Хлора в роли Августа (полубога), т. е. главного правителя, правил в Галлии (Франция). Максенций (цезарь) как его помощник – в Риме. Максимин Даза (Дайя) – Август, правил в Малой Азии и Лициний, зять Константина с 312 г. (цезарь) – на Востоке. Такое распределение ролей никоим образом не устраивало властолюбивого Константина. Его маниакальное стремление к единоличному господству, поначалу хотя бы на Западе, толкнуло его на вооружённую борьбу с Максенцием. Во время перехода армии Максенция по Мальвийскому мосту через реку Тибр близ Рима, мост не выдержал и рухнул. По словам христианских «историков»:

Он [Максенций] вместе с армией погиб в водах Тибра, как некогда фараон в Красном море.

В принципе никакой длительной и ожесточённой войны между этими группировками не было. Остатки армии Максенция, оставшись без своего вождя, были деморализованы и не оказали большого сопротивления армии Константина.

Христианская Церковь тут же подхватила и стала преувеличенно распространять высказывания, – а может быть и собственные вымыслы – солдат-христиан из армии Константина, что это чудесное спасение – дело рук христианского Бога, которому они перед этим молились. Константину, в принципе, было ровным счётом наплевать на то, кто ему помог – случай или Бог. Но если так считали солдаты-христиане его войска, то почему бы не использовать их самомнение и не поставить мощь их религиозного сознания на службу своим интересам? Для него была главная цель – Господство, а на кого в этом деле опереться, хоть на самого дьявола, ему было все равно. Однако если для восшествия на Престол Единовластия ему подставляла, фигурально выражаясь, в качестве ступени согбенную спину христианская Церковь, в лице солдат-христиан, то почему бы этим не воспользоваться? Именно борьба за Власть толкнула Константина на союз с христианской Церковью, в которой он увидел мощную централизирующую силу, полностью овладевшую сознанием огромного стада овец Христовых и способную стать могучим фактором в борьбе за овладение им троном правителя всей империи.

Чтобы ещё больше расположить к себе не только, солдат-христиан, своей армии, но и всё христианство в целом, Константин, как актом доброй воли отменил все эдикты, которые касались христиан в период наведения порядка в империи. В свою очередь и христианская Церковь тоже сделала определённый реверанс – как шаг навстречу императору и решением собора, собравшимся в Арле в 314 году, запретила солдатам-христианам, служившим у Константина, дезертировать из его армии. Нельзя не заметить, что та же самая Церковь в 1-2 веках, когда она не была у власти, отлучала христиан от Церкви, если они изъявляли желание служить в римской армии.

 

В одном церковном тексте 215 г., автором которого предположительно был Ипполит Римский, говорится: «Послушник или верующий, которые хотят стать солдатами, будут отлучены, ибо они оскорбляют бога» (18, с. 186).

Итак, до третьего века, когда Церковь не была у руля религиозной Власти, служба в армии являлась оскорблением бога. Но стоило только папству Рима добиться Власти, служба в армии сразу же, по его велению, стала угодной богу. Вот вам образец беспринципности и религиозного ренегатства!

В принципе, цель всех императоров Рима была одна и та же – приспособить действующую на то время государственную религию для своих целей; чтобы она была бы не в оппозиции, а, наоборот, способствовала укреплению власти. Но тогда, когда христианская Духовность и Нравственность первых общин была выше заискивания и подхалимства перед власть предержащими; когда их негативное отношение к Богатству и тем более эксплуатации были выше интересов Власти, к которой, по тому времени они и не стремились, вот тогда то они и были объектом недовольства со стороны римских властей. Но за 300 лет со времени первых проповедей ап. Павла и организации им христианских общин, всё изменилось коренным образом; всё в христианстве словно перевернулось с ног на голову. Западная политическая Церковь, насчитывавшая к концу 3 века свыше 160 епископств, стала сама собой представлять уже Её Величество Власть, как государство в государстве. Игнорировать такую Власть в лице весьма богатой христианской невесты, жениху Константину было просто не позволительно и он, фигурально выражаясь, сделал её предложение, на которое христианская Церковь с радостью согласилась. Так свершилось это великое чудо. Как сказал Великий Флорентинец:

Если мир обратился бы в христианство без чудес, то это было бы во сто крат более поразительное чудо, чем всё остальное.

«Вселенский к христианству переход, –

Сказал я, – без чудес, один, бесспорно,

Все чудеса стократно превзойдёт».

(Данте, Рай. 24:106-108).

 

Достаточно взглянуть непредубеждённым взглядом на историю преследований христиан, обратившись к источникам, а не метафизическим формулам, чтобы убедиться, что не империя обратилась в христианство в начале 4 в., а, наоборот,

 христианство слилось с новыми государственными структурами, предназначенными увековечить более гибкими методами, посредством менее тяжкого и кровавого контроля классовоегосподство власть имущих» (18, с. 170).

Если в отношении христовой невесты мы уже располагаем определёнными деталями её жизни, начиная с 1-го и по 4-ый века, тогда что же представлял собой жених?

Информация к размышлению:

 

Теофил, «этот постоянный враг мира и добродетели», как называли этого знаменитого епископа; Кирилл, Афанасий, убийца Ария и ещё целое воинство других канонических «святых» были едва ли слишком достойными наследниками святого Константина,

 который утопил свою жену в кипятке, зарезал своего маленького племянника; убил своей собственной благочестивой рукой двух зятьёв; убил собственного сына Криспа, обескровил до смерти нескольких мужчин и женщин и задушил в колодце старого монаха. (3, т. 3, с. 362).

Почти то же самое пишут о Константине и другие, исследователи раннего христианства:

 

Перечислим вкратце некоторые подвиги этого императора. Он заколол собственного сына Криспа, задушил в бане жену Фаусту, отдал приказ об убийстве своего двенадцатилетнего племянника Лициниана, который впоследствии мог бы потребовать отчёта о том, как император избавился от его отца – мужа родной сестры Константина.

Вот какую милосердную любовь проявил этот великий святой к своей семье в то самое время, когда он возглавлял пресловутый Никейский собор. С точки зрения простой гуманности этот император был чудовищем. Прусаки, совершавшие, как всем известно, преступления в 1870 году, явно уступают ему в жестокости. Во время войны с франками (предками французов) Константин с неслыханной свирепостью расправлялся с пленниками: он отдавал их на растерзание диким хищникам, которых вела за собой его армия. К концу жизни, истощённый, он пытался подкрепить свои силы

ваннами из тёплой крови убитых для этой цели младенцев. Таков этот святой, краса и гордость клерикалов! (63, с. 14).

И это не выдумка критиков христианства. Отнюдь! Дело в том, что за измену религии древней Мудрости Востока в виде митраизма, и провозглашения антидуховной «религии», политической Церкви (50) папства Рима государственной религией, Г. Бог сурово покарал Константина, наслав на него проказу. По сведениям некоторых источников, именно «знахари» папистского христианства, к которым обратился за помощью Константин, не нашли ничего более циничного и мерзкого, как посоветовать ему лечение проказы через приём ванн из тёплой крови убитых для этой цели младенцев.

Зверское «милосердие» христианских «святых» от медицины!!

Если я не ошибаюсь, император Константин не просто святой, но и Равноапостольный! То есть в священной иерархии стоит выше всех святых. Другими словами, на одной ступени с Великими Апостолами И. Христа – Петром, Павлом, Иаковом, Фомой, Матфеем и др. Можно себе представить, что должен чувствовать в загробном мире в среде такого чудовища исключительная Нравственность и Духовная Чистота, каким был воистину во всех отношения святым Апостол Иоанн Богослов или другие его братья по вере.

Какую надо иметь духовную опустошённость Иерархам папистского «христианства», и как надо так низко пасть в своей религиозной и этической безнравственности и бессовестности, чтобы причислить этого убийцу не только к лику святых, но и провозгласить его Равноапостольным. Это же неслыханное злодейство и  кощунство перед светлой памятью Апостолов и самого И. Христа! Но самым постыдным в этом вопросе является то, что так называемый христианский «святой» Константин никогда не был христианином. С детских лет, ещё со времён его отца Константина Хлора, он, как и отец исповедовал Митраизм – великую религию персов, которая в то время являлась государственной религией римской империи.

 

…Константин Хлор открыто поддерживал культ солнца (Митры), в поклонении которому он позволил воспитать своего сына Константина (18, с. 213).

Панегиристы того времени свидетельствуют всё же, что в Галлии молодой самодержец [Константин] воспринял от отца культ солнца, отождествлённый с культом бога Аполлона. И изображение испускающего лучи солнца, «непобедимого» солнца, рождение которого отныне празднуется 25 декабря, не исчезнет в течение долгого времени с выпускаемых при новом режиме монет. Константин, в прочем, уважал, языческие храмы и продолжал величать себя традиционным титулом «верховный жрец», «понтифик», который католические папы присвоят себе лишь в начале эпохи Возрождения. Отождествление солнца [Митры] с Христом будет шедевром теологии эпохи Константина. Но сам император решится принять крещение только в 337 г., перед смертью. (18, с. 217).

Более того, при нём, и по его указанию, строились храмы, посвящённые культу его рода и ему как божеству. Причем как до, так и после того как он якобы обратился в христианина; по лживой версии церковников – сразу же после 313 года.1

 

Константин продолжал оставаться языческим жрецом – великим понтификом (это значит буквально «строитель мостов»). Он не только не разрушал языческих храмов, но и сам строил новые и даже приказал воздвигнуть в Умбрии (в Италии) святилище в честь того рода Флавиев, к которому он сам принадлежал (23 с. 27).

Сам Константин, ставший, в конце концов, единоличным правителем империи, христианином не был, (правда, существует предание, что он крестился перед самой смертью). Воспитан он был в почитании «Непобедимого Солнца», [Митраизм] статуям императора при нём [а значит и ему самому] по-прежнему воздавались божественные почести.Его союз с христианской церковью носил, прежде всего, политический характер (57, с. 175).

Лживую версию о том, что Константин, якобы принял христианство буквально перед смертью, во время соборования, придумал его придворный историк Евсевий Панфил, утверждавший, что он, якобы, сам его крестил. Верить человеку, которого почти все честные историки называют, чуть ли не лжецом, весьма трудно. Поскольку при соборовании, перед смертью кроме священника – в данном случае Евсевия – почти никого у постели умирающего не бывает, то, в таком случае, он мог придумать всё, что ему заблагорассудиться. Впрочем, если учесть, что купелью при крещении Константина могла служить ему та самая ванна из тёплой крови убитых для этой цели младенцев, то тогда можно считать Константина самым великим христианином всех времён и народов, ибо таких купелей ни у кого больше не было.

Если верить историку Зосиме, в «обращении» Константина не было ничего такого, что делало бы честь христианской религии. Этот писатель сообщает, что император под бременем ужасных преступлений – в том числе убийства тестя, зятя, племянника, собственного сына Криспа и своей жены Фаусты – искал в языческих суевериях способ искупления, чтобы заглушить укоры совести. Не найдя среди языческих жрецов человека, достаточно снисходительного, чтобы отпустить ему его грехи, он обратился к христианским священникам, которые ему разъяснили, что при помощи веры в Иисуса Христа и крещения он совершенно переродиться и грехи с него будут сняты (14, с. 218).

Оказывается, дурачить можно не только простых смертных, но и самих «святых» и даже «Равноапостольных».

В вопросе так называемого крещения Константина, я позволю себе повторить мнение немецкого историка Якоба Буркхарда, сказавшего в своё время, что Евсевий Панфил был

первым совершенно нечестным историком древности. И в этом он совершенно прав. Это мнение о себе Евсевий заслужил, кроме всего прочего, своим панегириком крёстному отцу христианства в виде «Жития императора Константина», в котором отчётливо проявилось его раболепие, угодничество и лицемерие при возвеличивании этого «чудовища».

 

То был будто небесный ангел божий… по душе он, очевидно, украшен был благоговением и страхом божиим: это выражалось его поникшим взором, румянцем на лице и движением его походки. Император находился, по Евсевию, в довольно близких отношениях с самим богом: ему «бог дивно, посредством видений, открывал умыслы всех их [врагов], да и вообще многократно удостаивал его богоявлений, позволяя ему чудесным образом созерцать лицо своё и даруя предвидение различных будущих событий».

 И всё это говорилось о многократном убийце, свирепом мстителе, циничном и бессовестном политике, лишённом каких бы то ни было моральных принципов!» (29, т. 1, с. 162-163).

Г. Бог… не только многократно удостаивал его богоявлений, но и позволял ему (этому «чудовищу») чудесным образом созерцать лицо своё. Увидеть у нематериальной, а значит невидимой Великодуховной Субстанции (у Г. Бога) лицо и даже руки, «одесную» – правую и «ошую» – левую могут только «духовные мертвецы» политической Церкви, а с ними заодно и их холуй Евсевий. Такое – лицезреть Г. Бога – было не позволительно даже самому Моисею, а вот многократному убийце своих близких родственников, свирепому мстителю и циничному политику Константину, пожалуйста, – никаких проблем!

 

Константин славился жестокостью и деспотизмом, как человек, загубивший множество жизней, в том числе и своих ближайших родственников…. Ещё более жестоким он был в отношении своих противников, расправляясь не только лично с ними, но не оставляя в живых даже членов их семей.

Жену своего соперника Максимилиана он приказал утопить в реке, а его министров, жрецов и детей – умертвить. Он также жестоко казнил жену и дочь своего предшественника – Диоклетиана. И это лишь немногие из жертв этого деспота (14, с. 330).

Воистину! «Святой» и даже «Равноапостольный»! зверь в человеческом обличье.

Спросите себя, дорогой читатель. Если какое-либо Учреждение превозносит до небес некую личность, которая является

 

многократным убийцей, свирепым мстителем, циничным и бессовестным политиком, лишённым каких бы то ни было моральных принципов, деспотом, загубившем множество жизней, в том числе и своих ближайших родственников,

 

называя её не только святой, но и Равноапостольной, то, что должна представлять собой это Учреждение? Очевидно как организация палачей, морально-нравственных циников, религиозных невежд, духовных ханжей и обскурантов. Всё сие и соотносится с политической Церковьюпартии переворота папистского «христианства».

Зато противников императора Константина совершенно нечестный историк древности клеймит позором и распинает самым бессовестным образом. Для него Август Восточной части римской империи Максимин Даза – самый злобный враг христианской веры, а его помощник – цезарь Лициний – соревновал нечестивым тиранам в разврате и злонравии (16). Как ни горько осознавать, но именно вот на таких измышлениях совершенно нечестных историков древности типа Евсевия Панфила, плюс совершенно нечестных папистских богословов

 состряпана совершенно Лживая историография христианства.

Ортодоксы христианства любят утверждать, что именно Константин Миланским эдиктом от 313 года, открыл дорогу свободе вероисповедания и, таким образом, легализовал христианство. Но это далеко не так и попахивает, мягко говоря, откровенным измышлением. Первый эдикт о веротерпимости, появившийся на свет 30 апреля 311 года, за два года до Миланской встречи Константина с Лицинием, исходил от главного правителя (Августа) императора Галерия, преемника Диоклетиана, добровольно ушедшего в отставку. Этот закон гласил:

 

Мы увидели, что большая часть христиан, пребывая в своём безумии [очевидно, имеется в виду «зараза» мученичества, о которой говорилось выше], и небесным богам не приносит должного поклонения, и отвлекается от бога христианского; посему руководствуясь нашим человеколюбием и всегдашним обыкновением снисходить ко всем людям, мы решили также оказать своё снисхождение и христианам, позволяя им оставаться христианами и строить дома для своих обычных собраний – с тем, чтобы они не делали ничего противного общественному порядку… (23, с. 18, 19).

Чтобы он имел силу как в восточных провинциях, где правили Галерий, (после его смерти в 311 г. – Максимин Даза) и Лициний, так и на западе где властвовал Константин, и Максенций, все они, каждый в своей подвластной ему территории должны были его распространить, с соответствующими добавлениями, если в этом была необходимость. Так, например, на территории подвластной Максимину Дазе, постановление Галерия вышло за подписью префекта Сабина (23). В Риме Максенций, один из злобных врагов христиан, с точки зрения Церкви,

не только полностью принял эдикт 311 года о терпимости, но и совершил дальнейший шаг: христианской Церкви было возвращено имущество, конфискованное у неё в пору гонений (23, с. 19):

 

надо полагать – при Диоклетиане. То же самое сделал и Лициний в своей провинции, но только в виде своего рескрипта. Уже тогда, предваряя Константина, Галерий понимал, что в обстановке постоянных распрей и нездоровых отношений между соперничающими руководителями империи нередко переходящими в вооружённую борьбу, отказ государственной власти от той опоры которую представляла собой христианская Церковь, был непростительной ошибкой. Именно тогда, а может быть и раньше, он понял, что упрямство и глупость христиан не могут быть уничтожены силой:

 

Христиане не служат нашим богам, потому что мы этого им не позволяем.

Изменение в политике по отношению к христианству вылилось затем в закон о веротерпимости от 311 года, где Галерий, обращаясь к христианам, просит их:

 

...молить своего бога о нашем здоровии, о благосостоянии общественном и о своём собственном, чтобы и государство во всех отношениях благоденствовало, и сами они спокойно обитали в своих жилищах (29, т.1, с.161).

Что касается какого-то эдикта о свободе вероисповедания от 313 года, якобы подписанного Константином и Лицинием в Милане, – на который любят ссылаться ортодоксы христианства, дабы загладить свою безнравственность и оправдаться в глазах мировой общественности за причисление убийцы Константина к лику «святых», – то его содержание как эдикта, как с исторической, так и существенной точек зрения весьма сомнительно. Из текста так называемого Миланского эдикта, который приводит в своём сочинении Лактанций («христианский Цицерон 4 века») следует, что это не эдикт, как распоряжение обязательное для исполнения во всей империи, а, скорее всего, просто рескрипт – конкретное предписание правителя какому-либо лицу – Лициния на имя градоначальника Никомедии, главного города Малой Азии.

 

Ряд обстоятельств заставляет считать историчность этого документа (эдикта) сомнительной. Анализируя исследования, относящиеся к данному вопросу, советский учёный А. Б. Ранович писал: «… это – не эдикт и не миланский».

Текст «Миланского эдикта» [кроме Евсевия Панфила] приводит и Лактанций. Но у него этот документ фигурирует не в качестве эдикта, адресованного всей империи, а как указ о восстановлении церкви на – имя Никомедийского градоначальника. Многие данные свидетельствуют о том, что в исторической действительности был не эдикт Константина, а рескрипт Лициния. Значение этого документа заключалось в том, что он шёл несколько дальше эдикта Галерия в предоставлении христианству права на существование. Тем не менее, и в нём христианство уравнивалось в правах со всеми другими культами» (29, т.1, с.162).

Вот что пишет Лициний в так называемом «Миланском (с точки зрения Евсевия и церковников) эдикте», а на самом деле в своём рескрипте некоему лицу, дабы тот не противился христианству (выдержки):

 

Мы постановили даровать христианам и все другим право исповедания той веры, которую они предпочитают, чтобы божество, царящее в небе, было милостиво и благосклонно как к нам, так и к живущим под нашим господством. Нам кажется, что будет хорошо и благоразумно не отказывать никому из наших подданных, христианину или нехристианину, в праве следовать религии, которая ему наиболее подходит. Эту нашу волю мы излагаем письменно, чтобы по устранении всех ограничений, содержавшихся в более ранних указах1 и являющихся весьма недобрыми и несообразными с нашей кротостью, это было уничтожено и чтобы отныне каждый христианин мог свободно и беспрепятственно исповедовать свою религию. Видя, что нами дарована христианам полная и неограниченная свобода в содержании религии, твоя светлость поймёт, что и другим подданным предоставлена, ради спокойствия нашего времени, такая же свобода, так что каждый имеет право свободно избрать и почитать, что ему угодно…

Во всём этом твоя светлость должна оказывать содействие обществу христиан… и божественное к ним благоволение, уже нами испытанное в великой степени, пребудет всегда, содействуя нашим успехам и общему благополучию (33, с. 23-24).

Как видно из текста, Лициний, составляя этот рескрипт от своего имени, в то же время отталкивается от эдикта императора Галерия. С другой стороны, такое обращение как твоя светлость не может иметь места в любом эдикте, в том числе и Миланском, как того хотят навязать нам церковники, адресуемом всем людям империи. Это же Абсурд! А в словах видя, что нами дарована – то есть уже была дарована ранее – полная и неограниченная свобода в содержании религии... прослеживается явный намёк на эдикт от 311 г., подписанный всеми соправителями империи вместе с Галерием («нами»). Что касается имени Галерия, то ссылка на него здесь – в рескрипте Лициния неуместна и отсутствует по той причине, что в 313 г. его уже не было в живых; он умер в 311 г.

Для того чтобы прояснить всё то, что связано с так называемым Миланским эдиктом и встречей Константина с Лицинием в Милане в 313 г., я позволю себе высказать свою точку зрения относительно этого события.

Во-первых, приезд цезаря Лициния в Милан на встречу с императором Константином в 313 г., никоим образом не был связан ни с политической, ни с государственной, ни тем более с религиозной стороной дела. Его приезд содержал в себе только бытовой характер встречи и ничего более. Дело в том, что император Константин незадолго до этого разбил своего соправителя Максенция и стал полновластным правителем в Западной части римской империи. В своём маниакальном стремлении к единовластию в будущем во всей империи, на первых порах он очень нуждался в опоре на человека, который властвовал в Восточной части государства, правителем которой и был Лициний. Но прежде чем в последующем расправиться с Лицинием и стать полновластным государём во всей империи, Константину сначала надо было обезопасить тылы на Востоке, как можно крепче стать на ноги в своей вотчине, – утвердить политическое положение в Западной части государства, укрепить позицию в религиозном сообществе и только потом начать осуществлять свои далеко идущие цели и планы к восшествию на Единоличный Престол. Что и было сначала задумано, а потом осуществлено.

Для того чтобы опереться на своего соправителя на Востоке и укрепить личные связи с Лицинием, Константин пригласил его в Милан и выдал замуж за пожилого Лициния юную сестру Констанцию, тем самым, породнившись с ним. Таким образом, в Милане в 313 г. была свадьба Лициния с Констанцией, а не государственные, политические, а тем более религиозные переговоры и дела. Затем, опираясь на христианскую Церковь, – предварительно провозгласив христианство государственной религией – и хорошо укрепив свои позиции на Западе, Константин, впоследствии, расправился с Лицинием, убив своего зятя, и стал единоличным Властителем Римской империи.

Во-вторых, как свидетельствуют источники, между текстами так называемого Миланского эдикта, который приводят в своих произведениях Лактанций и Евсевий Панфил – придворный историк императора Константина, – есть определённая разница. Это наводит на мысль, что Евсевий, взяв за основу рескрипт Лициния и, переделав, преподнёс его в виде Миланского эдикта; дабы представить своего патрона Константина как автора Указа о веротерпимости. То, что было именно так, говорит следующий факт. В девятой книге «Церковной истории» Евсевия Панфила, где рассказывается о встрече в Милане Константина и Лициния, нет текста самого совершённого и обстоятельнейшего закона в виде так называемого Миланского эдикта. И только значительно позже, уже в десятой книге он появился и то не во всех рукописях (23, с. 17).

В-третьих, есть основание полагать, что эту подделку с так называемым Миланским эдиктом осуществил не сам Евсевий Панфил, а Иерархи политической Церкви папистского «христианства многие годы, десятилетия или века спустя. Необходимость данной подделки, в свою очередь, определялась потребностью представить мировому сообществу, и в первую очередь христианам, императора Константина как человека приведшего христианскую Церковь к религиозной власти и сделавшего христианство государственной религией империи. По большому счёту это не совсем так, не во всём соответствует действительности, попахивает подтасовкой фактов, за которыми выглядывают длинные (ослиные) уши вранья. На самом деле привёл христианскую Церковь к религиозной Власти император Феодосий в самом конце 4 века, а не Константин в его начале.

Завершителями эволюции явились молодой Грациан, воспитанный духовенством, и возведённый им в соправители Феодосий. Они… предоставили гражданские права в государстве исключительно христианам… Год 380-й – год рождения христианской государственной Церкви (50, т. 1, с. 345).

Константин лишь провозгласил христианство государственной религией, только и всего! И то на малое время – всего на десять лет – с 325 по 335 годы. Но от провозглашения до Пришествия к Власти – дистанция огромного размера. Что толку от его провозглашения христианства государственной религией на Никейском (325 г.) соборе, если он же, только на другом (арианском) соборе в г. Тире (Финикия), всего через 10 лет (в 335 г.) как оборотень переметнулся на сторону ариан и оставался, верен арианству, вкупе с Митраизмом, до конца жизни, отдавая предпочтение не столько христианству низкодуховного Запада (Рим), сколько широко распространившемуся в то время арианству высокодуховного Востока.

Однако в Александрии цезарепапизм, сказавшийся на Никейском соборе, вызвал недовольство, так как епископ Афанасий увидел в нём «смертельный удар» церковной независимости, что дало возможность арианам использовать «никейца» Афанасия в борьбе против Константина. Император Константин, который подходил к религии с точки зрения политической, как главной опоре общественного порядка, испугался роста недовольства его политикой и перешёл на сторону ариан. Отныне преследованиям стали подвергаться сторонники «свободной и независимой» от государственной власти церкви; ариане же очутились в лагере приверженцев императора. Созвав арианский собор 335 г. в Тире (Финикия), осудивший Никейский [325 г.] Символ веры1 и принявший формулу «подобия» сына и отца, Константин получил возможность менять основные положения христианского вероучения по собственному произволу (33, с. 27).

Превосходно!! «Язычник» (митраист), арианин, «падший», убийца, а вкупе – «чудовище», получил

возможность менять основные положения христианского вероучения по собственному произволу.

Можно ли представить себе что-либо циничнее и страшнее для истинной религии И. Христа, которую стремились воплотить в жизнь Апостолы, и которую полностью уничтожили отцы христианства во главе с Константином на Никейском (325 г.) соборе: о чём разговор впереди.

Его линию на союз с арианством продолжил и его сын, сначала правитель Восточной, а затем и всей империи – Констанций, подтвердивший свою арианскую позицию на соборах в Арле (353 г.) и Милане (355 г.). Таким образом, начиная с 335 года, и до пришествия к власти в 379 году императора Феодосия, в римской империи, особенно на Востоке, религиозная власть полностью находилась в руках ариан. И в этом отношении св. Иероним был прав, когда он писал:

 

Наступило тяжёлое время, когда весь мир исповедовал арианство (33, с. 28).

Император Феодосий, этот религиозный маньяк, тиран и душегуб не добившись сотрудничества с ним со стороны ариан, не разделявших его ортодоксальные взгляды, развязал против них, – а заодно и других истинно христианских верований невероятную бойню. Частично уничтожив, или загнав в глубокое подполье буквально все так называемые языческие религии (гностицизм, монтанизм, манихейство, арианство, несторианство, донатизм и т. п.), потопив их всех в крови и наделав горы трупов, он тем самым расчистил путь папистскому христианству к Престолу Всевластия.

 

Кодекс Феодосия ( titul. X de paganis) вполне достаточно разоблачает те кровавые методы, которыми в течение ста с лишним лет пользовались подстрекаемые христианскими епископами благочестивые императоры, чтобы распространить христианскую веру и искоренить язычество (14, с. 219).

Набожное бешенство снова прорвалось при императорах, сменивших Юлиана. Среди гонителей язычества1 особенно выделялся жестокий Феодосий, которого христианские вероучители выставляют образцом добродетели.…

 Этот тиран довёл своё варварство до того, что хладнокровно велел перебить семь тысяч граждан Фессалоники

 за незначительное оскорбление, нанесённое его статуе в пылу народного возбуждения.…(за то, что кто-то плюнул на его статую). В своём святом гневе он довёл сыск до того, что требовал наказания для тех, у кого в доме чувствовался запах ладана.

Но политической Церкви, при всём её меркантилизме, ду ховной нетребовательности и моральной нечистоплотности связывать свой приход к Власти с таким тираном и убийцей как император Феодосий, уничтожившим многие десятки, а может быть и сотни тысяч жизней, ни в чём абсолютно неповинных людей было нельзя. Показать мировому сообществу, что Феодосий привёл папистское «христианство» к Единовластию через горы трупов, реки крови и слёз «отцам» Церкви было негоже. Поэтому они и открестились от мракобеса Феодосия, предпочитая о нём больше молчать, чем говорить, и стали усиленно, с большим усердием, помпой и даже неистовством связывать становление христианства как государственной религии с императором Константином, преподнося деяния этого «чудовища» только в розовом цвете, а его поступки как Божественное Провидение. А на поверку, всё это вымысел, если не сказать большего – откровенная Ложь.

Именно для этого папистам Запада (Рим) и понадобился так называемый Миланский эдикт, которого, в сущности, наверное, и не было. Но даже если его и не было, его надо было придумать. Что и было сделано, надо полагать, папством Рима в последующие времена, и вписано в анналы христианской историографии. Всё было в их руках. Это, конечно же, моя версия, но она более логична и последовательна чем абсурдные, противоречивые и бездоказательные утверждения отцов христианства. Император Феодосий, уничтожив или загнав в подполье все религии и верования кроме папистского «христианства», тем самым оплевал, порвал и втоптал в грязь почти священный эдикт императора Галерия о свободе вероисповедания. Тем эдиктом, как мы уже знаем, было

 

даровано христианам и всем другим право исповедания той веры, которую они предпочитают… право следовать той религии, которая им наиболее подходит.

Так, где же это право?! И почему начиная со времени Константина и, особенно, после Феодосия, оно было предоставлено только политической Церкви папистского «христианства»?

Религия папства Рима вообще, и её руководящий и направляющий орган – Церковь в частности, были нужны императору Константину лишь как ступень к восшествию на Единоличный Престол. В своём стремлении к единовластию он не мог опереться на свою, в то время государственную религию – Митраизм, хотя и был его Верховным Жрецом.

 

Митраизм был суровой религией, культом победоносного бога, требовавшего от своих последователей духовной мощи, мужества в жизненной борьбе. В этой религии не было призыва к «труждающимся и обременённым», не могло быть ублажения кротких и нищих духом. Мы уже видели, что в римском мире митраизм был преимущественно воинским культом, распространяемым римскими легионами и перешедшим из воинских лагерей в императорские дворцы. Воинские идеалы были переложены и в религиозные созерцания митраизма, этого культа духовного мужества, в котором служение добру понималось как беспощадная борьба против зла, лжи, тьмы, всех тёмных сил, противящихся торжеству Светлого бога истины (40, с. 48).

 

Другими словами митраизм, по своей сути, с точки зрения теософии был во многом очень схож с первоначальным – времён ап. Павла – истинным христианством. К концу же 3-го столетия, когда христианство на Западе оказалось в руках не в меру корыстолюбивых и властолюбивых епископов, перевернувших в христианстве всё вверх дном, митраизм стал антиподом папистскому христианству. Антиподом той религии, которая, благодаря усердию всё тех же епископов, стала именно религией толпы, религией овец…стада Христова. Но именно эта религия толпы с её безудержным фанатизмом, представляла собой огромную силу; именно эта сила как религия стада…овец Христовых императору Константину и понадобилась. Он не мог в своём безнравственном, аморальном и маниакальном  стремлении к Власти – убийство ради этого своего зятя Лициния и др. – опереться на такую религиозную организацию как Митраизм, в которой служению добру понималось как беспощадная борьба против Зла, Лжи, Тьмы, всех Тёмных Сил, противящихся торжеству Светлого Бога Истины.

Для человека, по существу своему, олицетворявшего Зло, Ложь, Тьму и все тёмные силы римской империи, Митраизм, как опора для достижения Единовластия не подходил. Опереться на такую религию ему было просто нельзя и даже опасно. Напротив, ему нужна была такая религиозная организация, которую возглавляли бы такие же, как и он «нищие духом» епископы (папы) – всевозможные Зефирины, Каллисты, Евтихии, Марцеллины, Мильтиады, Сильвестры и иже с ними; где беспощадной борьбой против Зла, Лжи, Тьмы, всех тёмных Сил в этой организации и не пахло; и в которой процветало бы только ублажение нищих духом. А такой религиозной организацией к началу 4 века как раз и являлось папистское христианство со своим властолюбивым и меркантильным руководством.

Императору Константину надо было, опираясь на христианскую Церковь сделать ещё один рывок к Господству – расправиться с последним из оставшихся в живых противником, да к тому же родственником – Лицинием (что он и сделал, убив своего зятя) и стать Единоличным Правителем. Церкви же имевшей уже Власть «де-факто» (фактически), надо было закрепить её «де-юре» (юридически). Таким образом, союз императора Рима с Иерархами христианской Церкви представлял собой

Чисто Политический Союз

– в целях борьбы за Власть, причём как со стороны партии переворота в лице папистской политической Церкви, так и со стороны императора. Только взаимность политических интересов – вот что влекло императора и Церковь к единству – как симбиозу алтаря и государя.

Ортодоксы христианства любят потчевать нас баснями о том, что объявление христианской религии в качестве государственной, якобы получило одобрение во всех сферах общественной жизни империи – от плебса до аристократии и было встречено чуть ли не на «Ура»!

Когда Константин пока только потворствовал, если можно так выразиться, приходу христианства к Власти, возмущение римлян ещё сдерживалось в рамках приличия. Но когда христианство на Никейском (325 г.) соборе было официально провозглашено Константином государственной религией римской империи,

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться: