На снимке ворота на «десятку» (КПП-2). Здесь мы и «долбились».

 

 

За два часа работы батальон продвинулся метров на 200, не очистив, а скорее, испохабив дорогу. И тут со стороны КПП-1 появился «газик». Притормозил, и в приоткрытую дверцу высунулся незнакомый нам начальник с большими звёздами на погонах: - Чем занимаетесь, гвардейцы? – Дорогу чистим, товарищ полковник! – И далеко собрались? – До первого КПП! – Опа…Чей приказ? – Из штаба дивизии команда поступила.

Дверца захлопнулась, но, кроме матюков воины успели услышать: …с ума посходили!

Не прошло и десяти минут, как наши командиры объявили построение для следования в казарму.

Одна из армейских заповедей гласит: «Не спеши выполнять дурацкий приказ, ибо последует команда «Отставить!»

Известно, что любым батальоном рулили в то время три человека: комбат, начальник штаба и замполит (для молодёжи: замполит – заместитель командира по политической части, в прошлом назывался политрук, ещё раньше – комиссар). В нашем случае по званиям это были подполковник и два майора. Но к этой тройке упорно примазывался старший лейтенант, - «зам.по комсомольской работе», в обиходе «комсомолист». Должность чисто формальная, никакого веса не имеющая, как и вся армейская комсомольская организация. Задача комсорга – собрать взносы по две копейки с носа, и морально осудить заснувшего на посту товарища (физически он и так уже получил пару нарядов вне очереди).

Беда в том, что «комсомолисту» тоже приходил черёд заступать дежурном по части. И вот тогда на сутки он получал в своё распоряжение не взвод и не роту, а целый батальон и возможность командовать. Для него не существовало армейских «понятий», существовал только Устав… даже не Устав, а УСТАВ.

О перегибах старшего лейтенанта по ходу дежурства я вспомнил, когда уже в 90-х услышал анекдот:  

 Рубик изобрёл новый кубик специально для прапорщиков: в отличие от обычного все его грани выкрашены в защитный цвет, и ни одна не вращается.

Наши мучения начинались с построения на вечерню пайку (на суточные дежурства заступают с 18 часов). В состав батальона боевого обеспечения входили две отдельные роты и батарея в составе трёх отдельных взводов. Все подразделения выполняли совершенно разные функции, и обучение в них шло по своим программам. В столовую уходили поротно по мере построения на плацу. Никому из дежурных офицеров в голову не приходило ради этого собирать воедино весь батальон. Процесс шёл сам по себе без участия дежурного. Иногда офицер сидел на выходе в курилке, отмечая про себя, что всё идёт по графику, и жестом давал отмашку старшине: веди, мол.

Но наш старший лейтенант устраивал целый парад. Батарея уже стояла на плацу, когда он торопил роту охраны, которая сдавала оружие после занятий на стрельбище, и «инженерку», которая ещё отмывала мазут после автопарка. На общее построение уходило минут десять-пятнадцать. Затем три старшины по очереди строевым шагом подходили к «командующему парадом» и докладывали, что всё у них в порядке, рота готова к следованию в столовую в таком-то численном составе, отсутствуют тот и тот по таким-то причинам. После этого для старшего лейтенанта наступала «звёздная минута»….

– Батальон, слушай мою команду! Ррравняйсь! Смирно!... Отставить – почему шевеления в строю??? Смирно!!! Нале-во!!! В столовую... Поротно… Дистанция между подразделениями 10 метров… Шагом…. Маррррш!... Песню запе-вай!!!

Забавно, что у каждой роты была своя строевая песня. Трудно даже представить, каким разноцветьем звуков заполнялось пространство над плацем между корпусами казарм. Жаль, со стороны не довелось послушать эту симфонию. 

Кое-какие подразделения уже успевали к этому времени закончить трапезу и двигались навстречу. И ладно, если этот «парад» крал у нас только личное время после ужина, но по пятницам мы опаздывали в кино, поскольку процедура построения повторялась, да ещё с совершенно дебильной инструкцией: в зале следует рассаживаться повзводно, и по отделениям – сержант впереди, за ним – подчинённые. Конечно, такая вводная не могла быть выполнена в принципе, потому что в зале, где уже шёл сеанс, находились воины других частей, севших как им удобно.

Мы знали, что для офицеров нашего батальона «комсомолист» тоже был объектом шуток и подколок. Видимо по такому случаю ему было доверено «ответственейшее» дежурство по части в праздничный день 1 Мая. Ну а тот посчитал, что самое подходящее мероприятие для этого дня – Первомайский кросс…. Над нами ржал весь гарнизон. 

Когда писал про КПП, вспомнил, что однажды проник в посёлок, его минуя, то есть как бы нелегально. Об этом стоит рассказать.

 

ГЛАВА 20. БДИ!

 

В отпуска у нас ездили все за редким исключением. Что «зарубить» себе отпуск, нужно быть о-очень большим раздолбаем. Солдатский отпуск – 10 дней, не считая дороги. Дорога (железная) бесплатная: воину в штабе выдавали сертификат на соответствующую сумму в плацкартном вагоне. Конечно, чтобы продлить для себя время общения с родными и друзьями, можно было улететь самолётом, доплатив за билет.

По всем понятиям отпуск должен происходить на втором году службы. Считалось, что после отпуска воин «кладёт» на службу, так как стремиться ему уже не к чему. Да и для самого солдата, рано вкусившего маленький кусочек гражданской жизни, тяжелее потом дослуживать. Но вот у меня отпуск случился именно на первом году.

Я уже не помню, чего такого героического совершил на полигонных сборах. Но при подведении итогов начальник химической службы подполковник Кожанов перед батальоном рядового Кузнецова поставил всем в пример. А комбат, не ожидавший таких заслуг от воина-первогодка, распорядился завтра же отправить меня в отпуск. Это было неожиданно для всех (для меня, в первую очередь), и потом вызвало ропот в казарме. Кто-то даже сказал, что я перешёл дорогу своему же командиру отделения, который как раз собирался в отпуск. Я был готов подождать, пока он вернётся, чтобы сохранить «боеготовность» отделения, но командир взвода махнул рукой, и на другой день мы оба сидели в автобусе, следующим в Красноярск.  

Дальше совсем не помню ничего. Летел самолётом (денег-то как умудрился накопить на солдатские 3-80?). Дома, конечно, охи-ахи. Друзья все в армии. Время проводил с одноклассником, который в универе учился. Жажду духовной пищи утолял в художественной галерее, хотя лысым по городу стыдно было гулять по указанным выше причинам, но тяга к прекрасному сильнее оказалась. Ещё по просьбе земляка Генки съездил к его родителям на Крохаля. Приняли хорошо, отец пытался напоить водкой (впервые там её вкусил). Рассказал им про нашу службу, - в письмах ведь обо всём не напишешь, ибо они проверяются «особистами» (Особый отдел).

Кстати, нашёлся у нас в батарее молодой дурак, который в письме другу не только расписал о том, в каких войсках служит, но и упомянул районы, в которых расположены «точки». Всё это из благих намерений – мол, спи спокойно, страна, если китайцы сунутся – придёт им «п..ц». Письмо, конечно, не ушло никуда, но был скандал, общебатальонное собрание, и осуждение балабола по комсомольской линии.

Был у нас в дивизии также случай осознанного сбора информации. Как-то, заступив в караул, мы приняли под охрану арестованного воина, сидевшего в одиночной камере. Интеллигентного вида парень, на хулигана и раздолбая не похож. Когда водили его в туалет (в караулке «заведение» на улице) – спрашивали: тебя-то за что? Отвечал – я «политический». Мы так поняли, что он инакомыслящий, диссидент. Может, в Америку хотел рвануть после дембеля, да секреты продать?

Ну да Бог ему судья, а мне судья замполит, учинивший после того случая большой шмон в батальоне, и обнаруживший в моём блокноте записи на английском языке. К счастью, у него я пользовался доверием, и он поверил моим разъяснением, что это текст песни протеста американского коммуниста Боба Дилана «Blowin’ In The Wind». Про «коммуниста» я, конечно, приврал.

Больше этого текста его смутил (а меня, соответственно, напугал) текст песенки, который я нацарапал по заявкам сослуживцев. Там было про нас и наших командиров.

Лишь солнце выйдет на небесный свод,

На поле выбирается химвзвод,

не ведая заранее,

какое наказание

сегодня нам Усанов ниспошлёт.

Команду «газы!» подаёт «шнурок» –

Простим ему сей маленький порок.

На морды натянув резину,

С возгласом «Вперёд, на мины!»

Из себя мы выжимаем сок.

И т.д.

К счастью замполит майор Косолапов оказался человеком гуманным, и не заложил меня «шнурку».  

Как я летел до Красноярска из отпуска (уже на деньги родителей), тоже не помню. А вот дальше… Пришёл на автовокзал, и обнаружил, что не знаю, куда ехать. То есть меня инструктировали – автобус до «Стеклозавода». Но «стеклозаводов» оказалось два. Спросить у кассиров, да ещё в присутствии очереди, побоялся. Застращали меня перед убытием «шпионами» да провокаторами, пристающими к солдатам. Действительно, - увязался в аэропорту за мной один якобы «дембель» - в штанах армейских: где служишь, да с кем, нет ли знакомых общих. И откуда такие эмблемы в петлицах?

По поводу эмблем надо отдельно пояснить. Ракетные войска особых знаков отличия не имели. Погоны у нас чёрного цвета как у артиллеристов и танкистов. И эмблемы артиллерийские – стволы пушечек скрещенные. И праздник профессиональный у нас был единый: 19 ноября – День ракетных войск и артиллерии. И по легенде у нас в части артиллерийские склады, и не более того.

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒

Поделиться: