Филология и естественные науки.

Биология и лингвистика. На стыке биологии и языкознания складывается биолингвистика, изучающая становление биологической основы для речевых механизмов. В естествознании активно используется выработанная языкознанием терминология. По признанию известного генетика, лауреата Нобелевской премии Франсуа Жакоба, лингвистика предложила молекулярной генетике совершенную модель. К сожалению, сама генетика пока не внесла ощутимого вклада в прогресс лингвистики, хотя поиски связи языковой компетенции человека с генетическим уровнем ведутся весьма энергично.

Филология и генетика. Науке XX в. стало известно, что генетический и лингвистический коды сходны. Наследственность — это сообщение, записанное вдоль хромосом с помощью химического «алфавита»: четыре химических радикала, чередуясь в бесконечных линейных последовательностях нуклеиновых кислот, создают текст генетической информации. В генетическом коде, как и в языке, информативен не отдельный элемент системы, а особые комбинации исходных нуклеотидов по три элемента («триплеты»). Весь генетический «словарь» состоит из шестидесяти четырёх «слов», три триплета являются «знаками препинания»: они обозначают начало и конец фразы. Обнаруживаются и «синонимы» — последовательности, которые соотносятся с одной и той же аминокислотой. Но лингвистический код богаче генетического, чем обеспечивается языковая избыточность, благодаря которой можно исправлять или восстанавливать искажения. У генетического кода избыточность отсутствует, потому генетическая информация может искажаться.

Такой изоморфизм (сходство формы) лингвистического и генетического кодов привёл к тому, что молекулярная генетика позаимствовала у лингвистики её понятия и термины. Известно, что механизм передачи генетической информации, генетический код, удалось расшифровать лишь тогда, когда дерзнули описать его в терминах современной лингвистики и теории информации.

Известен спор лингвиста Романа Якобсона и генетика Франсуа Жакоба о природе изоморфизма лингвистического и генетического кодов. Жакоб считал это сходство внешним, возникшим в результате структурного сближения или совпадения двух различных систем, выполняющих аналогичную информационную функцию. Якобсон же полагал, что языковой код сложился по структурным принципам, по образцу и моделям генетического кода. Его влияние на языковой код осуществилось через сферу бессознательного: организм неосознанно владеет информацией о строении и структуре существенных его механизмов.

В пользу этой точки зрения приводят примеры, когда талантливые личности, не зная о генетике и генетическом коде, строили особые информационные системы по моделям генетического кода. Так, в китайской книге «И Чинь», написанной три тысячи лет тому назад, представлена система трансформации четырёх бинарных элементов, составленных из «мужского принципа» янь и «женского принципа» инь и сгруппированных по три, что даёт всего 64 троичных последовательности. Аналогичное видим у древних греков: четыре элемента мира у ионийцев, четыре жидкости человеческого тела у Гиппократа.

Способность быть человеком говорящим мы получаем на уровне генетики. Конкретный же язык — результат дальнейшего развития. Александр Афанасьевич Потебня подчеркнул: «Дети выучиваются языку взрослых только потому, что при других обстоятельствах могли бы создать свой».

Исследователи из университета штата Калифорния в Сан-Диего, США (University of California) выдвинули предположение, что некодирующие участки ДНК могут выполнять функцию своеобразных «знаков препинания» в геноме. Они установили, что, несмотря на то, что эти участки, которых около 96% всего наследственного материала, не кодируют белки, они контролируют функционирование соседних кодирующих генов. Руководитель исследовательской группы сравнивает некодирующие блоки генома с пунктуацией: «Без них геном выглядит как очень длинное предложение без знаков препинания». Исследователи предполагают, что эти участки ДНК крайне важны для механизма трансляции генов. Не исключено, что именно в них содержится информация, указывающая, какой ген должен быть заблокирован, а какой — активен.

Связь генетики с филологией, точнее с лингвистикой, очевидна на уровне методологии исследования. Гены сохраняются тысячелетиями, хранят информацию о тех, кто их передал, и вместе с людьми они мигрируют. Генофонд распределяется в пространстве. Это дало основание для появления специального направления в науке — геногеографии. Её основатель А.С. Серебровский полагал, что это наука не биологическая, а историческая. Геногеография, исследуя современное состояние генофонда, помогает установить прародину народа и пути его миграции. Так, рассмотрены генетические реконструкции событий истории популяций в диапазоне от 140 тыс. лет до 140 лет. 140 тыс. лет назад произошло разделение современного человечества на два крупных ствола: бушмены и всё остальное человечество. Прослежено расселение финикийцев по Средиземноморью. Выявлен след крестоносцев в Леванте. Установлено, что киргизы мигрировали из енисейских степей на высокогорья Памира. Русский народ — это мощный генетический пласт восточных славян и ассимилированных финно-угорских племён, у которого отсутствуют следы «монгольского ига». Терские казаки Северного Кавказа включили в свой генофонд значительное число Y-хромосом от коренного на-селения Кавказа, а кубанские казаки не включили.

Исследование генофонда — дело трудоёмкое и весьма затратное. Ведь нужно получить образцы ДНК из крови множества людей, живущих на обширной территории, выделить и проанализировать последовательность определённых генов, результаты подвергнуть статистической обработке.

Филология и география. Культу́ рная геогра́ фия — направление социально-экономической географии, изучающее пространственные культурные различия и территориальное распределение культур.

Как научное направление создано Карлом Зауэром в 1930-х годах, долгое время развивалось преимущественно в США. После Зауэра наибольший вклад в становление культурной географии внесли Ричард Хартшорн и Вильбур Зелинский. Зауэр применяет преимущественно методологию качественного и дескриптивного анализа, ограниченность которых в 1930-х годах стремился преодолеть в страноведческой географии Ричард Хартшорн, а в дальнейшем сторонники революции количественного анализа. В 1970-х годах возрастает критикa позитивизма в географии и чрезмерной увлеченности количественными методами. С 1980-х годов становится известным такое направление как " новая культурная география". Она опирается на критические теории Мишеля де Серто и Жиля Делеза, которые отрицают традиционное представление о статичном пространстве. Развитие этих идей получило в непрезентативной теории.

Предметы культурной географии:

• Глобализация, объясняемая как культурная конвергенция,

• вестернизация или подобные ей процессы модернизации, американизации, исламизации и другие,

• теории культурной гегемонии или культурной ассимиляции посредством культурного империализма,

• культурная региональная дифференциация - изучение различий в образе жизни включающего идеи, социальные установки, язык, социальные практики, институты и структуры власти и полный спектр культурных практик в географическом регионе,

• изучение культурного ландшафта,

другие области включая дух места, колониализм, пост-колониализм, интернационализм, иммиграция и эмиграция, экологический туризм.

Культурный ландшафт как феноменологический объект. По мнению основоположника этого подхода, Владимира Каганского, «культурный ландшафт — это земное пространство, жизненная среда достаточно большой (самосохраняющейся) группы людей, если это пространство одновременно цельно и дифференцировано, освоено утилитарно, семантически и символически». Таким образом, культурный ландшафт предстает в качестве текста, структурно-семантического образования, наполненного знаками и знаковыми системами. Представителями данного подхода также выступают О. А. Лавренова (Географическое пространство в русской поэзии XVIII — начала XX вв.: Геокультурный аспект. 1998; Пространства и смыслы: Семантика культурного ландшафта. 2010.) и В. В. Абашев.

Есть, по крайней мере, два понимания геопоэтики. 

Для Кеннета Уайта, придумавшего слово, и для Юрия Андруховича геопоэтика – это универсальный культурный проект или творческая стратегия, в основе своей имеющая антиурбанистический и антитоталитарный, антиутилитарный и антиглобалистский импульс. То есть геопоэтика – это возвращение к целостному поэтическому восприятию и переживанию мира.

Для филологов геопоэтика это, естественно, специфический раздел поэтики, имеющий своим предметом как образы географического пространства в индивидуальном творчестве, так и локальные тексты (или сверхтексты), формирующихся в национальной культуре как результат освоения отдельных мест, регионов географического пространства и концептуализации их образов. Так, в русской культуре есть геопоэтические образы-тексты Петербурга и Москвы, Крыма, Кавказа, Сибири, Урала, Поморья и т. п.

По существу, и то и другое значение связаны, как поле действия и рефлексии в одной реальности – реальности символических форм. Кратко говоря, геопоэтика – это и есть та исторически сложившаяся в дискурсивных практиках (и не в последнюю очередь благодаря литературе) символическая форма, в которой мы застаем наше географическое пространство.

Хотелось бы особенно подчеркнуть, что, говоря о геопоэтике, мы имеем дело не только с некоей научной абстракцией, просто инструментом понимания, а с живой реальностью жизненного опыта. Геопоэтика вводит нас в сферу чувственных, глубоко страстных и пристрастных отношений человека с пространством.

Нейрофизиология и нейролингвистика. На стыке нейрофизиологии и науки о слове родилась нейролингвистика, предметом которой стали речевые механизмы мозга, присущие исключительно человеку. Фундаментальными проблемами нейролингвистики являются вопросы о том, как мозг справляется с организацией речи; какие способности мозга запрограммированы генетически, а какие развиваются в процессе обучения. Центральной задачей является выделение основных компонентов языка и нахождение тех функциональных образований мозга, которые обеспечивают их усвоение и пользование.

В чём видится необходимость исследования языка и сознания? Ответ очевиден: мир для нас таков, каким его доносит до нас наш мозг. Для человека мир таков, каким он способен его воспринять и описать, т.е. воспользоваться языком. Людьми нас делают язык и сознание.

Нейрофизиологи исходят из гипотезы: способность к созданию языка обусловлена генетической мутацией. Мутация способствовала относительной независимости полушарий мозга, из которых левое стало отвечать за речь. Мутация случилась давно. Прошло множество тысячелетий, в течение которых это не обеспечивало никакого видимого прогресса в нашем развитии, пока не произошёл таинственный взрыв креативных способностей древних людей примерно 50–70 тыс. лет тому назад. Во время взрыва сформировались механизмы мозга, необходимые для возникновения речи и других наших уникальных способностей. У животных существуют закрытые в несколько десятков сигналов списки, а в человеческий мозг заложен алгоритм, с помощью которого из иерархически упорядоченных фонем, морфем, слов, фраз и текстов можно порождать бесконечное количество сигналов.

Одним из направлений научного поиска нейролингвистики стал «языковой» ген, или ген «грамматики». Усилия учёных успехом пока не увенчались. Сегодня представляется маловероятным, что «грамматический» ген в геноме человека будет открыт.

Важным событием в нейрофизиологии стало открытие зеркальных нейронов Джакомо Риззолатти. Выяснилось, что в коре головного мозга существуют области, которые активизируются как при выполнении человеком определённых действий, так и тогда, когда человек просто смотрит или воображает, как эти действия выполняет кто-то другой. Зеркальные нейроны нужны человеку, чтобы понимать действия других. Чьё-то действие воспринимается посредством чувства, а не размышления. Зеркальные нейроны обеспечивают мимезис, способность к копированию, имитации, которая важна для познавательного развития и для возникновения языка. Имитация лежит и в основе социальной функции. На ней основаны восприятие эмоций других людей. Зеркальные нейроны, считает Д. Риззолатти, — биологический фундамент и всей человеческой культуры.

Нейрофизиология помогает понять, как устроен мозг. В мозгу всё локализовано — и не локализовано. Объекты, которые мы помним, одновременно живут в нескольких местах. Этим обеспечивается самодостаточность мозга. То, что мы воспринимаем какие-то волны и частоты, это факт, но мы их воспринимаем, как звонкое, кислое или ароматное. Это субъективный опыт. Генетически предопределена только общая архитектоника мозга, включая и межнейронные связи. Зато микроархитектура центров, участвующих в познавательных функциях, складывается относительно случайно уже в процессе развития. Гений — это не только гены, но и огромная работа личности над собой, плюс труд учителей и влияние социальной среды. «Мозг должен быть наполнен культурой, иначе он пропадёт».

Язык упорядочивает несметное количество сенсорных стимулов, и мозг даёт человеку возможность с помощью языка разложить их и объективировать личный опыт, а это — необходимое условие функционирование социума.

Владимир Михайлович Алпатов в статье «Что такое слово? Выводы нейрофизиологов подтвердили правоту лингвистов» на конкретном примере показал, что учёт данных нейрофизиологии помогает в решении фундаментальных вопросов филологии. Например, до сих пор не решена проблема отдельности слова и критериев его выделения из текста, универсальных для всех без исключения языков. Советский японист Алексей Антонович Пашковский отмечал, что простую фразу на японском языке «Он читает книгу» в русской транскрипции разные авторы записывали восемью способами. Высказывалось скептическое мнение, что понятие «слово» — это виртуальный конструкт, а не конкретная единица.

Нейрофизиологи выяснили, что слова хранятся в памяти человека как бы в готовом виде, что не исключает возможности хранения в памяти более протяжённых единиц — от словосочетаний вроде начальник радиостанции до целых текстов (молитвы, стихи, текст воинской присяги и т.д.). При этом механизмы хранения исходных единиц и их комбинирования отделены друг от друга, а потому при разных видах афазий может выходить из строя лишь один механизм, а другой при этом сохраняется. Разброс между разными лингвистическими определениями слова объясняется тем, что единицы, хранимые в памяти, вовсе не обязательно должны быть однородными по своим свойствам. Так что выводы нейрофизиологов подтвердили правоту лингвистов, считавших, что только слово имеет в языке объективное бытие или что слова — это кирпичи, из которых строится речь. Однако чисто лингвистическими методами, без обращения к механизмам работы мозга, правомерность этих высказываний доказать не удавалось.

Литературоведение и биология. Большинство точных теорий в литературоведении можно отнести к одному из двух типов: либо к теориям восприятия, либо к теориям эволюционного развития литературы. Первые пытаются описать то, каким образом функционируют память, внимание и прочие аспекты человеческой психики во время чтения, а также то, каким образом эти процессы находят отражение в структуре произведений. Вторые имеют целью определить тенденции в историческом развитии литературных приемов и жанров. Несложно заметить, что в более или менее современном виде оба эти направления восходят к русскому формализму. Первая общеизвестная теория восприятия была высказана Виктором Шкловским в статье «Искусство как прием» (1916), а первая важная работа, посвященная закономерностям развития литературы, — «О литературной эволюции» (1927) Юрия Тынянова. С того времени интерес к психологической стороне литературы зашел довольно далеко — вплоть до нейропсихологических исследований читательского мозга, тогда как второе направление — эволюционная история литературы — намного менее развито.

Примечательно, что строители номотетической истории часто пользуются для своих нужд теоретическими моделями из другой области, где номотетическая история доминирует уже на протяжении как минимум последних ста лет. Речь идет об истории биологических видов, описываемой с помощью теории эволюции.

Применение эволюционных моделей в литературоведении началось довольно давно. Наиболее известной ранней работой по теории истории литературы (часто цитируемой и сегодня) является упомянутая статья Тынянова «О литературной эволюции». Статья интересна по многим причинам. Например, одна из главных ее идей — о том, что в зависимости от исторического и социального контекста функции литературных элементов могут меняться, — оказывается близкой к известной биологической теории экзаптации. Несмотря на это, использование слова «эволюция» в заглавии имеет очень мало общего с эволюцией в том смысле, в каком ее понимал Дарвин, и является просто синонимом слова «развитие».

Для того чтобы изменения во времени назывались эволюцией, должны исполняться три важных принципа. Во-первых, в развивающейся структуре должна присутствовать вариативность (например, в экосистеме присутствует несколько видов, занимающих схожие места); во-вторых, виды должны конкурировать за ограниченные ресурсы (еду, партнеров для спаривания и т.д.); в-третьих, те виды, которые в этой конкурентной борьбе побеждают, должны иметь возможность передать свои признаки потомкам. Современные теоретики эволюции смогли показать, что эти три условия исполняются не только в естественном мире, но также и в мире культуры. Один из наиболее удачных примеров культурной эволюции, где наличие этих принципов видно лучше всего, — это эволюция языков. Языки вариативны, языки борются за ограниченный ресурс — индивидов, в которых они «живут», языки, подобно генам, передаются от поколения к поколению. Удивительное соответствие языков и биологических видов (в упомянутом аспекте), неоднократно подтвержденное, позволяет применять для их анализа методы, типичные для биологии, — например, кладистику. Однако языки — не единственный пример. Идентичным образом эволюционируют такие разные вещи, как настольные игры, наконечники стрел или музыкальные инструменты.

Среди таких оригинальных теоретиков, одиноко отстаивающих дело Дарвина в литературном поле, стоит выделить Колина Мартиндейла и Франко Моретти.

Психолог Мартиндейл, не так давно ушедший из жизни, начал строить свою теорию эволюции искусства, в том числе литературы, еще в середине 1970-х годов, однако его идеи незаслуженно мало известны в литературоведении (не только русском), и поэтому упоминание его работ до сих пор остается актуальным. Обыгрывая знаменитое изречение биолога Феодосия Добжанского, Мартиндейл утверждает, что «ничто в искусстве или литературе не имеет смысла, кроме как в свете эволюции». По мнению ученого, литературные «виды» (стили, жанры, формы) проходят процесс отбора, который очень напоминает то, что в биологии называют половым отбором, а Мартиндейл более обобщенно называет гедоническим отбором. Самка павлина выбирает для спаривания того самца, чей хвост ей нравится более всего; читатель выбирает произведения того писателя (жанра, стиля и т.д.), который ему наиболее интересен. В обоих случаях психологическая привлекательность определенного объекта становится критерием, решающим его участь: продолжит ли он существование как вид или исчезнет, проиграв борьбу более успешным конкурентам. Павлиньи хвосты, как известно, со временем становились все длиннее и длиннее, и что-то подобное происходило в литературе: ее способности к привлечению внимания и возбуждению интереса у читателей постепенно возрастали. Это движение несложно объяснить — отбирающий литературу «фильтр» позитивно реагирует на наиболее интересные, оригинальные образцы искусства. Важно также, что вместе с интересностью литературы и искусства возрастает также их хаотичность, неупорядоченность (другими словами, порядок организации искусства становится все более сложным). Это движение в сторону возрастающей сложности Мартиндейл прослеживает, используя статистические методы анализа, на множестве примеров: французской поэзии XIX века, британской поэзии XIV—XX веков, европейской живописи и т.д. Огромный массив работы, представленный, прежде всего, в монографии «Заводная муза: Предсказуемость изменений в искусстве», как и во множестве статей, говорит о том, что теорию Мартиндейла следует если и не принимать безоговорочно, то по крайней мере воспринимать всерьез.

Другой литературовед-эволюционист — Франко Моретти — в последнее время стал известен благодаря призывам к макроскопическим исследованиям литературного процесса с использованием методов цифровых гуманитарных наук. Меньший резонанс получили его опыты по скрещиванию литературоведения с теорией Дарвина. В отличие от Мартиндейла, имевшего целостную концепцию развития искусства, Моретти пользуется лишь отдельными фрагментами теории эволюции — он берет из биологии ключевые идеи и показывает на разнообразных примерах, что в их применении к описанию литературного процесса есть смысл. Например, в одной из ранних статей он привлекает известную теорию прерывистого равновесия Нильса Элдриджа и Стивена Джея Гулда для описания эволюции романа. Вкратце, теория состоит в том, что эволюция движется не путем градуальных изменений, а скачками: в моменты, когда открываются новые экологические ниши, эволюция происходит быстро (например, вследствие глобального похолодания резко возникает «спрос» на шерстистых животных: мамонтов, носорогов и т.д.), а при отсутствии новых ниш — медленно. Кроме того, во время эволюционного скачка возникает огромное разнообразие видов, которое просуществует лишь очень короткий период: последующее эволюционное затишье переживут лишь наиболее стойкие и приспособленные. По мнению Моретти, именно такая модель лучше всего описывает происходившее с британским романом в XVIII и XIX веках: в XVIII веке царило многообразие форм, которое существенно уменьшилось в следующем столетии. В других работах с помощью эволюционных концепций Моретти объясняет такие различные вещи, как, например, причина разнообразия и успешности европейской литературы, образование классического британского детектива, основанного на использовании «улик», развитие несобственно-прямой речи в романе и т.д.

Мы констатируем здесь далеко не все связи и отношения филологии с естественными, социально-экономическим и гуманитарными науками. «Срединность» филологии, основанная на вездесущии слова, даёт основание полагать, что наша почтенная наука потенциально связана с каждой из существующих и возможных наук.

⇐ Предыдущая12345678

Поделиться: