Натура. Вечер. Лето. Декорации. Интерьеры.

 

   Вечером того же дня.

   Закончилась Всенощная. Князь Александр выходит из храма Успения Пресвятой Богородицы вслед за Митрополитом Кириллом. Владыка благословляет выстроившихся по обе стороны крыльца прихожан. Многие из них, получив благословение, смотрят вслед князю, но он идёт, задумавшись, словно ничего не видя.

 

   Отойдя от храма, князь догоняет Митрополита, и дальше они идут уже бок о бок.

 

  - Почто так задумчив, княже? – Ласково спрашивает Кирилл, видя, что Александру не по себе.

 

  - Верно, в грех я впал, Владыка! – Произносит князь. – Разгневался и из себя вышел, как мальчишка… Хотел выпроводить папских послов спокойно, гнева не показывая, голоса особо не повышая. Просто их спровадить, так же учтиво, как встретил. Ан, не утерпел! А всё потому, что они на отца моего напраслину возводят! Не собирался князь Ярослав менять наше святое Православие на их лукавую веру, не собирался!

 

  - Ты доподлинно это знаешь, сыне? – Кирилл касается руки князя, смотрит ему в лицо. – Искушения бывают и у самых достойных. Я слыхал, что латиняне ссылаются на монаха итальянского по имени Иоанн, который якобы это обещание князя Ярослава слышал.

 

  - Лгут они, Владыка! – Вновь не сдерживает своих чувств князь Александр. – Лгут! Я ведь говорил с этим самым монахом. Зовут его Джованни Плано Карпини. Он-то – человек честный. Он открыл мне, кто был тот изменник-боярин, что отца моего оклеветал, и подтвердил, что никакого такого обещания не было. А они мне своё лукавое и злое за отцову волю выдавать пытаются! Вот я и не сумел с собой совладать. Плохо это!

  - Да нет! – Вновь улыбается Митрополит. – Надеюсь, теперь ты этих обманщиков надолго от нас отвадил. В прелесть впасть легко, а вот как потом содеянное искупить?.. Я одно тебе скажу: Русь сейчас среди вражьего круга, и быть ей или сгинуть, зависит от того лишь, сохранит ли она Веру Православную. Ты всё верно сделал, князь.

 

   Разговаривая, они доходят до монастырских стен, однако Владыка не спешит в свою келью. Останавливается возле колодца, оборачивается:

 

   - Чадо, достань-ка мне водицы. Пить захотелось. Уж больно долго проповедь говорил.

 

   Александр охотно хватается за журавля, опускает ведро и почти тут же достаёт. Студёная вода красиво плещется в деревянной кадке.

 

   Владыка зачерпывает воды стоявшей на краю колодца деревянной чаркой, с наслаждением пьёт.

  - Ай, добра водица, да как бы не простудиться! Не хочешь? Не хуже вина пьётся.

 

  Александр берёт у Владыки чарку и пьёт почти до кона.

 

  - Правда, хорошо! Утешил ты меня, Владыка. А то я уж загоревал: три с лишним десятка живу, а владеть собой никак не могу научиться. Что ни говори, а в гнев впадать – грех!

 

  - Ну, считай, что ты покаялся в грехе, и я твоё покаяние принял. – Усмехается Митрополит. – А теперь, расскажи-ка про Орду. В этот раз ты там долго пробыл. И, чаю я, нарочно задержался, чтоб лучше этих людей понять. Что скажешь про поработителей наших?

 

Александр разводит руками:

 

- Что про них сказать, Владыка? Кабы можно было предпочесть им латинян, я бы, может, это сделал… Чужие нам татары, чуждые. Они не просто сильны большим скопом, они и живут таким скопом, и сильнее всего в них – повиновение властителю своему. На каждого отдельного человека они вроде бы и внимания не обращают, будто он – муравей, а не Образ и Подобие Божие…

    Но отчего я и по сей час уверен, что лучше жить какое-то время под ними, чем объединиться с католиками, так это от того, что вера любого человека и любого народа татарам безразлична. Они считают, что веровать можно, как кому угодно и во что угодно. Считают, что в рай множество путей, куда хочешь, туда и иди!

    - Но ведь так ненароком и в ад забредёшь да сразу того не заметишь! – Горестно замечает Владыка.

 

   - Я тоже об этом думал. Но для нас сейчас это – спасение. Да, они жгли и уничтожали наши храмы, убивали священников, но если постараться жить с ними в мире, не допуская их свирепых набегов, то нашу Веру они трогать не будут. У них, Владыка законом запрещено притеснять какое бы то ни было верование. Я этим воспользовался и добился особой грамоты, чтобы наша церковь была от нападок защищена. В Каракоруме её теперь нельзя притеснять и даже хулить под страхом смертной казни!

 

   - Вот как у них! – Всплескивает руками Митрополит. – Ну, так, слава Богу, что латиняне для себя там такой же грамоты не испросили! Взял бы ты да свои слова гневные латинянам там высказал… И что? Хоть восвояси беги!

 

  Александр видит, что его наставник шутит, и всё же чувствует себя немного уязвлённым.

 

  - Было б нельзя, я бы с собой совладал! – Говорит князь. – Но на своей земле я в своей воле.

  - Ах ты, чадушко! Нет нашей воли ни на земле, нигде… Только Божья Воля есть, только Он здесь и везде волен, а мы, если от Его Воли отпадаем, то считай, и нет нас! Хорошо, что ты от татар столько добра для нашей церкви сумел испросить. Тоже, небось, несладко тебе приходилось. Не всегда ведь они нашу Веру-то уважать готовы. Вспомни ещё раз, как князь Михаил Черниговский и боярин его лютую смерть прияли… Скажи-ка: в Каракоруме, как я понял разных церквей много, и наша там тоже есть. А в Бату-Сарае?

 

  - А там её нет. – Хмурится Александр. – Пока нет. Но я своего добьюсь! Как в другой раз в Орду поеду, договорюсь о том, чтоб её построили и чтоб священники были. Благословишь?

 

  - А чего для, думаешь, спрашиваю? – Митрополит вновь кладёт руку на локоть князя. – Сам с тобой поеду. Помогу. Там русских людей много. Пленённых одних сколько тысяч… Как с выкупом? Ещё кого-то откупили?

 

- Многих! – Оживляется князь. – Чем больше богатеет Орда, тем легче рабов выкупать за золото да за побрякушки. У Батыя двадцать шесть жён, так я для каждой серёг золотых, да гривен, да перстней понавёз.

 

  - Им понравилось? – Лукаво щурится Владыка.

 

  - Не знаю, я одну видал. Так ей я понравился.

  Митрополит возводит глаза к небу:

 

- Что ж это я слышу! Ты ханских жён соблазняешь?

 

- Нет, Владыка. – Искренне улыбается Александр. – Я кроме Саши моей, и не вижу никаких женщин. Это правда. А жён ханских понять можно: легко ль одного мужа на двадцать шесть частей делить?

 

- Мне думается, ему тяжелее! – Замечает Владыка. – Но не мне судить – я с семнадцати лет в монашестве.

 

   Разговаривая, они идут рука об руку по монастырскому саду, где монахи трудятся над возделыванием огорода, копают канавки для слива воды. Работают, не поднимая головы, шепча про себя молитвы, поэтому не замечают идущих мимо князя и Митрополита.

 

   - Я ещё попрошу тебя, Владыка! – почти с робостью продолжает разговор Александр. – Мне ныне забот куда, как прибавилось. Ещё ведь по ярлыку и Киевский стол достался. А Киев так в руинах и стоит после татар-то! Но должен я и в других уделах управляться, и новгородцев строптивых унимать. А одна из первых забот та, о коей мы с тобой говорили: выкупать из неволи людей русских, помогать им во всём. Не то мне глаза этих рабов да рабынь ночами снятся… А как начнёшь у бояр да у купцов денег на тот выкуп просить, так словно жабы надуваются, мошну к себе прижимают, отдавать не хотят. Особенно новгородцы!

 

  - Это всё мне ведомо! – Говорит Владыка. – Помочь-то в чём? У церкви казна ныне тоже не велика, а разорено да порушено у нас, сам знаешь, сколько.

 

  - Что ты, Владыка, что ты! – Восклицает князь. – Не об том прошу. Прошу на проповедях твоих, которые люди так любят слушать, всё время пастве напоминать, что нельзя братьев и сестёр своих в беде бросать! Поможешь?

  - Конечно. – Серьёзно и грустно отвечает Кирилл. – Конечно, помогу, чадо.

 

  - Тогда благослови, Владыка! – Александр склоняется под благословение. – И пойду я. Дел ещё много. А уж и ночь не за горами. А назавтра дел ещё больше.

 

  Вновь улыбнувшись, Митрополит благословляет склонившегося перед ним князя. Тот уходит, а Кирилл, глядя ему вслед, тихо говорит:

 

- Вот, кабы все так любить умели, так и бед бы у нас, может, втрое меньше осталось!    

 

               221.

           Объект «А»

1263-й год. Возвращение Александра из Орды.

Шатёр Александра.

⇐ Предыдущая55565758596061626364Следующая ⇒

Поделиться: