НЕКОТОРЫЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ В ОБЛАСТИ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТИПОЛОГИИ

Это наш день, мы узнали его по расположению звёзд

знаки Огня и Воды, взгляды богов

И вот мы делаем шаг на недостроенный мост,

мы поверили звёздам и каждый кричит: " Я готов! "

В.Цой

 

Бытие едино и множественно, вечно и преходяще, неизменно и изменчиво, оно покоится и движется.

Платон

В главе «Некоторые закономерности области психологической типологии» представлены «векторы сил», действующих внутри психической реальности каждого человека и предложена основанная на идеях К.Г. Юнга попытка соотнесения этих «векторов» между собой.

 

Ключевые слова: психические функции, мышление, эмоции, ощущения, интуиция, воображения, противоположности, пары противоположностей. 

 Существует множество видов психологической типизации личности.

В настоящем материале мы рассмотрим схему, созданную в свое время К.Г. Юнгом[70]. С моей точки зрения, это – наиболее практически значимая, а также простая и комплексная одновременно и, главное, соответствующая принципам единства, целостности и дополнительности система типизации личности.

 Юнг, как известно, отмечал, что в психической реальности каждого человека со-существуют следующие пары противоположностей:

а) «экстраверсия-интроверсия» (направленность на внешний мир – направленность на внутренний мир);  

б) «мышление-чувства»;

в) «ощущение-интуиция»

и

г) «рациональность – иррациональность».

 Важно подчеркнуть, что каждая противоположность зависит от своего «визави» и фактически не может без него существовать.

В то время как одна из противоположностей занимает в психической реальности доминирующую позицию, другая при нормальном положении вещей компенсирует (дополняет) эту ведущую функцию (установку).

Т.е. противоположности на самом деле едины и усиливают друг друга, черпают друг в друге силы. Если же доминирование одной из противоположностей становится слишком сильным, то другая противоположность начинает отвечать на подавление «военными действиями» и препятствует здоровому проявлению «ведущей» функции (установки).

Как мы можем видеть, пункты «б» и «в» пар противоположностей относятся к области психических функций, т.е. к основным проявлениям психической реальности.

Первая пара противоположностей в сфере психических функций – это мышление («Мышление есть та психологическая функция, которая, следуя своим собственным законам, приводит данные содержания представлений в понятийную связь» [здесь и далее закавыченные определения психологических функций даются по книге К. Юнга «Психологическое типы», – А.Б.] и чувство [71] («Чувство есть, прежде всего, процесс, происходящий между эго и каким-нибудь данным содержанием, притом процесс, придающий содержанию известную ценность в смысле принятия или отвержения его»), то есть «лед» и «пламень».

 Мышление зиждется на той или иной логике, а чувство – на внутреннем душевном импульсе. Мышление предполагает четкое планирование действий, а чувства – спонтанность. Кажется, что между ними общего?

Но дело в том, что нормальное мышление невозможно без союза с чувствами, а здоровая чувственная жизнь невозможна без порядка в сфере мышления.

С помощью логического исследования действительности человек формирует убеждения, которые направляют его действия, придают смысл его жизни, его эмоциям. А чувства наполняют жизнью убеждения, ведь без эмоциональной энергии любые представления мертвы.

То же самое относится и к интеллектуальной деятельности. Интеллектуально развитый, но эмоционально тупой человек никогда не достигнет полноценного понимания жизни. И, наоборот, тонкие чувства недоступны интеллектуально неполноценным людям.

В то же время, у конкретного человека доминирующей является либо функция мышления, либо функция чувств и эмоций. При этом доминирующую функцию должна компенсировать противоположная ей функция.

То есть, если человек является скорее мыслительным типом, то опираться ему нужно на мышление, не забывая при этом развивать эмоции, ибо его эмоции являются ведущей функцией внутреннего Другого.

Если же индивидуум принадлежит скорее к эмоциональному типу, то ему нужно опираться на свои чувства, не забывая про необходимость развивать способность к логическому оцениванию ситуации.

Мышление – это «мужская», а чувства – «женская» функция (известно, что Анима часто ассоциируется с чувствами, а Анимус – с разумом).

Поэтому союз между логикой и чувством – это действительно, в своем роде, «священный брак».

Если же человек пренебрегает чувствами, то они, встав в оппозицию к логике, неожиданно вторгаются в «стерильное» поле его мышления и нарушают стройный ход мыслей.

И, наоборот, излишний акцент на чувствах приводит к одержимости самыми что ни на есть чудовищными идеями.

Поэтому в ходе практической работы с клиентом психолог, в частности, должен:

а) выяснить, какова доминирующая функция его клиента (в паре «мышление – чувства»);

 б) понять, находится ли подчиненная функция в оппозиции к доминирующей;

в) установить раппорт с клиентом (говоря с ним на «языке» его ведущей функции) и помочь ему установить первичный раппорт с самим собой (для этого клиенту нужно двигаться в «сторону» оппозиционной функции с помощью пары других функций (смотри ниже) и на основе ведущей функции;

и

г) помочь клиенту услышать Другого в себе, достичь гармонического единства между логикой и эмоциями.

Фактически сейчас на новом языке мы вновь сформулировали основной закон психологической работы, определили ее главный ресурс.

Помимо пары противоположностей «мышление – эмоции» существует и не менее важная пара «ощущения – интуиция».

Ощущения – это материальная основа нашей жизни.

«Ощущение есть, прежде всего, чувственное восприятие, т.е. восприятие, совершающееся посредством чувственных органов и телесного чувства (ощущения кинестетические, вазомоторные и т.д.)».

 У каждого из нас, как мы многократно напоминали выше, есть тело, потребности которого очень важны.

Кстати понятие «вкуса к жизни» идет именно из области сенсорики.

Р. Лэнг[72] (английский психолог) и многие другие психологи подчеркивают важность того, чтобы человек был воплощен в своем теле, в полной мере ощущал движение физической жизни.

В самом деле, телесное самовыражение означает, что человек реализует свои важнейшие потребности и живет в ладу с природными биоритмами.

Тем не менее, полноценные ощущения невозможны без интуиции.

« Интуиция есть та психологическая функция, которая передает субъекту восприятие бессознательным путем. Предметом такого восприятия может быть все внешние и внутренние объекты или их сочетания. Особенность интуиции состоит в том, что она не есть ни чувственное ощущение, ни чувство, ни интеллектуальный вывод, хотя она может проявляться и в этих формах. При интуиции какое-нибудь содержание представляется нам как готовое целое, без того, чтобы мы сначала были в состоянии указать или вскрыть, каким образом это содержание создалось. Интуиция — это своего рода инстинктивное схватывание все равно каких содержаний».

Интуиция уносит нас в запредельное, позволяет выйти за пределы своего «я» (в том числе «я» физического). Интуиция «работает» с помощью образов, символов и метафор (подробнее в этом мы говорили в соответствующей главе).

Мы помним, что человек изначально укоренен в Другом. Поэтому нормальное развитие телесности и тела возможны лишь тогда, когда человек живет духовной жизнью, ощущает Другого как центр своего бытия.

И, наоборот, нормальное развитие интуиции, здоровая трансценденция возможны лишь тогда, когда человек признает существование своего тела (ибо тело дано нам Богом).

Итак, ощущения и интуиция, будучи совершенно разными функциями, подобно мышлению и эмоциям полностью зависят друг от друга. И если одна из функций начинает подавлять другую, то возникает то или иное психологическое или психическое нарушение.

Когда человек подавляет свою интуицию и стремление к трансценденции, он становится «прожженным» прагматиком и материалистом.

Он живет исключительно физическими потребностями и категорически отвергает все, что находится «за пределом», игнорируя реально существующую и влияющую на него опосредованно реальность сопричастности (в том числе инстинктивной, существующий даже у животных), а также душевного и духовного «измерений» бытия. Ведь, как показывают этологи, даже обезьяны, да что обезьяны, – крысы (! ) способны выходить за пределы своей эгоистической телесности и следовать «инстинкту альтруизма» («Крысы с удовольствием помогают друг другу. Ученые установили, что благородство и сопереживание заложены в организме живых существ с самого рождения: моральные установки общества вторичны»[73]).

Тем не менее, интуиция материалиста никуда не исчезает.

Просто она входит в оппозицию доминирующей установке, и прагматика все чаще охватывает беспричинная тревога.

Отрыв от Другого неминуемо означает ощущение и чувство пустоты. В бессознательном «отъявленного сенсорика» скапливается множество духовных потребностей и образов, и, в конечном счете, они, так или иначе, прорываются в сознание, «затопляя» его.

 Так возникают суеверия, болезненный страх смерти, склонность к вхождению в тоталитарные секты и пр., и пр.

Однако уклон в сторону интуиции за счет отрицания тела тоже приводит к печальным результатам. Подавляющему большинству людей нужно действовать в этом мире, для чего у нас и есть тело.       Отсюда следует, что пренебрежение телом приводит к оппозиции со стороны сенсорной функции, и, в результате, «восторженный мечтатель» больно падает с «небес на землю», причем терпит как духовный (потеря веры), так и физический (различные заболевания) крах.

(Отдельно отмечу, что подлинная практика аскетизма отнюдь не означает пренебрежения к телу.)

 Стало быть, и в данном случае следует, делая упор на доминирующей функции, развивать функцию подчиненную.

Итак, мы видим, что каждый человек обладает четырьмя базовыми психическими функциями. Одна из них является доминирующей (т.е. человек может быть, в первую очередь либо «логиком», либо «этиком», либо «сенсориком», либо «интуитом»). На эту функцию опирается сознательная установка личности.

Другая, противоположная ей функция, находится в бессознательном (можно сказать, что она – доминирующая функция Другого в нас).

А две остальные функции (составляющие вторую пару противоположностей) представляют собой как бы мостик между сознанием и бессознательным (причем в данной паре одна из функций тоже является доминирующей).

При этом мы помним, в психической реальности существует еще две пары противоположностей.

Первая из них – «экстраверсия-интроверсия».

Юнг считал, что экстравертированная установка – это преимущественная ориентация на внешний мир. Т.е. экстраверт является человеком, который в бó льшей степени действует под влиянием Другого вовне. Сам Юнг так говорит об экстравертности: «Когда ориентировка на объект и на объективно данное перевешивает до того, что наиболее частые и главнейшие решения и поступки обусловлены не субъективными взглядами, а объективными отношениями, то говорят об экстравертированной установке. Если это бывает постоянно, то говорят об экстравертированном типе. Когда кто-нибудь так мыслит, чувствует и поступает, одним словом, так живет, как это непосредственно соответствует объективным отношениям и их требованиям, в хорошем и плохом смысле, то он экстравертированный. Он живет так, что объект, как детерминирующая величина, явным образом играет в его сознании большую роль, чем его субъективное мнение. Конечно, он имеет субъективные взгляды, но их детерминирующая сила меньше, чем сила внешних объективных условий. Поэтому он никогда не думает встретить какой-нибудь безусловный фактор внутри самого себя, так как таковые ему известны только вне его. Подобно Эпиметею, его душа подчиняется внешним требованиям, конечно, не без борьбы; но дело кончается всегда в пользу внешних условий. Все его сознание глядит наружу, так как главное и решающее определение всегда приходит к нему извне».

Интровертированная же установка предполагает, что человек в большей степени ориентируется на свой внутренний мир, на Другого в себе. Юнг следующим образом определяет интровертированную установку: «Интровертированный тип отличается от экстравертированного тем, что он преимущественно ориентируется не на объект и объективно данное, как экстравертированный тип, но на субъективные факторы… Интровертированное сознание, хотя видит внешние условия, но решающими избирает субъективные определители. Этот тип поэтому руководствуется тем фактором восприятия и познания, который показывает субъективное предрасположение к устранению раздражении органов чувств. Два лица, например, видят один и тот же объект, но они видят его не так, чтобы обе полученные от этого картины были абсолютно идентичны. Помимо различной остроты органов чувств и личного уравнения часто бывают глубокие различия в роде и размере психической ассимиляции перцепируемого образа. В то время как экстравертированный тип всегда предпочтительно основывается на том, что он получает от объекта, интровертированный предпочтительно опирается на то, что в субъекте приводит к констелляции внешнее впечатление».

 При этом следует отметить, что, согласно принципу дополнительности, ориентация на внешний мир закономерно приводит к акценту на мире внутреннем. И, наоборот, внимание к «внутреннему человеку» неизбежно приводит к людям из «внешнего мира». Различие между экстравертированной и интровертированной установками подобно различию между синим и красным цветами.

Поэтому экстравертированная и интровертированная установки должны дополнять, компенсировать друг друга. Другими словами, экстраверт в своем бессознательном является интровертом, и наоборот.

 Таким образом, мы вновь приходим к тому, что путь к полноценному единству, к полноценной целостности лежит через компенсаторную установку.

У «экстравертированного типа всегда есть искушение (мнимо) пожертвовать собой в пользу объекта, ассимилировать свой субъект с объектом. Я исчерпывающе указал на последствия, которые могут получиться из преувеличения экстравертированной установки, именно на вредное подавление субъективного фактора. Поэтому следует ожидать, что психическая компенсация к сознательной экстравертированной установке особенно подчеркнет субъективный момент».

Если же интровертная установка подавляется, то вместо позитивной субъективности появляется «махровый» эгоизм (начинается инфляция эго).

А у интроверта при подавлении дополнительной функции происходит следующее: «если сознательная личность стремится придать себе значение субъекта, то, естественным образом, как компенсация происходит бессознательное укрепление влияния объекта».

Если интроверт стремится к Другому вовне на основе своего внутреннего опыта, то его бытие является здоровым. Если же нет, то «чем больше сознательная личность старается обеспечить себе всяческую свободу, независимость, свободу от обязанностей и превосходство, тем более попадает она в рабство объективно данного. Свобода духа привязывается на цепь постыдной финансовой зависимости, независимость поступков время от времени совершает робкое отступление перед общественным мнением, моральное превосходство попадает в трясину неполноценных отношений…».

Т.е. подавление экстравертированной установки приводит к тому, что интроверт попадает в великую зависимость от окружающего его мира. И вновь мы видим громадную диагностическую и психотерапевтическую ценность классификации психологических типов.

 Опираясь на превалирующую установку клиента и ведя его к подавленной установке, психолог может помочь клиенту достичь нового уровня внутренней целостности.

И, наконец, Юнг предлагает рассмотреть еще одну пару противоположностей, а именно рациональную и иррациональную установки.

На первый взгляд кажется, что это уже «перебор». Честно говоря, мне так кажется и на второй взгляд тоже.

Это – исключительно моя точка зрения, и в соответствии с ней я крайне скептически смотрю на выделение «сложных психологических типов», – что самим Юнгом, что в области так называемой соционики.

Я думаю, практика не подтверждает существование всяких там «Гюго» и «Дон Кихотов» с «Жуковыми» и «Наполеонами».

Тем не менее, понимание работы психологических функций и установок и преобладания их в конкретном человеке, в том числе на данный момент времени, – это, убежден, драгоценное знание психологии.

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

 

Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

Апостол Павел

 

Друг мой, другой мой, я очень и очень болен,

Сам не знаю, откуда взялась эта боль

Сергей Есенин

В разделе «Заключение» представлены основные выводы (обобщение) из материала данной книги. Кроме того, на суд читателя предлагаются как опасности, связанные с практической психологией, так и оправдание ее применения.

 

Ключевые слова: Бог, Другой, «я», осмысленная сопричастность, любовь, ненависть, зло, отождествление, радость, интеграция.

Вот мы и рассмотрели достаточно много законов и закономерностей практической психологии в контексте целостной и синтетической, как принято это говорить, теории психической реальности.

Вы сами, уважаемый читатель, можете судить, насколько представленная выше информация соответствует истине.

Но я помню, как девушка, которой снился сон с крысами, и которая кричала от ужаса, через десять лет после завершения терапии сказала, что в результате работы у нее появился «внутренний стержень», и этот «стрежень» помогает насыщенно жить (а сон является для нее чем-то типа «ключа» доступа к мощному источнику энергии). Она не знала теории, однако правильно описала суть работы, когда сопричастность Другому и движение к иному при сохранении себя позволили ей практически заново обрести «я» как субъекта. Этот результат можно описать с помощью, например, теории самости Кохута, однако мы помним, что любая теория – система метафор, а общий контекст и методики, применяемые в рамках  рассматриваемого примера психотерапии выходили за рамки любого варианта психоанализа и даже противоречили соответствующей методологии (которая, по большому счету, несовместима с верой Единство и, значит, с русской (и не только русской) культурой). Я мог бы привести еще ряд примеров из своей практики (в том числе примеров «сжатой», кратковременной работы), соответствующих предложенной концепции единства субъекта и Другого, и попросить вас соотнести их с внутренним опытом и здравым смыслом, но, думаю, достаточно и уже приведенного материала (хотя еще один пример все же ждет нас впереди).

Я думаю, что этот материал естественным образом приводит к выводу о том, что основой психической реальности является своего рода «энергетический потенциал» между «я» и Другим (вовне и внутри), причем человек проявляется как субъект и развивается как личность именно в этом потенциале, создаваемый двумя «электродами» (опять же вовне и внутри). Сама же возникающая энергия — это, по сути, чувства и эмоции любви, сопричастности, радости, праведного гнева, светлой печали и истинного смирения. Обретая Другого, мы проходим через пустоту (смерть, к которой часто «влечет») и, становимся собой, рождаясь на новом витке спирали бытия и на разных его уровнях, включая наше телесное бытие. Так возникает осмысленная сопричастность. Именно о ней - реально существующей - писали и пишут религиозные философы (прежде всего русские), к ней шли многие психологи XX века (иногда очень сложными и парадоксальными путями). Именно она направляет психическую жизнь человека, даже области (казалось бы, «технической») соотношения психических функций. И созидательная психология как наука и искусство обретения такой сопричастности (согласно принципам единства, целостности и дополнительности) вносит свой вклад в развитие личности человека и преодоление им различных внутренних и внешних «пустот» на различных уровнях работы. 

Вы сами можете соотнести данную информацию с теми или иными религиозными учениями.

Лично у меня нет абсолютно ясных ответов на многие вопросы, включая вопрос о том, насколько оправдано применение некоторых методик и методов психологии с точки зрения, например, духовной практики православного христианина.

Но я знаю то, что приведенные мной законы и закономерности аналогичны, скажем, законам и закономерностям жизнедеятельности человеческого организма, учитываемым в своей работе врачом. 

Является ли неоправданным, скажем, знание о бессознательных механизмах памяти, включая действие защитного механизма (самообмана) вытеснения?

Так или иначе, на мой взгляд, законы и закономерности практической психологии существуют, не подменяя собой законов и закономерностей духовного мира, и, более того, подчиняясь им, представляя явление «второго порядка».

Но как поступать, если Бог дал нам сновидения, показывающие, например, что человек страшится принять данную ему жизненную силу? Игнорировать это знание?

На мой взгляд, знание законов и закономерностей психологической реальности и использование этого знания на практике – вполне оправданы. Вместе с тем, в заключение настоящей книги я хочу представить Вам информацию о возможных «подводных камнях» психологического «делания» и возникающих в связи с ним экзистенциальных проблемах.

Если Вы спросите меня, опасно ли реальное психологическое знание, я без колебаний отвечу: «да».

Напомню один из описанных Юнгом случаев: «Если у кого-либо развивается невроз, то его обращение к психоаналитику вполне понятно и обоснованно, но для " нормального" человека в этом вроде бы нет никакой необходимости. Однако я должен отметить, что с так называемой «нормальностью» мне приходилось проделывать удивительнейшие опыты. Таким совершенно «нормальным» человеком был один из моих учеников.Сам он был врачом и пришел ко мне с отличными рекомендациями от моего давнишнего коллеги, у которого работал ассистентом, и практика которого позже перешла к нему. У этого человека была нормальная карьера, нормальная практика, нормальная жена, нормальные дети, жил он в нормальном доме и в нормальном небольшом городе, он получал нормальные деньги и, вероятно, нормально питался! Но ему захотелось стать психоаналитиком. Я тогда сказал ему: " Знаете ли вы, что это значит? А значит это вот что: прежде всего вы должны понять самого себя. Если же с вами не все в порядке, что же говорить о вашем пациенте? Если вы не убеждены сами, как вы сможете убедить пациента? Вы сами – свой инструмент. И вы сами - свой материал. В противном же случае – сохрани вас Бог! Вы просто обманете пациента. Итак, вы должны начать с себя! " Он не возражал, но тотчас же заявил: " У меня нет проблем, мне нечего рассказать вам! " Меня это насторожило. Я сказал ему: " Ну что ж, давайте тогда займемся вашими сновидениями". Он ответил: " Я не вижу снов". Я: " Ничего, скоро увидите".Другому на его месте, вероятно, уже на следующую ночь что-нибудь да приснилось бы, он же не мог вспомнить ничего. Так продолжалось недели две, и мне даже стало как-то не по себе.Наконец ему приснился примечательный сон. Он ехал по железной дороге. Поезд на два часа остановился в каком-то неизвестном ему городе. Он захотел посмотреть его и направился к центру. Там он увидел средневековое здание – похоже, это была ратуша – и зашел внутрь. Он бродил по длинным коридорам, заходил в прекрасные залы, где на стенах висели старинные картины и гобелены. Повсюду стояли дорогие антикварные вещи. Внезапно он заметил, что уже стемнело. " Нужно возвращаться на вокзал", – подумал он и вдруг сообразил, что заблудился и не знает, где выход. В панике он бросался в разные стороны, но не встретил ни единого человека. Это было и странно, и страшно. Он пошел быстрее, надеясь хоть кого-нибудь встретить. Но никого не было. Затем он набрел на большую дверь и с облегчением подумал: вот выход. Но открыв ее, он попал в огромный зал, где было так темно, что нельзя было разглядеть стены напротив. Перепуганный, он побежал через этот зал, решив, что на противоположной стороне есть дверь и он сможет выйти. Вдруг он увидел прямо в центре зала на полу что-то белое. Он подошел ближе и обнаружил ребенка лет двух с признаками идиотизма на лице. Ребенок сидел на горшке и обмазывал себя фекалиями. В этот момент он закричал и в ужасе проснулся.Итак, все необходимое я узнал, – это был скрытый психоз! Должен заметить, что я сам вспотел, пытаясь как-то отвлечь его от этих болезненных образов. Я старался говорить бодрым голосом и представить все как можно более благополучным образом, не вдаваясь в детали.Сон означал приблизительно следующее: путешествие, в которое он отправился, – его поездка в Цюрих. Но он пробыл там недолго. Ребенок, обмазывающий себя фекалиями, – он сам. Такие вещи с маленькими детьми не часто, но иногда случаются. Фекалии, их цвет и запах вызывают у них определенный интерес. Городской ребенок, да еще воспитанный в строгих правилах, легко может вспомнить такую свою провинность.Но сновидец не был ребенком, он – взрослый человек. Потому главный образ его сновидения показался мне зловещим знаком. Когда он пересказал мне свой сон, я понял, что его " нормальность" имела компенсаторную природу. Это всплыло как раз вовремя – его скрытый психоз мог вот-вот проявиться.Это нужно было предотвратить. Я попытался перевести разговор на какой-то другой сон и тем самым неловко замял этот неудачный опыт тренировочного анализа. Мы оба были рады покончить с этим. Я не стал говорить с ним о своем диагнозе, но он, вероятно, ощутил приближение панического страха, ему снилось, что его преследует опасный маньяк. Вскоре он уехал домой и больше никогда не делал попыток заглянуть в свое подсознание. Его демонстративная " нормальность" находилась в конфронтации с его подсознанием, обратная тенденция привела бы не столько к развитию, сколько к разрушению его личности. Такие скрытые психозы – " betes noires" (кошмар. – фр.) психотерапевтов, зачастую их очень трудно распознать. И в этих случаях многое зависит от толкования сновидений»[74].

В целом соглашаясь со сделанным Юнгом толкованием, я бы хотел уточнить, что «ребенок с признаками идиотизма на лице» – это омраченное, одержимое замороженными эмоциями ненависти и обиды детское «я» сновидца, причем сила его замороженных эмоций столь велика, что в буквальном смысле лишает ума в случае хаотизации.

Проходивший терапию у Юнга психиатр столкнулся во сне именно с «пленником» деструктивного комплекса собственной «тени», а без высвобождения детского «я» здоровая трансценденция невозможна, и, скорее всего, удержать процесс под контролем не удалось бы ни ему, ни терапевту.

Сколько таких «безумных детей» скрывается за масками добропорядочных, нормальных граждан? И что станет с ними, увлекись эти граждане реальной, всамделишной психологией даже без всякой «эзотерики»?

Тематика «скрытого психоза» с чудовищно сильным давлением чуждого ядру «я» комплекса психической реальности выражается во многих стихотворениях Владимира Высоцкого.

Вспомним одно из них:

«Дурацкий сон, как кистенём,
Избил нещадно.
Невнятно выглядел я в нём
И неприглядно.
Во сне я лгал и предавал,
И льстил легко я...
А я и не подозревал
В себе такое!
Ещё сжимал я кулаки
И бил с натугой,
Но – мягкой кистию руки,
А не упругой.
Тускнело сновиденье, но
Опять являлось.
Смыкал я веки – и оно
Возобновлялось!
Я не шагал, а семенил,
На ровном брусе
Ни разу ногу не сменил –
Трусил и трусил.
Я перед сильным – лебезил,
Пред злобным – гнулся...
И сам себе я мерзок был,
Но не проснулся.
Да это бред – я свой же стон
Слыхал сквозь дрёму!
Но это мне приснился сон,
А не другому.
Очнулся я – и разобрал
Обрывок стона,
И с болью веки разодрал,
Но облегчённо.
И сон повис на потолке,
И распластался...
Сон – в руку ли? И вот в руке
Вопрос остался.
Я вымыл руки – он в спине
Холодной дрожью!
Что было правдою во сне,
Что было ложью?
Коль это сновиденье – мне
Ещё везенье!
Но – если было мне во сне
Ясновиденье?!
Сон – отраженье мыслей дня?
Нет, быть не может!
Но вспомню – и всего меня
Перекорёжит.
А после скажут: " Он вполне
Всё знал и ведал!.."
Мне будет мерзко, как во сне,
В котором предал.
Или – в костёр! Вдруг нет во мне
Шагнуть к костру сил!
Мне будет стыдно, как во сне,
В котором струсил.
Но скажут мне: " Пой в унисон!
Жми что есть духу!.."
И я пойму: вот это сон,
Который в руку! »[75]

 

С чем встретился в этом сне Высоцкий? С самим собой, одержимым, охваченным теми самыми теневыми, злокачественными эмоциями. Проще говоря, со своей тенью. Нужно ли отождествляться или заключать компромисс с тенью? Нет. Нужно ли проходить сквозь нее, отождествляясь со своим внутренним ребенком, и, выдерживая боль, выводить его из-под власти тени? Да. Но если тяга к поглощению тенью слишком велика, то возникает ситуация саморазрушения, причем уже саморазрушения духовного (духовной болезни, нередко сопряженной с той или иной химической зависимостью), в которую и попал Высоцкий:

«Меня опять ударило в озноб,

Грохочет сердце, словно в бочке камень:

Во мне живёт мохнатый злобный жлоб

С мозолистыми цепкими руками.

Когда, мою заметив маяту,

Друзья бормочут: «Снова загуляет...», –

Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!

Он кислород вместо меня хватает.

Он не двойник и не второе «я»...

Все объясненья выглядят дурацки:

Он плоть и кровь, дурная кровь моя –

Такое не приснится и Стругацким.

Он ждёт, когда закончу свой виток, –

Моей рукою выведет он строчку,

И стану я расчётлив и жесток,

И всех продам гуртом и в одиночку.

Я оправданья вовсе не ищу –

Пусть жизнь проходит, ускользает, тает,

Но я себе мгновенья не прощу,

Когда меня он вдруг одолевает.

Но я собрал ещё остаток сил,

Теперь его не вывезет кривая:

Я в глотку, в вены яд себе вгоняю –

Пусть жрёт, пусть сдохнет – я перехитрил»[76]

 

Правильно ли будет сказать, что таким, как Высоцкий, а также «нормальным, слишком нормальным» людям нужно просто воцерковляться под присмотром опытного духовного наставника – в России таким наставником, безусловно, должен быть православный священник? Конечно, с точки зрения верующего, – это правильно, однако даже процесс воцерковления как-то связан со многими закономерностями функционирования психической реальности и иногда сопряжен с опасностями прорыва все тех же замороженных эмоций, зрелое восприятие которых батюшкой представляет собой важнейший фактор правильного духовного становления мирянина. И нередко именно психологических знаний не хватает даже священникам, если они – не старцы…

Кроме того, быть может, если бы мы молодому Володе Высоцкому в свое время протянули руку через пропасть, если бы он получил качественную психологическую помощь (хотя бы такую, какую Т.Ю. Колошина оказала стыдящейся себя девушке), то столь разрушительной дезинтеграции его психической реальности не произошло бы, и он благодаря тому или иному «доброму самаритянину» нашел бы в себе силы к здоровому духовному развитию? В самом деле, кто знает?

Чтобы моя точки зрения стала как можно более ясной, приведу еще один пример. Скажем, в какой-то момент в психической реальности некого индивида появляется побуждение обмануть другого человека, предать его доверие. И предположим, одновременно этот индивид ясно, определенно чувствует, что такое побуждение, оказывая на него воздействие, чуждо ему, чуждо ядру его «я». Что происходит в этом случае? По методологии психологии пустоты, психоанализа как метода (хотя мы помним, что «хороший метод не работает у плохого специалиста, а плохой работает у хорошего»), следует принять это побуждение как свое, не подчиняясь ему, но «интегрируя» в «я», например, якобы «здоровую» хитрость (как лже-«Другого»).

Психология же бытия, служащая Любви и вере в Любовь, означает, что необходимо и естественно и полностью отвергнуть побуждение к предательству доверия Другого, одновременно входя в контакт с автономной частью себя самого, ранее блокированной злокачественным побуждением, частью себя, являющейся запуганным, скованным внешней для него злобой, но изначально чистым внутренним ребенком. Тогда через переживание болезненного стыда, через чувство вины детское «я» интегрируется с взрослым комплексом психической реальности.

Я говорю это, как человек, много раз не сумевший пройти сквозь свою тень.

В этом контексте мы должны затронуть и тему очень популярных сегодня «структурных расстановок», «психодрам», «магических театров», в общем, психотехнологий, подразумевающих идентификацию с различными частями своей и иной, а то и чужой, психической реальностей, а также с образами «отца», «матери», «бабушки».

Тут следует напомнить важнейший закон: даже в самом что ни на есть активном воображении нельзя отождествляться с образом, персонифицирующим абсолютное зло, разрешать ему «войти в себя» или «входить в него» (и вообще технику отождествления во многих случаях лучше заменить на технику встречи/диалога).

(Можно, опять-таки, быть своим «внутренним ребенком» – но это совсем другой разговор.)

Да и диалог с различными «персонажами» психической реальности в осознанном состоянии подразумевает сохранение нравственного «я» сновидца.

И категорически нельзя подчиняться всяким «помощникам» (и тем более, «демонам-помощникам»), как это предлагается в «магическом театре» и в некоторых других видах «структурных расстановок», потому что сопричастность Другому и трансценденция даются в любви. Другой, а не чужой, в нашей психической реальности тоже проявляется в любви к Богу и ближнему.

Очевидно, что, хотя с явно чуждыми проявлениям психической и, тем более, духовной, реальности нельзя не только отождествляться, но и вступать в диалог (чтобы там не говорили разного рода «умные» и трижды дипломированные психологи), убегать от них нельзя тоже (они в любом случае блокируют нашу способность быть и любить, и мы ответственны за слабость перед ними): следует встречать явное зло лицом к лицу с упованием на Бога и внутренней молитвой, с любовью к Тому и тем, ради которых мы живем и боремся, кому мы сопричастны. И тогда нам может отрыться та часть себя же (и одновременно - Другой), которая была отрезана от центра «я» теневой фигурой. Иными словами, следует не отождествляться с тенью как таковой, а, выдержав ее давление, соприкоснуться с тем (чем), кто (что) находится за ней.

В данном контексте приведу пример. Достаточно давно я попал на подпольный сеанс очень модного «магического театра» (разновидность структурных расстановок»), который вел известный в Петербурге человек, считающий себя, в том числе, учеником Юнга.

Методология театра являлась полностью психоаналитической: она была направлена на «интеграцию» (а мы бы сказали, «имплантацию») в психическую реальность репрезентантов абсолютного зла, разрушительной энергии.

Я принял участие в одной из расстановок. «Протагонистом» в ней выступила девушка, которая страдала от чувства пустоты и трудностей во взаимоотношениях. Выбранные участники расстановки должны были представлять различные части ее реальности. Мне досталась роль «червя-паразита», испытывающего острый голод-вожделение.

Расстановка началась, и вместе с сексуальным возбуждением и реальным голодом я ощутил острое побуждение слиться с «червем», допустить данный комплекс в свое сознание как «хозяина». Но в тот же момент я почувствовал, что само по себе соблазнительное побуждение обладать без любви чуждо ядру моего «я», моей душе. И я как бы «прошел сквозь» «червя», сохраняя контакт с девушкой. А у нее, что называется, «шел процесс». Она погрузилась в мощные переживания, вызванные пробуждением и инстинктов, и замороженных эмоций ненависти, вины и стыда. Она извивалась на полу, и ей казалось, что ее насилует и одновременно убивает, потихоньку полосуя ножами, группа охваченных похотью скотов в человеческом обличье.

Женщина, выбранная на роль «Матери рода», стояла рядом с протагонистом и явно испытывала что-то типа «грязного» оргазма. А «режиссер» предлагал девушке «принять в себя» охватившие ее ощущения, «насладиться» тем, что делает каждый из насильников, так сказать, «интегрировать» в личность болезненно-оргиастические стороны сексуальности (которые подавляют здоровую сексуальность) и подчиниться тени. Более того, режиссер предложил мне, как «червю», также имитировать насилие (отмечу, что протагонист в этот момент не смогла бы проявить здоровую агрессию, но, скорее, наоборот, подчинилась бы насилию).

Надо отметить, что искушение было для меня довольно сильным. 

В этот момент я, молясь Богу, сел рядом с девушкой, положил ей руку на грудь, ее руку приложил к своей груди (то есть начал использовать технику «От сердца к сердцу») и вошел в единый ритм дыхания с ней. И сказал, очень искренно сказал, что прошу прощения лично у нее, у всего ее Рода и у всего женского Рода от своего лица, и от лица всего мужского Рода. И что я помогу ей.

Дальнейший процесс в «нашем времени» шел примерно полчаса (с сохранением сердечной «пуповины»). Девушка постепенно перестала биться на полу, ее дыхание стало глубоким и ритмичным, она начала освобождено рыдать, после чего успокоилась. Дыхание ее окончательно стало ритмичным, и она сказала, что прощает от души.

Ее слова были аутентичными, она в самой настоящей реальности прошла через сильнейшую душевную боль, через обиду и ненависть, не убежав от них, но прожив их и подлинно (а не на уровне абстрактных заявлений) испытав чувство прощения. Насколько я знаю, эта позитивная доминанта сохранилась в ней и в дальнейшем.

Но вот «устроитель вечера» был явно недоволен. Была нарушена его методология, в сжатом виде выражающая всю злокачественную методологию психоанализа. А ведь то, что на «магическом театре» оказался я, было, в общем-то, случайностью. Далее я, естественно, не посещал подобного рода «театр» (а на нескольких «структурных расстановках» иной направленности оставался собой, если предлагаемая «роль» противоречила моим ценностям). Что происходит там с людьми, на которых в полной мере реализуется методологиях «наведения пустоты», страшно и подумать...

Однако сеансы «От сердца к сердцу» возникают не только и не столько на «магических театрах» – они нередко и совершенно спонтанно требуются при необходимой и оправданной психологической помощи ближнему, например, в моменты, когда нужно помочь (и сделать это может только оказавшийся рядом психолог) тому или иному человеку пройти сквозь ужасающее чувство пустоты и душевной боли.

Нередко такая ситуация возникает при острой душевной травме, чреватой саморазрушительным поведением без психиатрической подоплеки…

Здесь, конечно, может возникнуть закономерный вопрос: как же нельзя отождествляться с другими, если «наше «я» состоит из образов «значимых других»? В том-то и дело, что отождествляться можно и нужно, но с теми образами, которые символизируют положительное начало (скажем, с личностью великого подвижника) или требуют от нас нравственной, трансформирующей работы (пример: отождествление богача с нищим). В последнем случае речь идет о признании в себе теневых сторон, которые легко проецируются на реально омраченных фигур, и об отождествлении с изначально здоровым «я» этих фигур, для того, чтобы пройти сквозь собственную тень. В высшем своем земном проявлении, насколько я понимаю, такой процесс происходит в тех случаях, когда святые люди склоняются перед явно несовершенными людьми и называют себя «самыми большими грешниками в мире».

И вообще отождествляться с ближним, чувствовать его мир и сопереживать ему, в том числе в ситуации омрачения («любить как самого себя»), – это естественный процесс. С помощью этого процесса и работают, как я понимаю, те же структурные расстановки в лучших своих проявлениях, причем во многом вопреки собственной же методологии. Однако если отождествление идет по принципу «идентифицируемся со всем без разбору», то возникает опасность «слияния» с процессами и объектами, суть который в нарушении, если угодно, целостности бытия во всех его проявлениях. Здесь кроется страшная духовная, душевная и психическая опасность. Итак, без высшего смысла и практической работы, сконцентрированных на Другом и в предельном, и в запредельном своем основаниях, психологическая помощь может быть по настоящему здоровой и эффективной вопреки распространенной «безоценочной» методологии и потому, что «душа по природе христианка».

Вообще, есть смысл сформулировать следующий психологический закон: иногда принятие на себя ответственности и интеграция требует отождествления с той или иной частью личности, признания ее частью себя (иногда даже пугающей, но не символизирующей собой надругательство над святым), а иногда, наоборот, именно отказ от отождествления с тем или иным образом, чуждым самой идее интеграции, чуждой единству, целостности и дополнительности означает подлинные мужество и ответственность. И здесь следует преодолеть стыд, навязываемый в том числе и многими современными психологами, которые утверждают, что якобы нужно «интегрировать все подряд». В том числе и психическую «раковую опухоль». Например, образ святотатствующего маньяка – это нечто абсолютно чуждое, но этот же образ может перекрывать путь к интеграции с образом захваченного теневыми импульсами внутреннего ребенка, отождествиться с которым, проходя через стыд и пустоту, можно только отвергая чуждое, то есть, возвращаясь к целостности, одновременно избавляться от «рака», не культивируя его[77]. Другими словами: путь к противоположному (дополнительному) лежит через преодоление чуждого (даже если под «чуждым» понимать сопротивление процессам здоровой интеграции). Пользуясь аналогиями из мира политики, мы можем сказать, что западная, лживая политкорректность в корне противоречит истинной терпимости. Отметим еще раз, что движение к единству и целостности обязательно означает и принятие на себя ответственности за слабость перед чуждым и за собственную недостаточность, препятствующую достижению единства с Другим (так же, как лечение онкологического заболевания требует осознания факта его наличия и причин, его вызвавших). На мой взгляд, высшим проявлением принятия такой ответственности является полноценная исповедь, включая подготовку к ней (во время которой человек, погрузившись в себя, встречается с пустотой, размораживающимися негативными эмоциями, страхом, душевой болью, онтологическим стыдом и проходит сквозь них с помощью любви, осмысленной сопричастности, молитвы, а затем преодолевает и стыд перед человеком, возникающий при общении со священником, после чего входит к символическое и совершенно реальное пространство литургии, чтобы ощутить высшую Сопричастность в отождествлении со Христом).

Тут, кстати сказать, самое время сказать несколько слов и на популярную тему «Эдипова комплекса».

Зигмунд Фрейд (Фройд) в свое время на доступном тому времени языке описал ряд фактов, сопряженных со становлением личности человека путем идентификации со значимыми Другими (родителями), делая акцент на теневых сторонах такого отождествления, показывая связанные с этим процессом побуждения, негативные эмоции и т.д. Последователи Фрейда продолжили описание и частичное объяснение этого процесса, ориентируясь уже на младенческий и даже внутриутробный периоды, но принципиально следуя фрейдистской методологии. Как же нам относится к знанию, которое через Фрейда, фрейдистов и неофрейдистов стало известно человечеству? Игнорировать его нелепо. «Эдиповы» побуждения, в самом деле, существуют.

Но, вопреки мнению психоаналитиков, они являются вторичным процессом по отношению к здоровому процессу отождествления ребенка с родителями! Ставя вторичный, болезненный процесс на «первое место», психоаналитик действительно высвобождает связанную прежде энергию невротика (да и психотика), однако платой за это, в конечном счете, является усугубление болезни, еще более глубокое отчуждение от здорового, истинно детского восприятия и переживания реальности!

Стоит ли, например, христианам учитывать «эдиповы» опасности при психологическом, душевном и духовном развитии ребенка? Отождествляться с этим ребенком (внутренним и внешним), помогая ему развиваться и выдерживать боль? Конечно, да.

Очевидно, что, говоря о реальной душевной работе, мы говорим, в том числе, о принятии на себя ответственности в противовес блужданию в сфере иллюзий (куда нас утягивают рецептивная установка (все получать и ничего не отдавать) и фантазии собственного всемогущества (как гиперкомпенсация чувства собственной ничтожности).

Этого можно достичь на исповеди, но далеко не все современные люди готовы к исповедничеству прежних времен…

Вообще, можно сказать, что современное психологическое знание появилось в реальности западного человечества (включая во многом и Россию), которое вместе с наступлением естественных наук XIX века потеряло живую веру во Христа, и это была реакция на отождествление с внешним в ущерб внутреннему.

И тогда в качестве реакции сопротивления усиливающейся власти тени (которая выражалась и выражается в «человекобожии», «антропоцентризме», извращенно понимаемых «правах человека») парадоксальным образом появилось и понимание необходимости подлинно сопереживать Другому, любить ближнего и быть ему сопричастным (что, в конечном счете, неминуемо возвращает человека к Богу, то есть к абсолютной Любви).

Одновременно человечеству открылись и понятные именно современному сознанию феномены индивидуальной и коллективной психической реальности как пространства много-многозначного взаимодействия противоположностей и, что самое главное, данного свыше единства субъекта и Другого.

И, думаю, что для многих людей нашего времени движение к спасению души и, для начала, хотя бы к естественной жизни, начинается именно с изучения психологии, несущей в себе и ряд искушений (лично я нахожусь, в лучшем случае, в начале пути, очень многого не понимаю, и еще больше не чувствую).

Тут уместно прояснить мое отношение к многократно процитированному мною выше К.Г. Юнгу: я вижу его глубоко противоречивым человеком, который сумел сформулировать и показать многие важные для современного человека психические факты, но теория которого ошибочна в предельном основании, потому что целостной и непротиворечивой она может стать только при принятии Любви, как аксиомы.

Поэтому я и считаю, что для России психологическое знание обязательно должно сопровождаться «очищением» этого знания с помощью констант христианской цивилизации.

Как пишет В.Е. Семенов, «российским <...> психологам надо помнить, что у них есть свое колоссальное теоретико-методологическое самобытное богатство, которое пока только единицы пытаются синтезировать и использовать в своей работе. Я имею в виду, во-первых, русскую духовную философию и христианскую антропологию”[78].

Любая психологическая практика должна преломляться через призму русской, христианской культуры как культуры сопричастности Другому, а не службы интересам «эго» (возможно, многие «практики» западной психологии вышли из практик эзотерических «учений», но ведь и эти «учения», в свою очередь, заимствовали практики (то же толкование сновидений) из базовой монотеистической религии Авраама, Иосифа, Давида и Соломона, а затем Петра и Павла).

Это – базовая закономерность: любое действие по интеграции психической реальности нужно предпринимать в контексте высшей цели: следованию заповедям любви к Богу и ближнему, ради этой цели.

И, в конечном счете, любые здоровые действия по интеграции психической реальности предпринимаются ради этого, пусть обычно и бе з сознательно.

В общем, с моей точки зрения, очевидно, что каждый из тех, кому нужна психология как наука и искусство, а таковых и много, и немного одновременно, должен сам определить свое отношение к реально существующим фактам, законам и закономерностям психической реальности каждого человеческого существа.

Отвечая на вопрос «зачем нужна психология? », я бы сказал так: ради того, чтобы, будучи современным человеком, максимально полноценно следовать своему естественному предназначению в этом мире и преодолевать отрицательные стороны своей бессознательности.

 А высший СМЫСЛ такой работе дает, я убежден в этом, только Любовь.

И дай Бог, чтобы знание наше шло на пользу Любви.

В завершении же повторю фразу, которая находится в конце введения:

«Нужно понимать и то, что психологическая работа, как таковая, не может привести к счастью и, тем более, к совершенству и к спасению души. Она может помочь выдерживать боль жизни, обрести определенную силу, в какой-то степени осознать себя, стать несколько более целостным на каком-то жизненном этапе и начать (только начать! ) движение к истинному бытию. На мой взгляд, это очень немало».

ПРИЛОЖЕНИЕ № 1

«И все-таки они существуют! »

НЕКОТОРЫЕ ЗАКОНЫ

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться: