Два официальных письма Константина Павловича от 26 ноября 1825 г.

Письма русские, текст мной найден где-то в интернете и сверен по «Междуцарствию».

Важно помнить, что Константин сам все же так не выражается, письмо за него явно пишет какой-то специально обученный человек (как за Николая одно из последующих писем – Сперанский).

 

Всемилостивейшая Государыня, вселюбезнейшая Родительница!

С сокрушенным сердцем получив вчерашнего числа в 7-мь часов вечера поразившее Меня глубочайшею горестию от Начальника Главного Штаба Его Императорского Величества Генерал-Адъютанта Барона Дибича и Генерал-Адъютанта Князя Волконского уведомление и акт, при сем в оригиналах прилагаемые, о кончине обожаемого Нами Государя Императора АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА, Моего Благодетеля, спешу разделить с Вашим Императорским Величеством постигшую Нас скорбь, прося Всевышнего, дабы Он Всемогущею Благодатью Своею подкрепил силы Наши к перенесению столь жестоко постигшего Нас рока.

Степень, на которую Меня возводит сие поразившее Нас несчастие, поставляет Меня в обязанность излить пред Вашим Императорским Величеством со всею откровенностью истинные чувствования Мои по сему важному предмету.

Небезызвестно Вашему Императорскому Величеству, что по собственному Моему побуждению просил Я блаженной памяти Государя Императора АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА об устранении Меня от права наследия Императорского Престола, на что и удостоился получить от 2 Февраля 1822 года собственноручный Высочайший Рескрипт, у сего в засвидетельствованной копии прилагаемый, в коем Его Императорское Величество изъявил на то Высочайшее Свое соизволение, объявя, что и Ваше Императорское Величество на то согласны, что самое и лично изволили Мне подтвердить. Притом воля покойного Государя Императора была, дабы помянутый Высочайший Рескрипт хранился у Меня в тайне до кончины Его Величества.

Обыкши с младенчества исполнять свято волю как покойного Родителя Моего, так и скончавшегося Государя Императора, а равно Вашего Императорского Величества, Я, не выходя и ныне из пределов оной, почитаю обязанностью Моею право Мое на наследие, согласно установленному Государственному акту о наследии Императорской Фамилии, уступить Его Императорскому Высочеству Великому Князю НИКОЛАЮ ПАВЛОВИЧУ и Наследникам Его.

С теми же чувствами откровенности вменяю в долг изъявить: что Я, не простирая ни до чего более Моих желаний, единственно сочту Себя счастливейшим, если удостоюсь продолжать выше тридцатилетнее Мое Служение блаженной памяти Государям Императорам, Родителю и Брату, ныне же Его Императорскому Величеству НИКОЛАЮ ПАВЛОВИЧУ, с таким же глубочайшим благоговением, живейшим усердием и беспредельною преданностью, которые во всех случаях Меня одушевляли и одушевлять будут до конца дней Моих.

Изъяснив таким образом истинные и непоколебимые чувствования Мои и повергая Себя к стопам Вашего Императорского Величества, всенижайше прошу, удостоив благосклонным Вашим принятием сие письмо, оказать Мне милость объявлением оного где следует для приведения в надлежащее исполнение; чем совершится в полной мере и силе соизволение Его Императорского Величества, покойного Государя и Благодетеля Моего, и вместе с тем согласие на оное Вашего Императорского Величества.

При сем осмеливаюсь также всенижайше представить Вашему Императорскому Величеству копию с письма Моего Его Императорскому Величеству Государю Императору НИКОЛАЮ ПАВЛОВИЧУ, вместе с сим посланного.

Есмь с глубочайшим благоговением, всемилостивейшая Государыня! вашего Императорского Величества

всенижайший и всепокорнейший сын

КОНСТАНТИН ЦЕСАРЕВИЧ

Варшава, 26 Ноября 1825 г.

 

*

Любезнейший брат!

С неизъяснимым сокрушением сердца получил Я вчерашнего числа вечером в 7 часов горестное уведомление о последовавшей кончине обожаемого Государя Императора АЛЕКСАНДРА ПАВЛОВИЧА, Моего Благодетеля.

Спеша разделить с Вами таковую постигшую Нас тягчайшую скорбь, Я поставляю долгом Вас уведомить, что вместе с сим отправил Я письмо к Ея Императорскому Величеству, Вселюбезнейшей Родительнице Нашей, с изъявлением непоколебимой Моей воли в том, что по силе Высочайшего собственноручного Рескрипта покойного Государя Императора, от 2 Февраля 1822 года ко Мне последовавшего на письмо Мое к Его Императорскому Величеству об устранении Меня от наследия Императорского Престола, которое было предъявлено Родительнице Нашей, удостоилось как согласия, так и личного Ея Величества Мне о том подтверждения, уступаю Вам право Мое на наследие Императорского Всероссийского Престола и прошу Любезнейшую Родительницу Нашу о всем том объявить где следует, для приведения сей непоколебимой Моей воли в надлежащее исполнение.

Изложив сие, непременною за тем обязанностию поставляю всеподданнейше просить Вашего Императорского Величества удостоить принять от Меня первого верноподданническую МОЮ присягу и, дозволив Мне изъяснить, что, не простирая никакого желания к новым званиям и титулам, ограничиться тем титулом Цесаревича, коим удостоен Я за службу покойным Нашим Родителем.

Единственным Себе счастием навсегда поставляю, ежели Ваше Императорское Величество удостоите принять чувства глубочайшего Моего благоговения и беспредельной преданности, в удостоверение коих представляю залогом свыше 30-летнюю Мою верную службу и живейшее усердие, блаженной памяти Государям Императорам Родителю и Брату оказанные, с коими до последних дней Моих не престану продолжать Вашему Императорскому Величеству и Потомству Вашему Мое служение при настоящей Моей обязанности и месте.

Есмь с глубочайшим благоговением, всемилостивейший Государь! вашего Императорского Величества

вернейший подданный

КОНСТАНТИН ЦЕСАРЕВИЧ

Варшава, 26 Ноября 1825 г.

 

9.

В доказательство того, что и по-человечески он умеет объясняться, Константин присылает и собственноручное письмо, но только Марии Федоровне.

Оригинал на фр., цит. по переводу «Междуцарствия», не могу не процитировать: «Почерки обоих корреспондентов (МФ и Константина) принадлежат к числу наиболее трудночитаемых среди неразборчивых почерков всей фамилии».

Варшава. 26 ноября 1825 г.

Дорогая матушка!

Не знаю, с чего начать мое письмо, дорогая и добрая матушка, чтобы выразить вам, если это возможно, ту глубокую скорбь, которой преисполнено ныне и будет всегда преисполнено мое сердце в связи с утратой, которую мы только что понесли в священной и дорогой нам особе нашего бесценного и обожаемого покойного государя. Я не буду говорить вам, дорогая и добрая матушка, о том, что я испытываю, лишившись монарха, благодетеля и друга, которому я был стольким обязан, и которому я должен был быть благодарен [нрзб.] до моего последнего вздоха, и который, невзирая на все мои недостатки, относился ко мне всегда снисходительно и осыпал меня благодеяниями. Я был бы не в состоянии все это вам описать, но я смею надеяться, что вы, дорогая и добрая матушка, по своей бесконечной доброте имеете обо мне достаточно хорошее мнение, чтобы в этом не сомневаться. 

Если бы я мог следовать лишь голосу моего сердца, я тотчас же отправился бы в Петербург, чтобы броситься к вашим стопам, дорогая и добрая матушка, и постараться, если это возможно, успокоить вас в вашей слишком естественной скорби или хотя бы несколько смягчить ее. Но здесь возникают непреодолимые для меня препятствия, и я считаю своим долгом отказать вам в моем присутствии. Благоволите вспомнить, дорогая и добрая матушка, что в те дни, когда вы по великой вашей милости соизволили дать согласие на мой брак, я испросил у моего покойного благодетеля и государя разрешения представить ему письмо, в коем я умолял его разрешить мне отречься от права наследования в пользу следующего члена нашей семьи; это имело свое основание и в высочайшем акте 20-го марта, последовавшем по поводу моего развода. Покойный государь благоволил одобрить мое решение, и то же сделали вы, дорогая и добрая матушка, в самых лестных для меня выражениях в присутствии сестры Марии. Более того – я был осчастливлен собственноручным письмом моего монарха, которым он воздавал полную справедливость моему поведению и сообщал о вашем согласии, дорогая и добрая матушка, предписывая все это хранить в тайне до его смерти.

Ныне, после того, как промысел господень призвал к себе лучшего из государей, я, будучи поставлен в необходимость озаботиться исполнением всего содержащегося в акте и в письме покойного государя, осмеливаюсь с полной покорностью повергнуть себя к вашим стопам, дорогая и добрая матушка, и умоляю вас объявить содержание упомянутого письма и в Сенате, и в Государственном Совете, и везде, где это понадобилось бы. Решение мое непоколебимо. Я должен выполнить его в память моего покойного благодетеля, во имя моей семьи, моей страны. Я приступаю к этому с [нрзб.] всеблагого господа, который читает в моем сердце и видит чистоту моих чувств и побуждений. По милосердию своему он довершит все остальное, у меня же нет какой-либо задней мысли; честность моя и покорность слишком известны, чтобы я мог бояться хотя бы единого упрека.

К вам, дорогая и добрая матушка, позволяю я себе обратиться, прося вас помочь мне. Смею надеяться, что тридцатилетняя моя служба, моя верность двум государям, выдержавшая все испытания, и моя безграничная признательность им за их милости не будут при этом забыты. Мой брат, к которому переходит право на наследие наших предков, должен его принять, так как от этих предков он не получил разрешения от него отречься, я же, имея таковое, отрекаюсь с полной верой в будущее. Мой новый государь встретит в моем лице того же верного подданного и слугу, каким я был для двух государей, служить коим я имел счастье.

Впрочем, все это изложено в официальном письме, которое я написал вам сегодня, дорогая и добрая матушка, и передачу которого я возложил на уезжающего сегодня вечером Михаила. Благоволите, дорогая и добрая матушка, благосклонно прочесть его и завершить своим содействием то дело, которое при самом начале своем уже получило вашу санкцию.

Теперь, после того, как я осмелился изложить вам, дорогая и добрая матушка, это государственное дело, я полагаю, мой долг обязывает меня до тех пор, пока оно не будет приведено в исполнение, остаться на том посту, который я занимал в силу доверия ко мне со стороны моего благодетеля. К крайнему моему сожалению, я смогу прибыть к вам, дорогая и добрая матушка, лишь после того, как установится новый порядок вещей.

Разрешите, дорогая и добрая матушка, просить вас подумать о своем здоровье и беречь его ради всех нас. Правда, понесенный нами по воле провидения удар жесток и тяжел, но господь велик и справедлив и дает силу тем, кто, пребывая в покорности его воли, переносит все с мужеством.

Я бы не посмел в столь горестных обстоятельствах произносить перед вами имя моей жены, если бы не рассчитывал на вашу неисчерпаемую снисходительность ко мне. Она в отчаянии от утраты нашего благодетеля и своего покровителя, которого она боготворила! Ее состояние ужасно! Умоляю вас, дорогая и добрая матушка, милостиво и благосклонно принять выражение ее скорби.

Благоволите, дорогая матушка, продлить ваше милостивое расположение ко мне к моей жене и принять уверение в моей бесконечной преданности и моем глубочайшем уважении, с которыми я всегда останусь, дорогая матушка,

вашим совершенно покорным, самым послушным и верным сыном.

Константин.                                        

 

Вместе с этими письмами наступает первый момент осознания того, насколько криво все вышло.

Следующий блок – ответы на полученные письма.

 

10.

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться: