Константин – Марии Федоровне

Не понимаю, на каком языке письмо. В предисловии сказано, что все письма на французском, но тогда н понятно, откуда в тексте возникает французское Jeu de pomme , почему оно переведено отдельно, если весь текст на французском?..

В любом случае, цит. по Междуцарствию.

8 (20) декабря 1825 г., Варшава

         Дорогая матушка!

Вчера в 9 час. Вечера прибыл фельдъегерь Белокуров; он тотчас же передал мне милостивое и, смею сказать, бесценное письмо [№ 12], которым вы по неисчерпаемой доброте вашей соизволили удостоить вашего сына, который в течение своей жизни не преследовал и не преследует иной цели, как только заслужить вашу похвалу и быть достойным ее.

Да, дорогая и добрая матушка, я позволю себе еще раз повторить это перед вами, прежде чем повергнуть к вашим стопам мою самую горячую признательность. Вчера по получении вашего более чем милостивого письма я вознес благодарность верховному существу, теперь же позвольте мне выполнить этот священный долг и перед вами. Не могу выразить вам все, что я пережил и испытал: это можно только чувствовать, но нельзя высказать словами. Тех выражений, которыми вы, дорогая и добрая матушка, благоволите пользоваться, говоря мне обо мне, – я их не стою; хотя вы и обращаете их ко мне, они мне не принадлежат, они проистекают от вашей непомерной материнской доброты, которая, быть может, и вводит вас в заблуждение. Одним словом, дорогая и добрая матушка, я чувствую себя недостойным того слишком хорошего обо мне мнений, которое вы по великой своей доброте благоволите обо мне иметь и которое вы изволили высказать мне в вашем более чем милостивом письме от 3-го числа сего месяца. Чем больше перечитываю я ваше письмо, дорогая и добрая матушка, тем яснее вижу я свой долг, являющийся неизменной побудительной причиной всех моих действий. Благоволите пребывать в уверенности, что я выполню его со всей добросовестностью и точностью; надеюсь, господь, по благости своей, даст мне к тому силы и средства.

Ко всему, что вы соизволил предпринять по высокому вашему разумению, не могу отнестись иначе, нежели как с чувством глубокого уважения и совершеннейшей, безграничной преданности. Письма мои от 3/15 декабря уже вероятно достигли своего назначения, и я надеюсь, когда пишу эти строки, что теперь все уже пришло в должный порядок. Вы изволите писать мне, дорогая и добрая матушка, в вашем высокомилостивом письме, что Синод, Сенат и Государственный Совет, а также армия принесли мне присягу и признали меня своим императором. Пусть так, но я все же не могу и не хочу ничего об этом слышать, так ка те права на престол, которые я имел, были мною получены не от них, но от моих предков, перед лицом которых я заблаговременно и отказался от этих прав. Я не мог отречься, потому что я никогда и не был императором, но я отстранил от себя эти права по собственному своему желанию, что и было одобрено высочайшей санкцией. Да сохранит нас бог от беспорядков, какие были в римской империи эпохи упадка, когда сенат и преторьянцы распоряжались по собственному усмотрению судьбами восточной и западной державы!

Таким образом, дорогая и добрая матушка, не быв никогда императором, я не могу ни дать манифеста, ни обратиться с чем-либо подобным к моим сородичам, т.е. к моим согражданам и таким же, как я, верноподданным, так как если бы я это сделал, то всякий мог бы присвоить это право.

В моем ответе князю Лопухину подробно изложены все мои решения, основанные на желании и воле покойного государя, моего монарха и благодетеля. Все должны исполнять свой долг и повиноваться – только в этом спасение. Энтузиазм должен вытекать из чувства долга, а не чувство долга из энтузиазма! Клятва в Jeu de pomme [«в зале для игры в мяч», т.е. клятва членов «Генеральных Штатов» 20 июня 1789 г.] и тому подобные явления, имевшие место в нашем веке, служат тому достаточным доказательством.

Благоволите, дорогая и добрая матушка, извинить мои рассуждения, которые я разрешаю себе в силу моей откровенности и моего совершенного доверия к вам. Сердце вашего покорного и послушного сына стремится излиться у вашей материнской груди.

Без указания, которые вы соизволили дать нашему достойному князю Волконскому, относительно отбытия тела нашего обожаемого государя, налагают на меня обязанность как на старшего в семье повергнуть к вашим стопам, дорогая и добрая матушка, полнейшую признательность всех ваших детей; беру это на себя в уверенности, что это будет ими вполне одобрено.

Что касается моего приезда в Петербург, дорогая и добрая матушка, куда вы меня приглашаете, я позволю себе очень почтительно обратить ваше внимание, дорогая и добрая матушка, на то, что я нахожусь в жестокой необходимости отложить мой приезд до тех пор, пока все не войдет в должный порядок, так как если бы я приехал теперь же, то это имело бы такой вид, будто бы я водворяю на трон моего брата; он же должен сделать это сам, основываясь в этом на завещательной воле покойного государя. Я смогу выполнить свой долг и приехать к вам, дорогая и добрая матушка, лишь после того как государь манифестом известит нас о своем восшествии на престол и назначит своего наследника, а также после получения здесь всех законных распоряжений, согласно коих все те, кто доверием покойного государя вверен здесь моему попечению, могли бы быть приведены к присяге. Благоволите, дорогая и добрая матушка, побудить государя отдать необходимые распоряжения, чтобы Государственный секретарь по делам Царства Польского сообщил нам так же, как это будет сделано и в отношении русских войск, кому должна быть принесена присяга.

Что касается благосклонного внимания, которым в обстоятельствах столь тягостных для вашего сердца вы соизволили, дорогая и добрая матушка, удостоить мою жену, я не могу и никогда не сумел бы найти достаточно слов, чтобы выразить вам всю мою нежную, самую почтительную и глубочайшую благодарность. Все мои усилия будут неизменно посвящены тому, чтобы стараться быть все более и более достойным вашей неисчерпаемой доброты ко мне и к ней. К сожалению, ее слабое здоровье, ужасное потрясение, только что ею перенесенное, и плохое состояние погоды не позволяют ей, дорогая и добрая матушка, воспользоваться вашим столь милостивым приглашением, вопреки тому, что она глубоко сознает, к какой беспредельной благодарности вам обязывает ее, дорогая и добрая матушка, то милостивое внимание, которое вы соблаговолили ей оказать.

Благоволите, дорогая и добрая матушка, разрешить мне еще раз в конце этого письма просить вас принять выражение моей почтительнейшей благодарности за ваше милостивое письмо от 3/15 сего месяца; оно пребудет для меня навеки документальным бесценным доказательством вашей неисчерпаемой доброты; примите уверение, что при всех обстоятельствах до конца моих дней я буду стараться быть ее достойным.

Благоволите, дорогая и добрая матушка, продлить ваше доброе и снисходительное отношение ко мне и к моей жене, которую вы соизволили вспомнить в этом письме. Примите выражение моей безграничной преданности и моего глубокого уважения, с которым я имею честь навсегда быть,

дорогая матушка,                   

вашим самым почтительным, самым послушным

и самым верным сыном.                                

Константин                             

17.

Если я правильно понимаю, это «официальный ответ» на «официальные письма» Константина (то есть на № 8). Составлено Сперанским и подписано Николаем 13 декабря.

Цит. по Корфу.

 

Любезнейший брат!

С сердечным сокрушением в полной мере разделяя с Вашим Высочеством тяжкую скорбь, совокупно нас постигшую, Я искал устешения в той мысли, что в вас, как старшем брате, коего от юности моей привык Я чтить и любить душевно, найду отца и Государя.

Ваше Высочество письмом вашим от 26-го ноября лишили Меня сего утешения. Вы запретили Мне следовать движениям Моего сердца, и присягу, не по долгу только, но и по внутреннему чувсту Мною вам принесенную, принять не благоволили.

Но Ваше Высочество не воспретите, ничем не остановите чувства преданности и той внутренней, душевной присяги, которую, вам дав, возвратить Я не могу и которой отвергнуть, по любви вашей ко Мне, вы не будете в силах.

Желания Вашего Высочества исполнены. Я вступаю на ту степень, которую вы Мне указали и коей, быв законом к тому предназначены, вы занять не восхотели. Воля ваша совершилась!

Но позвольте Мне быть уверенным, что тот, кто против чаяния и желания Моего, поставил Меня на сем пути многотрудном, будет на нем вождем Моим и наставником. От сей обязанности вы, пред Богом, не можете отказаться; не можете отречься от той власти, которая вам, как старшему брату, вверена самим Провидением, и коей повиноваться, в сердечном моем подданстве, всегда будет для Меня величайшим в жизни счастьем.

Сими чувствами заключая письмо Мое, молю Всевышнего, да в благости своей хранит дни ваши, для Меня драгоценные.

Вашего Императорского Высочества,

душевно верноподданный

Николай

 

 

18.

Ну и до кучи: Журнал Государственного совета о вечере 13 декабря

Цит. по Корфу.

 

Его Высочество, по прибытии в Совет, заняв место Председателя и призвав благословение Божие, начал Сам читать манифест о принятии Им Императорского сана, в следствие настоятельных отречений от сего высокого титула Великого Князя Константина Павловича. Совет по выслушании сего манифеста в глубоком благоговении и по изъяснении, в молчании, нелицемерной верноподданической преданности новому своему Государю Императору, обратил опять свое внимание на чтение всех подлинных приложений, объясняющих действия Их Императорских Высочеств. После сего Государь Император повелел правящему должность Государственного Секретаря прочесть в слух отзыв Великого Князя Константина Павловича на имя председателя Совета Князя Лопухина. По прочтении сего отзыва Его Величество изволил взять оный к Себе обратно и, вручив Министру Юстиции читанные Его Величеством манифест и все к нему приложения, повелеть соизволил немедленно приступить к исполнению и напечатанию оных во всенародное известие. После чего Его Величество, всемилостивейше приветствовав Членов, изволил заседание Совета оставить в исходе 1-го часа ночи.

Положено: о сем знаменитом событии записать в журнал, для надлежащего сведения и хранения в актах Государственного Совета; причем положено также, сегодня, т.е. 14-го Декабря, исполнить верноподданический обряд, произнесением присяги пред лицом Божьим в верной и непоколебимой преданности Государю Императору Николаю Павловичу; что и было Членами Совета и правящим должность Государственного Секретаря исполнено в большом дворцовом соборе.

 

 

[1] Не могу, вставлюсь с комментарием. Отдельные разговоры о Финляндии не случайны, поскольку Финляндия перешла по Фридрихсгамскому мирному договору (1809) «в собственность и державное обладание Империи Российской». Ещё до заключения мира, в июне 1808 года, последовало распоряжение о созыве депутатов от дворянства, духовенства, горожан и крестьян для подачи мнений о нуждах страны. Александр I на Ландтаге в Порвоо произнес на французском языке речь, в которой, между прочим, сказал: «Я обещал сохранить вашу Конституцию (votre constitution), ваши коренные законы; ваше собрание здесь удостоверяет исполнение моих обещаний». На другой день члены сейма принесли присягу в том, что «признают своим государем Александра I Императора и Самодержца Всероссийского, Великого Князя Финляндского, и будут сохранять коренные законы и конституции края в том виде, как они в настоящее время существуют».

Так вот, существование в Финляндии конституции (хотя во второй половине правления Александра сейм не собирался) вызывало сомнения в том, что присяга будет спокойно и безоговорочно принесена. Тем не менее это произошло. В царствование Николая I страна управлялась местными властями на основании местных законов, но сейм не созывался ни разу. Это не составляло нарушения финляндских законов, так как периодичность сейма была установлена только сеймовым уставом 1869 год. Сам же Николай отзывался о Финляндии так: «Оставьте финнов в покое. Это единственная часть моего государства, которая нас никогда не доводила до гнева». (с, Wikipedia)

⇐ Предыдущая123456

Поделиться: