Партия войны» и «партия мiра» в России

«15 июля 1914 г. из Дюнкерка в направлении на Кронштадт вышла французская военно-морская эскадра во главе с броненосцем «Франс», на борту которого находилась делегация, возглавляемая Р. Пуанкаре. Путь по морю был выбран не случайно, так как французское руководство предпочло не пересекать Германию. Состав делегации был весьма представительным: кроме президента в нее входили премьер-министр и министр иностранных дел Р. Вивиани, другие крупные политики и чиновники Французской Республики. 20 июля 1914 г. в два часа пополудни французская эскадра бросила якоря на кронштадтском рейде. Заранее было решено, что визит продлится ровно восемьдесят один час. Для визита была разработана большая протокольная программа, в которую входили торжества, встречи, приемы и обеды. Этими мероприятиями предусматривалось охватить всю делегацию — от обеда для низших чинов в Железном зале Народного дома до торжеств во французском посольстве и в Большом Петергофском дворце. Участники и очевидцы этих торжеств оставили в своих мемуарах весьма красочные описания»[28].

Каковы были итоги этого визита, нашедшие выражение в официальных межгосударственных договорённостях России и Франции, — в интернете найти не удалось. Поисковики предлагают всё краткие справки о том, что происходило в это время в Петербурге, сопровождаемые фотографиями торжеств. Некоторые источники пишут прямо: «Хотя ничего конкретного на переговорах решено не было, визит свидетельствовал о незыблемости прежнего союза между Францией и Россией».

Из всего этого можно понять, что Франция тоже хотела войны, чтобы принудить Германию вернуть себе отторгнутые Германией в 1871 г. Эльзас и Лотарингию. Поэтому французская делегация отправилась в Петербург морем, а не поездом, чтобы избежать обсуждения в Берлине[29] с германской стороной ситуации, пожеланий и намерений сторон, перспектив развития ситуации. А целью визита было — заверить Россию в том, что в случае начала её войны с Германией Франция исполнит все ранее достигнутые договорённости и выступит против Германии на стороне России. Это было необходимо Франции, дабы Россия не уклонилась от столь вожделенной для Франции войны в условиях, пока Германии не наработала военно-экономической мощи, позволяющей ей победить в войне против коалиции Франции и России.

Французский посол в Петербурге Морис Палеолог в своей книге «Царская Россия во время мировой войны» описывает обед («пир горой»), который дал в Красном селе командующий гвардией и войсками Петербургского военного округа, впоследствии главнокомандующий Русской армии, великий князь Николай Николаевич 9 (22) июля 1914 г. по случаю визита в Петербург президента Франции:

«Я приезжаю одним из первых. Великая княгиня Анастасия < супруга Николая Николаевича> и её сестра великая княгиня Милица, встречают меня с энтузиазмом. Обе черногорки < балканское государство рядом с Сербией> говорят одновременно.

— Знаете ли вы, что мы переживаем исторические дни, священные дни? Завтра, на смотру, музыканты будут играть только Лотарингский марш и марш Самбры и Мезы. Я получила сегодня от моего отца < короля Черногории> телеграмму в условных выражениях: он объявляет мне, что раньше конца месяца у нас будет война. Какой герой мой отец...[30] Он достоин “Илиады”... Вот посмотрите эту бонбоньерку, которая всегда со мной, она содержит землю Лотарингии, да, землю Лотарингии, которую я взяла по ту сторону границы, когда была с моим мужем < великим князем Николаем Николаевичем> во Франции, два года назад. И затем посмотрите еще там, на почетном столе: он покрыт чертополохом, я не хотела, чтобы там были другие цветы. Ну, что же, это — чертополох Лотарингии. Я сорвала несколько веток его на отторгнутой территории. Я привезла их сюда и распорядилась посеять их семена в моем саду... Милица поговори еще с послом, скажи ему обо всем, что представляет для нас сегодняшний день, пока я пойду встречать императора.

На обеде я сижу слева от великой княгини Анастасии. И дифирамб продолжается, прерываемый предсказаниями: “война вспыхнет... от Австрии больше ничего не останется... Вы возьмете обратно Эльзас и Лотарингию... Наши армии соединятся в Берлине... Германия будет уничтожена”... Затем внезапно:

— Я должна сдерживаться, потому что император на меня смотрит...

И под строгим взглядом царя черногорская сивилла внезапно успокаивается.

Когда обед кончен, мы идем смотреть балет в красивом императорском театре при лагере».[31]

В Петербурге торжества по случаю визита президента Франции, народные гуляния, по масштабу сопоставимые с пасхальными[32]; Русская армия на смотру марширует перед президентом Франции под Лотарингский марш; Лотарингия на данный момент — территория Германии. Как ко всему этому — ведь этого невозможно утаить — должны были отнестись в Берлине? И почему после этого, в ходе дальнейшего развития сербско-австрийского кризиса взаимоотношений, кайзер Вильгельм II должен был верить заверениям Николая II о том, что Россия не нападет на Германию, хотя и проводит всеобщую мобилизацию?

Но сёстры-черногорки, одержимые ненавистью к немцам, идентичной ненависти кайзера Вильгельма к славянам, — это только «надводная часть айсберга». Была и активно действовала подводная. Как известно, Петр Аркадьевич Столыпин надеялся в течение 20 лет (т.е. к началу 1930‑ х гг.) провести реформы, которые по их завершении обеспечили бы классовое сотрудничество в империи и разрядили революционную ситуацию: «Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России» — из интервью газете «Новое время» от 03.10.1909 г. Для проведения реформ требовался мир. Но в России были и другие политические силы, которым была нужна война.

Н.Н.Яковлев в книге «1 августа 1914» приводит свидетельство Василия Витальевича Шульгина, думского деятеля великорусского националистического толка, эмигрировавшего после 1917 г., но на старости лет возвратившегося и умершего в СССР, который делился с историком своими воспоминаниями о предреволюционных временах.

«Дело было в III Думе[33]. Заседание, знаете, Пуришкевич скандалист кричит. Вышел я в кулуары, прохаживаюсь. Выскакивает Маклаков[34] и ко мне: “Кабак! ” — сказал громко, а потом понизив голос, добавил: “Вот что нам нужно: война с Германией и твердая власть.” Вы и делайте выводы...

— Стоит ли дальше заниматься масонами?

— Очень стоит, только трудно. Они таились. А организация была весьма серьёзная...»[35]

Вот и опять добрались: П.А. Столыпин — всеми характеризуется как «твёрдая власть», но В.А. Маклакову нужна какая-то иная «твёрдая власть», да ещё война с Германией желательна для её становления. Характерно, что эти слова произносятся в то время, когда Россия ещё пребывала в разрухе после завершения русско-японской войны и революции 1905 — 1907 гг. Но кое-кому уже хочется повоевать с Германией, которая обладала собственным военно-экономическим потенциалом, куда более мощным чем, Япония тех лет, и потому была способна нанести России куда больший ущерб, чем смогла нанести Япония. Оппозиционеры, как это и принято в России, став по существу предателями, уповали на «союзников»? — забыв широко известные слова Александра III «во всем свете у нас только два верных союзника — наша армия и флот»[36].

Реально же партия войны представляла собой некоторую часть «элитарной» толпы империи, включая военных, поведением которой управляло «информированное меньшинство» — масонство. Об этом в сети много литературы, которую «уважающие себя» практикующие политики и интересующиеся политикой обыватели не читают, поскольку хорошо знают, что влиянием масонства можно объяснить всё, что угодно, но эти объяснения — конспирологические бредни.

«Партию мiра» в Российской империи олицетворяли П.А. Столыпин и Г.Е. Распутин (Новых), хотя они не были друзьями-единомышленниками. П.А. Столыпин, мягко говоря, недолюбливал Г.Е. Распутина, считал, что его пребывание при дворе вредно, и сделал всё, чтобы Г.Е. Распутин покинул Петербург как бы сам. После разговора с П.А. Столыпиным, обещавшим предать его суду как сектанта, Г.Е. Распутин отправился в паломничество в Иерусалим и вернулся в Петербург уже после гибели П.А. Столыпина. Тем не менее, оба они были противниками вовлечения России в европейскую войну.

П.А. Столыпин был убит в Киеве в театре. Покушение состоялось 1 сентября 1911 г. Убийца П.А.Столыпина Мордка (Дмитрий) Богров был агентом «охранки». Он был включен высшими чинами Охранного отделения в состав группы, на которую была возложена обязанность обеспечения безопасности царской семьи и сопровождавших их лиц во время их визита в Киев, потому, что он представил себя своим кураторам в качестве единственного человека, знавшего в лицо террористов, намеревавшихся совершить покушение. Богров, будучи “своим” в охране, беспрепятственно подошёл в антракте спектакля “Сказка о царе Салтане” к П.А. Столыпину и дважды выстрелил в него. П.А. Столыпин был тяжело ранен, хирургическое вмешательство в области наиболее непонятной раны произведено не было: то ли по причине неоперабельности раненого по понятиям медицины тех лет; то ли вследствие искренней ошибки врачей в диагностике, поскольку ошибочный диагноз допускал лечение без хирургического вмешательства — тяжёлой полостной операции; то ли по политическим причинам — покушение могло стать поводом к тому, чтобы неадекватное лечение убрало «естественным путём» ставшего к тому времени неудобным премьера. К вечеру 5 сентября П.А. Сто­лыпин скончался от общего сепсиса, промучившись всё это время.

Многие либерально настроенные интеллигенты в русском обществе радовались этому убийству, не понимая того, что его гибель перевела стрелку их жизненного пути на эмиграцию, на гибель в гражданскую войну, и после неё на ужасы марксистско-троцкистских концлагерей. Однако некоторые современники впоследствии расценили убийство П.А. Столыпина как первые выстрелы мировой войны, и с этой оценкой следует согласиться.

Теперь перейдём к Г.Е. Распутину. Во многих публикациях по истории России начала ХХ века сообщается следующее.

«Во время балканской войны в 1912 году Россия была готова вмешаться, но тогда бы её противниками становились Австрия и Германия. Сторонником войны был Великий князь Николай Николаевич. По его настоянию и давлению на царя был уже подписан указ о всеобщей мобилизации, были заготовлены военные и санитарные поезда. Рассказывают, что в эти дни Распутин употребил все свое влияние, чтобы предотвратить войну. Доказывая пагубность войны, он стал перед царем на колени.

“Пришёл Распутин, — рассказывает Витте, — в пламенной речи, лишённой, конечно, красот присяжных ораторов, но проникнутой глубокой и пламенной искренностью, он доказал все гибельные результаты европейского пожара — и стрелки истории передвинулись по другому направлению. Война была предотвращена”»[37].

Так сложилось, что в 1914 г. в один день состоялись два покушения: одно — общеизвестное — на наследника престола Австро-Венгрии эрцгерцога Франца Фердинанда, второе — мало известное — на Г.Е. Распутина. Поэтому в непосредственно предвоенный период Г.Е. Распутин пребывал у себя на родине в селе Покровском и лечился. Оттуда он послал царю и императрице несколько телеграмм, предостерегая его от вступления России в войну.

«Когда в России началась мобилизация, Александра Федоровна послала своему Другу (она называла его так) телеграмму с просьбой о совете. Распутин, лежа на больничной койке, продиктовал ответ: «Пусть Папа не затевает войну, с войной будет конец России и вам самим, погибнут все до единого человека»[38].

Во многих источниках приводится телеграмма, посланная Г.Е. Распутиным из Покровского 29 июля 1914 г. после подписания Николаем II указа о всеобщей мобилизации:

«Милой друг есче раз скажу грозна туча нат расеей беда горя много темно и просвету нету, слес то море и меры нет а крови? что скажу? слов нет, неописуомый ужас, знаю все от тебя войны хотят и верная не зная что ради гибели, тяжко божье наказанье когда ум отымет тут начало конца. Ты царь отец народа не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ вот германию победят а рассея? подумать так воистину не было от веку горшей страдальицы вся тонет в крови велика погибель без конца печаль. Григорий». (…).

И Распутин едва не победил! Вечером, когда на Центральном телеграфе готовились к рассылке указа о мобилизации, последовал телефонный звонок Николая II: все отменить.

В правительстве и Генштабе началась паника. На ночном совещании решили объявить царский звонок недоразумением. Уговаривать императора отправился известный " ястреб" великий князь Николай Николаевич, считавшийся в России главным военным авторитетом и имевший большое влияние на двоюродного племянника.

Утром Сазонов позвонил начальнику Генштаба Николаю Янушкевичу, сообщил, что решение остается в силе, и добавил: " Теперь можете сломать телефон" »[39].

«Распутин сам мне подтвердил: если бы он был в Петрограде, войны бы не было", — показал комиссии Временного правительства бывший министр иностранных дел Сергей Сазонов»[40].

А ещё была записка Петра Николаевича Дурново (1845 — 1915)[41], поданная им «на высочайшее имя» ещё в феврале 1914 г.[42] В ней он аргументировано объяснял, что в назревающем конфликте Германии и Великобритании, Британия будет заинтересована в том, чтобы Россия воевала на её стороне против Германии, и соответственно в этом, пока ещё возможном, но в перспективе почти неизбежном конфликте России, России следует держать нейтралитет.

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: