В СЕДЬМОМ МЕСЯЦЕ ГОДА СТОИТ НЕВЫНОСИМАЯ ЖАРА

 

В седьмом месяце года стоит невыносимая жара. Всюду подняты створки

ситоми, но даже ночью трудно уснуть.

Проснешься посреди ночи, когда в небе ослепительно сияет луна, и

смотришь на нее, не вставая с ложа, -- до чего хороша!

Но прекрасна и безлунная ночь. А предрассветный месяц? К чему здесь

лишняя похвала!

Как приятно, когда свежая цветная циновка постелена на гладко

отполированных досках пола, возле самой веранды. Церемониальный занавес

неразумно помещать в глубине покоя, его место -- возле приоткрытых ситоми,

не то на душе становится тревожно.

Возлюбленный, верно, уже удалился. Дама дремлет с головой накрывшись

светло- лиловой одеждой на темной подкладке. Верхний шелк уже, кажется,

слегка поблек? Или это отливает глянцем густо окрашенная и не слишком мягкая

парча? На даме нижнее платье из шелка цвета амбры или, может быть, палевого

шелка- сырца, алые шаровары. Пояс еще не завязан, его концы свисают из-под

платья. Пряди разметанных волос льются по полу волнами... С первого взгляда

можно понять, какие они длинные.

В предутреннем тумане мимо проходит мужчина, возвращаясь домой после

любовной встречи. На нем шаро-

вары из переливчатого пурпурно-лилового шелка, сверху наброшена

" охотничья одежда", такая прозрачная, словно бы и нет ее. Под легким светлым

платьем сквозят алые нижние одежды. Блестящие шелка смочены росой и обвисли

в беспорядке. Волосы на висках растрепаны, и он глубже надвинул на лоб свою

шапку цвета вороного крыла. Вид у него несколько подгулявший. Возвращаясь от

своей возлюбленной, он полон заботы. Надо написать ей письмо как можно

скорее, " пока не скатились капли росы с утреннего вьюнка", думает он,

напевая по дороге: " На молодых ростках конопли..." Но вдруг он видит, что

верхняя створка ситоми приподнята. Он чуть отодвигает край шторы и

заглядывает внутрь.

" Должно быть, с этого ложа только что встал возлюбленный... И, может

быть, как я, он сейчас по дороге домой любуется блеском утренней росы..."

Эта мысль кажется ему забавной. У изголовья женщины, замечает он, брошен

широко раскрытый веер, бумага отливает пурпуром, планки из дерева магнолии.

На полу возле занавеса рассыпаны в беспорядке сложенные в несколько раз

листки бумаги Митиноку, светло-голубые или розовые. Дама замечает

присутствие чужого, она выглядывает из-под наброшенной на голову одежды.

Мужчина, улыбаясь, смотрит на нее. Он не из тех, кого надо избегать, но дама

не хочет встречи с ним. Ей неприятно, что он видел ее на ночном ложе.

-- В долгой дреме после разлуки? -- восклицает он, перегнувшись до

половины через нижнюю створку ситоми.

-- В досаде на того, кто ушел раньше, чем выпала роса, -- отвечает

дама.

Может быть, и не следовало писать о таких безделицах как о чем-то

значительном, но разговор их, право, был очень мил. Мужчина придвигает своим

веером веер дамы и нагибается, чтобы его поднять, но дама пугается, как бы

он не приблизился к ней. С сильно бьющимся сердцем она поспешно прячется в

глубине покоя.

Мужчина поднимает веер и разглядывает его.-- От вас веет холодом, --

бросает он с легким оттенком досады.

Но день наступил, слышен людской говор, и солнце уже взошло. Только что

он тревожился, успеет ли написать послание любимой, пока еще не рассеялся

утренний туман, и вот уже совесть упрекает его за небрежение. Но тот, кто

покинул на рассвете ложе этой дамы, не столь забывчив. Слуга уже принес от

него письмо, привязанное к ветви хаги. На цветах еще дрожат капли росы. Но

посланный не решается отдать письмо, ведь дама не одна. Бумага цвета амбры

пропитана ароматом и сладко благоухает. Дольше медлить неловко, и мужчина

уходит, улыбаясь при мысли, что в покоях его возлюбленной могло после

разлуки с ним, пожалуй, случиться то же самое.

 

ИЗ ВСЕХ СЕЗОННЫХ ПРАЗДНИКОВ...

 

Из всех сезонных праздников самый лучший -- пятый день пятой луны. В

воздухе плывут ароматы аира и чернобыльника.

Все кровли застланы аиром, начиная с высочайших чертогов и до скромных

хижин простонародья. Каждый старается украсить свою кровлю как можно лучше.

Изумительное зрелище! В какое другое время увидишь что-либо подобное? Небо в

этот день обычно покрыто облаками. В покои императрицы принесли из службы

шитья одежд целебные шары-кусудама, украшенные кистями из разноцветных

нитей. Шары эти подвесили по обеим сторонам ложа в опочивальне. Там, еще с

прошлогоднего праздника девятого дня девятой луны, висели хризантемы

завернутые в простой шелк-сырец. Теперь их сняли и выбросили. Кусудама тоже,

пожалуй, должны были бы оставаться несколько месяцев, до следующего

праздника хризантем, но от них то и дело отрывают нити, чтобы перевязать

какой-нибудь сверток. Так растреплют, что и следа не останется. В пятый день

пятой луны ставят подносы с праздничными лакомствами. У молодых придворных

дам прически украшены аиром, к волосам прикреплен листок с надписью " День

удаления". Они привязывают многоцветными шнурами красивые ветки и длинные

корневища аира к своим нарядным накидкам. Необыкновенно? Да нет, пожалуй, но

очень красиво. Неужели хоть один человек скажет, что цветы вишни ему

примелькались, потому что они распускаются каждый год? Юные служаночки, из

тех, кто прогуливается пешком по улицам, прицепили к рукавам украшения и

важничают, словно это невесть какое событие. Идет такая и все время любуется

своими рукавами, поглядывая на других с победоносным видом: " Не скажешь, что

у меня хуже! "

Проказливые мальчишки из придворной челяди подкрадутся и сорвут

украшение. Крик, плач! Забавная картина!

Как это очаровательно, когда цветы ясенки завернуты в лиловую бумагу

того же оттенка, а листья аира -- в зеленую бумагу! Листья скатывают в

тонкие трубки или перевязывают белую бумагу белыми корнями аира. А если в

письмо вложены длинные корни аира, то это будит в душе чувство

утонченно-прекрасного. Дамы взволнованно совещаются между собой, как лучше

ответить, показывают друг другу сочиненные ими письма. Забавно глядеть на

них. Если даме случилось послать ответное письмо дочери или супруге знатной

особы, то она весь тот день находится в приятнейшем расположении духа. А

когда вечером в сумерках вдруг где-то послышится песня соловья, какое

очарование!

 

ДЕРЕВЬЯ, ПРОСЛАВЛЕННЫЕ НЕ ЗА КРАСОТУ СВОИХ ЦВЕТОВ...

 

Деревья, прославленные не за красоту своих цветов, -- это клен,

багрянник, пятилистная сосна.

Тасобанокп -- " дерево на краю поля" -- звучит неизящно, но когда

облетит цвет с деревьев и все они станут однообразно зелеными, вдруг

неожиданно, совсем неко времени, выглянут из молодой листвы и ярко заблещут

листья " дерева на краю поля". Чудо, как хорошо!

О бересклете-маюми умолчу. Он ничем не примечателен. Вот только жаль

мне, что зовут его чужеядным растением.

Каким прекрасным выглядит дерево сакаки во время священных храмовых

мистерий! В мире великое множество деревьев, но лишь одному сакаки дозволено

с начала времен представать перед лицом богов! При этой мысли оно кажется

еще прекрасней.

Камфорное дерево не растет в гуще других деревьев, словно бы сторонится

их в надменной отчужденности. При этой мысли становится жутко, в душе

родится чувство неприязни. Но ведь говорят о камфорном дереве и другое.

Тысячами ветвей разбегается его густая крона, словно беспокойные мысли

влюбленного. Любопытно узнать, кто первый подсчитал число ветвей и придумал

это сравнение.

Кипарис-хинокй тоже чуждается людских селений. Он так хорош, что из

него строят дворцы, " где крыты кипарисом кровли крыш у трех иль четырех

прекрасных павильонов". А в начале лета он словно перенимает у дождя его

голос. В этом есть особая прелесть.

Туя-каэдэ невелика ростом. Концы листьев, когда они только-только

распускаются, чуть отливают красным. И вот что удивительно! Листья у нее

всегда повернуты в одну и ту же сторону, а цветы похожи на сухие скорлупки

цикад.

Асунаро -- это кипарис. Не видно его и не слышно о нем в нашем грешном

мире, и только паломники, посетившие " Священную вершину", приносят с собой

его ветви. Неприятно к ним прикоснуться, такие они шершавые. Зачем так

назвали это дерево -- асунаро -- " завтра будешь кипарисом"? Не пустое ли это

обещание? Хотела бы спросить у кого-нибудь. Мне самой смешно мое ненасытное

любопытство.

" Мышьи колобки" -- такое дерево, само собой, должно быть ниже

человеческого роста. Оно и само маленькое, и листья у него крохотные, очень

забавный у него вид.

Ясенка. Горный померанец. Дикая яблоня. Дуб-сии -- вечнозеленое дерево.

Как много деревьев сохраняет круглый год свою листву, но почему-то если

нужен пример, то всегда называют лишь один дуб-сии. Дерево, которое зовут

белым дубом, прячется всех дальше от людей, в самой глубине гор. Видишь

разве только его листья в те дни, когда окрашивают церемониальные одежды для

сановников второго и третьего ранга. И потому не скажешь о белом дубе, что

он поражает своей красотой или великолепием. Но, говорят, он может обмануть

глаз, такой белый-белый, словно и в летнее время утопает в снегу. И

чувствуешь глубокое волнение, когда его ветка вдруг напомнит тебе старинное

предание о том, как Сусаноо-но микото прибыл в страну Идзумо, или придет на

память стихотворение Хитомаро.

Если ты услышал о каком-нибудь прекрасном, необыкновенном явлении года,

то уже никогда не останешься к нему равнодушным, хотя бы речь зашла всего

только о травах или деревьях, цветах или насекомых. У дерева юдзуриха пышная

глянцевитая листва, черенки листьев темно-красные и блестящие, это странно,

но красиво. В обычные дни это дерево в пренебрежении, но зато в канун Нового

года ему выпадает честь: на листья юдзуриха кладут кушанья, которые

подносят, грустно сказать, душам умерших, а на второй день Нового года,

напротив того, кушанья, которые должны " укрепить зубы" для долгой жизни.

В чье правление, не знаю, была сложена песня. В ней любящий дает

обещание: Я позабуду тебя

Не раньше, чем заалеют Листья юдзуриха.

Очень красив дуб-касиваги -- с вырезными листьями. Это священное

дерево: в нем обитает бог-- хранитель листьев. Почему-то начальникам гвардии

дают кличку " касиваги". Забавный обычай.

Веерная пальма не слишком хороша на вид, но она в китайском вкусе, и

ее, пожалуй, не увидишь возле домов простолюдинов.птицы Попугай -- птица

чужеземная, но очень мне нравится. Он повторяет все, что люди говорят.

Соловей. Пастушок. Бекас. " Птица столицы" -- мия-кодори. Чиж.

Мухоловка.

 Когда горный фазан тоскует по своей подруге, говорят, он утешится,

обманутый, если увидит свое отражение в зеркале. Как это грустно! И еще мне

жаль, что фазана и его подругу ночью разделяет долина. У журавля чванный

вид, но крик его слышится под самыми облаками, это чудесно!

Воробей с красным колпачком. Самец черноголового дубоноса.

Птица-искусница. Цапля очень уродлива, глаза у нее злые, и вообще нет в ней

ничего привлекательного. Но ведь сказал же поэт: " В этой роще Юруги даже

цапля одна не заснет, ищет себе подругу..."

Из всех водяных птиц больше всего трогают мое сердце мандаринки.

Селезень с уточкой сметают друг у друга иней с крыльев, вот до чего они

дружны! А как волнует жалобный крик кулика-тидори!

Соловей прославлен в поэзии. Не только голос, но и повадка, и весь его

вид -- верх изящества и красоты. Тем досадней, что он не поет внутри Ограды

с девятью вратами. Люди говорили мне: " В самом деле, это так! " -- а я все не

верила. Но вот уже десять лет я служу во дворце, а соловей ни разу и голоса

не подал. Казалось бы, возле дворца Сэйредэн густеют рощи бамбука и алой

сливы, как соловьям не прилетать туда?

Так нет же, они там не поют, но стоит только покинуть дворец, и ты

услышишь, какой гомон поднимают соловьи на сливовых деревьях самого

невзрачного вида возле жалкой хижины.

По ночам соловей молчит. Что тут поделаешь -- он любитель поспать.

Летней порой, до самой поздней осени, соловей поет по-стариковски

хрипловато, и люди невежественные дают ему другое имя -- " пожиратель

насекомых". Какое обидное и жуткое прозвище!

Про какую-нибудь обыкновенную пичугу, вроде воробья, не станут так

дурно думать.

Соловья славят как вестника весны. Принято восхвалять в стихах и прозе

то прекрасное мгновение, когда соловьиные голоса возвестят: " Весна идет, она

уже в пути..." Но если б соловей запел много позже, в середине весны, все

равно его песня была бы прекрасна!

Вот и с людьми то же самое. Будем ли мы тратить слова, осуждая

недостойного, который потерял человеческий образ и заслужил общее презрение?

Ворон, коршун... Кто в целом мире стал бы ими любоваться или слушать их

крики? А о соловье идет громкая слава, потому и судят его так строго! При

этой мысли невесело становится на душе.

Однажды мы хотели посмотреть, как с празднества Камо возвращается в

столицу торжественная процессия, и остановили наши экипажи перед храмами

Уринъин и Тисокуин. Вдруг закричала кукушка, словно она в такой день не

хотела таиться от людей. Соловьи на ветках высоких деревьев начали хором, и

очень похоже, подражать ее голосу, это было восхитительно! Словами не

выразить, как я люблю кукушку! Неожиданно слышится ее торжествующий голос.

Она поет посреди цветущих померанцев или в зарослях унохана, прячась в

глубине ветвей, у нее обидчивый нрав. В пору пятой луны, когда льют дожди,

проснешься посреди недолгой ночи и не засыпаешь больше в надежде первой

услышать кукушку. Вдруг в ночном мраке звучит ее пленительный, волнующий

сердце голос! Нет сил противиться очарованию.

С приходом шестой луны кукушка умолкает, ни звука больше, но напрасно

мне искать слова, о кукушке всего не расскажешь. Все живое, что подает свой

голос ночью, обычно радует слух. Впрочем, есть одно исключение: младенцы.

 

НАСЕКОМЫЕ

 

" Сверчок-колокольчик". Цикада " Закат солнца". Бабочка. Сосновый

сверчок. Кузнечик. " Ткач-кузнечик". " Битая скорлупка". Поденка.

Светлячок.Мне очень жалко миномуси -- " червячка в соломенном плаще". Отец

его был чертом. Увидев, что ребенок похож на своего отца, мать испугалась,

как бы он тоже не стал злобным чудовищем. Она закутала его в лохмотья и

обещала: " Я вернусь, непременно вернусь, когда подует осенний ветер..." -- а

сама скрылась неведомо куда.

Но покинутый ребенок не знает об этом. Услышит шум осеннего ветра в

пору восьмой луны и начинает горестно плакать: " Тити, тити! " -- зовет свою

мать. Жаль его несчастного!

Как не пожалеть и " жука-молотильщика"! В его маленьком сердце родилась

вера в Будду, и он все время по дороге отбивает поклоны. Вдруг где-нибудь в

темном уголке послышится тихое мерное постукивание. Это ползет " жук-

молотильщик".

Муху я вынуждена причислить к тому, что вызывает досаду. Противное

существо! Правда, муха так мала, что не назовешь ее настоящим врагом. Но до

чего же она омерзительна, когда осенью на все садится, отбою нет. Ходит по

лицу мокрыми лапками... Иной раз человеку дают имя " Муха", -- неприятный

обычай! Ночная бабочка прелестна. Когда читаешь, придвинув к себе поближе

светильник, она вдруг начинает порхать над книгой. До чего же красиво!

Муравей уродлив, но так легок, что свободно бегает по воде, забавно

поглядеть на него.

 

РЕБЕНОК ИГРАЛ С САМОДЕЛЬНЫМ ЛУКОМ...

 

Ребенок играл с самодельным луком и хлыстиком. Он был прелестен! Мне

так хотелось остановить экипаж и обнять его.

 

ПОКИДАЯ НА РАССВЕТЕ ВОЗЛЮБЛЕННУЮ...

 

Покидая на рассвете возлюбленную, мужчина не должен слишком заботиться

о своем наряде.

Не беда, если он небрежно завяжет шнурок от шапки, если прическа и

одежда будут у него в беспорядке, пусть даже кафтан сидит на нем косо и

криво, -- кто в такой час увидит его и осудит?

Когда ранним утром наступает пора расставанья, мужчина должен вести

себя красиво. Полный сожаленья, он медлит подняться с любовного ложа. Дама

торопит его уйти:

-- Уже белый день. Ах-ах, нас увидят! Мужчина тяжело вздыхает. О, как

бы он был счастлив, если б утро никогда не пришло! Сидя на постели, он не

спешит натянуть на себя шаровары, но склонившись к своей подруге, шепчет ей

на ушко то, что не успел сказать ночью.

Как будто у него ничего другого и в мыслях нет, а смотришь, тем

временем он незаметно завязал на себе пояс.

Потом он приподнимает верхнюю часть решетчатого окна и вместе со своей

подругой идет к двустворчатой двери.

-- Как томительно будет тянуться день! -- говорит он даме и тихо

выскальзывает из дома, а она провожает его долгим взглядом, но даже самый

миг разлуки останется у нее в сердце как чудесное воспоминание. А ведь

случается, иной любовник вскакивает утром как ужаленный. Поднимая шумную

возню, суетливо стягивает поясом шаровары, закатывает рукава кафтана или

" охотничьей одежды", с громким шуршанием прячет что-то за пазухой, тщательно

завязывает на себе верхнюю опояску. Стоя на коленях, надежно крепит шнурок

своей шапки-эбоси, шарит, ползая на четвереньках, в поисках того, что

разбросал накануне:

-- Вчера я будто положил возле изголовья листки бумаги и веер? В

потемках ничего не найти.

-- Да где же это, где же это? -- лазит он по всем углам. С грохотом

падают вещи. Наконец нашел! Начинает шумно обмахиваться веером, стопку

бумаги сует за пазуху и бросает на прощанье только:

-- Ну, я пошел!

 

ЦВЕТЫ

 

Из луговых цветов первой назову гвоздику. Китайская, бесспорно, хороша,

но и простая японская гвоздика тоже прекрасна. Оминаэси -- " женская краса".

Колокольчик с крупными цветами. Вьюнок " утренний лик". Цветущий тростник.

Хризантема. Фиалка.

У горечавки препротивные листья, но когда все другие осенние цветы

поникнут, убитые холодом, лишь ее венчики все еще высятся в поле, сверкая

яркими красками, -- это чудесно!

Быть может, не годится особо выделять его и петь ему хвалу, но все же

какая прелесть цветок " рукоять серпа". Имя это звучит по-деревенски грубо,

но китайскими знаками можно написать его иначе: " цветок поры прилета диких

гусей".

Цветок " гусиная кожа" не очень ярко окрашен, но напоминает цветок

глицинии. Распускается он два раза -- весной и осенью, вот что удивительно!

Гибкие ветви кустарника хаги осыпаны ярким цветом. Отяжеленные росой, они

тихо зыблются и клонятся к земле. Говорят, что олень особенно любит кусты

хаги и осенью со стоном бродит возле них. Мысль об этом волнует мне сердце.

Махровая керрия.

Вьюнок " вечерний лик" с виду похож на " утренний лик", -- не потому ли,

называя один, вспоминают и другой? " Вечерний лик" очень красив, пока цветет,

но плоды у него безобразны! И зачем только они вырастают такими большими!

Ах, если бы они были размером с вишенку, как бы хорошо! Но все равно

" вечерний лик" -- чудесное имя.

Куст цветущей сирени. Цветы камыша. Люди, верно, будут удивляться, что

я еще не назвала сусуки. Когда перед взором расстилаются во всю ширь осенние

поля, то именно сусуки придает им неповторимое очарование. Концы его

колосьев густо окрашены в цвет шафрана. Когда они сверкают, увлажненные

утренней росой, в целом мире ничего не найдется прекрасней! Но в конце осени

сусуки уже не привлекает взгляда. Осып-

лются бесследно его спутанные в беспорядке, переливавшиеся всеми

оттенками гроздья цветов, останутся только голые стебли да белые головки...

Гнутся под ветром стебли сусуки, качаются и дрожат, словно вспоминая былые

времена, совсем как старики. При этом сравнении чувствуешь сердечную боль и

начинаешь глубоко жалеть увядшее растение.

 

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться: