Женщина может бросить все, но не платье.

Не каждому повезет родиться на трассе М-7. Мне повезло. Наша деревня стояла прямо на ней. Колхоз развалился еще в девяностые, и работа была только в придорожном кемпинге. Дальнобойщики останавливались здесь на ночевку, купить воды, еды, помыться, подкачать колесо или просто долить тормозухи. Хозяином кемпинга был мой отец.

Все население деревни – одиннадцать полноценных семей и девять одиноких стариков выживали, как могли: копались в огороде, держали скотину, разводили пчёл. Многие мужчины водили фуры или работали вахтами на севере. Женщины стряпали и убирали в кемпинге. Дети ловили рыбу, собирали грибы-ягоды и сбывали все это прямо здесь, на трассе. Шесть брошенных и заколоченных домов обещали быть не последними опустенцами. При помощи местных мальчишек они лишились стекол, а при помощи их отцов постепенно лишались петель в сарай, изгородей, которые отлично шли на растопку, и всего, на что падал хозяйственный глаз оставшихся в деревне людей.

 Говорят, моя мать сбежала с дальнобойщиком, когда мне не было и трех лет. Перспектива оказаться на попечении у тетки из Нижнего Тагила или пополнить ряды  детей одного из немногочисленных интернатов перестала нависать надо мной, как Дамоклов меч,  -  мы зажили вдвоем с отцом. Помню, долгими зимними вечерами он часто мечтал, как однажды передаст своё дело мне, а сам обретет покой за созерцанием поплавка на водной глади близлежащего озера. Но рос я медленно, поэтому отец повторно женился, и в нашей семье появились чужие.

 Приход женщины я пережил спокойно. Она была полезна для нас: кормила, убирала в доме, стирала одежду. Она включала мне мультики по телевизору, густо посыпала масло бутерброда сахаром, когда я играл на улице, хвалила, если я был хорошим, ругала, если я был плохим, и просила называть её мама Вика. Потом у мамы Вики стал быстро расти живот. В один совершенно обычный  день отец  увез её «в больницу» и вскоре вернул назад, без живота, но с маленьким, вопящим конвертом в руках. Этот сморщенный розовый комочек назвали Данилой. В честь Данилы Багрова, главного героя популярного в те годы фильма «Брат». С появлением малыша в нашем доме многое изменилось. Вика разочаровалась в мультиках и позволяла мне смотреть всё, что вздумается. Совсем перестала ругать, перестала хвалить и стала кормить нас намного хуже. Отец теперь сам стирал вещи, сам разогревал ужин, а когда ему это осточертело, стал допоздна засиживаться в кемпинге и присылать еду и выстиранное служащими белье оттуда. Кроватку Даньки  поставили в родительской спальне, чему я был несказанно рад, но я все же пострадал - в мой шкаф перекочевали пеленки и распашонки нового члена семьи. Мои вещи переехали в огромный дорожный коричневый чемодан, который покоился на деревянном стуле в углу комнаты. Рубашки и брюки, из которых я вырастал, переезжали на полку в шкаф Даньки или шли на тряпки для протирки машин в автосервисе. Всё, что не помещалось в чемодане, связывалось в узел и складировалось прямо под ним.

Сам Данька, когда ему исполнилось три, тоже перебрался ко мне. Его кровать поставили у противоположной стены, доукомплектовав мою прежнюю детскую огромным раздвижным столом с двумя табуретами и двумя книжными полками. Я был не против. Я даже видел в этом плюсы. Если раньше моя комната была одиноким морским фрегатом, по палубе-кровати которого разгуливал я, его капитан, то теперь у нас было целых два корабля. Мы могли ходить на абордаж, перескакивая с одной кровати на другую, дрались подушками и отбирали друг у друга награбленные сокровища. Иногда наша комната превращалась в пещеру огнедышащего дракона, мой чемодан - в сундук с золотом. Я рычал и испускал ноздрями воображаемые языки пламени, а мой маленький братишка пытался украсть у меня камешки – «настоящие золотые монеты».   

В детстве мы часто убегали из дома в кемпинг. Четыреста метров зимой, в дождь, в туман, в ночном полумраке по одной из самых оживленных трасс России - пустяк для бессмертных детей. Немного попутавшись у отца под ногами и урвав на кухне большой кусок свежевыпеченного пирога с ревенем, мы забирались на крышу придорожной гостиницы и сидели там, завороженно глядя на дорогу. Машины проносились по ней с огромной скоростью. Казалось, будто водители специально давят на газ, боясь застрять здесь надолго. Дорога у кемпинга была коварна. Каждый год по восемь-десять аварий, и все  - со смертельным исходом. Мы привыкли к цветам у обочины. Нас уже не пугала отрезанная голова на асфальте, торчащая из тела кость, а чужие слезы отчаяния оставались для нас чужими. Авария становилась просто очередным событием, рассеивающим деревенскую скуку. Дорога давала нам жизнь, а жизнь идет рука б руку со смертью.

По этой же дороге я каждый день ездил в школу. Она была в двенадцати километрах от нас, и добирались мы туда на автобусе. Нельзя сказать, что я хорошо учился. Часто вместо уроков, я садился за руль и ехал по проселочной в город, чтобы обеспечить снабжение кемпинга запчастями, продуктами и горючим. В 2002-ом отец решил расширить дело и стал с молоковоза сбывать большегрузам ворованное дизельное топливо. Все это проворачивалось нелегально, но доход приносило хороший. В 2004-м семейный бизнес ждали серьезные потрясения - у деревни построили заправку. Тогда я совсем забросил учебу и целыми днями в жару и в дождь стоял у дороги, сложив руки пистолетом, жестами показывая водителям возможность дешево заправиться. Я до сих пор помню удивленные лица проезжающих мимо людей. Пассажиры междугородних автобусов предпочитают не смотреть на грязных мальчишек у дороги, тем более подающих какие-то непонятные знаки, они быстро отворачиваются или, продолжают делать вид, что спят, некоторые, заметив тебя, шевелят губами соседнему креслу: «Смотри, смотри, сумасшедший!». Да, мои жесты были понятны лишь узкому кругу пользователей заправочного пистолета, но я не жалуюсь. Постоянно обращать внимание на то, что думают о тебе другие – прямой путь к проживанию не своей жизни. Я помогал отцу. Я зарабатывал деньги. Я обеспечивал себе будущее.

Помню,  учительница как-то попросила нас нарисовать свой будущий дом. Интересно, как бы вы справились? Наверное, на первом плане ваша рука вывела пару улыбающихся человечков. Они стоят рядышком и нежно обнимают двух детей: мальчика постарше и девочку помладше. Позади них виднеется большой дом, утопающий в зелени и солнечном свете. Я прав? Хотя, быть может, вы отбросите стереотипы, войдете внутрь и с помощью карандаша покажете всё оттуда? Гостиная, огонь в вашем камине, вазы с цветами и работы модных современных художников на стенах вашей спальни. Энди Уорхол, Питер Дойг, Марк Шагал, Славинский, Жан-Мишель Баския. Если уж с рисованием совсем никак, и кошелек подсказывает воображению только план своей будущей квартиры, то можно ограничиться и им. Знаете, такой вид сверху, который легко можно получить в приложение к официальным документам на жилье. Лоджия – 6 метров, зал – 25, две спальни по 18 метров, кухня 16 метров, коридор, ванная. Конечно, быть может, вы любитель туризма, аскет, неформал, панк, хипстер или еще какой извращенец, и нарисуете ветхую хижину на озере где-нибудь в районе субтропика. Вокруг ещё около полусотни таких, и до ближайшего населенного пункта сотни километров. Ваш сосед, Матойи машет вам со своей лодки. Ему уже двадцать пять, а он никогда не ступал ногой на сушу. На вашем рисунке вы живете в этой деревне, окруженной со всех сторон водой со снующими в ней туда-сюда крокодилами, и вы, конечно же, счастливы. Здесь нет ваз и картин на стенах, вместо автомобиля у вас ветхая лодчонка, а вместо велосипеда у вашего пятилетнего сынишки алюминиевый тазик и деревянная крышка от кастрюли, чтобы грести. В общем, к черту, я не знаю, что бы вы нарисовали, но я бы нарисовал наш кемпинг.

Вытянутая вдоль трассы одноэтажная, выкрашенная в белый гостиница с черепичной красной крышей. К ней слева примыкает кафе, просто «Кафе», такое вот оригинальное название, а справа – магазин с огромной вывеской «Магазин». Три бокса автосервиса, освещенная автостоянка с рекламным щитом - всё обнесено чёрным железным забором. За гостиницей несколько отдельных домиков на случай наплыва постояльцев, баня, две ремонтные горки и хозяйственные отсеки для топлива и шин. Я нарисовал бы свой будущий дом именно так. Заполнил бы его фурами, перекуривающими на крыльце водителями, снующими туда-сюда механиками, развешивающими на бельевой площадке свежевыстиранным бельем, горничными и запахом вкусного дыма из кухонной трубы. В общем, я не стал бы рисовать человечков, камин или дома на сваях. Я бы нарисовал наш кемпинг.

Когда мне исполнилось семнадцать, директор выдал мне аттестат за 11 лет обучения, все мои одноклассники уехали учиться в город, а я остался трудиться на благо Российских грузоперевозок. Я был не против. Я привык к кемпингу.  В осенний призыв обо мне вдруг вспомнил военкомат, но вопрос был быстро решен посредством внесения н-ной суммы денег в карман правильного военного. Билет мне обещали сделать через год.

У всех на меня были свои планы. Мачеха хотела, чтобы я присматривал за отцом. В последнее время он стал много пить. С каждым днём она всё больше и больше походила на бешеную крольчиху с калькулятором. Её мало заботило, голоден ли я,  замерз ли, устал ли и что у меня на душе. Единственным, что по-прежнему вызывало в ней стойкий, неподдельный интерес, был её сын и то, сколько мы выручили за сегодня. Отец хотел, чтобы я присматривал за кемпингом. С годами веры в людей у него не прибавилось, наоборот, он стал подозрительным и ему повсюду мерещился обман: то повар крадет мясо на кухне, то уборщица простыни, то слесарь утаивает выручку. Дело выросло. Отец захлебывался в заботах, а в редкие часы отдыха уже больше не мечтал, как однажды передаст управление в мои руки. Теперь владение кемпингом стимулировало рост и хорошие оценки моего младшего брата. Данька тоже тонко улавливал тенденции, господствующие в нашей семье, и в свою очередь не уставал что-то от меня хотеть: чаще всего это были деньги на пиво и сигареты. Личной наличности у меня было не много. Платили мне в основном кормежкой, одеждой и мотивацией, правда, планка этой мотивации заметно опустилась. Теперь у отца был Данька. В коротких, неловких разговорах за семейным ужином меня называли заместителем генерального директора, топ-менеджером, главным экспедитором – да кем угодно, но больше не хозяином. Через год мой младший брат по настоянию мачехи уехал в город получать образование. Соседям и, наверное, больше себе отец объяснил это так: «Данька очень способный, а мой старший сам не хочет никуда уезжать». Да, действительно, зачем мне тратить время на учебу, если я и так при деле? Возможно, это и есть мой путь, другого я не знаю. Данька же ловко ускользнул из-под родительского крова, окунувшись в нечто иное, непонятное, недоступное, а в моей собственной  жизни так ничего и не изменилось. Накануне его первого учебного года вне дома, Данька возложил мне на плечи особую миссию. Он попросил, чтобы во время его отсутствия я присматривал за его подружкой. Она была моей ровесницей, на четыре года старше Даньки. Особым умом не отличалась, поэтому вместо учебы подрабатывала официанткой в кемпинге. Звали её Света Одинцова, и, несмотря на отсутствие интеллекта, у неё тоже были свои желания. Всё, что хотела Света - меньше работать и больше отдыхать. Поэтому она подцепила моего брата. А чтобы иметь возможность не работать в каком-нибудь другом, отличном от нашей деревни месте, она усиленно флиртовала со всеми заезжими посетителями. Чего хотел я - никого не интересовало. Да я и сам не знал этого. Я чувствовал что-то необъяснимое, но не мог облечь это в конкретную форму, требования или действия. А на рингтоне моего мобильного вот уже пару недель стояла песня Ролинг Стоунс «Ай кен гет ноу сатисфекшн».

  Я снова спал один в нашей комнате, и мои вещи вновь заняли освободившийся шкаф. И вот в одну из тихих ночей, сомкнув отяжелевшие веки перед отходом ко сну, я каждой клеточкой своего тела ощутил ПОКОЙ. Я не хотел есть, не хотел спать, я вообще ничего не хотел. Скажу вам честно, я не сильно бы огорчился, не проснись я следующим утром. Я точно не скучал бы по своей жизни: по отцу, брату, по мачехе или кемпингу. Я вообще не видел смысла скучать. Я никого не любил, я ни о чем не мечтал. На месте, где должно находиться сердце, пылающее, стремящееся, любящее, живое сердце – был смердящий покой. Я живу по накатанной колее, моё завтра всегда будет точной копией вчера. Я в стотысячный раз отправлюсь в кемпинг, буду заботиться о комфорте наших постояльцев, помогать отцу зарабатывать деньги, которые я не вижу, мне  их не на что тратить, буду присматривать за девушкой Даньки, пить пиво вечерами и слушать рассказы дальнобойщиков о местах, в которых я никогда не окажусь. Возможно, когда-нибудь женюсь, родится ребенок, эти два ведра цемента, скрепляющие любой брак.  Потом второй -  уже бетонный фундамент. Я всё так же буду торчать  в кемпинге, зарабатывать деньги и тратить  их не на себя, а на семью, возможно, раз в год буду вывозить их на море, дарить друзьям на юбилей ненужные подарки и делать вид, что счастлив. Со временем я стану, как отец, долго засиживаться в кемпинге, доставать из стола бутылку водки и поминать ею свою непрожитую жизнь. Да, я буду зарабатывать деньги - или я это уже говорил? Делать, что должно, чувствовать, что должно, и говорить именно то, что от меня ожидают услышать. Я остываю, я замерз, градус моих чувств приблизился к абсолютному нулю. Что отравило меня? Я чувствовал, что не управляю своей жизнью, что плыву, как долбанная щепка по течению, упуская что-то очень важное, и что точно не найду это важное здесь, в кемпинге.

 Многие из вас покачают головой и подумают, что парень просто бесится с жиру. Мне жить бы да радоваться, а для заботы о себе завести девушку. Но все девушки вырастали, уезжали учиться в город и больше не возвращались. Я был непритязателен и находил некоторых трассавичек вполне безопасными для моего здоровья. Мне они доставались бесплатно. Я был молод, ненасытен, часто подгонял им хороших денежных клиентов и просто поил их горячим чаем зимой. В деревне нет секретов, и рассказы о моих похождениях вечерние бабки сплевывали с семечками на каждой скамейке. Эти же бабки поговаривали, что я не был родным сыном своего отца.

Всё изменила повестка из военкомата. Видимо, мой бог как-то по – своему внял моим молитвам. Правильный военный не смог ничего сделать, и меня всё-таки забрали в армию. 18 лет Родина слыхом обо мне не слыхивала, а тут она предъявила мне какой-то долг, размером в год жизни, который я должен был отдать после двенадцати суток в поезде Уфа - Владивосток. Нельзя сказать, что я сильно расстроился. Сердце отчаянно билось в предчувствии новой, свободной, независимой жизни, но оказалось, что я просто-напросто сменил шило на мыло. В армии всякий лучше знал, что мне делать, куда идти, что говорить и как думать, но я прижился. Отдав долг родине, я вернулся домой. Приятно, что в родительском доме мало что меняется. Ты возвращаешься под свой кров, в свою постель, и точно помнишь, как скрипит несмазанная петля на дверце твоего шкафа. Отец к моему приезду уже предвкушал, как я сяду за руль грузовика и буду ездить в город за заготовками день за днем. Дела шли неважно. Никакой торжественной встречи с массовой пьянкой, никаких разговоров о будущем. Будто бы я не был солдатом целый год, не бегал по плацу, не зомбировался речами командиров о долге, патриотизме и прочей мути. Будто меня не пытались согнуть все, кто ни попадя, кто считал себя сильнее, умнее или значительнее. Только Светка Одинцова, которую мой брат променял на какую-то городскую деваху, затащила меня в один из свободных номеров кемпинга и честно заработала себе премию.

Как-то вечером после тяжелого рабочего дня я плюхнулся в кресло напротив телевизора. Смотреть ничего не хотелось, я просто стал медленно прогуливаться по  каналам. Какой-то небритый мужик с экрана телевизора часто сетовал на то, что не понимает людей, «которые не путешествуют по России при первой возможности». С канала «Дискавери» меня спрашивали, видел ли я когда-нибудь дикую антилопу, а «Рашн тревел гайд» издевательски предлагал мне «путешествовать, не выходя из дома». И я начал путешествовать. Я скользил взглядом по холодной глади озера Байкал, охотился на жирафов в Африке, опускался вместе с Кусто в таинственный подводный мир, гонял птиц с гнезд на севере цветущей весной. 

Моя мать сбежала с дальнобойщиком. Видимо, страсть к путешествиям у меня от неё.   С экрана менеджеры Тойота призывали «управлять мечтой» в их автомобилях. Пока я управлял мечтой моего отца в его же грузовике. Или он управлял моей. На другой частоте советовали «изменить жизнь к лучшему!» Я тяжело вздохнул и переключил канал. Крепкий толстенький мужичок в накрахмаленном фартуке в магазине на диване указал на меня пальцем и пропищал: «Никто не сделает это за тебя». Я щелкнул пультом. «Будь смелей и все получится!» - сказала девушка в синем боди на тренажере. Щелчок. Загорелый белозубый парень прошептал: «А если вы еще не были в Инд….» Я больше не слушал. Я сидел один в темноте и просто смотрел на голубой экран невидящими глазами. Уехать отсюда и найти своё сердце. Это стало моей первой осознанной, прочувствованной, вымученной мечтой. На следующий день обнаружилось, что  старший сын моего отца украл из кассы всю выручку за неделю, прихватил кое-какие вещи, документы, немного еды и, как все посчитали, укатил в неизвестном направлении.

 

***

 

А на самом деле…

На самом деле я не успел уехать. Тем теплым майским вечером я встал, собрался и вышел из дома. Все мои пожитки уместились в одну спортивную сумку. По трассе я пешком добрался до кемпинга, открыл отцовский сейф (у меня был свой ключ) и забрал оттуда все деньги. Там было около ста тридцати тысяч рублей. Я вышел на улицу и стал смотреть на дорогу, прикидывая, как быть дальше. Темнело. Пару дней назад приехали рабочие и заменили полотно на нашем рекламном щите. Для меня так и осталось загадкой, что хотел втюхать доверчивому покупателю маленький светловолосый ребенок, тянувший ухоженную женскую руку к закрытой желтой двери на белом фоне плаката.  Наверное, это какая-то социальная фишка? А что она продвигает? Счастливое детство? Я просто стоял и тупо размышлял над этим вопросом, но ответ никак не шел в голову. Вокруг было тихо. Стоянка у кемпинга, освещенная в ночи сотнями фонарей, казалась такой уютной, знакомой и безопасной, а весь остальной мир манящим, но одновременно, злым и непредсказуемым. Невдалеке показалась три фуры. Через пару минут они пронеслись мимо, держа меж собой одинаковый интервал. Я загадал, что уеду на десятой. Пятая, седьмая, восьмая, девятая. Я взял сумку в левую руку и приготовился голосовать. Невдалеке зашумел мотор десятой фуры. Я  решил отойти подальше от кемпинга, чтобы моё бегство не было столь очевидным. Вдруг, прислушавшись, я понял, что этот шум издает вовсе не двигатель машины, и шум стремительно нарастал. Далекий гул усиливался пока, наконец, не превратился в ревущий ураган. Сильный ветер мгновенно поднял в воздух столбы пыли. Я попытался сойти с дороги, опасаясь проезжающих мимо машин. Я хотел лишь вырваться отсюда, а не стать ещё одной жертвой трассы М-7. Самым разумным было бы вернуться в кемпинг и переждать бурю там, но я не успел. Сильный порыв ветра порвал электрический кабель на столбах освещения, и всё погрузилось во тьму. Чтобы привыкнуть к темноте, я на мгновение зажмурил глаза. Открыв их, я увидел, что попал в гигантский пылевой хобот, и прямо на меня, паря в воздухе, летит  многотонная перевернутая вверх дном фура с горящими фарами. 

Глава 4

Шаги.

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться: