Глава первая, нулевой день – когда бросают и находят

Вступление

Свет проник внутрь камеры-обскуры и на плоскости возник перевернутый рисунок, изображающий кусочек канала Грибоедова, уменьшенный в несколько раз. Оставалось только приложить бумагу и старательно обвести, надев чуть сломанные очки на чуть близорукие глаза.

Отлично работает махина для снимания перспектив, стоящая в походной палатке на самом верху холма. А на матовом стекле виден город Петербург – поверхность обрабатывают раствором солей железа - и оно меняет цвет. Потом исследователи добавляют бром и ждут минуту.

Слышен голос из прекрасного далеко, что асфальтовый лак подходит лучше - кому как не советнику из дорожного министерства, этого не знать? А потом надо еще обработать изображение кислотой, выгравировать линии - и начать печатание карточки. Но умник уже заключил контракт на десять лет и должен помолчать. Иные пользуются дорогостоящим хлористым серебром. И не вякают. А некоторые вообще дышат парами ртути по полчаса кряду ради великой цели. И что получается в итоге? Позитив и сенсация. И только в дальнейшем жесткое развитие превращает все в негатив и обыденность.

 

Я начал писать этот очередной нелинейный текст еще в мае позапрошлого года. Это были заметки, наброски, обрывки, не выглаженное белье объемом в 10-20 килобайт. Я не мог серьезно начать работу по оформлению этого мясного набора в полноценное произведение. У меня даже не получалось аккуратно делать заметки в блокноте в метро, потому что долгие годы сидения за клавиатурой отучили мои пальцы выводить буквы так, как натаскивали их  еще в первом классе. Я не умею заполнять красиво библиотечные карточки и квитанции по гонорарам – так сказало мне множество бухгалтеров и коллежских асессоров. Умею печатать.  Так что пришлось сместиться на уровень детсада – ведь крошки наши умнее и IT-образованнее. Огромная голова и неловкие руки.

К тому же меня пугало то, что во многих абзацах я цинично отзывался о романтике, как о явлении, которое требует немедленного уничтожения – каждый раз, когда, хотя бы косвенно, поминается в разговоре или внутреннем монологе. Но ведь что есть мой треп священный, как не новая романтика? Возможно, я и воссоздам эти строки потом, по ходу работы. Дело в том, что недавно я умудрился удалить все эти файлы. Что ж, хороший повод начать все заново…

Действие романа происходит в большой коммунальной квартире, в пяти комнатах, а также порой в ванне, на кухне, а иногда и на чердаке. Ведь жилище сие находится на самом верхнем этаже. Я сам жил в такой квартире в течение двух месяцев, платил смешные деньги, смеялся, мало спал ночью, почти ни с кем не общался. Да и вообще не знал, что будет дальше. В коридоре всегда горел свет, иногда в нем возникали соседи: 40-летние тетки на роликах, замученные вдовы с теориями об эволюции квартирантов, молчаливые мужчины в шортах.

А также полуторагодовалый малыш, который жил за стенкой в компании матери, отца и бабушки. В комнате на 15 квадратных метров, представляете? Прямо напротив моих съемных метров редко тусила дома молодая пара – своеобразная схема моего будущего. Да, кстати, несмотря на разницу в возрасте, все жильца вели себя, как юноши и девушки. Только одна одинокая женщина однажды указала мне, что я готовлю не на своей конфорке. Так я узнал одно из главных правил коммуналок.

 

ПИСЬМО ИЗ ФИНЛЯНДИИ

Здравствуй, Валя! Мы только сели в поезд, даже не доехали до таможни, а я уже начал писать тебе письмо. Привычка! Профессиональная привычка!

Честно говоря, делаю сии пометки я еще и потому, что в купе поговорить по душам и не с кем. Как мне кажется, все три моих попутчика – из той породы людей, что впервые решились отправиться дальше своих дач в Келомякках. Жутко боятся посторонних контактов. Выползут, посмотрят и обратно в норку. А потому почитают себя за героев, не подозревая, что они тут (да и я, честно тебе говоря) – личности самые что ни на есть ординарные. Малоподвижные. Удивительно, насколько человек стал смирен за эти века! Раньше он пешком проходил от деревни до деревни босиком. Бежал по сельским улицам домой и под ноги не смотрел. Теперь же мы прогуливаемся в калошах вдоль Фонтанной и называем это прогулкой, осуществленной в качестве оздоровительной процедуры. Ей-богу, словно пациенты лечебного дома.

Не знаю, стоит ли тебе мне писать – я не буду надолго останавливаться в городах, ибо гостиницы дороги, а вот билеты на поезда все же дешевы, так что буду спать-дремать в них, а по сторонам особо не смотреть. По крайней мере, не сравнить с ценами на постоялые дворы их. Не хотелось бы поиздержаться… Проклятое чувство. С одной стороны, едешь ты получать удовольствия, с другой – о кошельке собственном печешься. Никакого расслабления. Кейфа, как говорит один мой приятель. Фамилия у него распространенная, так что называть не буду, но знаю точно – прогремит!

Так вот, расскажу я тебе о случае, что имел место уже за Белоостровом. О досмотре говорить не хочется – скучнейшая процедура. Кажется, попутчики мои никогда алкоголя и не употребляли. А я же решил, как и обещал тебе, остепениться, поэтому искушать себя провозом за рубежи нашей родины спиртных не стал.

Однако, проехав некоторое количество верст после первого знакомства, решил я выйти в коридор освежиться. И, возможно, найти себе собеседника. И ты знаешь, кого я встретил? Кириллова! Да, того самого Сашу Кириллова, который к нам в гости заходил постоянно. И виды на тебя имел - я человек прямой, так что без обид. Папаша его еще привечал. Мол, как хороший молодой жених, а! Карьеру делает! В банке! В государственном!

Так вот, кажется мне… а может, только и показалось… Однако когда я начал подходить к этому субъекту, к которому и ты, душенька, имела слабость (надеюсь, слабость только… хм, зачеркнуть? А, пусть остается!), он внезапно повернул голову – буквально на мгновенье. И скрылся в собственном купе. И я точно видел, что узнал он меня. Узнал. Иначе бы не испугался.

И тут всплыла в голове история, о которой некоторое время назад писали газеты – мало и скучно. О том, что следует повысить уровень контроля за служащими низкого ранга, поскольку они, высоким штилем выражаясь, имеют склонность к мелкому воровству в особо хитрых манерах. Так вот, Сашенька – птица невысокого полета, так чего это он в Финляндию собрался?

Извини, если настроения тебе испортил – не об этом в письмах путевых пишут. Однако я о тебе пекусь, ты хоть и старшая сестра, но романтичная. А мне беспокойно.

Целую, обнимаю, обещаю отписать, как буду в городе Копенгагене, найду там дешевый приют и место для уединения с пером и бумагой,

Словом, заканчиваю. С приветом!

Константин.

 

 

Третья, короткая, девичья

Марина. Чувств нет. Населена роботами. Скоро ей стукнет 21 год, так что во многие ночные заведения можно будет ходить официально. Толкнула дверь в комнату, кинула сумку в угол, освободилась от крашенных вручную кед, которые таскала уже третий год, а им хоть бы хны. И упала на диван, шепотом выругавшись на чистейшем английском с русским акцентом. Полгода уже здесь, а она приходит домой, чувствуя себя уставшей собакой. Может, потому что организм так и не привык к новому режиму. Человек не запрограммирован на то, чтобы ежедневно возвращаться к постели в четыре утра. Он должен быть жаворонком, обедать в два, ужинать в 7-8 часов вечера, смотреть новости и ложится спать с чувством выполненного долга. Один раз в месяц можно жадно воткнуть ключ в брюхо двери после полуночи, но тогда твоя мама начнет беспокоиться за тебя, потому что ты превратилась в агрессивную соню.

В случае Марины ее мать давно должна была бы пройти курс психотерапии.

Девушка два года как ходила с убитыми в вороний цвет волосами, летом она предпочитала шорты, а зимой… Зимой она носила джинсы и оранжевое шерстяное платье. И короткую куртку. Ей хотелось быть женственной, но и не мерзнуть в то же время. В клубах часто продувало, приходилось в то время, когда остальные поправляют макияж, пить таблетки и закапывать капли в нос. В конце концов, у каждой профессии есть свои недостатки. Многие офисные жители истребляют свое зрение. Уже и точки вокруг мерещатся, и цвета мутнеют, но что еще можно придумать для себя интересного и полезного? Кажется, и срок уже вышел. Поэтому постоянное пре-пати в горле – не самое худшее, чем может наградить работа.

Марина родилась, прожила всю жизнь, включая школу и несколько курсов университета по классу филологии и секса, в Казани. Когда она уезжала, прощальная вечеринка растянулась на два дня. Она уже крепко поссорилась с родителями, собрала рюкзак, переместила нехитрое барахло к Наташе, и там они закатили откатную. Правда, в тот вечер она не знала, что этот отрыв – последний. Сначала пошли в «Арт-Вену». Конечно, называлась она иначе, но местная наркота туда валом валила – но вечерами там было еще тихо, пускали бесплатно. И бар работал расслабленно, не надо кричать, стоять в очереди, все достойно. Один коктейль – и в путь, к новым свершениям на ниве клубного интриганства.

Наташа – ее единственная казанская подруга. То есть друзья у Марины существовали – до поры до времени, но все они постепенно смотались в другие города, переженились (как к таким подойдешь запросто, без задних мыслей в голове супруги?), выскочили замуж (а эта сама за порог не пускает, ревнует – и, надо сказать, совершенно оправданно). Осталась одна Наташка, добрая и некрасивая. Они с ней являли собой классическую пару подружек. За одной волочатся, другая отфильтровывает и плачет.

Далее они поехали в «Латину», клуб, который ранее славился концертами и диджей-сетами. Теперь сюда ходили владельцы магазинов, расположенных на нижних этажа торгового центра. «Латина» блистала на четвертом.

Марина не собиралась учиться танцевать. Но тогда даже в регионах начался бум всевозможной сальсы, танго и хастла. Марина записалась в танцшколу по двум причинам: ей надоело ходить не только на фитнес, на котором на нее постоянно пялились не только парни из тяжелой атлетики, но и девушки в группе. Наверное, потому что у нее имелась подтянутая задница и небольшая грудь – так они и записали ее в «своих». А во-вторых, она слышала, что на подобные штуки западают богатые кавалеры – ведь ясно же, что не только за хореографией сюда приходят эти неритмичные люди. Марине знакомства всегда казались некой формой загибания уголка на странице. Листочки все знакомые, ничего в них нового и не найдешь, однако отдельные экземпляры можно и запомнить ненадолго, пока страница не обмусолится. Марина говорила себе: есть цели, есть средства. И все мы используем друг друга тем или иным способом. А значит, нет ничего зазорно в том, что, когда ресурсы внутри человека кончаются, можно с легким сердцем отправить его обратно во тьму для перезарядки и реновации. Если человек не прогрессирует – почему он должен быть интересен?

В тот вечер «Латина» грохотала до отвращения. Хотелось пойти и убить диджея. Однако подразумевалось, что этот сумбур вместо музыки был поставлен специально для нее, милой Мариночки. Но она знала, что милой Мариночкой точно не является. Она ждала, когда ее новый спутник напьется до такого состояния, что вызовет такси, и она его кинет, сбежит. Однако Андрюша не пьянел, но распускал руки. До невозможности. Уже и коленки ее пытался гладить, и на ухо предложения говорил. Тут объявили конкурс wet t-shirt, да, он самый. И 1000 рублей в качестве приза.

- Наташка, пойдем! – шепнула Марина подруге, которая иногда подбегала их столику – проверить, как обстоят дела.

- Я? Да и ты еще… Издеваешься! – Натка посмотрела на нее, как на недоразумение.

– Надо валить отсюда. А денег нет. Как хочешь, а я пошла…

- Ну уж нет, я за тобой поприглядываю.

Мокрой предстояло быть одной из них – так в клубе решили «усовершенствовать» конкурс. И когда Натка, опрокидывая кувшин на Марину, мельком взглянула ей в глаза, обеим стало понятно, что они не просто так друг за друга столько лет цепляются. Они выиграли, разумеется. С небольшим перевесом у какой-то толстой коровы, которая упала от горя со сцены. Приехали домой вдвоем, да, начали целоваться. Но потом Марина сказала:

- Наташа, все девушки делают это. Будь оригинальна – отвергни меня! – а потом собрала вещи и поехала на вокзал, благо, поезд отходил через два часа (они прекрасно знали расписание московских поездов). В вагоне ее колотило, соседи налили коньяку, но она попросила у проводника крепкого чаю…

Возможно, тогда она и решила пойти танцевать, хотя, насколько я могу доверять сведениям из чужих рук, еще за два года до этого происшествия Марина ходила в хореографический кружок, и кажется, на курсы стриптиза. Я уже писал об этом? Ага… Ну, точно, ведь она сразу уехала, какое там «после»! Впрочем, она и сама говорила об этом Теме на следующий день после их знакомства. Неизвестно, удалось ли ей применить свои знания в родном городе. Но Петербург клонил ко сну. Марина не хотела просыпаться раньше трех часов, потому ни курьерство, ни реклама не стали кратковременным смыслом ее переменчивой жизни. Когда родная тетка, взявшая ее в компаньонки, на втором месяце северной эпопеи начала ежедневно возмущаться, Марина прошлась по центру, сходила на собеседование, две недели не появлялась в квартире, а потом взяла чемодан, когда тетя ходила на рынок за овощами, и переехала на Просвет.

Конечно, ей приходилось часто сидеть в клубе до упора, а это порой невесело и даже депрессивно для юных лет. Так что она напрягла-запрягла всех коллег по гримерке, что быстро дало верный результат. Ей дали телефон агента, с обещанием, что тот, великой души человек, возьмет с безденежной малютки только половину стоимости за услуги. Марина подумала, что эту сумму он возьмет еще и натурой – зачем эта мысль тогда вообще пришла ей в голову? Ах да, ведь она хотела мыслить цинично. Однако перед ней появилась женщина, сама всю разведенную фазу своей истории прожившая на севере СПб. Казалось, этой толстой феминистке вообще по барабану, что Марина в итоге решит. А она лишь взглянула в ванну и решила – надо соглашаться, пока не поздно. Хотя тогда надо было тщательнее осматривать комнату! Не пришлось бы сейчас изворачиваться, накладывать на себя обязанности. Тут недалеко и до интриг.

Марина лежала в новой чужой кровати и смотрела наверх. Похоже, она паниковала. Казалось бы, она выдерживала сейчас множество взглядов. Чужие пальцы касались ее кожи, в то время как мышцы лица срабатывали и производили улыбку. Тем более, как Марина считала, совсем не обязательно быть выпуклой коровой, которая тянется к импульсным продажам. Достаточно мило улыбаться по ту сторону прилавка. Чтобы кошельку в брюках становилось темно и одиноко. Они же все нелюдимые – работники рынка ценных бумаг, оптовые коммивояжеры, рискующие получить инфаркт в 35. Они пресыщены. А я могу просто пощекотать их самолюбие. Не вызов, так противостояние. Смена деятельности – но вектор-то постоянный.

 

 

ПИСЬМО ИЗ ДАНИИ

Здравствуй,

Какой странный себе избрал маршрут мой братец, скажешь ты, читая адрес. Так уж случилось. Я стоял на берегу моря, смотрел на пароходы, открыл кошелек, пересчитал наличность… И вот я уже плыву вторым классом в компании индусов и алжирцев в совершенно непонятную мне страну.

Что я знал о Дании? Что мне предстоит увидеть Копенгаген. И не более того. Знаешь, сестра, этот текст я посылаю тебе (извини за прямоту), скорее, из правила, чем из-за желания сообщить какие-либо приятные известия. Если есть возможность, пришли мне немного денег – не своих, разумеется, знаешь, в моем секретере лежит некая сумма, возьми половину. И еще в «Аполлоне» мне должны гонорар, Серж обязался тебе об этом сказать. Отправь их в Осло, на главпочтамт, до востребования. Я думаю, послание быстро дойдет до тебя – его я отправил, как ты поймешь, с дипломатической почтой – выяснилось, что в местном консульстве есть немало поклонников современной поэзии… Поневоле задумаешься об эмиграции! Но что я должен делать в стране, в которой никто не понимает мой ломаный немецкий! Я пытался шутить про данайцев и японцев, никто извиваний моих так и не понял, а один местный завсегдатай-выпивоха даже хотел меня поколотить. Ныне я пребываю в католической часовне начала прошлого века, слушаю песнопения и пишу тебе это, в общем-то, бессмысленное письмо, которое, впрочем, всегда в ходу между родственниками, ведь мы должны радоваться не столько изменениям, сколько видимой стабильности. Так что рапортую – со мной все в порядке, испытываю небольшие финансовые трудности, при случае – отправлюсь через Австро-Венгрию и Эстонию до родных пенат.

Да, кстати, ходил на могилу Андерсена. Представляешь, его похоронили в этой вот статуе Русалки. Приходится подплывать вручную и в-ножную, рискуя замерзнуть. Мне так и не объяснили – каким образом… он… там? Но видится мне эта ситуация забавной.

Видел много странных людей в ярких одеяниях. Пытался разговориться с одним из них. Говорит, что живет в центре города, в особом квартале для таких, как он, свободных духом людей. Послушав его – а поведал мне случайный собеседник о торговле гашишем и армейских ночных операциях – и решил не ходить. Очень я боюсь такой свободы – со спущенными рукавами. Сразу понятно, что там – нож. Или обрез.

Вновь понял, что основа моей философии - пустота. Неподвижная и бесформенная. Я тебе об этом говорил еще около пяти лет назад. А сейчас, находясь в густонаселенной Европе, еще более отчетливо ощущаю свою правоту. Ведь, скажем, если для кого весна, то для меня - СЫРОСТЬ! Подошвы буквально гноятся кожей! Хотя, я уже не верю и не понимаю, почему некоторые преподаватели в мудрых книжках считают, что основные понятия проще передать образами. Представь себе на пару секунда - через противоположное! А эти только напрягают без причины мозг. Поэтому я постараюсь сказать коротко

Ведь диалоги в научных книгах - споры, уточнения - сильно беспокоят уставшее тело, но пользы не приносят.

Любые смысловые потоки построены на порождениях человеческого мозга. Сотворил – отправил. Появляется симулякр. Ведь не может разум создать точную копию мира, он придумывает собственную версию, которая вовсе не похожа на реальную, а потом ее копирует. Это своя микро-вселенная, уютная паразитарная вселенная за переносицей. Нет никакой возможности срастить ее с настоящим. Но пока мысль проходит оттуда и вот сюда… Ладно, я позволю себе исключение, - проходит, словно бы воздухолет, который научился проникать за естественную оболочки Земли… Падает вниз, сквозь огонь, сгорают крылья, обшивка, ничего не остается, ни пилота, ни машины. Пока мыслил, пока пробирался к жизни, осталась одна пустота. Так к чему утруждать себя наслоениями? Не стоит ли выдавать одну лишь пустоту? Сразу же.

Не получится – рука сама тянется к ножу и масленке. Потому все мои стихи – суть отсутствие смысла, корж за коржем, чтобы зубы находили успокоение. Но тот, кто примет мою точку зрению, почувствуют, как клацают они, сталкиваясь в попытке найти что-либо в вакууме. А потом подумает – откуда же звук в вакууме. И перестанет интересовать поэзией. Еще один спасен.

Смущает ли это меня? Отнюдь. Не торговля воздухом, так образами. Вопрос состоит только в том, кто признается в создании мечт-мечтов-мечтей из звенящей темноты. Я готов признать – и даже знаю, что сие только прибавит мне очков.

Как видишь, я осторожен, хе-хе. Да и ты береги себя.

Крепко обнимаю тебя, Валя. Привет папаше.

Твой брат Костя.

 

 

Письмо из Норвегии

Здравствуй, сестра! Еле палки эти дотащил я до гостиницы и вот пишу теперь тебе, сидя возле камина на первом этаже. В моем номере тоже топят, но не так усердно, а Кристиания – это не то место, где стоит пренебрегать дровами, огнем и их соприкосновением ради человеческого уюта. Однако местные работники настолько милы, что разрешают проводить рядом с ними столько времени, сколько возможно.

Что могу сказать? Кормят по утрам отменно – по так называемому принципу шведского завтрака. Это, сестра, означает – можно брать с выставленных подносов сколько хочешь еды и питаться, пока есть силы. Чем я и пользуюсь ввиду стесненности средств. Не беспокойся, деньги пока имеются в достатке, однако мое путешествие только в самом начале, не хотелось бы в самом конце запомнить скудные обеды где-нибудь в Польше… Ну, да ладно, не будем о грустном? Как у вас? Как папенька? Толком с ним и не попрощались, а жаль. Может, у него есть какие-то просьбы? Или у тебя? Гостинцы, небольшие, но милые, я вам обязательно доставлю. Пока что маюсь от раздражения, обветрились губы – уж больно сильный ветер дует с морей. Гулял вчера по собственной глупости чрезмерно долго в порту – и вот вам результат. Сейчас мажу кожу специальным составом, коже почти не шелушится, но трогаю – и больно.

Однако в порту – сцены изумительные! Видела бы ты тамошние торговые ряды. Из обычной пристани норвежцы отстроили рай для зажиточных туристов. Впрочем, и такому постриге, как я, есть чему подивиться. Каждый дом – как будто лет на сто старше своего время. Этажи так и плывут по небу, улицы причудливо вздымаются, трудно, ой, трудно все мне описать, но хочется, искренне хочется.

Между тем, продукты здешние недешевы. Питаюсь во вьетнамском ресторане супами с морепродуктами – много и достаточно дешево, хоть официанты ничего не знают по-английски, уж тем более – по-русски. Однако в первый день мне удалось ткнуть в верную строчку. Иногда позволяю себе местной рыбы, хотя она ужас как дорога… Да что ж это я все о проблемах, да? Расскажу тебе сон. Снился мне город чудесный – такой чудесный, что проснувшись утром, я не почувствовал семичасового холода, а гордо прошествовал в ванную комнату, вновь припоминая подробности.

В городе том на каждой улице стоял шатер – шли в них музыкальные и театральные представления, артисты все больше неизвестные – насколько я могу судить. Но весьма интересные. А после забрел я в кварталы, где живут последователи ислама. На одной из улиц стояла мечеть, стиснутая с двух сторон домами. Мусульманская молитвенница  походила на космический корабль из романов Уэллса (читала, надеюсь? Я ведь тебе его рекомендовал!). И вот я осмеливаюсь войти внутрь – а там сладости. Все больше восточные, на вкус приятные. И ни души. Поднимаюсь по лестнице, прохожу мимо комнаты для омовений, захожу в залу для церемоний. Ковры, анфилады – и тишина. Снимаю обувь и тут – мальчик лет 10 возникает в центре. Молится усердно, насколько могу судить я. Меня не замечает. Я жду, когда он завершит молитву и говорю ему по-норвежски – «Здравствуй». Он поворачивается – и знаешь, кто это? Твой знакомый. Все тот же. Как ты считаешь, есть ли в этом какой-то знак? Может, мне стоит, как советовали мои петербуржские знакомые, съездить на окраину города, посидеть в одиночестве? Не слишком ли я цепляюсь за случайности?

Впрочем, все это ерунда. Я чувствую себя замечательно, надеюсь, следующее письмо будет более оптимистичным.

Обнимаю,

Твой брат.

 

 

Девятая, вуайеристская

Автор желает пошутить в качестве эпиграфа. Такая вот реплика на закрытой вечеринке азербайджанской молодежи: «Миха, следи за репортером, угощай его!» - «Дорогой, этот бутерброд с колбасой и сыром - всю душу в него вложил! Кушай!». Готовьте вилки, учитесь самообороне.

 

- Гуляш, все будет жюльен!

- Чего? – и Тема постучал Марине по макушке. Наступил вечер, у него сложилось хорошее настроение, потому что начальник Корней не дал ему сегодня по башке – только поворчал для порядку. Они выпили пива в конце его смены - и Тема доехал на 450-й маршрутке практически до дома.

- Я теперь только так выражаюсь. Узки для меня стали исторические сложившиеся выражения. Вот такой словарик теперь у Марины:

ништяк – жюльен,

облом – катык,

кошмар – шашлык,

забей! - гуляш.

И вообще. Даже если я к кому-то сажусь на колени, это не так ужасно. Я же ничего не чувствую, для меня это все пустое, ненастоящее, мне просто нравится танцевать, чтобы каждая клеточка дрожала от взглядов, это как океан, как холодная соленая вода. И если я и ухожу с деньгами в трусиках, но очень красиво ухожу, потому что я всех одурачила.

- Я думал, твоей профессии люди менее эмоциональны.

- Да потому что я другая. Я открыто признаю, что все клабберы - страшные зануды, которые не могут завести себе нормальных друзей, они превращают клуб в культ, заставляют других считать, что это невероятно круто - развлекаться в закрытом помещении среди незнакомых людей. А я веду себя, как вредная, настырная, чужая. Они, правда, этого не знают, а я тут причем?

- Но ведь на тебя там западают, наверное...

- Наверное, да. Но знаешь...

- Вот есть такой концерт у «Rolling Stones», в Альтамонте. На котором байкеры избили до смерти человека.

- Да, я слышала.

- Так никто ведь не говорит, что сначала это он достал пистолет, а байкер достал нож. У ребят, мне кажется, уже выбора не оставалось.

- Я – как раз такой человек, то есть эти мотоциклетные чуваки. У меня нет выбора, я делаю свою работу, под которую придумана хитрожопая теория. У всего есть свое оправдание хотя бы на пять секунд.

 

Инна открыла дверь прошла. Сняла ботинки. День выдался тот еще – молчаливый шеф, разборки с бухгалтерией, постоянные переговоры. Лечь и упасть.

Но тут она увидела напротив, у комнаты Темы, те самые красные сапоги.

Сняла плащ, кинула пакет с продуктами в комнате и решила поставить кастрюлю, сварить супчик. Прошла по коридору и застыла в проеме.

Марина сидела за столом и демонстративно медленно гладила руку Теме, в то время как он наблюдал за вторым таймом футбольного матча. Инна невольно залюбовалась этой картиной, но потом громко хмыкнула, прошла в сторону конфорок, не поздоровавшись, чиркнула спичкой и удалилась. Даша посмотрела на нее с не пониманием. Она собиралась ложиться спать – до второй смены оставалось еще три часа.

– Да что это вообще происходит!? Ненавижу этих двоих! – сказала Инна, входя без стука к Дарье. Та лежала на кровати и дремала, слушая радио. Даша приоткрыла глаза, повернула голову в сторону подруги и удрученно спросила:

- Прямо-таки ненавидишь?

- Еще знаешь что? Не верю я, что у них реально что-то происходит. Ну, чтобы не только поцелуи, а звуки, скрипы, хихиканья. У нас тут целая коммуна художников и офисных планктоноведов – так почему бы им не попозерствовать. Нет, ты видела этих двоих? Это же настоящая пара. Представляешь. Не прошло и нескольких дней и уже шашни…

- И ты – художник? Ну, знаешь… Вообще – какая разница! – для Даши это была вторая чашка кофе за утро. - Я спать хочу. А ты пьяна наверняка.

- Я понимаю, что меня это мало касается, - Инна допила банку коктейля и поставила ее на подоконник. - Точнее, по правилам, вообще не касается. Но вот ты же или этот, Руслан, ведете себя прилично. Если у бы у них происходило что-то по-настоящему, реалистично, так, чтобы я бы поверила и приняла… Ну, ты понимаешь, да? Я же не синий чулок, ясно, что людям надо общаться.

- Через стенку и через столик, - ответила Даша..

- Я говорю, ммм, о натуралистичности. Когда им хорошо, мне тоже должно быть хорошо.

- Ну, может, у тебя просто не все в порядке?

- Вполне, вполне. У меня чувства собственничества, зависти нет. Я вполне могу делиться. Мне просто не по душе весь этот театр. Да они же будут вопить тут по ночам! Специально, чтобы досадить остальным. Тебе это понравится? Все должно быть по-деловому. В меру, конечно. Никаких романтических флюидов в этой квартире. Какая-никакая, а дисциплина.

– Но ты их совсем не знаешь.

- Зато я знаю, что это такое.

- Я тебя, Инна, не понимаю… Ты где, кстати, гуляла? Я же вроде бы позже тебя пришла.

- Я ходила в магазин. Ну, что ты меня сбиваешь! Будешь со мной заодно или нет?

- Инна, давай позже. В таком виде войну - и даже переговоры - не начинают. Как скажешь, только потом, давай, а? - Даша встала с постели и включила телевизор, стоящий на холодильнике. Помимо основных каналов, он ловил несколько иностранных. Видимо, от тарелки за окном справа. По BBC шли, как всегда, новости, явно – из России.

- О, смотри, Екатеринбург. Спецрепортаж. А вчера показывали Челябинск, добрались и до нас, - отвлеклась Инна. – С чего бы это они? Выборы же закончились… Да что они там понимают, да? Сейчас будет моралите. Опять буду бабок опрашивать. И людей рабочих – в будний полдень. На остановках и в магазинах.

- Оно везде так, - хмыкнула Даша. - Но мы-то эксперты те еще, да, Инна?

- Ничего-ничего, вот я скоро узнаю всю информацию по Японии.

- Уже на следующей неделе?

- Да, пока, слава Богу, без изменений. Еду, надолго.

- Я думаю, тебя Восток не изменит.

- Она твоего дружка изменит кофейного.

- Да будет тебе, Инна! Выдумываешь опять, - и Даша вернулась на кровать.

- Ну, пока что это мне чуть-чуть приятнее, чем барабанщик со стриптизершей – может, она, кстати, и не танцует вовсе, как ты думаешь? Слишком фантастическая история. Их ведь не было днем?

- Гм, я же пришла недавно, зачем спрашивать, если знаешь, - Даша вновь встала, облокотилась об стол и вздохнула, - скорее бы осень, что ли. Может, возьму пару отгулов…

- Домой поедешь?

- Не знаю, не знаю. Куда-нибудь за город. Хочется танцевать, на природе, нагишом. И чтобы горели костры. Как-то так…

- А у тебя уже случалось подобное?

- Нет, но я слышала, что есть свободные фестивали. Туда авто-лавка приезжает раз в неделю, а люди живут месяцами там. И каждый делает ровно столько, сколько может не помешать окружающим. Всем остальным.

- А когда-то свобода закончится полностью для тебя и меня, подруга. Я с тобой тогда поеду на твой этот фестиваль, ха-ха! Прямо на каблуках буду ходить по полянам и танцевать голой у костра – так, кажется, у вас там делают?

- Может, и не было никогда этой свободы. Сплошное расписание.

- Кончился футбол? – спросила Инна. – Пойду, супа наварю. Успокоюсь.

 

Инне дико все это не нравилось. Не нравилось, что она видит вокруг на расстоянии десяти метров. Прошел всего лишь день на новом месте, а оказывается, тут уже идет молодежный ситком полным ходом. Нежные разговоры на кухне. Скоро начнутся стоны из-за двери, Эти двое сейчас сидят за столом, пьют пиво и говорят глупости. Она терпеть не может, когда треплются без повода. У современного человека – повышенная чувствительность к пустословию. Это есть последствия перенесения множества контактов из реальной жизни в Интернет, когда болтовня в ICQ, комментарии в Живом Журнале заменяют настоящие разговоры ни о чем. А потому всамделишная беседа начинает раздражать – ведь это, прости господи, не задокументировано!

 

5 июня в городе с утра пошел снег. Тема отдернул штору и долго изучал это явление. Падают ли снежинки вверх или они летят вниз? Каждые десять минут начинаешь сомневаться в правдивости свежего утверждения.

На репетиции он каждый час заходил менять ведро в углу. Капала вода, прямо на ковролин. Убьют его в итоге за этот ковролин. Но вроде бы клиенты не жалуются, нет? Сегодня какие-то странные попались – играют без барабанов, без баса, глядят в свой ноутбук и теребят струны, стучат по клавишам. Тема думал даже скинуть им сотню, но потом решил, что его не его право. Они производили звон в комнатушке все три оплаченных часа, потом тихо собрали вещи и ушли. А потом заявились школьнички и устроили ему «Iron Maiden» в песочнице.

А перед домом, его домом, в снегу лежала кровать. Разобранная, разломанная и вызывающая жалость. Говорят, в этом доме одни алкоголики живут. Так чего же тогда? Почему она тут, а не в надежных любящих руках. У Темы есть несколько вариантов ответа:

1. У алкоголиков нет Интернета, чтобы повесить объявление в ЖЖ, на СПб_отдам_даром.

2. Они обрусевшие итальянцы, не забывшие своих традиций.

3. Они сильные и больные на головы люди, которые в бреду швыряют мебель в окно.

4. Они очень любят соседей, но стесняются поделиться с ними надоевшими вещами.

5. Кто-то начал переселяться, но ушел в запой после первого выхода на улицу с тяжелой кроватью.

6. Это городские отшельники, живущие у подъезда.

7. В этом доме живет живая мебель, которая напилась в гостях, не доползла до двери и замерзла.

 

- Это подстава какая-то, - Инна грохнула железным чайником по плите и посмотрела осуждающе на Руслана, как будто это он встречается с соседками. – А ты Даше говорил?

Они остались на кухне одни, все остальные уже разбрелись по комнатам и, похоже, спали. А Инна заснуть не могла. Руслан же собирался просматривать фотографии за последние два дня – и всячески оттягивал момент начала работы.

- Давай, скажи-скажи, - продолжила Инна. - Увидишь, какая она дипломатка. Заговорит нам с тобой зубы.

- Да, чем больше живу, тем больше понимаю, что надо просто расслабиться и получать удовольствие. Получается извращенный даосизм. А я даосист, отягощенный злом суеты. Чертовски холодно дома сегодня.

- Нет, мне все это на самом деле очень не нравится. Ты-то, надеюсь, не того? Смотри, я тебе Дарью не отдам. Или ты у нас стал, наконец, закоренелым романтиком? Надо чтобы ты поговорил с Темой, что он не встречался с Леной. Это же сумбур какой-то! Приезжаешь в квартиру, а тут страсти какие-то! Нет, я так это не оставлю. Если что – пойду и нажалуюсь агенту.

- Ну, ты в своем репертуаре. Строишь из себя фифу. Ты кому-нибудь, трам-парам, сказала, что мы родственники? Ты это тоже риэлтеру сообщишь? Оставь людей в покое. Пусть хоть кому-то будет хорошо.

- А тебе не завидно?

- Нет, мне – в кайф. Пусть тебе будет обломно. А мне зашибись.

- Посмотрим…

 

Англичане идут в пабы не в пятницу, а в четверг. Потому что предпочитает, что несколько кружек с пивом звенели с утра на работе, а не дома, когда – дети, жена, родители. Как-то отвыкли, что алкоголь – это наркотик, вызывающий привыкание. Если и есть удовольствие дозволенное, но за которое надо платить – пусть это будет алкоголь. Чтобы в десять утра - и до полудня, после совещания идешь в столовую и берешь горячее и бутылку минералки. Чтобы так.

Культ пятницы-тяпницы (подать сюда Ляпкина-Тяпкина?), который вавилонят москвичи, не проходит в Петербурге. С другой стороны, москвичи могут преспокойно пить и в среду, но до утра. Потом на службу. Петербуржец погудит в четверг, пошарахается по коридорам трудового учреждения и уйдет в загул до вторника. И это верно. Тотальный хаос. Либо веганство, либо выход в двери, когда двери нет.

 

 

Десятая, вечерняя

Не пить! Не курить! И смотрите у меня! Слушайте голос! На недавней пресс-конференции, посвященной благотворительному концерту, директор реабилитационного центра заявил, что сейчас к ним начали все чаще обращаться молодые люди в возрасте 20 лет. В деревню, где стоит здание с десятками алкоголиков, люди приходят настолько часто, что многие вынуждены ожидать по два месяца в очереди. А Госдума, как представитель государства, решает не принимать закон об ответственности за распитие слабоалкогольной продукции в общественных местах. А депутаты делятся познаниями об изготовлении бурбуляторов.

Как не вспомнить один из декабрьских дней, когда в парламент был внесен законопроект, ограничивающий права несовершеннолетних в посещении «злачных» мест отдыха. То есть - после того, как молодым людям перестали продавать сигареты, пиво и водку, им решили запретить и игровые автоматы. Кроме того, в зону табу попали секс-шопы, бары и букмекерские конторы. А после 11 вечера подросткам нельзя будет появляться на улице без присмотра родителей. Штрафовать обещали на сумму от 5 до 30 тысяч рублей.

Здесь стоит вспомнить о громком разбирательстве в Самаре, когда областной суд отменил «комендантский час», введенный региональным парламентом, признав, что тем самым ограничивалась свобода подростков. И ущемлялись права родителей.

Поправки в закон «Об административных правонарушениях на территории Самарской области» были приняты в ноябре 2005-го и распространились на детей моложе 14 лет.

Первого сентября прошлого года Москва также доказала правоту противников проекта. Контрактивистами стали самарские милиционеры, которые указали на абсурдность подобных запретов: нельзя же, к примеру, задерживать ребенка, который пошел на улицу выносить мусор. А неблагополучных подростков они и без всяких поправок вычисляют. И посетовали на то, что подобный закон если и следовало принять, то в масштабах страны – большой и подробный закон.

Ветреные головы ищут себе приключений. Следи за собой, потому что за тобой уже идет хвост запретителей.

 

Парам-пам, парам-пам, парам-пам. Марина бежала по улице уже десять минут. Она делала так ежедневно - пусть это будут и утро после тяжелой танцевальной ночи с кучей выходов, трепа, алкоголя и нервов. Или спокойные восемь утра, когда ты выспалась, потому что, слава богу, ты не сова, люди могут говорить, что жаворонкам тяжелее на ночной работе, но просыпаться ближе к полудню, если ты лег рано, нельзя ни в коем случае. Это же столько времени, когда никто не достает - потому что люди либо работают, либо дрыхнуть без задних ног. А значит, никто не позвонит и даже не постучит в дверь, потому что ее новый, гм, бой-френд убегает быстро на свою работу, вставая в 9-30, хотя мог бы отказаться от получаса сна и быть более спокойным. А так что? Хвать футболку, хвать джинсы, одной ногой в штанине, другой уже в кедах, да еще и кофе пьет. И атууу.

Однако ведь и ей нелегко, если подумать. Что там, на чердаке, она так и не выяснила, ключей от дверей наверху так и не нашли, хотя она прошлась по всем местам общего пользования и даже протерла пыль, ибо она все-таки не вертихвостка безродная, а вполне себе русская женщина с тягой к порядку. Просто условия нынешние ей не позволяют следовать принципам в полной мере.

Кабы Марина знала, что в свое время еще дед поэта Владыкина пригрозил бабушке-молодухе разводом – это после венчания-то, в те годы! Так и заявил, что оставит ее вдовой при живом муже, ежели не выполнит она его условия. И врезал жене. Прямо в потолок спальни. Окно. Закрыл его специальным прозрачным зеркалом. И запретил всякому входить на чердак. Дед был достаточно стар, чтобы спокойно пребывать в одних покоях с супругой еженочно. Поэтому спали они раздельно. Но порой муж шел предварительно наверх, чтобы пронаблюдать за красавицей со своего поста, а уже потом спешил в альков. Злые же языки говорили, что зачастую он просто ждал там, когда появится бабушкин любовник. Дождался ли? Оба умерли в один день, друг за другом – он из-за второго сердечного приступа, она из-за первого, - несмотря на разницу в возрасте в 30 лет.

 

Вечером решили поужинать всем домом. Готовить вызвалась Инна. И пока на кухне закипала вода, Тема пытался заставить Марину посмотреть его концерт трехлетней давности.

- Послушай, товарищ драммер, давай не будем усугублять ситуацию? – мягко сказала она, садясь на кровать. – Мало времени.

- Дааа, мало. Ну… тогда расскажи про свой стиль танца. Вот. Про это я ничего не слышал.

- На самом деле, дружок, у каждой стриптизерши есть свой стиль работы. Вот я, например, танцевать на шесте не умею, то есть - не очень умею. Но это в фильмах и в Америке крутятся постоянно, а здесь у нас, в России, в стрип-барах, в основном, работают за чаевые. На чае работают, на воде и заварке - то бишь. Так что здесь самое главное - не хореография. А умение себя правильно показать. И тут всякие простые прокрутки на шесте не работают. Бесполезно этому учиться, если клиент тебя не хочешь. Конечно, можно и вертеться, скользить, туда-сюда. Но денег так много не заработаешь. Потому что если все это ты делаешь неестественно, вообще – не женственно, то тебя сразу раскусят. Я раньше много чего могла, потом случился перерыв, руки стали слабее. Надо наверстывать упущенное. Так что я хожу на тренировки. Хотя на самом деле надо уметь за 45 секунд трахнуть весь зал взглядом. Вышла на сцену – и чтобы на тебя уже все смотрели. Вот это искусство. Так что можно быть профессионалом и безо всякой акробатики.

Конечно, крутиться-вертеться – это очень красиво. Но ты же мужик, даже ты, скорее – более всего ты понимаешь, что стриптиз - это танец эротический. Здесь не цирк. Здесь надо уметь еще и смотреть на клиента. Так смотреть, будто ты его хочешь. Всем телом – и показываешь это жестом, взглядами, дыханием. Пару секретов рассказать?

- Валяй, - Тема перевернул стул так, чтобы спинка оказался впереди и стал смотреть на Марину сверху вниз, пока она прохаживалась по комнате.

- Итак. Я подхожу к мужчине, у которого хочу получить чай. Медленно наклоняюсь к его шее… И дышу, просто дышу, понимаешь? Заглядываю в глаза вот таким вот взглядом… Ну что ты смеешься?

- Ничего-ничего, я думаю, ты раньше без комментариев этого делала.

- …как будто всего его желаю, блин! Ладно. Двигаюсь я медленно, плавно, трогаю свое тело, нижнее белье, волосы, его лицо. Чувственность и осторожность, дорогой! И клиент думает, что он сейчас очень важный для меня человек. А это гораздо сложнее доказать, чем просто тереться об него попой. Хотя можно прогнуться и лечь поперек – это круче смотрится и воздействует. Заболталась я. Словом, вскрываю внутреннюю сексуальность человека. Отношусь с вниманием, стараюсь думать о клиенте, как о человеке, а не кошельке.

- И поэтому они платят?

- Ну, а почему еще? Вот выходят на народный стриптиз всякие страшные бабы – они же так ищут себе внимания, чуть ли не спутника жизни. Подсознание, понял? А я просто танцевать люблю, что-то свое придумываю. У меня нет комплексов. Хотя и когда на тебя смотрят – это же приятно. Повышает самооценку. Когда танцуешь, превращаешься чуть ли не в богиню, нежную и сексуальную, резкую, агрессивную, пластичную, настоящую. И еще спортивную. Да и достаточно обеспеченную.

- С этого бы и начинала!

- А что ты думал? Нет, я за деньгами не гонюсь. И на самом деле я всех этих мужиков в ноль не ставлю, они для меня пустое место.

- То есть мне ты танцевать ничего не будешь?

- Нет, дорогуша, к чему нам ссорится?..

- Так, ребята, скидываемся на пиццу, - крикнула из-за двери Даша. – У Инны истерика, она ничего не может готовить.

 

На столе стоит три коробки, причем одну из них лично для себя заказал Тема. Большую круглую пиццу с грибами ест только он. Потому что у Темы хорошее настроение, у него теперь есть Марина. У Марины тоже расположение духа в норме. Руслан находится в мечтах, поглядывает на Дашу, которая пребывает в состоянии легкого неведения по поводу собственной судьбы.

Инна старается вести себя прилично. Вообще-то, это она придумала весь это ужин. А потом разоралась, бегала на кухне, черт знает что такое. Да, у Инны большой опыт в собирании салонов молодежного профиля. Лев Николаевич Толстой с нее мы начал повествования о «Войне и Мире», если бы не эпический формат, истории минувших дней и скоропостижная кончина классика в начале прошло века. Но не такого же, блин, профиля. Но ничего, скоро успокоительное подействует и все будет хорошо.

- А давайте представимся более... полно, - сказала Инна, когда все взяли по первому кусочку и расселись-расставились по кухне: Руслан на подоконнике, Даша у плиты, Тема и Марина, гм, сели на лавку у черного входа. Она же сама осталась у стола. Положила на лакированную поверхность руку и продолжила. - Я вот, скажем, работаю секретарем. Мы с Дашей из одного города - Свердловска Чуть больше полугода здесь. Не шумлю, прихожу поздно.

- А я Марина, - словно не давая договорить, сказала в ответ девушка из темного угла. - Я стриптизерша и лесбиянка.

- Нуу, что ж... Это интересно. А где работаешь?

- В клубах. Иногда на презентациях всякой продукции. Стою и глазами стреляю. Не хочешь к нам?

Инна отошла к одной из полок.

- Нет, спасибо. А остальные?..

- Я фотографию, - сказал Руслан.

- А я книжки продаю, - усмехнулась Даша.

- Балду пинаю, - ответил Тема. - А еще барабаню за стенкой. Прошу прощения… Может, надо выпить чего-нибудь? Пива, вина? А то как-то все напряженно. А вы, кажется, барышня основательная.

 

- Никогда не понимала, почему, когда занимаешься сексом на чужой кухне в три часа ночи, никто на эту кухню не заходит, чтобы там застать это грехопадение, - выдала Даша Инне, пока Марина с Темой пошли за пивом, а Руслан отлучился в ванну, потому что не хотел находиться в компании двух подруг.

- Тебе, Даша, просто везет.

- Не так, чтобы часто… Вообще, я лишь предположила, чтобы ты немного пришла в себя, позлилась… А знаешь еще что? Этот Руслан меня звал в кино. Хотя я в кино не хожу. Я вообще не знаю, что это такое. Ну, ты в курсе.

- Я так и знала, что все этим закончится. Ладно, - Инна обвела взглядом кухню, на механике пересчитала кружки на своей полке – четыре. – Я тебе сейчас кое-что скажу, а вот ты это никому не скажешь, договорились?

- Как всегда, - Даша приготовилась слушать очередной малозначительный секрет – большую часть таких тайн она уже успешно позабыла, так что Инна могла ей доверять.

- Твой ухажер – не просто балбес. Он еще и мой милый родственник.

- Дальний?

- Да нет, близкий. Двоюродный. Этот, гм, кузен.

- А вы как-то это не особо афишируете?

- А чего тут афишировать. Ну, ты сама понимаешь – в новом городе, с хорошей историей. А у меня история не самая прекрасная.

- Руслан мне ничего пока не говорил.

- Это его показывает с лучшей стороны. Но ты виду не показывай. Надеюсь, он сдержится. Знаешь, наверное, тебе даже можно с ним гулять.

- Дожили. Она мне указывает. Ты же только что ворчала.

- И перестала. Лучше его не раздражать. Он же тебе нравится? Значит, у нас интересы совпадают, чего тут такого? Я не прошу тебя сообщать о том, что вы там творите. Мне самой себя достаточно для сентиментального романа.

- А вот мы сейчас обещали совместно доесть пиццу – мне как себя вести?

- Даша, ты неисправима. Сначала строишь из себя индепендент леди, а теперь вопросы задаешь наводящие. Как хочешь, так и веди, ничего же я не скорректировала – все идет, как ты и хотела, правда?

- Ну да… Звонят, вроде, готовься.

 

Инна решила, что разговаривать больше не будет. Потому что она смирно пила пиво и ела пиццу. Но тут голос подняла Марина.

- А вот интересно. Люди мы тут все достаточно деятельные, артистичные, - тут она взглянула на секретаршу. – Почему до сих пор не чувствую я тут творческого духа? Где жюльен, где шашлык?

- Очень напыщенно ты это сейчас сказала, - заявил Тема.

- Да, девушка, - усмехнулась Даша, которой Маринка, в общем-то, понравилась. Не с Инной все домашнее время проводить. – Очень страшно обламываться.

- Шашлычный Катык, - согласилась Марина.

- То есть – песни, пляски, выставки в коридоре? – спросил Тема. – Вот пусть нам Руслан нам расскажет о тусовках.

- Меня уже этим достали, - ответил фотограф, который слегка разомлел от хмеля. – Много народу, все чем-то интересуются, постоянно кто-то приходит, чай, кофе, трава. И тюбики краски в холодильнике. И мусор никто не выкидывает. Более того – кончится хлеб – приходится идти за хлебом, потому что его все едят вместо тебя. И никто не покупает!

- Ну, как же так, - решилась Инна. – Тебе же наверняка нужна творческая атмосфера.

- Это большая ошибка – думать, - сделал паузу Руслан, - что фотографу нужен вокруг бедлам. Во-первых, мне нужен покой, чтобы просматривать миллион фотографий, удалять 900 тысяч из них, а остальные поправить в каком-нибудь онлайн-редакторе изображений. Во-вторых, есть озарения, а есть работа. За озарения мне начнут платить в старости или в зрелости. А сейчас я просто пашу и даю людям то, что они хотят.

- Ремеслооо… - насмешливо протянула Марина. – А ты молодец.

- Ну, все-таки, - не унималась Инна, потому что ее доля пиццы давно кончилась. – Неужели уже сейчас нельзя творить по-настоящему. Вот Даша раньше хотела вышивать поздравительные открытки, правда, Даш? Это же красиво.

- Интересно… - протянула Марина, но Дарья осадила обеих:

- Инка, это думалось всего пару недель, мы же подсчитали, что затея нерентабельная.

- А я барабаны преподаю, - сказал Артем.

- Ах да, ты же преподаешь… - эхом ответила Инна. – Много учеников?

- Не очень… Но не так нудно, как просто сидеть на стуле и пить по 300 чашек чая в день.

- Вот мне бы 300 чашек, - заявила Даша. – А то ходишь, говоришь людям, а просто поболтать нет времени… Это я в книжном, - чуть громче добавила она.

- Барабанщик, стриптизерша, секретарша, продавщица и фотограф, - подвела итог Марина, подумав на секунду, что вербальная эстафета, она же - соревнование по ерничеству, – тоже неплохой способ поговорить. Авось в конце все напьются, всем будет стыдно, все якобы будут дружить.

- Я творю по-настоящему, - понизив голос на пару регистров, выдал Руслан. – Тебе не понять. Это моя работа – творить. Тебе не понять. Я могу сделать что угодно в каком хочешь жанре, стиле, виде искусства – и это будет, как минимум хорошо.

- Что же – и проза? – внезапно для себя ухмыльнулась Инна.

- А я тебе щас продемонстрирую! - заявил Руслан, сбегал в свою комнату, вернулся с блокнотом и начал писать, положив его на плиту. Марина решила не заполнять паузу и начала, наконец, есть остывающую пиццу. Через 10 минут, во время которых Тема завел разговор о московских ценах на жилье (а Инна только хмыкала), Руслан провозгласил:

- Готово!

И прочел:

«Перед мальчиком стояла вся остальная очередь. Большая сумка с бутылками давила в левый бок, шел 90-й год, он читал Владислава Крапивина, а по субботам ходил в магазин сдавать молочные бутылки. А когда мальчик вырос, он всеми силами просил, чтобы в старости ему не пришлось ждать, когда какой-нибудь пролетарий допьет свои пол-литра и бросит в урну.

Техника молодежи

предполагает практику

выдумывания кратких маршрутов,

комбинаторику,

вычисление среднего коэффициента,

дефрагментацию мозга,

сидение перед преподавателем

с бутылкой темного,

вычитание из бюджета

каждый месяц

неизвестной суммы,

наблюдение за нечеткими неизвестными,

которые, по сути, твое реальное и ближайшее будущее.

Все люди старше 20 -

смущенные крысы,

слушающие сплошной звук,

исходящий из группы сверстников.

У меня есть кольцо на пальце,

штамп в паспорте,

место на кладбище,

семь поколений, которые не отрицали

влияние хмеля.

По сравнению с ними

я развиваюсь еле-еле,

нет силы в 25-летнем теле,

но я хотел бы умереть

за стойкой,

по крайней мере,

когда я упаду под воздействием чей-то шутки,

кто-то обернется и возьмет мое пиво

в дрожащие руки».

- Господи, и ради этого ты нас тут мучил? С трех шагов видно, что это только про тебя лично. Давайте уже без жалоб хотя бы сейчас, – Инна нарочно начала протирать глаза и уже собралась зевать. – Давайте в карты поиграем, что ли…

- Ну, хорошо-хорошо! - Руслан вышел из себя. – Расскажи нам о чем-нибудь радостном и позитивном! Скажем, том, кто тут у кого самый близкий, надежный. Товарищ и друг, ага! Не все же знают, сколько раз я тебя уже видел в своей жизни. И как ты мне уже надоела! И про истории твои идиотские не знают! Как там бабушка? Не тяжело ей с правнуком? Как тетя поживает?

- Да ты… Ты… - Инна не ожидала, что дальний, и, честно говоря, не особо напрягающий ее братец начнет контратаку настолько прямо. Ей совсем не улыбалось оказаться в униженном положении, в котором ее наверняка еще никто и не пожалеет.

- Ну да, товарищи, это вот моя сестра. Двоюродная. Всю жизнь ее знаю. Всегда была притворой. Хочешь, Инночка, расскажу что-нибудь еще?

- Не надо, - Инна несколько побледнела, отошла к двери и потупила взгляд.

 

- Я не терплю родственников, - скажет Руслан через несколько лет Даше, - потому что это другая форма памяти, нежели фото. Понимаешь?

 

И хотя Инна гневно ушла в свою комнату, а Тема смотрел исключительно в телевизор, у Руслана настроение быстро пришло в норму. И он наклонился к Даше и высказал буквально следующее:

- Как ты думаешь, я похож на алкоголика?

- Ты похож на алкоголика, - насмешливо протянула Даша.

- Ну, почему? Мне только в 16 налили на самом донышке водки, которую я, естественно, даже не поморщившись, выпил,. До этого пробовал только домашнее красное вино, от двух стаканов розовел и добирался через два квартала домой, поскольку тусовался со взрослыми (по сравнению с мной) дядями и тетями, которые занимались на досуге искусством и умеренным пьянством. Они читали стихи и рассказы, целовали меня на прощание в щеку и крепко обнимали. А потом я бежал в ночи и озирался по сторонам. Мама чуть вздыхала и отправляла меня спать.

Ну, а потом я поступил на истфак. А я не говорил, что у меня три курса законченных - и что потом меня просто выкинули оттуда за неуспеваемость? Нет. Ну, так знай, так вот. И началась иная жизнь. С двориками, ларьками, выпиванием на последней парте на спор - кто сколько продержится после одной бутылки в одно лицо. И блевание в открытую дверь такси, и ползком по лестнице наверх, и сон в летнюю ночь в детском саду. Но все это - не часто, все это - иногда, просто - запомнилось, чтобы потом рассказать так вот и устыдится. А далее немного страшнее, ибо я устроился в газету фотографом, должен был приходить в 9 утра на работу и потом до 11 вечера мог бегать по объектам в разных концах города. Так что, когда ближе к утру субботы образовывалась дыра в расписании, решалось всем миром отпустить вожжи - и взять их обратно к понедельнику, ибо даже в измененном состоянии можно в воскресение работать. Потому что ты находишься на волне с остальными творческими работниками, которые все прелести твоего мира и создают.

- Так ты, значит, тоже учился на этом истфаке? А ты с Артемом давно знаком? – Даша все не могла понять, симпатичен ли ей Руслан или глубоко отвратителен.

- С ним-то? Да чуть больше, чем с тобой, милая. Квартира на этой замечательной улице Союза Печатников - не первое мое личное жилище. До этого я несколько месяцев прожил с программистом Василием и его случайными корешами, которые каждый начинали день с похода в магазин. А день у него стартовал после обеда. Как мне удавалось избегать общения с ним - богу ведомо, но не мне, - сказал он последнюю фразу Теме, зашедшему пожелать им спокойной ночи. – Да, пока-пока… Только помню, как один раз напоил он меня до такого состояния, что я стал иссиня-желтого цвета, весь наполненный одной лишь жидкостью, не костей, ни совести. Это зимой произошло, я распахнул окно в спальной комнате, положил голову на подоконник и все ждал, когда рама от порыва ветром понесется в мою сторону и как следует даст по дурной башке. Желания поддерживать в себе равновесие, стабильность, не прилагая при этом усилий, потому что любое напряжение – почти смертельно. И в таком состоянии я находился почти три часа, застудил горло, но потом выгнал Васо куда-то в гости, вскипятил себе воды, прогрел ноги, выпил чаю на самовар, а еще долго пел военные песни, которых, как выяснилось, успел где-то, как-то выучить в огромном количестве. А потом, уже около шести утра, заснул  счастливым сном ободренного своими успехами человека. Пришел мой сосед, долго шаркал на кухне, а потом лег на соседней койке. И тогда я понял, что хочу жить хотя бы один. Но не так, чтобы кто-то заявлялся позже меня и при этом совершенно не старался проявлять участие к людям, делящим с тобой крышу. Захотелось, наоборот, внимания и кооперации.

- Интересно, - Даша слушала рассеянно, но ей хотелось проявить именно это внимание. Радовал ее этот человек, хотя и не превращался он в глаза девушках не в принца, не в удачную кандидатуру. Просто душа лежала. Совпадение интересов, даже так – совпадение объектов для презрения. – Ты удачно косишь под пьяного искреннего человека. Так что иди уже спать. Слишком откровенно говоришь. Опасно.

 

 

Письмо из Голландии

Сестра, сестра! Из самого логово разврата пишу я тебе! Не знаю, что происходит в этой дикой стране, но все это необходимо тотчас же прекратить. Я беседовал с местными – они утверждают, что низменные человеческие желания приносят им немалый доход. Но что это такое, как не спекулирование свободой? Не вдаваясь в подробности – несмотря на то, что я почитаю тебя, как девушку прогрессивных взглядов, родственники явно не могут обмениваться такой информацией – скажу, что пробродил по фантасмагорическому европейскому Петербургу под названием Амстердам три дня кряду. Благо, городок небольшой, одна беда – сумасшедшие велосипедисты. Как хорошо было одному из первых прокатиться по Нашей столице на двухколесном товарище! Да, неудобства немалые, но здесь эти чудаки заняли лучшие места на дорогах, они трезвонят в свои звонки и сшибают прохожих на законных основаниях.

Кроме того – и для этого я и пишу свое письмо – видел нашего (нашего ли теперь уже?) друга, выходящим из всем в мире известного квартала, точнее – из одной из будок, где обитают падшие женщины. Совершенно уверен, что на лице его сияла довольная улыбка. Возможно, всего лишь влияние опиатов? Здесь нельзя ничего сказать уверенно.

Горожане то ли постоянно отдыхают дома, то ли работают исключительно в офисах. Таких, как я, гостей, немало. Но я, благодаря своему пренебрежению к внешнему виду, легко схожу за своего, что, к моему же удивлению, вызывает у меня гордость. Странно, этот пункт, построенный на сваях и грехе, мне, несомненно, интересен. Очевидно, именно в таких местах можно наиболее оградить себя от страстей, потому как не надо писать воображаемую историю, финалом которой должно стать грозное «Стоп». Здесь это можно делать постоянно, а наглядные примеры последствий ошибок – всегда перед глазами. Не следует ли и в нашем государстве учредить специальный штат павших низко людей, которые выглядели достаточно опрятно, но при этом выглядели бесконечно несчастными или потерянными. В стране нашей слишком много героев и знаменосцев, но нет предателей и подстрекателей, возведенных в чин мастеров.

Явно что-то не закончено в этом послании. Думаю, я еще вернусь к этой мысли.

Спасибо, что читаешь это.

Костя.

Тринадцатая, несчастливая

Мне говорят: Достоевский - это фигня, ведь он в карты играл, кутил, предавался буйствам плоти. Как будто писательство - не песня бурлака, волокущего корабль, полный тяжелых дум, к берегу относительного счастья. Можно подумать, это невероятно легко, чертов стресс, когда в голове слишком много дерьма, которые надо вылить, а все остальное - выставить на бумагу. Они ничтожны, эти бриллианты, представьте, каким острым скальпелем приходится медленно ворочать в черепе.

 

Два молодых человека пьют на лестнице портвейн. Открывается дверь, выходит девушка одного из них, говорит: «Обманывать нехорошо». И уходит. Пьем дальше. Вопрос: если это – Руслан и Тема, то чья девушка выходила?

Лично мне кажется, что это все же Дарья. Все же это… это они с Русланом второй день

живут на чердаке. Потому что они знают гораздо больше о том, что здесь, черт побери, происходит, чем я. И сейчас они поведают и мне, и тебе, как их угораздило забраться еще на один этаж выше.

 

Но сначала Руслан расскажет Даше о том, как три года назад он захотел вступить в очередную молодежную партию, только потому что в ней тусовалась симпатичная девушка. Как же ее там зовут? Вспомнил, ужаснулся… Дело было так: он стоял на Манежной площади, внезапно туда начали подходить люди в красивой штатской форме, которых нельзя было причислить ни к инди-кидам, ни к эмо-боям, ни говно-панкам. Ребята начали приставать к тем антиэлементам молодежного псевдо-сообщества, а до Руслан дошло, что это активисты из очередной правительственной комсомолии. И тут он увидел Ксению. В последний раз он одалжил ей 50 рублей на пиво в клубе на Думской. Ксюша подошла, поздоровалась, попросила денег и испарилась. А Руслан и не вспомнил, кто же это был. А теперь вспомнил. И всплыла картина, как еще раньше, месяцев 8 назад, его сосед по лестничной площадке прихватил это девочку в клубе, когда они двигались в сторону чьей-то квартиры. А Руслан лишь общался с ней на тему клубных психотипов (расшифровывай это слово, как пожелаешь). Но что-то думалось ему, казалось. И когда все улеглись на полу, а сосед, выждав минуту, начал Ксению целовать, Руслан решил включиться в игру. Он даже думал, что дело закончится групповухой. Но дело закончилось дракой, потому девушка отстранилась ото всех и пошла на кровать, занятую другими барышнями. И они двинулись с утра пораньше за алкоголем, у ларька наткнулись на гопников, мало что соображающих, но по-прежнему успешно машущих кулаками.

…Она сказала привет, а он чуть ли не рукой помахал. И начал резво спорить с главным, как хотелось показать этому мальчику, человеку из всей политической шайки. Ксения стояла рядом с ним – в платье на лямках, светлые волосы с заплетенные в косички, только у корней выдается настоящая шатенистость. И он подумал, что политика и существует для того, чтобы брать вот таких девушек силой, прямо у себя в кабинете, после утренних встреч. У них в итоге ничего не срослось, но та встреча казалась одним из лучших явлений его жизни.

 

- А как бы ты подготовился к записи диско?

- То есть? – Руслан уже не мог спокойно на нее уже смотреть. Видимо, наступила фаза, о которой Даша пока даже не хотела думать.

- Ну, закупил легких наркотиков, снял парочку оргий со своим участием на видео... – усмехнулась она.

- Я, когда фотографирую, медитирую...

- Тогда можешь забыть о диско! Ох, ты не закрыл дверь… Черт…

- Так вы, так вы?... – Инна выдохнула и убежала в свою комнату, хлопнула дверью. Воцарилась тишина. Дарья вздохнула, поцеловала Руслана еще раз и поплелась в комнату. Однако он немедленно схватил ее за руку и потянул обратно, к себе.

- Да уж. Так мы, - фотограф посмотрел в задумчивости на кончики пальцев правой руки, потом отбарабанил пальцами по столу торжественный гимн и взял в руки чайник. – Ты расстроилась? Можно сделать что-либо? Сильно расстроилась? Ну, давай попьем чаю! – неожиданно отчаянно закончил он. – Сделаем что-нибудь обыденное!

 

ПИСЬМО ИЗ ГЕРМАНИИ

…Вокруг якобы куча знаменитостей, - которых никто не знает в лицо. Уж тем более, русский турист, мне неизвестны даже наши звезды балета и опера – ведь я, Валя, туда не хожу. Извини, если раньше приходилось врать. Вместо этого я ходил до маман  Кольцовой и к ее девочкам… Знай, что я сейчас изрядно пьян, нахожусь в одном из лучших питейных заведений Кельна. И все это не потому, что я испытываю какую-то несокрушимую тягу к спиртному. Но я хочу досадить тебе. Мне известно, почему всю поездку мне встречался твой возлюбленный – и не смей отрицать это! – и почему настолько раздражающим казалось мне каждый раз его появление.

Так уж и  необходим был этот соглядатай? Неужели ты совсем не доверяешь мне? Если бы не это… Знай, что даже он не знает – мне пришлось провести ночь в местной тюрьме. Всего лишь одна буханка ржаного хлеба! Да, мои деньги от тебя так и не дошли. И я оказался на голодной пайке. И этот, шпион, я нашел его, припер к стене, попросил сто рублей до возвращения на родину. Ха, не дал мне ни гроша.

Ужасное немецкое пиво, вывезенная местными дельцами из России водка, французское вино - все, что я выпил понемногу сегодня. Да, мне повезло в картах и даже сейчас кое-что звенит в карманах, этого как раз хватит на поезд до Таллинна, а там уж я встречу своих старых товарищей. Ох, меня прошибло на откровенности и прочее. Извини, сестра.

Между тем, Германия – страна в действительности совсем не педантичная. Поезда приходят с опозданием на полчаса, некоторые вовсе не доезжают до места назначения. Половина Кельна – сплошные ярмарки да выставки, вторая половина забита дорогими магазинами. С трудом нашел себе койку с завтраком. Постоянно хочется спать, но не удается – шум, гам, соседи возвращаются под утро, на завтрак гонят чуть ли не из-под палки.

Но зато вчера я купался в Рейне. Лед здесь еще не сошел. Представь себе, стоишь в одном исподнем посреди Волги, ныряешь в воду по самую грудь, более не можешь, ибо все сжимается внутри, а когда вылезаешь - тебе тепло от холода... Чудесное состояние, которое я непременно повторю, когда доберусь до Петербурга. Не уверен, что подобное проходит у нас когда-либо, помимо Крещения, так что, видимо, увлеку своих товарищей по перу…

Словом, как я написал, еду на родину. Тебя я прощаю, потому что я отходчив, а эта поездка научила меня быть менее требовательным к людям, даже к близким родственникам.

Потому – обнимаю,

Твой брат Константин.

 

Пятнадцатая, в больнице

Как говорила одна моя хорошая знакомая: “остается горячими губами по холодному горлышку бутылки пива». Было бы забавно, если бы дверь отворилась, а вошел водолаз с гидрокостюме, шлепая ластами. Вода льется, уже добрались до обшивки дивана. А потом гость говорит: «Это 33-я?». Нет, видно же – я тут живу. И сюрреалистическая персона удаляется, а вместе с ним и несколько десятков литров пресной жидкости. Мокрый ковер, отсыревшее дерево, наверное, можно поговорить, соврать, подольше, если бы позволила вода, немного чужого языка в знакомой стране.

Марина пришла домой злая, пьяная, но обогащенная морально и информационно. Дома никого нет, зато на полу явственно читались следы мощной уборки. Руслан звонил ей раз 20, но она обнаружила это только сейчас. А перезвонить не могла, баланс нулевой. Она начала путь в сторону ванной, когда обнаружила на стойке с телефоном с запиской:

«Кто прочтет, не знаю, но, думаю, стоит известить каждого. У Инны серьезные травмы, приезжайте в больницу. Не знаю, где находится, вот телефон. Даша».

- Бляха-муха, - Марина присела на стул. – Нехорошая квартира.

Она скинула бесплатное сообщение Теме, попросила перезвонить.

- Что тебе, - в трубке что-то шумело и ругалось. – Я тут в очереди стою, в поликлинику, легкие болят.

- Повезло. А у Инны сломаны кости, очевидно. В двух местах.

- Как это?

- Не в курсе я! Пришла, записка лежит. Поеду в больницу. Закину деньги на телефон, скажу, какая. Ничего пока не знаю.

- Хорошо, я у Руслана спрошу…

- Блин, ну, послушай, это ведь не я довела ее? Я же вела себя, как не очень вежливая девочка, правда?

- Ты не спала сегодня?

- Темушка, я ведь все-таки очень дрянная женщина, если могу себя в подобном  подозревать… Позвони мне потом, ладно.

Она легла в ванну, включила воду и немедленно задремала – так она устала. Но что-то сказала ей, что нечто аналогичное и алогичное уже приводило сегодня к катастрофе, поэтому она резко поднялась, приняла теплый, а потом и холодный душ. И не одеваясь села на кухне пить кофе. Ей стало довольно зябко, левой рукой она гладила левое предплечье, быстро опустошая чашку и не решаясь подойти к окну. Резко поставив кофе на стол, Марина открыла дверь в курилку, надела чьи-то тапочки, добежала до ключей на чердак и устремилась наверх.

Ну, да, вот оно, окно. Действительно, под этим куском фанеры что-то находится, напоминающее стекло. А прибили его сюда недавно. Наверное, Руслан. Но все равно – это значит, что отсюда можно было следить за ней. Или за кем-то, кто жил до нее. Вуайерист строил этот дом. Скажем, ревновал к жене, а потому иногда не уходил из дому, а уединялся на чердаке… Или они просто забавлялись – жену возбуждало неявно присутствие второй половинки. Или здесь работала следовательская бригада НКВД – смотрела на подозреваемых и раскалывала их. Зеркало есть, но вот каждому ли думается, что оно – для наблюдения? Или только Марина такая умная, что сейчас подхватит простуду. Она спустилась, накинула халат, а пока шла, решила, что думает она подобным образом неспроста. И в комнате могла бы жить – не случайно. И вообще она себя здесь чувствуют неуютно. Но как дома.

Она позвонила в больницу, узнала адрес и вышла из квартиры, решив разобраться с демонами попозже.

 

Третье письмо Вали брату

А все-таки, Костя, мы с тобой все еще дети. И когда я стану тетей, а ты дядей, маленькие Константиновичи и Константиновны (и, видимо, кто-то такой же –ич – и –вна) будет заезжать в чужие для себя дома. В раннем возрасте они будут открыто принимать почти каждого, кто подойдет к ним с улыбкой, нежным взглядом. Улыбнутся они, расцветут – и покорят сердца безвозвратно. Чем хорош ребенок – тем, что камня за пазухой не имеет. Те гигантские знания, что ему принадлежат, заперты на ключ, а ключ в Неве. А когда он его найдет – то ничего внутри и не останется чудесного. Так никто и не узнает, чем же еще прекрасен любой малыш, будь хоть светел, черен или рыж, насуплен по большей части или задорен, растут ли у него волосы или уже выпадают к первому году, сколько зубов, какая температура, какие прививки и как стираются его ползунки. А вот малыш вырастет, закроется от мира – и получится странный, но мирный человечек, почти кроха ростом под два метра, а окружающие только знают, что жалеют его. И правильно жалеют – никто не будет защищать такого только потому, что на челе его виднеется печать безумия.

И иной не будет запираться – а сразу толкнет дверь ногой, расшибет, щепки сожжет, себя обогреет, о победе возвестит. И такому тоже никто не поможет. Потому что тем, кто сразу показал самостоятельность, не к чему посторонние руки.

Куда же двигаться нам, куда двигать – их? Кажется, найди баланс, будь ребенком, тянись к каждому, но будь взрослым и сам помогай другим. А сколько лет-то тогда пройдет, пока наш баланс сойдется с мировым и превратится в идеальный? Сплошные жертвы – вот что такое добродетель. Погубил себя на капельку – ужо герой. Ну, так тогда любой неяпонский камикадзе без головы с крохотным жалованием – тоже глава эпоса.

Жду, когда приедешь, наверное, сильно ты изменился. А я, наверное, не смогу так вот меняться. Мне обязательно надо родить ребеночка. Да только нет никого, кого можно взять в мужья (простодушно проявила свой феминизм). Кабы только желание это не проявилось настолько сильно, что все критерии отпали само собой. Я тебе вот ругаю за прошлые  письма, а ты меня все-таки ругай, наверное, потом спасибо схожу. Не надо, видимо, в каждом видеть если не хорошего человека, так неплохого. Ценить надо настоящее внимание, уметь его отличать от ложного…

P. S. Подумала, что будет прекрасно - и одновременно ужасно, - сделать приписку о том, что видела сегодня. А видела я некоего юношу в возрасте от 10 до 12 лет. Он прогуливался в районе Адмиралтейства с престарелой тетушкой. Я шла к ним навстречу на Малую Конюшенную – и обратила внимание, что малыш что-то старательно пинает. То это штука перескочит с тротуара на дорогу, то улетит слишком далеко. Не особо при этом напрягая ножные мускулы, он отшвыривал предмет все дальше. Подходя ближе, я вдруг поняла, что это труп вороны. Тетушка посмотрела на меня взглядом, в котором читалось только лишь спокойствие - ни ужаса, ни страдания, ни понимания вообще. А я, борясь с тошнотой и ускоряя шаг, постепенно начинала вникать в следующую сентенцию: а с чего бы вообще взяли, что люди изначально хороши, честны, добры, искренни. Возможно, они уже в детстве – черствы и гадки в понимании взрослых. Только неразвитость, неумение вести себя в обществе мешает вывести всю злобу уже в первые годы. Возможно, вся жизнь – это вытеснение плохого - хорошим. Внешне может показаться, что ребенок уже отнюдь не ангел (или не аггел), а все более человек. Ну и пусть падает оземь, пусть стоит на ногах, пусть наверху будет у него дурной мир, а земля служит настоящей опорой для правильной жизни. Ведь именно дети могут обидеть просто так, могут потребовать вещь, которая родителю не по карману. Вытеснить чуждые интересы, оставить только свои.

Или я опять не права. Или все детство – сплошная пустота, на которой можно нарисовать и оценить все что угодно. Не осознавая, не давая оценку – как можно сделать плохо или хорошо?

Нервная Валентина.

 

Даша подумала, что она, она же знала, что Инны есть ребенок, который живет в том же городе, где раньше обе они жили. А теперь мальчик там - но с бабушкой. Она понимала, плохо понимала, наверное, и сейчас этот факт предстал перед ней во всей четкости и несправедливости.

- И что у тебя с рукой тогда?

- Перелом. В двух местах, - Инна медленно подняла голову и посмотрела исподлобья на Дашу. - А ты одна пришла?

- Нет, еще Руслан. Он внизу стоит. Тема где-то в очереди. Марина бежит.

- Марина?

- А что ты думала - все вокруг такие сволочи? Кстати, кому еще надо сказать?

- Маме, наверное. У тебя ведь был ее телефон? Или не надо, как думаешь? В меня что-то вкололи, кажется...

- Возможно, вкололи, я не в курсе. А маме, ох, ну, надо бы сказать... Инна... А ты... случайно упала?

- Наполовину. Ну, меньше, чем наполовину. И я напилась... И еще шеф выдал мне. Никакой Японии и вообще, кажется, никакого роста. И еще у меня нет друзей. Ой, Дашка, извини, ты чего?

Даша присела к ней на кровать и сказала:

- Говори тише, все же общая палата. Плачу я. Есть у тебя друзья. Просто друзья - это такая штука теперь. Они как доброкачественные опухоли - обнаруживаются только при рецидивах. А так их и вовсе нет. У нас же такой возраст - все там остались, в другом городе. Мы уже не можем - все, я перестала, да - не можем заводить новых. Приятелей, приятельниц, не больше. Кофе попить, на корпоративке посудачить, переспать по пьянке, но не позвонить поздно ночью, не помочь привезти шкаф с окраины города, чтобы его поднять на пятый этаж. Ну, ты понимаешь. Наверное, надо уже заводить семью, потому что тут-то и остается все светлое. Крепкая дружба, равное сосуществование, никаких подковровых бомбардировок... Хочешь, Марину позову?..

- Ну, зови. Только я, наверное, усну скоро. У меня ведь еще и голова болит после вчерашнего алкоголя.

- Ну, мы тоже не спали.

- Почему?

- Эмм, ну так, суматоха и так далее. Позже расскажу, - и чмокнув Инну в щеку, Даша поспешила вон из палаты. Она не была уверена, что сюда можно ходить по очереди столько времени.

 

Марина сидела, ожидая своей очереди. Руслан поднялся наверх, Даша, как он сказал, уже болтала с Инной. Она же пила двойной кофе и читала плакаты на стенах – как распознать гепатит и почему вредно делать пирсинг. Вспомнила, как лежал в третьем классе целый месяц в двухместной палате, каждый день – капельница, ингаляторы размером с шкаф, из нормальной еды – только яйца вкрутую. И по три укола внутривенно.

Перетянут руку, смешают раствор, наберут в шприц на 20 кубиков и воткнут резко в вену. Подумаешь даже спустя столько времени – передергивает. Немного крови внутрь, ватка, потом жди.

Рядом садится парень с забинтованной головой и спрашивает:

- Ты в 21-ю?

- Нет. А что с головой?

- Молотком батя дал. Не сильно. Вообще, там сотрясение мозга… А сейчас просто рана заживает… Ну, не молотком… Шваброй. Но она сломалась. А я тут лежал неделю. Даже семестр закрывать не пришлось.

- Вот дурак, господи, учился бы. Послушай вот меня, я ж тебя постарше буду.

- Ого! – хмыкнул парень и ушел в кабинет. Марина вспомнила, что в младших классах она умудрилась сломать однокласснику нос – они делили какую-то игрушку, она размахнулась – и, пожалуйста, результат. Ну, а он потом всем рассказывал, что шел по улице, остановилась крутая тачка и его украсть хотели. А он отбился и пострадал вот немножко.

- О, привет, - появилась Даша – слегка непричесанная и в длинной клетчатой рубашке навыпуск. Выглядела она в ней, как еще один больничный пациент. – Поднимешься? Четвертый этаж, пятая дверь направо.

- Схожу. А что случилось-то еще? Ну, кроме руки – Руслан уже сказал.

- Потоп. Наверное, кран оказался плохо закрыт. Ну, - Даша подумала немного, - или Инка включила. Думаю, она не в себе. Ты поосторожней. Я знаю, ты хорошая. Но вспыльчивая.

- Не боись, не в первый раз, - и Марина начала одевать бахилы.

 

- Хочешь проще - получишь проще. Без деталей. Мне нужны детали, в отличии от тебя, - сказала Марина. - Можно ездить на работу в метро, видеть только людей и поезда, толкаться на входе на эскалатор. Можно в автобус сесть, вцепиться рукой в поручень и медитировать на пейзаж. Он же все равно повторяется. Можно пешком ходить, тогда ноги устают. И начинаешь много думать о себе. Поэтому я сейчас купила себе велосипед. Я по сторонам не смотрю, только на дорогу, кручу педали, в голове - только правила дорожного движения и полет. И теперь я танцую медленные танцы, иногда вообще без ритма, директор злится, публике нравится. Потому что прямая бочка - это просто, это на метро и до конечной. Но никаких чувств, а мне же надо извлекать из всего пользу, пока окончательно не надоест.

А ты, Инна, так и ничего не нашла. Детей любишь, потому что надо, мужика ищешь, потому что одиноко, на работу ходишь, потому что перспективы. А потом все это закончится - сын вырастет, любовник или муж надоест, с офиса погонят. И ты уже ничем это не заменишь, а просто повторишься. Не старое вспомнишь, а забудешь его и сделать вновь точно также, как и раньше. А я пойду на апгрейд. Вообще, - тут Марина сделала паузу, - мы бы могли быть подругами. Честно. Мне же надо иногда смотреть по сторонам, чтобы близко в глаза.

- Я обратно уезжаю, - сказала Инна.

- Ну, я так и знала. А могла бы пережить и снова пойти вглубь - с паролем. Ты же повторяться не будешь теперь. Потому что - сломалось, да? Ну, не кость, а внутри надломилось.

- Сволочь ты, все-таки.

- Наверняка. Люблю, когда злятся. Значит, не знает того, что я знаю. В спину плюют, когда идут вторым номером. Ладно, утешать тебя не буду, но ты молодец. Общаться мы с тобой больше, наверное, не будем. Я тут, пока ехала в больницу, звоночек получила - попросили все комнаты освободить в течение недели. Может, конечно, кто-то потянет время, я сама, к примеру. Посмотрим. Но - разъедемся. Выздоравливай, подруга несостоявшаяся.

- Может, тебе интересно все же? – крикнула Инна, и Марина остановилась . – Я же не просто так приехала. У меня сын растет дома. Ничего толкового из него, быть может, не выйдет. Если бы у меня что-то тут получилось… А ты все ехидничаешь. Я же ради других старалась. И хотела хоть с каким-нибудь веским результатом вернуться.

- Удивляешь, подруга, - спокойно ответила Марина. – Ты думаешь, тебя оправдает твой статус. Но мы тут сами все – еще дети. Потому что решились на авантюры. Потому что дураки. Так что не героиня, а, как и все, обычная дура.

На выходе с этажа она встретила Тему.

- О, привет, душенька, - сказала Марина и душевно чмокнула мальчика в щеку. – Пойдешь наверх? Пообщаться с многолетней мамашей? Или Руслан тебе все сказал – он же в курсе, наверное?

- Привет. Мамашей? Ого. То есть угу.

- Знаешь, тут с квартирой - все. История заканчивается. А раз так, надо кое-что прояснить. Встречаться мы точно не будем. Нет причин. А чтобы тебе стало легче, скажу - те три письма, что ты нашел - это я тебе скопировала. Не было ведь никакого вай-фая. Это все нервы и таблетки, не стоит больше, надо тебе высыпаться и бегать по утрам. Если хочешь, могу твои файлы с барабанами вернуть. Красивая история, правда?

Тема почти рухнул на скамью. Посмотрел на Марину. Почесал голову.

- М-дааа. Штука. А кто их писал? Ты?

- Нет. Это я однажды где-то нашла старые письма. Чьи-то. По подписи не разберешь. Перепечатала на память. Хотела поделиться. Не обижайся. Это не обман. Просто игра небольшая. Чтобы было интересно. А ты, ты хороший.

- Но недостаточно.

- Ты все прекрасно знал. С самого начала. Давай не будем.

- Не будем. Я пойду, поговорю с больной.

- Может, еще сходим потом куда-нибудь.

- Наверное.

 

Какие они же они были, все-таки, разные. Один тратил талант, превращая его в ремесло. И казался по-своему правым. Другой все ждал, куда прибьет его течение. Третья строила образ циничной работницы клубного шоу-бизнеса, а мучилась глупыми страхами. Четвертая казалась нелепой простушкой, однако в уме просчитывала все варианты развития события и легко меняла роли. Пятая хотела быть деловой женщиной, но оставалась непутевой матерью.

Они так старались стать ближе друг к другу, а между тем – удалялись. Чем дальше, тем больше они узнавали о себе и случайных соседях. И за это становилось стыдно. Как иногда хотелось каждому вернуться лет на пять назад, когда даже самые близкие друзья не лезли в душу, да ты и сам в ней копался без особого рвения. И все темное дремало, будучи не потревоженным. Но потом каждый остался один и пошуровал внутри, а там одни вороны и не одного феникса или жаворонка. Или даже мудрых сов.

Инцидент, предшествовавший прыжку Инны, не мог пройти не замеченным номинальной хозяйкой коммунальной квартиры. Вернув деньги в размере половины суммы (чему изрядно поспособствовала пламенная речь Дарьи, а потом и Марины), от ребят в жесткой форме потребовали, чтобы они в течение трех суток покинули помещение. Руслан тут же продал родимый шкаф через сеть за тысячу рублей, а остальные вещи оставил у Даши, которая перебралась в общагу. Первые дни он скитался по впискам, а потом пошел к матери и выдал свое согласие на продажу квартиры. Для будущей молодой семьи жилье стало самым важным вопросом. Нельзя уверенно сказать, что к тому времени Руслан точно хотел жениться. Даже его невеста об этом не подозревала.

А где, кстати, любовные перипетии, спросит читатель. Накось выкуси. Мне по химии в аттестате поставили трояк, я разбираюсь только в физиологии. Людей сплотили общие проблемы и прогулки под солнцем. Оба они понимали, что если долго тянуть с первой фазой, то вместо покупки подвенечного платья заполучишь дележ вещей и запой. Поэтому Руслан пришел к выводу, что с будущими женами надо жить в отдельной своей квартире, из которой, если уж бог чего на душу положит, легче было бы уходить слабой половине.

А уж там посмотрим, надо ли писать заявление и платить пошлину.

 

Инна, пролежав в больнице десять дней, оскучнела и сбежала, вытащив свою одежду при помощи новой секретарши босса (само собой, с такой репутацией ее на работу уже брать не собирались, но ее замена, прибыв для того, чтобы сообщить об этом, впала в панику, потом впала в сочувствие и всячески потом старалась девушке помогать). Зайдя к Дарье, которая самостоятельно решила перетащить вещи подруги к себе, она достала из единственного чемодана накопленные деньги и купила один плацкартный билет до Екатеринбурга.

Тема выпросил у неблизких друзей новый диван, выкинул на базе старый и спал на нем, стараясь забыть все чудеса, которые он познал за последние дни.

Марина же демонстративно поругалась с начальством, посчитала бабло, удивилась и дунула в Таиланд – отдыхать, немного, по знакомству, работать, думать.

 

 

Долгий эпилог

 

На той стороне, которую, при желании, можно официально называть Левобережьем и снимать там боевики, и грозить ему кулаком и вербальными ультиматумами, вглядываясь в неком подобии тоски – на той стороне, в районе станции «Елизаровская» или «Ломоносовская» росла настоящая трава, а еще стояли некие подобия домиков из ДСП и прочего профнастила. Рядом лежали перевернутые верх брюхом лодки. А рядом с Русланом на бетонных плитах сидели рыбаки в количестве 4-6 штук на сто метров и удили неведомую рыбу, которую потом никто точно не будет есть, потому что, как написано в прошлогоднем экологическом отчете, уровень загрязненности Невы с каждым годом растет. Плесень, гниль, и цвет странный. А из тех металлов, что можно извлечь из почвы на берег, легко выстроить наглядную таблицу Менделеева.

Руслан и безо всяких бумажек знал, что рыба здесь поганая и ловят ее ради интереса, хотя сам в жизни ни одной удочки в руки не брал. Почему только на том берегу – зелень? И там, кажется, даже не ездят машины? А здесь они прямо-таки выдающиеся шумопроизводители, первые в рейтингах.

Однако там - над лодками - висит огромный знак – круг с красной окантовкой. И он гласит, что хождение на плавучих судах здесь запрещено. И это как-то примиряет две стороны. Еще виднеется здание завода под названием «Седьмая верста», который изрядно походил на потрепанный бизнес-центр. Фабрика «Пролетарская». И желтые, и оранжевые дома. Такие есть в каждом городе России, который старше отмены крепостного права, в губернских городах с населением меньше миллиона обывателей. Неказистые, но достаточно прочные, чтобы не стареть, теряя мебель, декор, окна. Их редко рушат, если он все же сами не ломаются с течением времени, когда вокруг них собираются заборы и общественные организации, а еще редко подходят фотографы из почти центральных печатных изданий.

Вдали отлично просматривался вантовый Большеохтинский мост, а дальше - четыре трубы, чуть ближе еще две, все похожи на немецкие телебашни. Руслан побрел в сторону Володарского, потому что не хотел пока возвращаться назад, да и когда еще увидишь в Неве плавающую утку? Ха, вон утка! Прикольно, да. Пивные банки различные фасонов и брендов. Он пробрел еще 200 метров, чтобы наткнуться на очередную партию рыбаков, подняться по лестнице и пойти обратно по улице Крыленко и так далее, до самого дома.

Почему он так долго ходил? Потому что мама убедила его. А клиенты, которые хотели купить квартиру, опаздывали ровно на час. И он лишние 60 минут потратил на то, чтобы познакомиться, наконец, с местами, в которых так долго прожил. И как будто и не бродил раньше. Как будто - не свои места. Как будто вообще их не существовало – этих замечательных мест. Городские пейзажи разнообразнее диких, необжитых людбми – это можно доказать методом сборки. Что такое лес – деревья, травы, словом, коллекция однообразных вещей. А тут каждый дом по-своему загрязнен и не достроен. Асфальт – в рытвинах. А ты идешь в сторону - уже не твоего дома. И сколько придется изучать заново таких же. А сколько уже потерял? В районе Пискаревки или Просвета – все надо будет учить заново. Или где там сейчас строят, где еще есть пятна для застройки? И жилье так дорого…

Руслан зашел в магазин за пакетом молока, обошел детский сад и увидел рядом с забором разбитую «окушку». Ни одного целого стекла, также осколков не осталось. Уже снято одно переднее колесо. А второе сегодня вечером возьмут. Машина - синего цвета? без номеров. На сиденьях - пакеты и рекламные прокламации. В багаже постелена рогожа, валяются пустые бутылки от минералки и пятилитровые канистры. На панели целы кнопки и стрелки. Обшивка не порвана, но выдернуто с мясом еще одно сиденье.

Подобные машинки он встречал в районе чуть ли не каждый день. Сначала они разбиты, потом обклеены скотчем, а далее – вот это. И никто не кладет бомб, не увозит в УВД, она просто гниет руками человеческими. Точно надо съезжать. Не ему, так маме.

 

- Нас еще спрашивали, почему мы не любим обзоры новогодних подарков, а также не пишем в блогах об итогах годах. А потому что, как говорили одни подмосковные шутники, переворот в фауне. И теперь мышь - царь зверей. Словом, мы еще не настолько часто ходим  к докторам (и то за деньги, когда зубы болят), чтобы подводить черту. И все дальнейшее называть BTL-активностью, - и Тема выпил.

- К слову о модных терминах, - продолжил он, поглядывая на пьяную сельскую компанию. - Опыт показывает, что будущее за теми профессиями, которые менее всего понятны окружающим. Важны, как выясняется, любые мелочи, на которых потом можно сколотить нехилый капитал. И успеть это намолотить в кратчайшие сроки. Ибо сейчас эффект новизны – далеко не индивидуален. Если массы уже просветились, но и нам, единоличниками, здесь делать нечего. Новизна теперь суть девственность. Сам придумал, реализовал, продал и похваляешься.

А еще знаете, удобно прийти на старт первым и пробежать дистанцию до того, как остальные соблаговолят разделить с вами радость состязания. Потому чужие – это соперники, это так, видимость. А тут – ты сам. Прыжок выше головы, взгляд за горизонт, очередь на получение субсидии на жилье для молодых семей.

Однако проблема еще состоит в том, что все кто попытался сделать первое и второе (увы, отнюдь не третье), попадают потом в учебники истории. Спустя некоторое время, в течение которого слывут тотальными идиотами, пожертвовавшими себя ради призрачных идей. Ведь никто из нас, в остальных человека не видит, только в себе – со всеми его радостями, горестями, противоречиями и склонностями к самоанализу. А потому и выходит, что только театральное и старательное соблюдение правил современного социума помогает не чувствовать себе ежедневно человеком, который что-то делает не так.

Хотя если бы каждый начал изобретать велосипед и выдавать его за мотороллер, лучше бы отнюдь не стало. Особенно в России, где, похоже, только авторитаризм выведет нас к светлому будущему. Если мы к тому времени не забудем, как выглядело вполне еще освещенное прошлое. Возьмут за руку – и приведут. И пойдем, потому что не хочется слышать отщепенцем здесь и сейчас.

А вот когда ты бежишь один с утра, потому что – захотелось, ты не чувствуешь себя победителем, нет. Ведь позади тебя нет побежденных. И ты словно герой хорошего производственного советского романа, в которых, как известно, хорошие состязались с замечательными.

- Слушай, Тмыч, а ты можешь проще? - чуть более агрессивно, чем час назад, начал один из собутыльников. – Хорош базарить уже. Давай тост. Мы и так уже с пацанами ни во что не врубаемся. А водка стынет.

- Знаете, сегодня перед мощным копанием огорода я поднялся на второй этаж дачи, которую наконец-то достроили через 15 лет после постройки, и взял в руки слегка потрепанный синий пиджак с порванными пуговицами и темный пятном на лацкане. И мама сказала, шагая по лестнице: а вот в нем твой папа познакомился со мной. И я его надел. И знаете что? Как будто на меня шили.

- Мощно, братан, надо выпить, - Тема вообще не для этого историю рассказывал, но с деревенскими товарищами спорить не стал. Он третий день жил у бабушки в Тверской области и сейчас уже понимал, изредка потирая левое плечо, что в селе надо жить в мире с самим собой, а все остальные – всего лишь крупные объекты, которые надо направлять по стрелкам.

Уничтожив компанией первый литр, начали думать, кто пойдет за следующим. Решали недолго – поглядели на Тему, сказали – ты гость, ты и плати. Тема хмыкнул и побрел в сторону одного из окраинных домов, ибо круглосуточных магазинов, в виду их малой популярности, в селе не появилось. Размышляя о будущем и прошлом, он прошел весь населенный пункт, одолел дорогу до федеральной трассы и остановился только тогда, когда услышал визг клаксонов. Мимо пронеслась фура, чей шум не мог загасить мата, доносящего с водительского места внахлест с радио-музыкой.

До Москвы-то ближе, подумал Артем, но там и побить могут, и милиция лютует. Он поглядел по сторонам, и пошел в сторону заправки, где, выпив литр минералки и умывшись холодной воды, сел в большую машину и молчал доехал до СПб.

 

На самом деле далее в фуре произошел следующий разговор. Проехав около получаса, водитель снизил скорость, повернулся к Теме и спросил:

- Ну? Неужели до сих пор не узнал? - и включил свет в салоне.

Тема вгляделся в изрядно заросшее лицо. Водитель ухмыльнулся и снял очки на пару

секунд.

- Никита! Ничего себе...

- Так вот, Тмыч, и встретились.

Минуты полторы пассажир разглядывал штурмана, а потом сказал:

- Слушай, Ник, если ты про тот синтезатор, так я могу...

- Даа, я-то думал, уже все про него забыли, а ты все еще помнишь?

- Нет, я реально могу деньги вернуть.

- А к чему мне они? У меня своих вон достаточно, гоняю между Питером и Москвой, живу один. Ты бы лучше Теодору вернул синтюк. Он, конечно, полностью в свой теннис ушел, но почему-то по клавишам до сих пор желает порой побарабанить.

- Так нет его. Продал.

- Ну, вот видишь. Понимаешь, если бы мы с тобой еще где-то играли...

- А я вот и барабаню. И на точке сижу.

- Не прогрессируешь, в общем. Давай уже, заканчивай с этими темами, Артемий. Я потому и не хочу деньги брать, чтобы не возвращаться к старым телегам. И Федя, наверное, тоже, на самом деле, не хочет. Для порядка только возмущается.

- Ты это серьезно, да? - спросил Тема и посмотрел в окошко на тьму. - А то я боялся в Москву вернуться, пока деньги не накоплю. Мне же нужно было, чтобы уехать...

- Ну и как? Славно тебе в Питере?

- Жить вот опять негде. Придется, наверное, на базу возвращаться. Я там админом работаю. Раньше жил в коммуналке, но ее залило, а соседка из окна попробовала выкинуться. Спасли. А нас всех выселили косвенно, без нажима.

- А сейчас откуда?

- Гостил тут в области.

- Так, может быть, лучше в Москву? я завтра обратно уже еду.

- Да что-то и не хочется особо. Да и Феди немного боюсь, честно говоря. Чтобы ты там не рассказывал.

- Да мы же не играем теперь вовсе. Как ты уехал, вскоре все и разошлось по швам. Все оборудование и так продали. Кажется, вот, кстати! ты там тоже что-то отдавал из своих личных средств, словом, квиты мы все.

- Не обидно?

- Слишком много мечтателей развелось. Мечты надо вовремя прекращать. Чтобы - не мучительно больно, но вспомнить - приятно. Ты, видимо, изрядно пьян, как я посмотрю? Выпей вот угля активированного и иди спать.

Тема подумал перед сном о том, как еще можно прокормиться человеку, который еще может быть студентом. Ему уже во сне снились неблестящие перспективы дальнейшей его жизни.

Официантом, который питается бутербродами, блинами, а иногда – все же салатами?

До ста рублей в час, безумие в конце дня. Ненавистные клиенты с заказами. А еще скажут, что не подходишь, а он уж точно не подходит – ведь он барабанщик, значит, псих. Носить подносы он не сможет медленно – обязательно устроит бууум.

Он пойдет барменом. Пройдет курсы, встанет за стойку – и будут наливать без пены, а лед кидать через плечо. А потом подерется с очередным цивильным алкашом и сломает себе два пальца. Ну, или просто перестанет ценить дешевый, но не бесплатный алкоголь, опустошит бар и получит в табло от администратора.

Или будет ходить по магазину и смотреть – не положил ли кто в карман сливочное масло, что не заплатить за него положенную сумму? Не ест ли кто втихомолку сдобную булочку? Не отрывает ли тайком кусок туалетной бумаги? А сам будет втихаря кусать мороженное в вафельном стаканчике. Все равно там быстро меняют весь состав. Знакомый говорил – в базе данных только успевают новые фамилии вписывать, а старые удалять.

Нет, он пойдет в стройотряд. Будет сооружать коровник. Обязательно – коровник. А вечером – в сельский клуб. Не в такой, что на той пьянке. А в идеальный. Найдет взглядом дочь председателя колхоза – они ведь еще существуют?

В конце концов, он будет мерчендайзером. Будет выкладывать красивые пирамиды из банок и бутылок, оттеснять конкурентов и напевать бодрые песенки. Только работать – обязательно в гипермаркете, где постоянно ходят сотни людей, выбирая между новой кофтой и двумя килограммами фарша.

А вот одежду выдавать он больше не будет. Суматоха. Ему не нужна спешность. Ему надо многое обдумать, надо же когда-нибудь остановиться и разобрать себя до косточек, потом соединить их обратно и узнать, какой из кусочков – лишний.

 

 

Даша решила – она думала-думала, пила чай на работе и ходила в отдел по психологии - встречаться с Русланом и дальше. Я не могу сказать, что шрам у него больше не болел, потому что у этой истории нет конца и начала, сюжета и его составляющих. Это просто кусок, который я смог описать словами, когда мне больше ничего не хотелось – только говорить с вами. Пока что сейчас они ехали на электричке в сторону Карелии, на дачу к знакомым, что находилась в 120 километрах от Питера. А Даша уже понимала, что напряжение – и есть признак правильности ее решений.

Сегодня набиралась сил пятница, пять часов вечера, в вагоне шумело невероятное количество народу, но это не мешало Руслану громко рассказывать вчерашнюю историю. Так занимательно, что соседи давно уже перестали притворяться, а повернули голову в его сторону. И слушали.

- Я еще могу простить, когда невеста в белом - платье, туфли, а также и лицо, усталое, но контролирующее мышцы, отвечающие за улыбку. Но, черт побери, на хрена надевать ему светлые ботинки и чуть более серый, чем его обувь, костюм в мелкую полоску?

- Это ты намеки мне бросаешь? – хохотнула Даша. Она неотрывно смотрела на Руслана на протяжении пяти минут, пока он расписывал чье-то бракосочетание, а теперь не сдержалась и выставила этакой простушкой – с таким-то смешком. Рассказ начинался с критики фотографа в ЗАГСе, продолжался пробками в районе Марсового поля, а заканчивался во дворе дома, где располагался офис заказчика.

- Я тебе просто рассказываю, почему я оттуда сбежал. Мы же еще в метро ехали – я, жених и невеста. Неплохие ребята, если бы не свидетельницы и мамаши, я, может быть, и остался. А оплата была уже до.

- Дурак ты.

- Ладно-ладно, это не намек. Я тебе прямо скажу. Вот доем этот бутерброд, допью чай... А ты жди!

- Весьма интригующе.

Они не спали на одном и том же месте третьи сутки. Ранее заезжали в Москву-смокву. Возвращаясь, целую ночь ходили по поезду, он спереди, она следом, обговаривая завтрашний доклад по ядерной физике (я точно не смогу передать полного названия и оценить значение темы), которым травил их в Черемушках Дашкин знакомец. Когда они в четвертый раз прошли через пятый вагон и, наконец, решились спросить у бродившего также продавца чипс унд бир, нет ли чего у него покрепче, поезд доехал уже до Бологого. Проводник между тем предложил мирно выплатить еще по 500 рублей и перейти в пустующее купе. Руслан вопросительно взглянул на Дарью, она лишь пожала плечами . Они пили трехзвездочный коньяк, закусывая шоколадом и спрашивали друг у друга, как же там поживает Инна, хорошо ли ей с родителями, не скучно ли, а что с ребенком? И так далее. Даша подумала, что ее соседу даже жалко свою кузину, хотя он всю дорогу пренебрежительно сочинял афоризмы в честь Инны. Она смотрела фотографии, которые он делал, пока она спала вчера. На них была изображена толпа людей, стоящая на автобусной остановке в 8 вечера. На экране фотоаппарата еще светло, и что-то обнадеживающее видится во взглядах, устремленных на дорогу. Люди стояли достаточно тесно, так, что совсем не было понятно, претит ли им совместное безделье. Даша выловила несколько пар глаз, направленных друг на друга: с безразличием, презрением и интересом.

- А знаешь, почему я ушел тогда из редакции, бросил работу? Потому что моим редактором стала девушка-ровесница, которая на мне успокаивала расшатавшуюся нервную систему. Выкидывала пачками мертвые клетки, неделю приходила в себе, а потом вновь копила в себе. Я думаю, все потому, что у нее менструальный цикл длился по 30 дней.

- Фу, Руслан, кто тебя научил об этом постоянно говорить… Давай о чем-нибудь приятном, наконец. Научись хотя бы иногда не стебаться над всеми.

- А почему бы и нет. Должен я себя как-то успокаивать. Что это не я виноват, не работа виновата, а природа влияет. И стало мне чуть легче. Но потом я все равно ушел. Потому что – потолок, выше некуда. А вот с тобой у меня не возникает таких вопрос. Я абсолютно серьезно. С тобой у меня есть лестница. Хочешь, я буду держать эту лестницу, пока ты будешь взбираться наверх?..

Руслан переключается вдруг на утреннее воспоминание, как они занимались любовью, сидя на стиральной машине, она громыхала, выкручивая белье, а он не мог даже сообразить, почему все это – про него? Как обнаружить такую страстную натуру в спокойной девушке, которая то и дело пускает шпильки?

- На самом деле, я безумно в себе не уверена, - сказала Даша. - Мне нужно подтверждение моей правоты. Мне необходимо, чтобы кто-то похлопывал по плечу и говорил, что я молодец. Мне требуется подпитка моему тщеславию. К сожалению, большинство людей в этом мире, в отличии от меня, еще и завистливы. Поэтому они предпочитают ругать что-то один раз увиденное или услышанное. А легкая, но приятная симпатия остается в душе человека, который так и не сделает меня немного счастливым.

 

Как написано в левом верхнем углу одной гнилой газетки (и в том же примерно духе пелось в начале не самой плохой в мире песни), я начинаю там, где другие заканчивают. Когда Марина поняла, что и Даша, и Руслан, и даже Тема-Ерема сложили вещички и разъехались кто куда, она решила для начала обследовать всю квартиру в одиночку. Комнату за комнатой, метр за метром.

Чем-то она ей нравилась, эта зловредная коммуналочка, несмотря на скоротечность и минусовость событий, которые здесь происходили. А Марина никогда особо к местам не привязывалась. Ведь не свой же дом, а чужой. Значит, есть в жилище этом, состоящем из пяти сегментов и прочих сообщающихся комнат, что-то близкое ей. А она прошлась по всем углам и закоулкам, заглянула под оставленный в комнате Руслана диван, переворошила все книги, которые валялись на шкафу у Инны. Заглянула за плиту. Залезла на антресоль, откуда чуть не упала, однако сноровка в очередной раз не подвела. Тогда Марина надела оставленный кем-то из прошлых жильцов синий хлопчатобумажный халатик в клеточку, висевший все это время на кухне. И отправилась на чердак. Напомним, что никогда она там раньше не ходила. Белье сушила у себя в комнате – болезненное у нее отношение было к своим вещам. Смотреть на нее саму – это еще пожалуйста, а вот любимые мелочи из ткани и воздуха, будь добр, не трогай. Так что Тема, к примеру, сразу приучился к правилам хорошего тона при личном посещении работницы ночных клубов. И в личные фетиши Марины не лазал.

Она взяла ключ, закурила на лестничной клетке, прикончив сигарету до половины, начала подниматься наверх. У двери поняла, что тушить окурок тут как-то не вежливо, спустилась вниз, бросила его в банку из-под кофе. Открыла дверь. И сразу обратила внимание на чемодан, лежавший чуть дальше самого крайнего окна справа. Чемодан оранжевый, миниатюрный, размером с пластиковую коробку для DVD, с двумя замочками. Ужасно грязный. Но симпатичный. Рыться в потрепанных подшивках журналах Марина уже не собиралась, хотя здесь их лежало в достатке. Она осторожно взяла чемодан за ручку двумя пальцами и понесла в ванну чистить. Марина мало ела вкусного и полезного в последние дни, а потому от такого количества пыли ее затошнило. Она схватилась за край ванны, склонилась над ванной, бросила груз на пол. Пыли стало меньше. Наскоро протерев тряпкой поверхности, Марина, наконец, открыла находку. Внутри оказались документы. Ни писем, ни, кажется, фотографий. Счета за телефон, за свет, множество проездных билетов, цирковая афиша, которая, впрочем, выполняла роль подкладки под все остальное…

 

…Марина только что вернулась из Таиланда, где прожила месяц. Все у Марины прошло там отлично, прекрасно и зашибись. Гораздо лучше, чем здесь. И возвращаться в Россию совсем не хотелось. Но одновременно - и надо. Потому что за эти четыре недели она сопоставила все факты, которые смогла вытащить из коммунальных бумажек, потратить почти все деньги – и понять, что, как-то, и она может претендовать на эти пять комнат. Или хотя бы на часть. Надо лишь доказать, что в нескольких из них жил некий поэт Владыкин, который ей прапрадедушка, а поскольку все я семья соблюдала китайское правило «в одну семью – один ребенок», то и ей какая-то часть… Словом, домой надо, домой. Прощайте друзья, осчастливленные собственностью на Таиланде и отвисающая на пляже ежедневно, прощайте, пластмассовые разумные существа. Откроем еще раз ноутбук, в который она смотрела настолько часто, что даже загореть не успела. Хотя и ела фрукты, гоняла на мопеде и велосипедах, каталась на машине и в целом радовалась жизни. Пережила, в конце концов, осень. Всего-то надо – решиться поменять место жительства на время, пройти мимо всеобщей депрессии, пить свежевыжатые арбузные соки и не думать о проливных холодных дождях – там о них просто не знают. Читать рассказы Эдгара По для контраста, изучать современную тайскую музыки, состоящую из групп типа «PopGirls» и «Ebala». И не следить за новостями с родины, где все активизировалось, кажется, всего лишь на 50 процентов. На любимых радиостанциях не появилось ни одной новой песни, а значит, это точно мертвый сезон. Вейк ап.

 

 

Письмо из Польши

Здравствуй-здравствуй,

Пробираюсь через Польшу на родину, нет, даже так – на Родину, на любимую свою землю российскую. Устал безмерно. Надоели иностранцы, а более всего – соотечественники за границей. Встретил в Бельгии двоих – пьянствуют, живут на местное пособие, а при этом работают в местной правой газете переводчиками, где сообщают об успехах черносотенцев и прочей нечисти. Я так им и сказал – работайте в открытую, а деньги бельгийского государства отдайте тем, кто более в них нуждается. Чуть не побили, и это прямо на центральной площади Антверпена. Своих начал бояться более. Хотя ранее был спокоен, поскольку почитал фламандцев и голландских франков за самих мирных европейцев. Однако позабыл, что паспорт меняется, а на фотографии – все то же рыло неудачника, которое легко может покуситься на твою независимость.

В Германии та же история. Оказался у ворот нашего консульства, показав паспорт, прошел на территорию. Ты знаешь, где меня настигло чувство того, что я вернулся? В местном ватер-клозете – с обрывками бумаги, отсутствующим мылом и холодной водой в оба крана. У дверей сидели сплошь мои ровесники-эмигранты, которые бодро рассказывали друг другу, чьими подданными в случае чего они будут через пять лет. Собственно, пошел я туда, чтобы узнать, как можно наилегчайшим способом добраться туда, куда они уже не стремятся. Однако, похоже, русским за границей, как и любым новообразованным диаспорам, не нужны соотечественники, не желающие пускать корни в черноземную почву чужбины.

И мне кажется, что это в некотором смысле прекрасно – быть чужаком не только на иной земле, но даже на островке относительной родины, где слышна уже искаженная постоянными подделками под немецкий акцент речь, где вместо кебабов и сосисок тайком поедаются бутерброды с копченой колбасой, пускай и не выпущенной в Московии.

Да, прекрасно быть ни к кому не принадлежащим, как не страшно тебе это писать. Порой мне думается, что мы сначала крепко вяжем, приклеиваем себя к обстоятельствам, к людям, а ведь в начале нового века его представитель должен делать гигантский прыжок, а сделает он это один, без тяжестей, но и без пружин. Просто сам. Как в самой древней эпохе – нашел камень, и пошло дело. Мы надеемся на чужую помощь, а потом говорим – отстань, я сам, ну что ты лезешь. Пора бы закончить с этим лицемерием. Либо принимай, что ты вовлечен в цепочки, либо падай в невесомости и сам придумывай точки опоры.

Только вот это бесконечное падение – ведь оно вскоре начнет восприниматься, как естественное положение. Просто бесконечное падение – это и есть чувство отсутствия массы. Если нет падения, почему бы и не прожить так, пока беззвучно не стукнешься?

Хотя если ты человек, который оказался в воде, но не научился плавать, единственное, что можешь - расслабиться и плыть туда, куда ведет течение. Вот я не умею плавать, так что, думаю, нырну до дна и пойду по нему до берега пешком.

Хотя я знаю, что ты обязательно выйдешь замуж, вступить в партию, разделишь свое место обитания, чтобы растворить свои беды и достижения с массами. Наверное, это тоже хорошо. Возможно, мы пойдем двумя разными путями, чтобы к старости понять, кто остался прав, а кто оказался также прав, но не доволен сим.
В Польше речь весьма похожа на нашу. Чувствуется, что места эти когда-то принадлежали мятущимся православным князькам. Говорят, что кое-где можно почуять ненависть к нашему брату, однако я нахожусь уже в скорлупе. И даже не могу в полной мере оценить красоты польской. Знакомцы, бывалые путешественники, советовали обратить на красочные поезда различных видов – и обязательно опробовать все без исключения. Увы, денежные средства уже не позволяют мне это осуществить, а вводить себя в состояния знатного зайца уже не позволяет, во-первых, усталость, во-вторых, остатки справедливости. Зато сумел немного проехаться по местным дорогам на телегах, а также в каретах средней знати – немного шифруюсь под англичанина, ибо не знаю, как аборигены могут отреагировать на немецкую или французскую речь – все-таки история европейская настолько запутанна, что лучше выбирать ту мову, что наиболее не близка территории. Хочется спать. Отдам письмо случайно встреченному капиталисту, ох, едущему в Петербург с большей скоростью, чем я. Так что весточка настигнет тебя раньше, чем я, и первый домашний вечер, надеюсь, пройдет спокойно и благостно. Ложусь спать.

Константин.

 

И это был город, в котором, как всегда, только успокаиваешься, потому что ходишь по прямым проспектам, из каждого двора есть выход с кнопкой в стене, таблички говорят об адресах, а люди говорят, чтобы ты не толкался. Где лес, я хочу в лес, я хочу опасаться за себя, потому что природа уже не друг человека, не враг человека, она его уже за существо не считает. Потому что житель земли перестал чувствовать почву под ногами, он думает, что перемещается одной силой мысли, что информация и вправду правит миром, однако любая новость, любое откровение просто уходит в кору мозгу и высыхает там, это продолжается так долго, что дай бог вам вспомнить первую букву этой фразы. Ты слышишь звуки и запахи, они говорят тебе правду, настоящую правду, ради которой не хочется спорить с неизвестными людьми, ведь сейчас вы не можете даже поговорить друг с другом – вас ничто не беспокоит. А ведь только внутренние проблемы располагают к взаимообмену – несколько снимков порезов, рентгенограмма и лист с заключением – а у вас что?

 

Марина позвонила отцу.

Выяснила, что в начале века в Петербурге жили некие Владыкины, вроде бы прямые ее родственники. Простучала остальных родичей вплоть до троюродных братьев и сестер – для этого хватила пары звонков самым говорливым теткам. Истратив две карточки IP-телефонии по 100 рублей, Марина поняла, что, по сути, прямее ее к поэту (кажется, к поэту) линия уже ни к кому не ведет. Наследство, подумала девушка. Неявный подарок из прошлого.

Тут она поняла, что ее давние разговоры про писателя Котова, которыми она изводила девчат по клубу, но так и не рассказала Теме (как он там, кстати, милый, бедный?) – не только результат буйной фантазии. Видимо, кто-то в детстве поведал ей о прапрадеде-поэте. Или придумал красивую сказочку.

Мы знаем, кто разрушает сказки.

Система, закон, юристы в кабинетах без отделки.

Что ей в итоге удалось найти? Фотографии Константина Владыкина. Его сборники. Упоминания в литературной критике. Выписку из церковной книги о рождении. Как можно доказать родство, она уже представить себе не могла.

На добывание милых, но совершенно бесполезных бумажек, у нее ушла неделя. И тогда она вспомнила про одного человечка, занимавшегося криминальными репортажами. Сереженька по кличке «Заказник» с восторгом послушал ее историю и обещал прошерстить документы по своим каналам. Довольно скоро, дней через десять, он позвонил и предложил встретиться в кафе на Некрасова.

- Понимаете, Марина, когда ваш предок умер, квартиру передали другим людям, - сказал Сергей, когда чай они допили. – Ее уже частично заселили всякие посторонние лица – рабочие, преподаватели. Еще жива была его сестра – она умерла рано, от всякого имущества отреклась. Ярая большевичка иначе вести себя и не могла. Так что никаких прав – никто – на это жилье не имеет. Вообще, я с вами встретился только потому, что меня попросили ваши хорошие знакомые. Таких дел никогда в России не рассматривалсь. И, наверное, в мире тоже. Возможно, конечно, случались прецеденты. Но у нас слишком рваная история, что всерьез за нее приниматься.

- И это значит, что я платила за жилье, которое государство присвоило себе?

- Если бы я не являлся человеком, который что-то понимает в юриспруденции, я бы с вами даже погоревал. Если отбросить формальности, то да – это ваша квартира. Но есть такая штука, как история. Сначала вокруг одни степи, потом начинают появляться станы, далее пограничные заставы, в стенах строят дома из бревен или камня, приходят иноверцы или иногородцы и сжигают город. Потом приходите вы и требуете вернуть ваши 56 квадратных метров. В вашем случае все прошло достаточно просто. Одни владельцы права передали, другие жилища национализировали. Раньше, при СССР, - увлеченно продолжил Сергей, - квартиры покупали, отдавая государству старую, ту, что получили бесплатно от него же. Имелась трехкомнатная, вы ее поделили на два и один, но не получив никакой выгоды. Вам просто нельзя иметь так много квартир.

- А это какое отношение ко мне имеет?

- Никакого. Но, по крайней мере, вам не надо будет сталкиваться с такими формальностями.

- Послушайте, Сергей. Я девушка не самая типичная по профессии. Я танцую стриптиз чуть не ежедневно. Откровенно говоря, со стороны это кажется диким, когда за то, что ты трешься о промежность мужчины, тебе дают деньги. Но я вообще ни к кому не прикасаюсь, я просто танцую. Но я дико устаю. Так что подобные формальности, о которых вы сейчас живописно рассказали, меня вообще не волнуют. Я просто не понимаю, почему всякие работяги получили свой кусок, а у плохих поэтов его отняли? Они же равны, почему одним – все, а другим – шиш?

- Мне не до дискуссий, - сказал Сергей, глядя в смартфон. – Вы понимаете, что провертел эту операцию за минимальную плату чисто из-за симпатии к вам…

- Потому вы тогда в клубе опозорились, уронив все деньги и документы на пол, а их хотели отдать, применив громкую связь. А вы так и не отзывались, а я вас в итоге просто нашла.

- …Ну да, словом, из-за того, что вы мне помогли. Теперь же у меня еще дела, немало дел, я должен идти. Жаль, что не придется раскрутить это любопытную ситуацию.

Когда юрист ушел, Марина, съев еще одно пирожное, позвонила подруге, недавно съездившей в Испанию для проверки обстановки. Если нет родственников с жилплощадью, надо искать ее там, где она дешевле. Искать новых родственников, молодых, живых, обеспеченных. Или просто делать ту же работу в более цивилизованной стране. В конце концов, она не только профессионал, но и философ, а в теплом климате второе в определенные часы даже важнее.

 

Путешествие оказалось не самым легким делом, однако после двух суток (они казались таковыми, возможно, она ехала и меньше, но - 48 часов, пусть так будет для небольшой дозы красоты).

Напротив нее сидел достаточно пьяный паренек в армейской рубашке и грязноватых больших ботинках и рассказывал, как он работает, склеивая ванны. «Вообще отличная такая тема, понимаешь? – на ты он перешел полчаса назад. – Обновляем ванны, новые делаем, декор, такая профессия, творческая, можно сказать». Инна его и не слушала, просто смотрела в одну точку над его головой и в 505-й раз читала заголовок в газете, что лежала за сеточкой в компании с полиэтиленовым пакетом. Половины букв не видно, однако ясно видны слова: «Альтернативы нет - заявляют».

У Инны могли быть варианты в Питере получше и похуже. Коммуналка на шесть комнат на Пяти углах с людьми степенных профессий, вроде хирурга или архитектора. Общие деньги на туалетную бумагу и пакеты для мусора. Никакой громкой музыки вечером.

Или четверо экспатов, живущих окнами на набережную. Обязательно – бармен и учитель английского. Первый приводит подруг и друзей в пять утра после окончания смены, ко второму ходят стройные блондинки в развевающихся мини-юбках и их мамы в жакетах. Постоянно гостит милиция.

Или замкнутое сообщество промоутеров и дизайнеров – по ночам они придумывают новые вечеринки, при этом сами дома не веселятся, а только пишут письма и водят пальцами по тачпэдам. Глубоко-глубоко во дворах стоит их дом. Выходят только за едой и в день икс, когда предстоит потратить деньги спонсора на еще одно сомнительное мероприятие.

Аналог – девчата, штук пять или шесть, все ходят в Муху или Репина, клеят макеты, шьют платья и вместе клеят полоски картона на эскизы к экзаменам. Питаются йогуртами и овощными супами. Раз в неделю кто-то обязательно покупает торт. Инна убеждает их основать креативную фирму – и успешно продает их продукцию за рубеж.

Даша однажды рассказывала, что ее закадычные друзья живут под самой крышей в огромном торговом центре на Невском проспекте. Последние этажи все не могут продать, там голая проводка на стенах, каждое окно выходит на крышу, но чтобы не напали не погибающие тараканы, один из чудиков спит на шкафу – и пока что оттуда не падает. Все-таки – это хороший или плохой вариант? Инна точно не тронет обнаженное электричество и против тихих дуростей ничего против не имеет. Ее смущают только люди, куряющие прямо в прихожей и на кухне – отчего пальто, куртки, шапки, береты, кажется, даже пластиковые тарелки пропитываются запахом табака. Ну, это она смогла бы уладить.

Отлично было бы иметь в квартире животных – крыс, котов, улиток, морских свинок…

Но ей достались эти четверо, дела кончились не так хорошо и зло, как хотелось.

 

Когда солдатик перешел на подробности покупки «будущей 12-й», на которой он с корешами тут же отправится на море жарить шашлыки (на новенькой тачке с севера на юг, до Азовского моря, к станице, к однополчанам), Инна вышла покурить. Зажигалка, сигарета, дверь в тамбур – все приходилось делать левой рукой. Потому что она все еще остерегалась снять с правой повязку. Хотя и противно было ходить с ней навесу, постоянно вызывая жалость. Поезд ужасно трясло, она чуть не опалила фильтром губы, безумно хотелось спать, а этот товарищ напротив вылезал через 20 минут – если его проводница сама не вытащит. Так что можно еще потерпеть. Инна уже собиралась пойти в вагон-ресторан, когда ей позвонили. Опять мама. Истратила на нее уже, наверное, тысячу, если не считать всю плату за роуминг у самой дочери.

- Привет, милая! Как дела? Все не спишь?

- Господи, мама, сколько можно. Я же утром уже буду дома.

- Знаешь, я бы ни о ком не волновалась бы, но только не о девушке, которая из окон падает. И из больниц сбегает. Мы же могли тебя сами довезти, под присмотром. Так ведь нет, обманула врачей, деньги добыла…

- Мне одолжили. Мама, я же все объяснила! Давай дома поговорим! Не трать время!

- Ладно, ладно, пока.

Инна взяла коньяк и стопку лимонов, села подальше от выхода, в вагоне осталось совсем мало народу. Она вновь достала то короткое письмо и перечитала.

«Валя, привет!

Все очень срочно, поэтому я попросил, чтобы это сообщение тебе передали не почтой, а с моими случайными знакомыми. На телеграф совершенно нет ни копейки. Я работаю всего три дня, так что выплатят первые кроны только к концу недели. Хотел сказать, что в ближайшее время ждать меня не стоит, я еще задержусь. Не могу сказать точно где, потому что тут какие-то проблемы с границами. Вообще, в воздухе пахнет войной, даже такой дурак, как я, это чувствует. Но я скоро доберусь до дома. Жди».

Собственно, смысл был вовсе не в тексте, а в том, что его – изрядно помятое и, похоже, старательно высушенное, ей принесла Марина, когда еще раз, уже одна, по собственному почину, заходила к ней в больницу. Сказала несколько дежурных фраз, а потом передала письмо - со словами, что это она нашла в квартире, в числе многих других бумаг.

- Это, видимо, каких-то моих родственников. Мне кажется, я как-то связана с людьми, которые жили… там, раньше, лет сто назад. Ты уж извини, что так вышло. Письмо - так себе. Но, в общем, тебе же тоже интересно. Ну… то есть… ты, конечно, не родственница, но с другой стороны, словом, так…

Инна зашла в купе, когда два пустовавших до этого места занимала мать с дочерью. Она быстро забралась на верхнюю полку и заснула. Ночью она простудилась, да настолько, что потом пришлось матери разрывать между ней и внуком, который сам все лето пролежал в больнице с тонзиллитом.

 

Ему приснилось, что его дед – агент ГРУ, что он погиб при исполнении важного позорного задания. А его бабка просила его спеть пару народных болгарских песен, вспомнив корни, ведь сыночек, папаша твой, совсем родную речь позабыл, говорит, ему по статусу и профессии не положено. И в первый раз, когда он взял в руки аккордеон и затянул первое, что пришло в голову, бабка заревела и повались на пол, так что он испугался и прекратил играть. Но она оставалась в сознании, без ушибов. И пообещала потерпеть и дух мужа не вызывать. И ко второй неделе уже не лил редких слез, а начинала тихо подпевать. Даже в беде есть своя красота, думал Артем и просыпался.

В центре самого нигде - чтение и пристрастие к еде. Не спи, не спи, иначе день со днем не отличишь, а как же воскресенье… Его стошнило.

Вообще, ему предлагали еще одну коммуналку. Теперь уже в самом что ни на есть центре, то ли на Бакунина, то ли чуть подальше, ближе к набережной. Он так и не запомнил адреса, потому что его смутила цена – в два раза выше, чем раньше, а во-вторых, испугала необходимость ежедневно не только у себя в комнате, но в коридоре или туалете или ванной или кухне что-то мыть. По строгому расписанию, составленному хозяйкой, которая обещала проверять выполнение плана каждую неделю. Поэтому он для порядка прошелся по жилым помещениям. А потом вновь вернулся на репетиционный диван.

Заснуть к утру не на диване в холле, и даже не на широком подоконнике в первой репетиционной комнате, а упершись спиной об усилитель в кладовке. Такого с ним еще не случалось. Он потянулся, вздохнул. Хотелось пить – вышел в уборную, открыл кран и долго пил, потом ополоснул лицо, нашел в аптечке над раковиной цитрамон и активированный уголь, кинул таблетки в рот и уселся на диване у выхода. Через полчаса ему стало лучше. И он начал вспоминать, какие у него есть дела на ближайшее время. С коммуналки он съехал по истечению месяца, потом деревня, а ведь все еще стояло лето, ей-богу, непонятно, а что теперь надо делать-то? Искать новое жилье? Да так ведь на базе соорудили душ, на этом диване можно спать, работает электрический чайник и микроволновка. А цены на комнаты растут, непонятно, к чему тогда нужно было переезжать из Москвы, если деньги приходят в Петербург, да не в те карманы, что хотелось бы – либо в чужие, либо в свои, но дырявые. И значит, те, кто озаботился о недвижимости, те, кто нашел себе дело, скоро перестанут быть этой болотной сыпью и превратятся в хищные цветы первого десятилетки. А что он будет делать, Артемий Олегович, хотя и не стоит тебя так называть, потому что не заслужил? Смотреть за чужой жизнью, вести летописи, готовить барабанщиков к лучшей доле, слушать вторичную музыку за стеной. Впадать в тоску. Но сам подумай, своей головой – встречаешь ты, к примеру, старых друзей в ином городе, в каком-нибудь центральном кофе. И вы друг другу рассказываете новости – кто женился, кто развелся, детей нарожал, директором стал, а ты и говоришь – я на репетиционной точке работаю, музыкантов ругаю и учу. И ведь для них это все темный лес, а для тебя, быть, скука смертная. Так проблема, получается, в тебе, а не в записях в трудовой или прочих деталях. Просто надо успокоиться. Ты не станешь героем, потому что кому-то еще больше не повезет и ему придется везти неравный бой с глыбой ответственности и булыжником величия. Кому не придется быть человеком, но еще одним параметром, по которому меряют время. А ты просто кегля, 100 граммовый груз на другой чаше весов, разменная монета. Вроде бы и не нужен, но вот за тобой бегут в соседнюю кассу, а потом оказывается, что рубль-то – юбилейный.

И Тема пошел в магазин за хлебом и молоком, потому что он был голоден, а музыканты должны собирались прийти только через полчаса. Воскресенье, все-таки, люди хотят веселиться.

 

 

Вступление

Свет проник внутрь камеры-обскуры и на плоскости возник перевернутый рисунок, изображающий кусочек канала Грибоедова, уменьшенный в несколько раз. Оставалось только приложить бумагу и старательно обвести, надев чуть сломанные очки на чуть близорукие глаза.

Отлично работает махина для снимания перспектив, стоящая в походной палатке на самом верху холма. А на матовом стекле виден город Петербург – поверхность обрабатывают раствором солей железа - и оно меняет цвет. Потом исследователи добавляют бром и ждут минуту.

Слышен голос из прекрасного далеко, что асфальтовый лак подходит лучше - кому как не советнику из дорожного министерства, этого не знать? А потом надо еще обработать изображение кислотой, выгравировать линии - и начать печатание карточки. Но умник уже заключил контракт на десять лет и должен помолчать. Иные пользуются дорогостоящим хлористым серебром. И не вякают. А некоторые вообще дышат парами ртути по полчаса кряду ради великой цели. И что получается в итоге? Позитив и сенсация. И только в дальнейшем жесткое развитие превращает все в негатив и обыденность.

 

Я начал писать этот очередной нелинейный текст еще в мае позапрошлого года. Это были заметки, наброски, обрывки, не выглаженное белье объемом в 10-20 килобайт. Я не мог серьезно начать работу по оформлению этого мясного набора в полноценное произведение. У меня даже не получалось аккуратно делать заметки в блокноте в метро, потому что долгие годы сидения за клавиатурой отучили мои пальцы выводить буквы так, как натаскивали их  еще в первом классе. Я не умею заполнять красиво библиотечные карточки и квитанции по гонорарам – так сказало мне множество бухгалтеров и коллежских асессоров. Умею печатать.  Так что пришлось сместиться на уровень детсада – ведь крошки наши умнее и IT-образованнее. Огромная голова и неловкие руки.

К тому же меня пугало то, что во многих абзацах я цинично отзывался о романтике, как о явлении, которое требует немедленного уничтожения – каждый раз, когда, хотя бы косвенно, поминается в разговоре или внутреннем монологе. Но ведь что есть мой треп священный, как не новая романтика? Возможно, я и воссоздам эти строки потом, по ходу работы. Дело в том, что недавно я умудрился удалить все эти файлы. Что ж, хороший повод начать все заново…

Действие романа происходит в большой коммунальной квартире, в пяти комнатах, а также порой в ванне, на кухне, а иногда и на чердаке. Ведь жилище сие находится на самом верхнем этаже. Я сам жил в такой квартире в течение двух месяцев, платил смешные деньги, смеялся, мало спал ночью, почти ни с кем не общался. Да и вообще не знал, что будет дальше. В коридоре всегда горел свет, иногда в нем возникали соседи: 40-летние тетки на роликах, замученные вдовы с теориями об эволюции квартирантов, молчаливые мужчины в шортах.

А также полуторагодовалый малыш, который жил за стенкой в компании матери, отца и бабушки. В комнате на 15 квадратных метров, представляете? Прямо напротив моих съемных метров редко тусила дома молодая пара – своеобразная схема моего будущего. Да, кстати, несмотря на разницу в возрасте, все жильца вели себя, как юноши и девушки. Только одна одинокая женщина однажды указала мне, что я готовлю не на своей конфорке. Так я узнал одно из главных правил коммуналок.

 

Глава первая, нулевой день – когда бросают и находят

Руслан зашел в кабинет, за столом подняли крашенную хной голову и спросили:

- А вы из журнала? Вообще-то я девочку ждала…

- Гм… - смущение, переходящее в прострацию, закрытие двери, выход под софиты.

- Садитесь вот сюда.

- Ну, хорошо, - стул скрипит и сердится. - Я так понимаю, мы будем говорить о консалтинге в области молодежной ипотеки?

- Почему? Про всю ипотеку…

- Нет, стоп, мне же говорили…

- Простите, молодой человек, вы готовились к встрече? Вы имеете представление о том, чем занимаемся?

- Да, конечно, я же читал. Вы, если хотите, гм, учите людей…

- Не учим, а консультируем! – крашенная в возрасте привстала из-за стола и посмотрела на Руслана внимательно. Села и продолжила: - Так, что-то мне не нравится это. У нас с вами как-то сразу разговор не заладился. Придется нам либо позже встретимся. Либо журнал другого человека пришлет.

- А, чего? Зачем, я не понял… Давайте работать. Я же приехал, у нас деловая встреча, наверное, просто в рекламном что-то напутали. Выясним…

- Нет-нет, не пойдет дело. Мы с вашим начальником выясним.

- И мне уходить?

- Да, пожалуйста.

- А если я не хочу? У вас текст совсем небольшой, вы сами эту тему определили – если менеджер не перепутал. А если перепутал – давайте разговор вести. Время не терпит.

- Уходите, мы сами выясним все с рекламным вашим отделом!

- Так прямо сейчас позвоните и выясните!

- Молодой человек! Прекратите уже шуметь! Выйдите!

- Щас, разбежалась! – он схватил стул и швырнул его в сторону окна. И стул долетел, а стекло – разбилось. – Сколько уже можно! Я для этого, что ли, живу? Всяких немощных теток слушать, у которых настроение каждую минуту меняется? Пошла ты… куда подальше! – Он пнул дверь и вышел. Подошел к секретарше, взял с ее стола стопку журнала, но потом передумал и положил обратно. – Ну и дура у вас в соседней комнате сидит, я вам поражаюсь, как вы ее терпите!

И ушел.

Ну, на самом деле стекло не разбилось. Но стульями он швырялся. Случилось такое, все-таки.

 

«В начале этого года информационные агентства распространили информацию... Клабберы встретили новость неоднозначно: кто-то сочувствовал… …не по обвинению в распространении наркотиков. В иске прокураторы, направленном в арбитражном суд… о неправильно оформленном договоре аренды.

Скажем, квартира, в которой располагается клуб, раньше принадлежала заводу – а он отдал ее общественному движению под молодежный центр... …но не Мингосимуществу. …был задержан 20-летний юноша с двумя дозами амфетаминов.

Заведение может поменять вывеску… Проиграем только мы. Те, кто хочет ходить потанцевать и пообщаться… Чем бы там не торговали у входа».

Руслан дочитал этот текст и спросил у автора – миниатюрной брюнетки Наташи, стоявшей вместе с ним у вечернего компьютера, гудящего и мерцающего:

- И что мне на эту бурду снимать? Ты сама-то в это все веришь? Ну нафиг вообще нужны все эти клубы? Здоровье себе губить? Время тратить, жалкие гонорары?

И ушел из редакции.

Теперь он стал свободным хлебопашцем. А потом прошло еще несколько месяцев, и началась история.

 

Продолжим. Руслан, молодой человек 24-25 лет, который хочет прожить эту жизнь так, как он сам хочет (что, впрочем, ненаказуемо и недостижимо), стоит в проходе между сценой и железными заграждениями - к ним прислонились охранники в черных костюмчиках. И как им удалось довезти их сюда в сохранности? Из-за спин секьюрити выглядывают ребята и девчата. Руслан поправляет беруши, снова глядит на последний кадр на экране фотоаппарата и наводит объектив на сцену. Снимать вроде бы и нечего – группа настолько зашугана, что только солист позволяет себе несколько взмахов гитарой, будто он не мать-его-рок-звезда, а танцор балета на разминке. Басист напряженно смотрит на десять примочек перед собой, видимо, боится, что их стырят прямо во время музицирования, на первом же тремоло. Лид-гитарист сверкает декой шестиструнной подруги, которой место на рыбалке – приманивать улов. Он погружен в свое бесконечное соло. Парни считают, что они играют пост-панк по лекалам британской истории, хотя это банальный блюз с переизбытком искажений. Хотя Руслану на это плевать. Когда фото получается отвратное, то и музыка кажется склизкой и скучной. Почему на нее тратят столько денег? Вот и ему отвалили три штуки за четырехчасовую сессию. Он с этими балбесами сидел на базе, когда они собирались, в гримерной бухал, теперь они наверху, он внизу. Когда они закончат? Неужели будут играть вечно, а?

Его кто-то толкает в плечо и кричит прямо в ухо:

- Ты ведь Руслан? Мне тут пальцем показали, мол, вон фотограф, зовут Русланом. А я Тема. Если что – это их последняя песня!

- Откуда знаешь? – фотограф поворачивается и видит перед собой потрепанного простыми удовольствиями паренька младше его года на четыре.

- А я их слышал раньше. И вообще знаком. Общался с их драммером.

- Ага. Значит, можно идти.

И они двигаются в сторону условных кулис.

- У меня база есть. Не собственная, но я там за старшего. Сегодня панки вот обломали с репетицией с утра. Ну, я плюнул, сменился и поехал на электричке сюда. Давно здесь?

- Недолго. С камерой особо не поплаваешь. Просто эти вот обещали денег, я и потащил. А с группой, которая сейчас играла, ты как знаком?

- Я ведь тоже барабанщик, но я чисто так с ними знаком - шапочно. Просто они у меня репали в самом начале, когда только состав набирали. Честно говоря, никакого особенного прогресса с тех пор и не было. Но ничего так, вменяемо. Мне, собственно, нужно сделать фотографии одного концерта, он будет через несколько дней. Только со средствами не очень. У тебя как с этим?

- Смотря как. Можно и за средства, можно бесплатно.

 

Необходимо заметить, что знакомство происходит не в клубе, не во Дворце Культуры, даже не в спортзале, а где-то в Карелии во время сплава. Это значит – время, когда молодые люди берут множество резиновых предметов, вмещающих воздух, формируют из них плавучий агрегат, покупают еды и водки. И движутся по реке, глядя в небо. Особых проблем их путешествие не вызывает ни у поверхности, ни у обитателей катамаранов. Давно пора признать, что поездки на природу – это почти росбуддизм (неловкая калька с «евроислама»), потому что нынешний человек бесконечно оторван от флоры и фауны. Даже мимолетное соприкосновение с живым и вечным должно в нем, безусловно, вызывать хоть какое-то просветление. Но в это Руслан точно не верит. Как и не вызывает у него повышенной симпатии его новый товарищ. По крайней мере, у него есть какая-то информация, которая невероятно ценится в наше время. Ведь друзей сейчас почти не осталось – друзей заводят в 8 лет (в школе), потом в 15 (в школе), потом в 17 (в институте, академии, университете, в армии-армии-армии), в 22 – по приходу на первое место работы, на котором тебя как-то ценят. Или делают вид, что… Словом, прошли знаменательные даты. В четверть века есть только коллеги, партнеры, а человек может себе позволить разве что безотчетно влюбиться. А дружеские отношения – это уже из песен и пресс-релизов айриш-баров.

Концерт же проходит в конце маршрута, когда уже никто не плывет – просто допивается оставшаяся водка. Возможно, кто-то из выступающих даже прошел этот ленивый путь, знакомый уже настолько, что плавание превратилось в необязательное дополнение к наблюдению за небесными светилами и облаками на протяжении нескольких суток. Сломался по дороге – причалил к берегу или острову в 20 локтей в диаметре, выспался в палатке, залатал дыры – и вновь в путь.

 

Тема приехал из Елабуги. Окей, он приехал из Москвы, я реально гоню, благо, история давняя, могу чего-то и не вспомнить. Нужно ли мне оправдываться сейчас? Или вообще быть проще – и меньше показываться? Я затихаю.

Говоря на новоязе, Тема не был обмороссом, но и в замкадышах не числился. Не центр, не область. Не ЦАО, не МО. Посредственность, родителям которого повезло родиться в Москве. Год назад он продал свой любимый малый барабан, чтобы купить билет в общий вагон и оплатить свой месяц нищенствования в Петербурге у левых друзей. Он просто оказался на грани тогда, в столице. Его группа зарезервировала неделю в студии в Подмосковье на запись альбома. Тема жил в районе ВДНХ, но последние недели перед самой поездкой предпочитал зависать у подруги рядом с Черкизовским рынком. Так вот, он проснулся, продал барабан и уехал. Заодно загнал и небольшой, но ценный синтезатор второго гитариста. Только его и видели. А если бы старые товарищи нашли бы его потом – что бы случилось? Наверняка Теме намяли бы бока. Потому герой наш Москвы боялся, с каждым месяцем нежелание там появляться и то, насколько велика его глупость, только росло.

С другой стороны, на нынешней работе он выглядел жалкой пародией на москвича. Сидячий образ жизни, представители не самого адекватного среза молодежи вокруг, постоянный грохот. Либо надо менять работу, либо делать в вид, что в твоем ежедневнике только одна страница.

Тема работает с 12 утра до 11 вечера, потом напивается дома в одно. Его цель – отражать весь это поганый мир так, что ничего его лично не касалось. Потому что работа вызывает в нем отвращение. Даже редкие репетиции с упертыми фанкерами не ослабляют его бесконечную веру в ненависть.

Сначала приходят школьники. С гитарами за 200 долларов и шнурами, которые развалились еще на прошлом прогоне. Почти до вечера они борются за право быть царем горы со студентами. Потом заявляются старперы и занимаются монструацией.

Монструация - это когда олдовые рокеры сидят на крутейшей базе и бухают целыми днями. И однажды, в единственный ежегодный концерт, они выходят и выдают «мощный настоящий крутой рок!». А потом гордо еще полгода об этом говорят и вещают остальным.

А он не любил, когда стучат постоянно по райду, каждую долю. Он заявлял порой, что лучше лупить по тарелкам руками, предварительно обматывая их сотнями колец изоленты. К чему весь грохот сей, говорил он себе, сидя на диване и молотя палочками по обшивке. Можно взять деревянную коробку, эффект будет тот же.

 

Тема приехал из-за женщины. Они познакомились на улице, когда курили возле клуба в два часа ночи. Тема - потому что ждал, когда выйдет его тогдашняя пассия, слегка полноватая и смешная Катерина. А девушка - теперь уже точно – девушка, - собиралась с духом, чтобы идти на вокзал. Они разговорились, лишили некоторых персонажей приятной ночи, попили чаю неподалеку от Пушкинской площади. Хотя и трудно представить, что можно пить в том районе какие-то безалкогольные напитки. Поболтали, не успокоились, поцеловались. Позже она приезжала несколько раз к нему в гости и ходила с ним за руку по городу, много молчала. И иногда выкуривала одну единственную сигарету.

Тема в итоге позвонил ей уже в Питере. Они пересеклись на Манежной площади, отошли в сторону Фонтанки, где барышня призналась, что ей всего-то 15 лет, а ростом она вышла благодаря занятиям волейболом. И ей совсем не до серьезных - ну, насколько они таковыми могут быть - отношений, ей надо готовиться к поступлению в институт. А если Тема на что-то рассчитывал, то его тут же могут увезти в изолятор, к примеру, за связь с малолеткой. В Петербурге дама сердца носила чуть больше теней вокруг глаз, а на сумке висела тьма значков. Тема только сжал нижнюю губу, простоял так с минуту и двинулся на квартиру к знакомым. Они его довольно быстро пристроили на базу администратором, иногда звонили из одного клуба – и он шел принимать номерки и вешать одежду на плечики. Москвиченок не жаловался – ему было тогда всего 20, чуть больше – сейчас. Осталось поступить в очередной вуз, чтобы не забрали в армию. И все будет в предельном ажуре.

 

Тема носил на ногах «Камелоты», которым исполнилось недавно около трех лет. В двух местах швы разошлись, еще на одну дырку в мастерской наложили недешевую заплатку. Тема никогда не заправлял рубашку в штаны и постоянно дул на огромную челку – ее можно даже жевать в минуты прострации. Если он будет продолжать в том же духе, то через десять лет получит шершавую кожу в морщинах. В нее можно будет прятать заначку от будущей жены и бесконтактную карту для проезда в метро.

Тема ехал на автобусе в сторону Васильевского острова. Репетиционная точка находилась в самом конце череды линий, на заводе, производившем когда-то полимеры. Точку построили знакомые хороших знакомых. Они и сами там репетировали, а Тема просто сидел целый день, сменяясь с напарниками сутки через двое. Хотя график менялся.

Первая репетиция начиналась в одиннадцать, потом - в два, пять, восемь. Без десяти одиннадцать вечера нужно всем сворачиваться, а потом Тема сдавал ключи на вахту и ехал до временного дома. Заработать за месяц много и легко не получается. Но - так - и - столько - и не надо. Ведь здесь - все равно, что официантом в пивной – без перспектив, просто передышка. Даже если решишь уволиться вечером, к утру найдется достойная замена, а в следующем месте никто и не спросит – почему. К тому же можно иногда играть на отличных барабанах. Тема хочет, чтобы здесь репетировала какая-нибудь его группа, чтобы они сами платили ему деньги, а он журил их за опоздания. Пока что не получается.

Они просят второй микрофон и стойку для клавиш. И начинают настраивать гитары, вывернув ручки громкости на усилителях до предела. Там-дам, там-дам… 15 минут неколокольного, антирелигиозного звона за стенкой, пока ты завариваешь себе кофе. Потом начинается нечто страшное – гул, который невозможно игнорировать. Говорят, хорошая музыка требует напряжения от слушателя. Так вот, это исключение из правил.

Девять часов сидения на одном месте, с прогулками в магазин. Возможно, кто-то захочет устроить перекур и поговорить о музыке. О барабанном пластике. Тема мало понимает в пластике, кроме того, что его надо беречь, а за испорченный – платить штраф. Хотя он и предпочитает играть на барабанах. Но также он мечтает о клавишных. Купить себе какой-нибудь «Курзвейзлер», как его там точно? Пока что он играет на репетиционной «Ямахе», подаренной пять лет назад на день рождения совладельцу точки, а также на «миниКорге», который иногда оставляют диско-рокеры, которые репетируют по три раза в неделю. Он все-таки неплохо может зарабатывать деньги.

А потом ты идешь по улице, в ушах гремит эхо Манчестера 80-х. А на дорогу выбегает лохматая собачка, несколько грязная, но, кажется, почти не бездомная. Она долго смотрит на тебя – по крайней мере, ты так считаешь. Может, ей просто надо иногда поднимать глаза к небу… А ты вытаскиваешь наушники и обнаруживаешь, что вокруг полуночная тишина. Кто ее сочинил? Собака, которая уже мочится на ближайший столб?

У него всегда было плохое настроение в начале дня. Мучаешься. Протираешь глаза, даже если спал 12 часов кряду. Но он же – неудачник-музыкант. Десятки составов, областные фестивали, украденные тарелки и палочки, этот постоянный стереотип насчет барабанщиков. Мол, они странные существа, либо слишком замкнутые, либо чрезмерно общительные.

И постоянные сомнения, насчет того, а стоило ли вообще нырять в эту дыру с дерьмом, если до океана можно дойти и пешком? Проблемы, головомойка.

Как тогда, когда Тема решил поиграть со знакомыми ребятами, поставил условия – провалится первый концерт, значит, до свидания. Они вышли на сцены в два часа ночи – и им вырубили свет. Тема зашел в гримерку, подошел к двери, за которой лежало оборудование, требовавшее ремонта, и начал ее крушить. Первым ударом пробил дыру в обшивке, второй вышиб правый нижний угол. Его схватили ребята от организаторов, бить не стали, но вдоволь наорались, нагрозились, напились, побратались.

Что делать, внезапные вспышки гнева. В классе шестом он ходил к психологу в порядке профилактики. То есть – все мальчишки как мальчишки, дерутся каждый день. А он два месяца ходит тише воды, ниже травы, а потом как достанет молоток и как стукнет кого-нибудь по пальцу.

 

- И что там произошло у психолога? – Руслана подробности детства ни капельки не испугали. Во-первых, он считал, что при знакомстве надо рассказывать больше о том, какой ты был, а не какой ты есть. А, во-вторых, когда у тебя в руках драгоценная камера с суммарной стоимостью в две штуки, а ты по жизни лезешь под дубинки ОМОНа, рассказы нердовчиков с проблемами переходного периода не вызывают даже крохотного прилива адреналина.

- Она постоянно говорила-говорила, а я сидел и не моргал, - ответил Тема, а потом спросил у Руслана, где он нынче живет. Тот ответил, что живет он нынче в большой комнате, набитой друзьями. Они курят в прихожей, каждый раз ему приходится выбирать место для ночлега. Так уж получилось. Фотоаппаратуру он кладет у живота, под одеялом, когда ложится спать. Продолжается эта тема уже больше месяца. Скоро он не выдержит.

- Я жил раньше с матерью. А потом переехал в центр, - сказал Руслан, глядя на поверхность стакана, заполненного чаем. А может, и каким-нибудь глинтвейном.

- Проблемы?

- Что?

- Из-за чего уехал? Из-за проблем?

- Это почему это?

- Ха, да потому что все перемещаются оттуда, где им плохо! И что же, нормально платят тебе за фото?

- Платят ничего так, просто хороших предложений попадается мало. А так - я бы снял чего получше пожить.

- У меня имеется, кстати, предложение! Комната есть в коммуналке, где я обитаю. Она почти пустая. Там пять комнат, одну занял я, а в других пока что никого нет. Без посредников. Водопровод в порядке, наверху чердак для сушки белья.

 

В это время соседи по костру начали что есть мочи орать под гитару песни великого башкирского коллектива украинских поэтов под названием «ДДТ». Звуки, усиленные при помощи генератора и пары фонарей, оказались окончательно забыты историей. Никаких флейт, аккордеонов, и, боже упаси, струнных инструментов с вниманием к нижним регистрам. Тема переключился на нехитрую походную еду, Руслан между тем побродил по лагерю, пытался снимать в темноте, потому щелкал фотоаппаратом, словно по плану сверху, по 200 раз на дню. Ведь главное – найти призвание и сгноить себя ради него.

К фотографии Руслана приучила мама. Она работала в магазине. Продавала фарфоровую посуду. Магазин располагался в трехэтажном здании, который к началу девяностых, когда мамин стаж перевалил за десять лет, переделали из универсама в торговый центр. Плитка на полу и трубы ежегодно меняли цвет после очередного ремонта. Тем не менее, основываясь на внешнем и внутреннем виде помещения, легко было доказать теорию о том, что, сколько место не корректируй, в нем все равно остается неприкрашенная суть.

В данном случае – суть советская. Которая очень нравилась Руслану. Поэтому он очень любил ходить в универсам. То есть в магазин, где продукты можно брать самому. Позже он даже близко туда не подбирался – не хотел общаться с продавцами, которые знают его более 20 лет.

А когда он еще служил дошкольником, в одном из отделов, в детских игрушках, продавалась марионетка. Нескольких шаров, разделенных надвое, именовались лапами, туловищем и головой. Нити от конечностей привязаны к деревянному кресту, которым управляла рука счастливого обладателя. Руслан попросил купить забаву, но ему дали лишь повозиться с ней несколько минут, пару раз пройтись по залу, а потом отобрали. В дальнейшем он до самого окончания школы вспоминал этот случай. А если сильно напивался, то рассказывал какому-нибудь случайно товарищу.

Почему люди сами делают игрушки? Потому что процесс изготовления – чистейшей воды fun-fun-fun. Это даже интереснее, чем играть. Потаскал за ухо, показал знакомым, оторвал руку – и до свидания. Сделанная собственноручно игрушка – все равно, что настоящий ребенок. Это не продукт, собранный на фабрике неизвестным человек и размноженный в огромном количестве.

Самое простое это, разумеется, поделки из бумаги - оригами. А также игрушки из платков и носков – перекрутил, связал веревочками.… И вот он - заяц-страшилище!

Мягкие игрушки шьют так же, как и платья – по выкройкам. Ничего сложного: надо лишь вырезать необходимые части и сшить, а потом набить ватой или поролоном.

Также рекомендуем записаться в кружок резьба по дереву. Всего-то и нужно, что кусок липы, осины или ольхи да острый нож. Лично я так долго засиживался за своим рисунком оленя, что в школу пришли родители. Проведать: может, чего плохого случилось? Не забываем также о советской забаве: выжигании. Сколько миллионов будущих теток и дядюшек дарили мамам сюжетные зарисовки на главные праздники? Сейчас, конечно, смотрится ужасно. Но тогда считалось достойным хотя бы умиления.

Кроме того, игрушки вырезают из фанеры лобзиком. Сначала вырезают все детали, а потом склеивают их. Ну, и последнее – игрушки из глины. Сначала материал очищают, просеивают, добавляют для крепости шамот. Из глины делают отдельные детали, которые склеивают ею же, но разведенной в воде до более жидкого состояния. Потом модель сушат до полного высыхания несколько дней и обжигают в специальной печи. И раскрашивают.

И не забывайте, что никто не отменял луки и стрелы, городки, кораблики и радость человеческого общения! И еще: надо, чтобы у каждого в коммуналке на подоконнике дремала пушистое и усатое существо. К примеру, дикая откормленная рысь. Или примат, предок Сталина или Михалкова.

В середине 90-х, мама Руслана, как, пожалуй, как и все родители того времени старше 30, купила в магазине «мыльницу». Она не хотела работать руками, ей было достаточно одного пальца, чтобы создать забаву на радость взрослым.

И не так купила, чтобы – шла за молоком, а вернулась с фотоаппаратом. Нет, она специально направилась в салон по продаже камер и аксессуаров к ним. И вернулась с коробочкой, производящей изображения и переносящей их на пленку. В принципе, никто, кроме нее, этой штукой в доме и не пользовался. Именно в доме, да-да, редко этот красавец покидал пределы жилища. Мамаша использовала его в качестве историографа – она любила запечатлевать всех побывавших в пределах квартиры людей на пленку. В кадре могла быть ее семья, родственники из другого города, соседи, пришедшие на скромное семейное день рождения. Но самым ужасным было то, что все они сидели на диване. Часть гарнитура. Часть зала. Неизменная часть зала, как мумия фараона в гробнице, третий глаз у медиума, как пятно на брюках после шашлыков на природе. Везде стоял этот чертов диван. Он порабощал объекты. Электрический диван. Зубоврачебный диван. Сплюньте, сплюньте. Больно? А сейчас? АААА…

Потом Руслан поглядел за раз все альбомы, отобрал у мамы фотоаппарат и сказал, что впредь в семье только он сможет щелкать затвором. Ну, или сестра, если станет солдатом и получит винтовку, ха-ха…

 

Рассказать о предыдущей неделе? Если считать с воскресенья, то в первый день Руслан снимал митинг. Толпа собралась возле «Октябрьского», на тротуарах стояли милиционеры и пускали в кольцо только с одной стороны. У БКЗ курили люди с камерами, позади – чиновники из Смольного. Руслан сначала бродил внутри толпы, делал ленивые снимки – здесь просто разговаривали о том, что цены растут, что охраны слишком много, что надо было митинг разрешить, тогда и ажиотажа не наблюдалось бы. В одном из углов, который был огорожен временным железным забором, стояли три старушки с иконами и пели церковное. Он щелкнул и их. Спустя полчаса в центре площади внезапно начался громкий разговор. Кто-то крикнул: «Старика бьют!». И точно – пожилой человек заспорил с молодым омоновцем, а потом начал биться об него седой головой. Пытались прекратить, подошли другие, сочувствующие. Руслан ринулся со всеми фотографами в гущу, правым локтем прокладывая дорогу, а левой рукой прижимая к груди фотоаппарат. Он снял, как глядят друг на друга мужчина в ушанке и парень в шлеме и что-то еще. Вдруг оказалось, что никого из демонстрантов нет, движется только колонна ОМОНа, а напротив них стая фотографов пятиться назад, вспыхивают лампы. Толпа рассосалась, перешла на Восстания и куда-то еще. Собирались идти на Невский. Руслан подошел к знакомым, те курили и думали, что дальше делать. Решили выждать несколько минут и идти на Литейный. Говорили, что там будут стоять антифашисты, так что возможны хорошие кадры.

Так и оказалось. Стояло около 20 парней, сцепившись руками, глядя вперед, с ненавистью и пустотой в глазах - в сторону митинговавших-бродивших. Когда подошли демонстранты, в их сторону полетела подожженная тряпка. Толпа сначала очертила границу между двумя группами, потом начали драться. Снимать стало просто невозможно. Кажется, кому-то из коллег разбили голову. Руслан сел на автобус, доехал до Казанского. Там собирались провести еще одно собрание, итоговое. По пути он заметил, что возле Александринки поет казачий хор, звук шел из больших динамиков, он даже разобрал слова песни. Наверное, этот сбор власти разрешили, вот и славно. У собора еще не появлялись лютые массы милиционеров. Разве что ходило по отдельности несколько мелких сошек. Но уже стояли кучками люди. Вскоре кто-то взобрался на памятник и попросил расходиться. Все послушались. Руслан разочарованно присвистнул. Три часа на холоде, а все ерунда.

За пару недель до митинга игралась свадьба, на которой он также работал. У Руслана в тот день случилась поездка на природу – хотелось развеяться. А потому у него осталось всего полтора часа, чтобы съездить домой. Жил он тогда тоже в самом центре. Он скинул фото в компьютер и оделся чуть теплее, потому что погода не жаловала, а в пригородах он достаточно основательно продрог. Однако в загсе натопили так, что с трудом дышалось, но все-таки свежий свитер не мешал, а помогал – ведь фотограф тоже должен выглядеть празднично.

Скучно рассказывать об этом. В свадебной фотографии почти нет фантазии. Надо снять вход в зал, напряженное вслушивание в слова, роспись, поздравления. Потом – прогулка по городу, шампанское, на фоне Стрелки, на Дворцовой и так далее. Ах да, начало – одевание невесты, жениха, выкуп  ему почему-то зафиксировать это не разрешили. Экономили. Но в кафе позвали – иначе зачем вообще приглашать гостей и выставлять полный стол кушаний и напитков?

Он по обыкновению сначала встал в стороне, сделал несколько общих кадров. Ожидал, пока гости выпьют, расслабятся. Запоминал самых важных родственников. И постоянно щелкал невесту. Не то что бы она казалась очень красивой девушкой. Но ему постоянно казалось, что глаза у нее сейчас увлажнятся. Это ей невероятно шло. А он не мог пропустить хорошие мгновения.

Девушка поманила его пальцем.

- Пойдем отсюда. Иди, не бойся.

Руслан оглянулся – свадьба находилась в той стадии, когда ни песни, ни конкурсы, ни артобстрел уже не спасут положение. Он переложил камеру в рюкзак и двинул за угол.

Невеста стояла выхода во внутренний дворик и смотрела на него. И кривила губы.

- Не помнишь уже? Ольга меня зовут. Выйдем?

- Я думаю, это можно. Снимки сделать хотите?

Она закрыла дверь и сказала:

- Послушай, как тебя?..

- Руслан.

- Руслан, ты на меня всю свадьбу смотришь. Нравлюсь я тебе?

- Как фотографу.

- Послушай, я пьяная сейчас, сейчас все пьяные. И я подумала: почему я такая правильная, а? Выхожу вот замуж, за мальчика, у которого родители – моим предкам в предки годятся. А он мне почти мил, да. Я, наверное, в него скоро влюблюсь. Но мне не нравится, что я такая хорошая. Вот ты же все на этих свадьбах видел?

- Ну да, мне приходится много кадров удалять по ночам, если ты об этом.

- Тогда… Поставь куда-нибудь свой рюкзак, а то неудобно. У тебя есть презервативы?

- Вообще-то, Ольга, это не в моих правилах.

Девушка, поправляя платье, сказала:

- Ха, интересно. Ты любопытный экземпляр, ты это понимаешь? Я же сегодня, возможно, в своем лучше варианте. Помнишь еще, как меня зовут? Или брезгуешь?

- Ольга вас зовут. А меня Руслан. Так в паспорте, по крайней мере.

- Может, позже где-то еще увидимся? Хотя, возможно, тебе не интересна богатая сучка, да?

- Почему же, наверное, они всем интересны.

Оля попросила бумагу и ручку, написала десять цифр и попросила позвонить через неделю. Если что – пусть говорит, что захотел пофотографировать.

- Я тебе нравлюсь, как человек? – Оля достала тональный крем и начала поправлять макияж, так что на Руслана она не глядела.

- Вроде бы мы не так уж много общаемся. Пока что только фото и флирт.

- А я расскажу тебе историю сейчас. Тебе придется послушать.

Она из Выборга. Все парни ее оказывались бандитами, а она ездила в Финляндию слушать HIM, тратила деньги на косметику и обувь. Переехала в Санкт-Петербург, на Литейный, работала парикмахером, пошла однажды на ярмарку красоты, сооружала модели какую-то прическу, бежала в туалет, сшибла по пути аккуратного мальчика, которого заманили на мероприятие бывшие одногруппники. Алле-хоп, свадьба.

- Вообще, у нас, конечно же, мало общего с Максимом. Я думала, понимаешь, что достаточно одного коннекта, чтобы…. Но он - не через сердце проходит, черт побери… Я первая выхожу. Ты через пять минут. Позвони, не забудь. Поболтаем.

 

Тема подул в стакан, посмотрел на свет и спросил, - успев подумать о том, что все это, конечно, хорошо, но пока что ему надо ехать с утра до Финляндского вокзала, а потом на Ваську и спать в комнате, где хранятся инструменты и не выветривается запах сигаретного дыма. Спросил:

- А ты обнаженку снимал когда-нибудь?

- И не только, ага... Вообще, снимать ню – скучно. Там много всяких клише, да и люди не такие красивые, как в журналах. Я же не могу их покрывать искусственным загаром и тональным кремом. А у них самих очень завышенные представления о себе. Так что если только сильно попросят. Или много заплатят. У меня девушка есть, Оля, я вот на ней тренируюсь.

- Ты как-то странно про это сказал.

- Так девушка, как бы сказать, свежая еще. Странная вообще история с ней. Не хочется рассказывать.

 

Фотограф, как и любой человек творческой профессии – это персонаж своей истории, живущий от заказа до заказа. У него нет четкого разделения времени на отдых и работу. Временное трудоустройство – а ощущения такие, словно ты просидел в одной и той же конторе три года. Постоянная беготня – за людьми в поисках хорошего кадра. А затем и денег. Паузы, которые воспринимаешь как конец карьеры. Неуверенность. Это и есть взрослость, как считает Руслан.

Если его спросить о том, можно ли научиться так называемому «эстетическому видению», он пожмет плечами. Руслан постоянно смотрит на мир так, словно наблюдает за ним через объектив. Старается ограничить возможности зрения, оквадратить или наложить фиш-ай.

Есть фотографы, которые не снимают похороны. Не пытаются поймать человека в тот момент, когда он ужасно смотрится. Но зато почти все они собранны и аккуратны. Это стиль.

У него принципов в отношении грусти нет. И в отношении кривости тоже нет.

Вот у него 20-й «Сапог» в руках, а ведь это не дешевая штука, но ведь это и не понты, это для работы. Можно делать пять кадров в секунду, чувствительность - от 100 до 1600 ISO, вам не понять, а если вы покажете образованность, камера все равно его, а не ваша.

- У меня есть образование, я в специальной школе учился. Но все равно – основное в работе. Можно поступить во ВГИК, на отделение кинооператоров, учится пять лет. Есть еще семинары от разных фирм, - говорит Руслан привычные уже фразы.

- А ты пьешь на свадьбах? – задает Тема привычные уже вопросы.

- Ну, рюмку может быть… А вообще многие спиваются. Такие, как я – бытовые фотографы. Хотя и художники тоже. Вот те, кто на заводах или в УВД – там само собой. Хотя они ведь милиционеры, что тут может случиться? Всякое.

 

Есть вещи, о которых ты жалеешь десять, а может, и двадцать лет (я не знаю, я не уверен, мне-то всего лишь почти Двадцать Семь). Руслан вспоминал иногда концерт в Ленсовета, в который он пробрался в 19 лет на акустическое выступление. Бесплатно. Он сидел в комнате, откуда раньше показывали фильмы, в будке оператора киноаппарата. Рядом толпилось еще человек пять, сплошь незнакомые люди. Три девочки, мужчина на стуле и, по видимости, его сын. Никто не обращал друг на друга чрезмерно много внимания. Впрочем, одна из девушек стояла к Руслану ближе всех. У нее были узковатые глаза и летнее платье в черно-белую полоску. Она стояла, прижавшись к стулу, за мужчиной, видимо, отцом, и напряженно смотрела на сцену, которая располагалась достаточно далеко, чтобы делать именно так. Руслан замер возле нее, схватившись правой рукой за левую, которую поневоле прижал к бедру. Потому что в комнате оказалось тесновато для стольких халявщиков.

Концерт оказался скучен. Много акустики, болтовни с залом.

Было видно, что музыкантам, большинству из них, неинтересно стоять на сцене. Главная причина их появление – вокалист, который не усидел в студии и решил прогнать новые вещи на публике. А потому спустя 40 минут Руслан начал смотреть по сторонам, постоянно спотыкаясь на соседнем платье и лопатках, выглядывавших из-за выреза сзади. Под лямками кожа за лето не успела загореть (стоял холодный август). Наверное, готовилась к экзаменам, подумал он, так и не удалось выбраться на пляж. Сам он любил ездить за Молодежное, где не строили ресторанов и не производили шума. Последние полгода он не любил массовых прогулок, а летом предпочитал фотографировать, хотя - что может быть зануднее съемок на природе?

Стараясь не зевать, он пошевелился и столкнулся в полутьме с девичьей рукой и не захотел оказаться придурком, потому не дернулся назад, а замер. Прошла минута. Он решился и провел пальцами по ее ладони. Несколько раз. Девушка повела плечом, но продолжала смотреть концерт. Забавно, можно ли также делать в метро? Это можно причислить к фроттеризму? Это здоровое влечение? Он сжал руку в кулак и прижался к ее линиям жизни и судьбы, словно пытался оставить там мелкие отметины. Она повернулась буквально на 25 градусов вправо, посмотрела на него. Вернулась к сцене. А он продолжал гладить ее руку. Она подалась вперед, контакт оказался нарушен, но потом вернулась на место. Схватила его пальцы и крепко сжала. Концерт явно заканчивался. И он подумал – и что дальше? Я поведу ее сейчас за угол и поцелую, обнимая за талию? Или что-то скажу в начале? И мы проведем три недели вместе, пока не поймем, что характер не определишь по руке, а потому не стоит тратить нервы и время ради нескольких любовных ложек?

На бисировании он повернулся и резко вышел из комнаты. Стремительно прошел по лестницам, спустился на этаж ниже, открыл дверь в курилку, затем черный вход-выход – и ушел в сторону Кронверкского проспекта, мимо бутиков и аптек, дальше и дальше, а потом до Стрелки, хотя жил совсем в другом конце города.

 

С утра Руслан с Темой приехали на Финский вокзал. Перебежали через пути, вышли к поездам, праздно побрели навстречу уже проводившим своих людям. Сбежали по эскалатору до глубины сонного метро. Сели в самом углу вагона и поехали смотреть комнату. Заплатить агенту – ему звонили вчера ночью (потому что таким людям – всегда можно, в любое время) - надо было совсем немного, потому что Артем знал ее лично, а друзьям или знакомым всегда делают скидку. Невыгодно – не делать. Обиды, знаете ли, копятся быстрее, чем дивиденды, а навредить в таком деле каждый сможет. На Сенной они встретились с Мариной Гавриловной. Проработав за годы работы в сфере услуг населению, она вдоволь наобщалась со всячески малоадекватными и приятными будущими квартирантами. В том числе и с немалым количеством музыкальным маргиналов (у ней у самой сын играл на басу, а также бегал мелким риэлтором). Они вместе прошли по Садовой до побитой ремонтными работами площади Тургенева, свернули направо, перешли канал Грибоедова и остановились на перекрестке.

- Я специально иду прямыми улицами, чтобы вам было понятнее, - сказала женщина, - я сама тут редко бываю, не особо мой профиль. Я как-то больше по окраинам.

- Тут поблизости есть сквот, где живет группа «Психея», - сказал Тема, показывая на одно из вполне приличных с виду зданий.

- И что – они в гости к тебе заходят? – съехидничал Руслан, поправляя рюкзак с аппаратурой и прикидывая, как ближе добираться отсюда до метро (с тем, что он в комнате поселится, чего скрывать, фотограф решил заранее).

- Нет, просто сказал. Я вообще не люблю такую музыку. Все думают, что драммеры слушают только тяжелую всякую шнягу – или нечто нераспространенное особо, типа фри-джаза свежего. Или просто хард – хард-кор, хард-рок или харди-гарди. Но у меня есть друзья, которые с ними общаются. Место неплохое, правда? Мы еще не дошли, впрочем.

Они потопали дальше и уже через пару минут стояли у открытой парадной. Поздоровались с подошедшей через пару минут хозяйкой – стандартной теткой под 40 со стальным лицом и короткими руками. Поднялись по винтовой лестнице до пятого этажа в полном молчании. Уже у двери мадам-квартиросдача сказала:

– Можно было и на лифте, но я сразу предупреждаю – он может и не работать.

Войдя последним, Руслан сразу двинулся в сторону ванны, заглянул на кухню, спросил о том, какая тут вода на вкус и цвет, доходит ли всегда и не шумно ли. А затем поинтересовался у риэлторши:

- Скажите, а вот эта ближайшая комната свободна?

- Левая занята, а ту, что справа, я хотела вам предложить. Вот… Тамара Ивановна, а где у вас ключи?..

- А шкафа нет? – спросил Руслан.

- Увы, нет.

- Ну и не надо. У меня вещи почти отсутствуют. Я у матери возьму что-нибудь деревянное. А холодильник работает?

- Да, он старый уже, но не ломался ни разу. Током не бьет, размораживать надо редко.

- Хорошо… В общем, я согласен.

Когда агент и хозяйка ушли, довольная, и при деньгах, Тема сказал, что ему уже надо ехать на работу, а поэтому:

- Ты сейчас будешь переезжать?

- Я посплю немного. После полудня начну, - Руслан почесал редкую бородку и решил, что ее надо сбривать. Не идет она ему. Увы. Думал, что чем больше волос на лице – тем больше шансов адекватного восприятия его личности. Шиш. Все равно локтем отодвигают и паспорт просят.

 

В комнате у Темы лежал большой синий матрас, под который он заботливо положил еще и старый ковер со следами от кофе и кошачьей мочи, не нашедший применения на базе. Напротив – маленький телевизор с DVD. Телек он добыл бесплатно в Интернете, а плеер купил на распродаже ну совсем за недорого. Рядом лежали стопки дисков. Сплошь музыкальные концерты. На окнах – синие грязноватые занавески, тут же еще и шторы в тон. Над матрасом закреплено большое бра. Неизвестно, какая у него роль, ведь, похоже, Тема, книг по вечерам не читает. А, вот оно что – никакого другого освещения в комнате нет.

- А ты стучишь тут на своих барабанах?

- Зачем? Я это по утрам на точке делаю. У меня там все барахло и лежит. К тому же грохота мне и потом хватает. Я же иногда еще и преподаванием занимаюсь – чтобы как-то финансы сходились. Редко, правда, нет особо желающих – статуса не хватает. А если берусь, то довожу до определенного уровня, чтобы все еще казаться барабанщиком экстра-класса – и прощаюсь. Стучат после меня, по крайней мере, ровно.

Мама, с которой он жил то ли в районе Черемушек, то ли Черкизовского, но точно что-то на букву Ч, не отпустила бы его в Питер, применив метод прекращения финансирования. А тот его малый барабан звучал отлично, прекрасно звучал – большой, круглый, есть еще несколько факторов, но мало кто их поймет без соответствующего объяснения. Скажем так, услышав игру на нем, любой бы сказал: «Эге!». Новый пластик, настроил человек с абсолютным слухом. Тема мог бы продать еще и тарелки, но, во-первых, они принадлежали не совсем ему, а во-вторых, хотелось стучать в Питере не по малознакомой и чужой фигне, а на проверенном и любимом. Которое можно спрятать, скажем, в диван, на котором все пьют чай в середине репы.

Ну, а про синтезатор лучше вообще не говорить ни словечка, ни полслова.

 

Когда Тема ушел, Руслан лег подремать, в итоге поспал два часа, проснулся к обеду, вышел на улицу, купил в магазине на первом этаже кефир, подумал – как это клево, ходить за продуктами в тот же дом, где живешь! И решил для начала съездить к матери, попросить какой-нибудь мебели для комнаты. А потом уже взять вещи со старого места.

Мама обитала на улице Дыбенко в двухкомнатной квартире вместе с дочерью, младшей сестрой Руслана. Он и сам там просидел-проел-проругался до окончания университета. После развода родителей – он тогда учился в восьмом классе, - папа уехал в Москву обустраивать новую жизнь, вестей о нем доходило немного. Кажется, он начал работать мастером по отделке или супервайзером. Руслан не любил ездить в Москву.

Про район вокруг станции «Улица Дыбенко» ходит множество легенд. В 2008-м его хотели официально назвать тамошнее метро «Веселым поселком» – но властям стало очень жалко жителей. Этот район - бывшая главная нарко-точка Питера. Здесь можно было достать все. Потому одна из школ рядом с метро именовалась «синей», а вторая сидела на героине и амфетаминах, курила травку и ходила биться с соседней. Когда Руслан начал ездить учиться в центр, стоял в вагоне с рюкзаком в руках, сдавленный тетками и дядями рабочего возраста, он был все же рад, что проживет несколько дольше, чем те парни, что орут на всю улицу в четыре утра пьяными голосами.

Веселый Поселок известен тем, что его показывали в фильме «Интердевочка», что здесь не хватает детских садов, зато много алкоголиков и наркоманов. А также супермаркетов и бульваров. И имитацией лесопарков. До революции жили почти те же самые – дачники и пролетариат. Если пойти от Поселка на север, можно найти артефакты истории, вроде Храма Святого пророка Илии на Пороховых, Александровских ворот или дачи Безобразовых. А если пойти на юг, то рассчитывать приходится разве что на ножик в районе шеи и минус кошелек.

 

Дорога до метро заняла в первый раз 20 минут – мимо Мариинки, где уже разбирали леса для так и не построенного второго здания, по композитора Римской-Корсакова, налево и прямо до упора. Он нашел карточку для метро, вновь пробежал эскалатор и вскочил в вагон, когда двери уже закрывались. Его сшибло на довольного алкаша. Руслан поспешно извинился и встал у дверей напротив. Подумал, что рюкзак с аппаратурой не стоило оставлять дома. То есть в новой комнате. С другой стороны, сегодня у него выходной. Нет, ну чего волноваться?

Подумать лучше вот - с одной стороны, если люди жили столько лет вместе, тебе кажется, что у них идеальные отношения. Если это не твои друзья, тогда – родителя. Вариант А: ты видишь их на совместных тусовках, они держатся за руки, на дачных пьянках стремятся уединиться в отдельной комнате. Так, что ты слышишь стоны и вздохи в три утра. И думаешь, что все замечательно. Потом ребята-зверята расползаются по норкам и злобно рычат. Вы собираетесь в сторонке и обсуждаете их поведение. Мол, что за дела? Они же неразлучная пара, у них не может быть проблем. Потому что только после проживания собственного и аналогичного опыта понимаешь, что нет ничего болезненнее долгих отношений. Смирение и молитвы помогут.

И даже если мама с папой кричат друг на друга в прямом эфире телемоста «кухня-зал», предыдущий опыт дает тебе возможность для положительных прогнозов. Это их привычки, это их победы. И поражения. Тебе достается роль историка, который постарается не повторить их ошибок.

Он прошел мимо одной школы, потом и второй – в ней он учился до 7 класса, потом зачем-то захотел поступить в военную академию, завалил экзамены, вернулся, получил кличку «Прапор», а потом постарался и перевелся в заведение в центре, где его научили пользоваться камерой. А до этого он вместо учебы чаще всего ходил по Искровскому или даже по Староневскому. Если бы проводились чемпионаты по медленной ходьбе, он получил бы звание самого медленного. Как могли бы говорить в Одессе, где до сих пор есть зимнее и летнее время, самого чемпиёнистого.

Мама отозвалась на домофон почти моментально (ключи он ей отдал еще в прошлом году). Обняла, провела через коридор, завешанный бельем, прикрыла дверь, где спала старшая дочь после ночной смены на заводе. Усадила на кухне. Налила чаю. Подвинула конфеты – коробка уже полупустая, но – его любимые. Расспросила о новом месте жительства. И начала тут же главный разговор, благо, он шел уже не первый месяц.

- Я тебе предлагаю эту квартиру продать и купить на нее еще одну двухкомнатную и однокомнатную. А твоя сестра, думаю, скоро выйдет замуж.

- Само собой.

- А вот ты себе жизнь никак не наладишь. Я ходила уже в банк, посмотрела условия. Можно взять кредит на нужную сумму. 13 процентов годовых. На 10 лет. Платить будешь ты, уж извини.

- Да я не против, просто…

- Что просто? Ты опять за свои идеи принялся? Хочешь всю жизнь пробегать с фотоаппаратом и спать в съемных квартирах?

- Меня это устраивает. Я сейчас не хочу что-то резко менять. И эта ипотека… У меня уже есть друзья, которые пробовали покупать жилье. Мне не нравится, как они теперь выглядят. Тем более этот кризис еще… Я хочу, чтобы все шло само и двигалось вперед.

- Не будет, сынок, ничего само. Все меняются, принимают решения. А покупать сейчас самое-то, метры дешевеют, а кредит совсем небольшой, такой брать легче.

- Я не хочу потом жалеть.

- Так не бывает, Руслан. Нельзя так жить, не жалеть того, что случалось раньше. Если у тебя есть опытные друзья, так спроси их – они ведь хотят жить спокойно?

Руслан сосредоточенно глядел на комод, за которым он, ориентировочно, и приехал, а мать спросила:

- Тебе до сих пор мерещатся эти пальцы на фотографиях? Профессиональное такое заболевание, кажется?

- Что? – Руслан отхлебнул из чашки чая и потянулся за печеньем. - Я вот за этой штукой приехал, отдашь?

- Ты ходил к врачу? Ты, кажется, слишком много работаешь, устаешь, а выгоды мало.

- Никуда я не пойду, – и он попытался, как птица, спрятать голову подмышку. - Это моя профессия. Мне она нравится.

- Ох, как ты там жить будешь, в коммуналке своей? – всплеснула руками мама. - Не представляю. Не пред-став-ляю.

- Конечно, потому что не жила, - усмехнулся Руслан.

- Похами мне тут еще. Значит, комод? Забирай, мне не жалко. Но и про квартирку подумай. Ты же знаешь, что это все ради тебя.

- Ну… - замялся юный фотограф и решил, что сейчас уже стоит прощаться.

- Да знаю я! Всего добиться самому, никому не быть должным! Ладно. Вызывай такси или что-то там.

- У меня сейчас должна ГАЗель подъехать.

И в доказательство его слова на улице послышался гудок.

- Как по часам. Все-то ты знаешь, - подперев щеку, сказала мать. Звали ее, кстати, Анной Андреевной, считала свой род русским до самого крещения будущей империи, а вот сбежавший отец так толком и не объяснил, в какое посольство при случае еще можно будет обратиться.

- Привычка.

- Лучше бы ты на мои просьбы откликался, - Анна Андреевна начала собирать посуду на столе и складывать ее в раковину.

- Ладно, мам, я поехал, - глядя мимо нее, сказал Руслан и пошел выяснять, что там с ГАЗелью.

В кабине сидел мрачный еще с утра Сергей. Он пробурчал вместо приветствия:

- Деньги на бензин давай. Чего задержался-то? Куда едем?

- В район Коломны.

- Это там, где семь мостов и Новая Голландия? Романтика!

- Наверное-наверное, я там собираюсь жить, а не плавать. За час доберемся?

- Даже быстрее, - и Сергей отпустил сцепление. – Хочешь, прикол расскажу? У меня тут дядю тормознули в Египте в самолете. Он пошел за три дня до этого смотреть пирамиды. Стоял там рядышком, восхищался, а потом видит - лежит камень красивый. Он его взял и в карман положил. А в аэропорту – контроль, досмотр. Открывают его сумку, ворошат там рубашки и шорты, а потом говорят – пройдемте. Оказывается, нельзя ничего брать в районе пирамид. Тем более всякие образцы пород. А уж везти это домой – вообще подсудное дело?

- Что – национальная реликвия? – усмехнулся Руслан.

- Получается так. Он восемь часов просидел в местном отделении милиции, пока составляли протокол. А могли посадить реально.

- За камешек?

- А черт его знает, что это за камешек. Может, им убили кого-нибудь. Или это кусок носа Сфинкса, забытый варварами. Я вообще думаю, что там нет никакой истории – такие вещи должны лежать за стеклом, чтобы вакуум был, покой. А если миллион туристов наследило – это уже история туризма. Мерчендайз, верблюды.

- Ага. Если ты пронес мясо верблюда через таможню…

- Да не избегнет тебя карающий меч! Как, кстати, коммуналка? Кто живет?

- Да музыкант один. Еще три комнаты пустуют.

- Слушай, - Сергей одним глазом продолжал смотреть на дорогу, но его, похоже, больше интересовала вот эта свежая информация. – У меня есть барышня одна знакомая. Инна, секретаршей работает в фирме по поставкам холодильного оборудования. А может, и отопительных систем, я забыл. Она жилье ищет. Такая боевая барышня. Карьеру себе делает, все время на работе. Мешать не будет. Проблем не создаст.

- Ну, там можно договориться. Еще три штуки сверху, правда, платить риэлтеру.

- Ну, это вменяемо.

- А ты-то, откуда знаешь? Всю жизнь на Петроградке живешь.

- И чего? Я тебе даже завидую иногда. Всегда можешь положиться на себя.

- Э, давай не продолжать? У тебя есть законные метры жилплощади и машинка на привязи. А у меня только камера за космическую сумму.

- Ничего-ничего, ты у нас гений, все к тебе само приползет. Так дашь телефон агента?

 

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: