Николая Матфеевича Рынина

Через 70 лет на могиле

Николая Матфеевича Рынина

(подвизавшегося Христа ради в Вологде)

27 марта 1837 года улицы города Вологды, ведущие от Власьевской церкви к Богородскому кладбищу, запружены были народом. Казалось, что сюда собрался весь город, несмотря на то, что в тот день стояла ненастная погода – оттепель и шел дождь. Хоронили Николая Матфеевича Рынина, юродивого, в прозорливость которого верили многие, испытавшие правду его слов в событиях своей жизни.  Глубоко уважая покойного, всяк старался протискаться к его гробу, чтобы проститься с ним, отдать ему последний долг. Очевидцы рассказывают, что от гроба разносилось необыкновенное благоухание. В толпе слышался крик бесноватых, с пеной валявшихся по земле, раздавались рыдания и вопли. Народ останавливал гроб. Шествие совершалось весьма медленно, и когда оно вступило в ограду кладбища, с соборной колокольни понеслись звуки колокола к вечерне, и вспомнились тогда слова брата Николая Матфеевича – Ивана, не пожелавшего исполнить завет покойного – похоронить его в Прилуцком монастыре, потому что погребение здесь сопряжено было для брата с большими заботами, – брат с сердцем говорил: «Ну, его, дурака, пожалуй, к вечерне туда в монастырь не довезти»... Тело Николая Матфеевича принесено было на Богородское кладбище с благовестом к вечерне.

Николай Матфеевич был Божий человек, происходил он из купеческого звания, родился 9 мая 1777 года и крещен во Власьевской, города Вологды, церкви, в приходе которой находился двухэтажный полукаменный с солодовенным заводом дом отца его Матфея Ивановича Рынина (дом сохранился и доныне, он принадлежит наследникам купца К. Девяткова). В детcтвe Николай Матфеевич научился читать и писать. После него остались две тетради, писанные его рукою: в них над многими словами поставлены титлы. Неизвестно, что дало душе Николая Матфеевича благодатный толчок, но достоверно, что еще в молодых годах он возжелал жить для Бога и Ему Одному послужить. Богатство, прелести мира, все услады, которыми Николай Матфеевич мог пользоваться, благодаря имеющимся средствам, он отверг. «Иди, продай имение твое и отдай нищим», – эти слова Спасителя, смутившие юношу, ушедшего с печалью от Xpиcтa, запали в сердце Рынина. Он увидел, что ему невозможно двум господам работать, что богатство для него трудное иго: если он останется прежним человеком, пред ним открывается опасный путь, полный соблазнов и искушений. Он роздал имение нищим и сам сделался нищим. Теперь Николай Матфеевич не стал иметь своего крова, не имел где главу преклонить. Мир счел его за безумца; действительно, с мирской точки зрения его поступок был странным, ненормальным, безумным. Николая Матфеевича занимало то, что едино на потребу. Он отдался молитве. Утром можно было его видеть постоянно за богослужением в храмах города; ночью, когда все спали, он отдавался беседе с Богом в тиши, в уединении, где его никто не видел.  Покойный Андрей Иванович Беляков до некоторого времени считал Рынина сумасбродом и даже смеялся над ним. Как-то им пришлось быть вместе на празднике в Прилуках у общих знакомых – Бабушкиных. Хозяева оставили гостей ночевать, разместив их в смежных комнатах. У Белякова ночью разболелись зубы, да так сильно, что он ни на минуту не мог заснуть. В течение ночи, как ни посмотрит Беляков на постель Рынина, все она пуста. «Куда пропал он?» - думает больной. Уж пред утром Беляков заметил Николая Матфеевича стоящим пред иконами в углу своей комнаты и горячо молящимся. «Значит, он молился всю ночь», – заключил тогда Беляков, изменил свое прежнее мнение о Рынине, и замечательно, что даже зубная боль у него с того момента прекратилась. Когда Николай Матфеевич заходил в родительский дом, многие видали, что он бывало в летнее время сядет в открытое окно и, обратившись лицом к Власиевскому храму, поет, забывая все окружающее, церковные песнопения. Любимым его местом для молитвы и уединения являлся Прилуцкий монастырь, отстоящий от Вологды в пяти верстах, куда он часто ходил и подолгу пребывал: у раки Преподобных Димитрия и Игнатия, на паперти храма, в тени деревьев. Замечательно, что любовь к обители святого Димитрия передалась от дяди к племяннице, которая тоже, оставив радости мира, проводила жизнь, как птица небесная, научая нас своим примером не пристращаться к земле, помнить о своем высоком назначении, о Царстве Божием.

Николай Матфеевич скитался с места на место, подолгу проживал в Вологде, Кадникове, Тотьме, где немало было лиц, его уважавших. Он ходил с большим посохом в руке, зимой и летом без шапки (иногда голову повязывал полотенцем), в синем холщовом балахоне; под ним он носил длинную белую рубаху, на ногах кожаные опорки[1]. Вел себя Николай Матфеевич странно. Придет, бывало, к знакомым запачканный смолой, пригласят пить чай, выпьет полчашки, а остальное выльет себе на голову. Огневой взгляд его черных глаз проникал в глубину сердца. Иные боялись Рынина, боялись его обличения. Несмотря на внешнюю строгость, он обладал любвеобильным, нежным сердцем.

Раб Божий попадал и в дом умалишенных. Конечно, почтение к нему от этого не уменьшалось, если не увеличивалось. И туда многие ходили к нему за советом. Вот что рассказывает устами своего ученика о своем, вместе с родителями, посещении Рынина в сумасшедшем доме известный вологжанин архимандрит Николо-Угрешского монастыря Пимен, тогда еще Петр Димитриевич Мясников, решившийся принять иночество и пред столь важным шагом жизни отправившиеся поклониться святыням Киева, чтобы у Печерских подвижников испросить благословение на трудный путь монашества: «Рынин был из Вологодского купечества, лет слишком сорока, высокий, худощавый, с длинными растрепанными волосами и черной бородой; говорил отрывисто и скороговоркой, густым хриплым басом. Рынин ходил по комнате, был в веселом расположении духа, встретил вошедших с посохом в руке и, постукивая им по полу, повторял неоднократно: «Никола никуда не ходит, Никола никуда не ходит»». Впоследствии отец Пимен вспомнил, что действительно вся жизнь его прошла под особым покровительством святителя Николая: он родился в приходе Николы на площади (в Вологде), рос у Николы на Глинках (здесь был дом родителя отца Пимена) и поступил в 1834 г. к Николе на Угрешу, находился до своей кончины, более 46 лет, на одном и том же месте. Интересен другой случай в жизни отца Пимена. «Мы были еще детьми, сестры и я», – рассказывал отец архимандрит. – «Думаю, что это случилось в начале 1820 годов, мы как-то раз сидели и учились, вдруг вбежал в комнату Николай Матфеевич Рынин и громко каким-то неистовым голосом стал кричать: «Готовьте на ризы, на рясы, на шапки, на шапки», – приговаривая и еще что-то такое; но только тогда никто из старших не обратил на это внимания, а мы, дети, не поняли, а может быть и перезабыли»... (Архим. Пимен. Москва 1881 г., стр. 17). И что же? Несмотря на крутой характер отца, не слишком расположенного к монашеству, две дочери с согласия родителя ушли в Горицкий Троицкий монастырь, а Петр Димитриевич под влиянием чтения Библии и бесед с известным епископом Игнатием Брянчаниновым, тогда еще послушником, почувствовавший стремление к иночеству, получил благословение отца и сделался впоследствии известным архимандритом, которого аpxиепископ Леонид (Ярославский) называл «самородком золота».

Рынина считали провидцем. Было немало поводов видеть в нем необычного человека, в его речах – особенный смысл, ясно открывавшийся потом, по времени, а иногда тут же в момент произнесения их. Замечателен случай, передаваемый благочестивой старушкой 93 лет, дворянкой Татьяной Алексеевной Чуровской. К ней часто ходил Николай Матфеевич. Однажды она сидела у себя в квартире и разговаривала с братом – помещиком. Взглянув случайно в окно, она увидела на углу улицы Рынина.

– Вот Николай Матфеевич идет, – сказала она брату.

– Это шатун-то? Он только бродит, да народ обманывает, – заметил помещик.

А он отвечал:

– Да стоит ли, матушка, в комнату-то заходить мне, шатуну, да обманщику, что бродит да народ обманывает?

Появление в городе холеры Рынин предвещал заранее. Мещанка Анна Пищ–на, 83 лет, рассказывает, что однажды, придя к ним в дом, он стал настойчиво требовать, чтобы мать ее помазала все углы дома дёгтем.

– Купи дегтю, – говорил он, – здесь помажь и здесь, и здесь, – указывал палкою на все углы комнаты.

– Да зачем же это, Николай Матфеевич? – недоумевала мать.

– Надо, – твердил он, – купи дёгтю, помажь.

Мать, чтившая Рынина, исполнила его приказание, поставила в каждый угол дома по пузырьку с дегтем. Через неделю в городе открылась холера, многие умирали, но семейные Пищ–ной избавились от посещения их дома страшной гостьи.

«Моей матери [Николай Матфеевич] предсказал мое рождение, – передавала нам благочестивая старушка Г. С. Гр–ва. – Родители мои жили в Кадникове и занимались торговлею. До меня у них родилось три девочки. Матери страшно хотелось иметь сына. Когда она носила меня во чреве, случилось ей быть в Вологде. Идет по улице, а на встречу ей Николай Матфеевич, и вдруг, без всякого с ее стороны повода, отвечает ей на занимавший ее вопрос:

– Здравствуй, кукла (любимое выражение), говорят, что в каком-то городе купчиха девочку родила.

– Это ты мне, Николай Матфеевич, предсказываешь опять девочку, – запечалилась мать.

Все дивились необыкновенной выходке юродивого. Вырос Николай Иванович, женился на дочери богатого человека Шергина, взял значительное приданое, но рано овдовел, запил, прекратил отцовские дела, продал дом и умер, оставив мать, Надежду Н–ну, влачить печальное существование и скорбеть о своей тяжелой доле.

Рынин был вхож и к знатным в городе лицам, в том числе к местному владыке. Является он однажды к преосвященному Онисифору[3] и говорит:

– У тебя в шкафе-то шестнадцать подрясников, дай мне один.

– На что же тебе? – поинтересовался владыка.

– Дай, дай!

Владыка распорядился удовлетворить желание юродивого. Получив подрясник, Рынин вышел и во дворе архиерейского дома встретил бедно одетого человека, идущего подать прошение владыке об определении его на место. Ему и передал он владычный подарок.

Рынин носил с собою всегда много кое-чего. Одному встречному он даст печенки – к горю, другому уголь – скоро случалась смерть любимого человека; кому хлеба – это к счастливой жизни. Бывали у Николая Матфеевича с собою и сласти – гостинцы. Это для детей. Он друг детей. И естественно, он шёл по пути Xpистову. А Христос любил детей: обнимал их, возлагал руки, указывал им в пример: «Если не будете как дети, не войдете в царство Небесное». Несмотря на строгий вид юродивого, дети бегали кругом его. Он ласкал их с большою нежностью и дети чувствовали искреннюю доброту его сердца. Школьники, бывало, внимательно замечали действия доброго человека, видя в них то счастливые, то неприятные для них предзнаменования: ударит легонько школьника по плечу – быть в тот день высеченным за что-нибудь. Конечно, неблаговоспитанные и резвые дети наносили Николаю Матфеевичу и обиды, которые он терпел ради Бога. Летом, рассказывает купеческая дочь Ю. П–на Белякова, один слепой сидел на галерее нынешней гостиницы «Пассаж» и просил милостыню. Проходит мимо него Рынин. Уличные мальчишки, увидев юродивого, стали бросать в него песок с дороги; пыль попала в глаза слепому и причинила ему боль. Он стал тереть глаза, а Рынин и говорит ему: «Три, три»; слепой получил возможность видеть.

Николай Матфеевич считался другом детей и после смерти (она последовала 19 марта). Матери водили своих сыновей и дочерей к могиле праведного человека, брали песочек из могильной насыпи и водой с этим песочком поили своих больных детей; причем, по вере благочестивых женщин, дети их получали облегчение от болезней. «Пред экзаменами, – передавала одна дама, Воронова, – когда мы учились в гимназии, бабушка водила нас на Богородское кладбище на могилку к Рынину, мы там молились и брали песочек». Приходили и приходят на могилу Рынина не только вологжане и жители окрестных весей, но и приезжающие из Тотьмы, Устюга, Архангельска и других городов.

Несомненный факт благодатной помощи по вере от употребления песочка сообщила упомянутая ранее Г. С. Грачева: «В прежнее время кадниковцы любили совершать паломничества в Вологду, чтобы поклониться святыням, заходили они и к могилке Николая Матфеевича. Тетка моя в одно из таких посещений Вологды захватила землицы с Рынинской могилы. В Кадникове тогда сильно хворала наша знакомая. Тетка пришла навестить ее и принесла с собой землицы.

– От тебя душистым ладаном пахнет, не ладану ли принесла ты? – вместо приветствия так встретила гостью больная.

– Я принесла тебе песочек с могилы Николая Матфеевича. Попей водицы с ним, дай обещание отслужить на могилке по нем панихиду, и, Бог даст, будешь здорова.

Вдова Евгения Н–на Девяткова, тетке которой, Анфии Я–не, Рынин говорил, что его узнают через 70 лет, ежегодно служит панихиду по Рынине уже в продолжении 40 лет по следующему случаю. В первые годы замужества ее мучила лихорадка. Пользовавшие больную врачи не помогали ей. Томимая жаждою, больная все просила у родных квасу, чтобы утолить жажду, но те, вследствие запрещения врачей, долго не давали ей этого напитка; наконец, видя ее страдания, решились уступить просьбе, налив полстакана квасу и вложив туда немного землицы, взятой с могилы Рынина, они подали больной. Та схватила с жадностью стакан, но, отведав квасу, сказала: «Какая мерзость, да тут еще и песок». Однако, блогодаря нескольким глоткам неприятного напитка, у больной явился сильнейший пот, она моментально почувствовала облегчение и скоро совсем поправилась от болезни, которая не постигала ее с прежнею силою и по настоящее время.

Служащий в церкви Богородского кладбища тридцати девяти лет, протоиерей отец Иоанн Шадрин, рассказывает такой случай. Это было в 70-х годах, в начале зимы. Он пришел служить литургию, но пономарь Славороссов предупредил его, что какой-то молодой крестьянин просит поскорее отслужить панихиду на могиле Рынина. Священник, облачившись, отправился на могилу и отпел панихиду, во время которой болезненного вида крестьянин, упав на покрытую не толстым снегом могилу, горячо со слезами молился. Богомолец рассказал, что привлекло его сюда поистине чудное выздоровление его однодеревенца – молодого парня от кумохи (лихорадки) после того, как он помолился здесь на могиле, взял песочку и попил с ним воды. Должно быть, берущим песочек с верою, по молитвам раба Божия, подавалась помощь от Господа, потому что могила его бывала вся изрыта и очень глубоко.

Одним из наиболее усердных почитателей памяти покойного Н. М. Рынина в настоящее время является В. П. Чер–в. Он сообщил причту Богородского кладбища следующее: «Впервые я узнал о блаж. Николае Матфеевиче в 1869 году, когда я познакомился с старожилками Вологды старушками Ф. Н. и Е. Н. Садоковыми, ныне уже умершими. Они знали хорошо при жизни Николая Матфеевича и очень уважали его память. Они-то мнe и указали ныне дорогую для меня могилу блаженного, которую я стал часто посещать. Придешь, постоишь, поклонишься и на душе станет легко. Вот те особенные случаи, которые заставляли меня уважать эту могилу:

1) Когда я окончил курс в Московском Университете в 1871 году, я приехал на лето в Вологду. Наслышавшись о великих чудесах преп. Сильвестра Обнорского и о красоте тамошнего местоположения, я пользуясь отдыхом после ученья, вздумал пойти туда пешком с пятью или четырмя простыми богомолками. Но, зная строгие правила моего отца (П. К. Черняева), я не решился идти без его позволения. И вот я объявил ему о моем намерении идти к преподобному Силивестру. К моему огорчению отец мне не дал своего позволения и категорически объявил: «Покамест я жив, тебе у Силивестра не бывать», – и как моя мать его ни уговаривала, он остался непреклонен. Меня это страшно обидело и я, чтобы рассеяться, пошел погулять. Местом моей любимой прогулки было Глинковское кладбище и любимая мною могила Н. М. Рынина. Так и при этом случае я отправился на кладбище прямо на могилу блаженного. Стою на могиле и раздумываю: что такого худого было в моем намерении? Мысленно я обратился к блаженному и как бы говорю ему: «Ты знаешь, Николай Матфеевич, что мое желание было не дурное, а благочестивое, и если ты святой, то ты мне поможешь в исполнении моего намерения». Проговорив это мысленно, я еще немного постоял у могилы, поклонился и пошел домой. Прихожу и узнаю, что отец никуда не ушел и сидит у себя в кабинете, куда мы, дети, не могли входить без особой надобности или разрешения. Я уселся в своей комнате пить чай. Вдруг слуга моего отца входит ко мне и докладывает, что отец зовет меня в кабинет. Вошел и стою ни жив ни мертв: думаю мне проборка. И что же? Отец, подумав немного и посмотрев на меня, говорит: «Вот что... можешь идти к преп. Силивестру». Я сразу догадался, кто был за меня у отца ходатаем, и мысленно возблагодарил блаженного за его помощь и надо заметить, что путешествие свое я совершил очень благополучно в четыре дня (180 верст).

У моего отца жила прислуга на кухне по имени Лукерья, у которой был юноша сын, по имени Абрам, ныне купец А. Н. Н–в, который был отдан в мальчики в какую-то лавку на Московской улице. Он изредка приходил к матери, которая души в нем не чаяла. Раз после обеда перед вечерним чаем я вышел из дома, чтобы пройтись на кладбище. Вдруг из кухни отца, которая была через двор, выбегает Лукерья и спрашивает меня, не на кладбище ли я иду; я отвечал утвердительно; тогда узнаю я от Лукерьи, что к ней пришел ее Абрамко и лежит весь в жару и она, Лукерья, просит меня принести ей земельки от Николая Матфеевича. Я исполнил это; она скатила с земли воды и обрызгала сына и через короткий промежуток времени он встал с постели здоровым и ныне здравствует.

В Вологде живут две сестры вдовы Т. Д. С–ва и Е. Д. М–ва, они приезжие, не коренные жительницы Вологды и не имели понятия о Н. М. Рынине. Как-то раз, возвращаясь с ними с богомолья от святых Кирика и Иулитты (село Толстиково) и приближаясь к кладбищу, я предложил им зайти на кладбище и показать им могилу блаж. Николая Матфеевича, которую они не знали. Старшая сестра тотчас согласилась, а младшая только посмеялась над нами, говоря: «Вечно Владимир Павлович и Танечка возятся с блаженными, да с юродивыми», и отказалась идти с нами и пошла домой. В ту же ночь она видит сон, будто стоит на кладбище у какой-то могилы и кто-то говорит ей: посмотри в могилу. Она увидела открытую могилу и совершенно целый гроб; опять тот же голос ей говорит: «Вот ты говорила, что Николай Матфеевич не святой, а вот его мощи». Сразу Е. Д. М–ва проснулась и раскаялась в своем coмнении.

Вот случай прозорливости Н. М. Рынина при жизни. Жило в Вологде семейство мещан Дружининых. Была в то время в Вологде сильная холера и все, в том числе и семья Дружининых, находились в страхе от этого Божия меча. Глава дома Михаил Григорьевич Дружинин в уме своем дал обет, в случае избавления его семейства от болезни, возобновить часовню святителя Николая Чудотворца на реке Вологде, называемую в просторечье Никола Мокрый, но медлил исполнением своего обещания. Между тем холера все усиливалась и уносила много жертв. Раз сидит Михаил Григорьевич у себя дома за чаем. Вдруг вбегает Николай Матфеевич и говорит: «Михайло, тебя Никола Мокрый дожидается». Это так поразило Михаила Григорьевича, что он тотчас отправился в путь и возобновил означенную часовню. И Бог принял его жертву: в семье Дружинина никто от холеры не умер».

При жизни Николай Матфеевич говорил брату Ивану:

– Когда я умру, ты не ставь надо мною ни креста, ни памятника, не то крышу у тебя сорву.

Этот завет брат исполнил: действительно на могиле Николая Матфеевича долгое время не было креста, хотя за это некоторые и упрекали его родных. Первый крест на могиле Рынина поставила крестьянка Воздвиженского прихода из-за Кадникова (в 52 верстах от Вологды), по такому случаю. Она была больна расслаблением. Ничто не помогало. Раз, в сонном видении, она слышит приказание поставить в Вологде над могилою Николая Рынина крест, за исполнение ей обещается выздоровление. Сновидение повторилось. Духовный отец посоветовал больной исполнить повеленное. Лишь только женщина заказала сделать крест, почувствовала облегчение от недуга. Сама на своих плечах решилась она донести крест до могилы. Помянутая Пищ–на, у дома которой останавливалась женщина уже совершенно здоровая, указала ей то место, где погребено тело Рынина. До 80-х годов могила Николая Матфеевича отличалась от других разве тем, что была сильно изрыта почитателями юродивого, берущими из нее песочек, так что крест на ней стоял покривившись. В 80-х годах, купеческая вдова Наталья Коровина устроила над могилой крышу на четырёх деревянных столбах и довольно высокие перила, а в 1899 году почитательница покойного А. М. Крылова, построила дощатую часовенку, покрытую железом, с небольшою из белого железа главкою и железным крестом. В часовне четыре окна, вход в нее с западной стороны. На могиле поставлен деревянный крест, сама же она покрыта парчовым покровом. В 1905 году, летом, неизвестным лицом часовня окрашена масляною, голубого цвета, краскою, на восточной стороне ее поставлен столярный, с золоченною резьбою, иконостас с тремя большими образами: в средине – Воскресения Христова, направо – Успения Божией Матери, налево – Николая Святителя (тезоименитого покойному). На стене висит портрет Николая Матфеевича: худое, с заостренным носом, подвижническое лицо, черные задумчивые глаза...

Мещанская вдова Екатерина Елисеевна Кинарейкина, доныне здравствующая, рассказывает, что Николай Матфеевич часто посещал их дом и много раз ночевал у них: « «Живи осторожнее, живи осторожнее», – говорил он отцу моему Елисею Алексеевичу. Надо бы слушать прозорливца, а отец мой, бывший буфетчиком в трактире, по-прежнему был доверчив к посетителям, следствием чего произошло разорение отца. В нашем доме верили в прозорливость Николая Матфеевича. Старец однажды приходит в наш дом и ставит в комнате крест. Мы испугались, ожидая чего-нибудь печального. Через три дня получаем письмо о смерти нашей матери, Мариамны Марковны Кинарейкиной, жившей в деревне. Не любил покойный нашей кухарки, как только бывало придет к нам, ворчит и бранит ее. Потом узнали, что кухарка брала украдкой хозяйское добро, за что и пришлось ей отказать».

Крестьянин Норобовской волости, деревни Епифанки, Вологодского уезда, Василий Филиппов Федотов рассказывал 2 февраля 1908 года: «В сентябре 1907 года во время молотьбы хлеба на гумне я свалился с воза и сильно расшибся, после сего почувствовал жар и расслабление во всем теле; с течением времени появилась у меня сильная постоянная головная боль как бы от угара. Болезнь мучила меня четыре месяца. За это время я побывал в Вологде и получил книжку о Н. М. Рынине; из нее я узнал, что угодник Божий помогает больным, и сам стал просить у него помощи, причём дал обещание сходить пешком в Вологду (верст за 70) и отпеть панихиду на могиле у Николая Матфеевича, если почувствую облегчение болезни. Болезнь моя вскоре же после сего обещания прекратилась, и 2 февраля 1908 года Бог привёл меня исполнить свое обещание – отпеть панихиду и поклониться праху приснопамятного раба Божия».

В декабре месяце 1908 года настоятелем Богородицкого кладбища получено было знаменательное письмо из Петербурга: «Я жена крестьянина Вологодской губернии и уезда, Турундаевской волости, деревни Ерилова, Анна Зародова, проживаем мы с мужем в Петербурге (адрес наш: За Невской заставой село Александровское, Конторская улица, дом № 20, квартира 2-я). Муж мой был в Вологде 1908 года 21 января, ходил он на могилу блаженного Николая на Богородское кладбище, отслужил там панихиду и взял с собой земельки. 22 января муж вернулся домой из Вологды, а 28 января меня постигла тяжкая болезнь. Моментально отнялась у меня правая рука и нога и язык, а рот мой искосило. Я лежала в таком положении с час. Сестра моя пошла за доктором, но доктора не привела, не застала дома. Время шло, я все лежала в одном положении. В голове мужа блеснула мысль – взять земельки, привезенной с могилы блаженного Николая и опустить земельку в стакан с водой. Он подал стакан сестре моей, а сам пошел за другим доктором. Когда сестра дала мне выпить этой воды, глонула я и тут же проговорила: дай и еще. Рот у меня исправился и язык пришел в чувство. Когда я приняла еще этой воды, то очувствовались рука и нога. Приходит муж с доктором, а я уж сижу на диване совершенно здоровая.

Был со мной второй случай 13-го сентября. Заболела я очень тяжко. Были все признаки холеры. И взмолилась я: помощник мой, великий святой блаженный Николай! На той же я земле росла, где ты спасался, быть может когда-нибудь я и шла тут, где ты ходил; и раз ты спас меня от смерти, и еще спаси меня от такой тяжкой болезни; не отступлюсь я, просить тебя буду, пока говорит язык мой и пока не отнялся ум мой. Я верю, что ты помощник мой великий и ходатай пред Господом Богом. И в этот раз муж дал мне воды с земелькой от могилы блаженного Николая и поправилась я. Тогда же я решила послать на масло для лампады пред гробницею блаженного Николая и с сестрой своей посылаю 3 рубля». Все эти случаи ясно показывают, что Николай Матфеевич Рынин был не простой человек, а лицо, ближе стоящее к Богу, чем мы грешные. И что в нём мы, вологжане, имеем особого ходатая и заступника в наших нуждах пред Богом.

За последние годы редкий день пройдёт, чтобы кто-нибудь не пришел на могилку Николая Матфеевича и не отпел бы панихиды по нём. Часто причту приходится быть свидетелем горячих молитв посетителей о покойном подвижнике, многие прибегают к нему, как к угоднику Божию и просят ходатайства его пред Богом, некоторые идут на могилку его, чтобы молитвою за него воздать благодарность за полученные уже благодеяния по его ходатайству. И какие теплые молитвы льются у этих людей за приснопамятного раба Божия Николая! Рассказами этих крепких верою и сильных молитвою богомольцев о милости Божией, явленной молитвами Николая Матфеевича, невольно умиляется душа.

Иеромонах Неофит // Церковное слово. - 1909. - №127, 128, 129.

 

 

[1] Опорками назывались остатки стоптанной и изодранной обуви, едва прикрывающие ноги, или изношенные сапоги с отрезанными по щиколотку голенищами.

[2] Эпидемия холеры свирепствовала в Вологде в 1830-1831 гг.

[3] Онисифор (в миру – Онисим Боровик; 1769 – 20 апреля (2 мая) 1828), епископ Русской православной церкви, епископ Вологодский и Великоустюжский (1814-1827), епископ Екатеринославский, Таврический и Херсонский (1827-1828).

[4] Имеется в виду праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы.

Через 70 лет на могиле

Николая Матфеевича Рынина

(подвизавшегося Христа ради в Вологде)

27 марта 1837 года улицы города Вологды, ведущие от Власьевской церкви к Богородскому кладбищу, запружены были народом. Казалось, что сюда собрался весь город, несмотря на то, что в тот день стояла ненастная погода – оттепель и шел дождь. Хоронили Николая Матфеевича Рынина, юродивого, в прозорливость которого верили многие, испытавшие правду его слов в событиях своей жизни.  Глубоко уважая покойного, всяк старался протискаться к его гробу, чтобы проститься с ним, отдать ему последний долг. Очевидцы рассказывают, что от гроба разносилось необыкновенное благоухание. В толпе слышался крик бесноватых, с пеной валявшихся по земле, раздавались рыдания и вопли. Народ останавливал гроб. Шествие совершалось весьма медленно, и когда оно вступило в ограду кладбища, с соборной колокольни понеслись звуки колокола к вечерне, и вспомнились тогда слова брата Николая Матфеевича – Ивана, не пожелавшего исполнить завет покойного – похоронить его в Прилуцком монастыре, потому что погребение здесь сопряжено было для брата с большими заботами, – брат с сердцем говорил: «Ну, его, дурака, пожалуй, к вечерне туда в монастырь не довезти»... Тело Николая Матфеевича принесено было на Богородское кладбище с благовестом к вечерне.

Николай Матфеевич был Божий человек, происходил он из купеческого звания, родился 9 мая 1777 года и крещен во Власьевской, города Вологды, церкви, в приходе которой находился двухэтажный полукаменный с солодовенным заводом дом отца его Матфея Ивановича Рынина (дом сохранился и доныне, он принадлежит наследникам купца К. Девяткова). В детcтвe Николай Матфеевич научился читать и писать. После него остались две тетради, писанные его рукою: в них над многими словами поставлены титлы. Неизвестно, что дало душе Николая Матфеевича благодатный толчок, но достоверно, что еще в молодых годах он возжелал жить для Бога и Ему Одному послужить. Богатство, прелести мира, все услады, которыми Николай Матфеевич мог пользоваться, благодаря имеющимся средствам, он отверг. «Иди, продай имение твое и отдай нищим», – эти слова Спасителя, смутившие юношу, ушедшего с печалью от Xpиcтa, запали в сердце Рынина. Он увидел, что ему невозможно двум господам работать, что богатство для него трудное иго: если он останется прежним человеком, пред ним открывается опасный путь, полный соблазнов и искушений. Он роздал имение нищим и сам сделался нищим. Теперь Николай Матфеевич не стал иметь своего крова, не имел где главу преклонить. Мир счел его за безумца; действительно, с мирской точки зрения его поступок был странным, ненормальным, безумным. Николая Матфеевича занимало то, что едино на потребу. Он отдался молитве. Утром можно было его видеть постоянно за богослужением в храмах города; ночью, когда все спали, он отдавался беседе с Богом в тиши, в уединении, где его никто не видел.  Покойный Андрей Иванович Беляков до некоторого времени считал Рынина сумасбродом и даже смеялся над ним. Как-то им пришлось быть вместе на празднике в Прилуках у общих знакомых – Бабушкиных. Хозяева оставили гостей ночевать, разместив их в смежных комнатах. У Белякова ночью разболелись зубы, да так сильно, что он ни на минуту не мог заснуть. В течение ночи, как ни посмотрит Беляков на постель Рынина, все она пуста. «Куда пропал он?» - думает больной. Уж пред утром Беляков заметил Николая Матфеевича стоящим пред иконами в углу своей комнаты и горячо молящимся. «Значит, он молился всю ночь», – заключил тогда Беляков, изменил свое прежнее мнение о Рынине, и замечательно, что даже зубная боль у него с того момента прекратилась. Когда Николай Матфеевич заходил в родительский дом, многие видали, что он бывало в летнее время сядет в открытое окно и, обратившись лицом к Власиевскому храму, поет, забывая все окружающее, церковные песнопения. Любимым его местом для молитвы и уединения являлся Прилуцкий монастырь, отстоящий от Вологды в пяти верстах, куда он часто ходил и подолгу пребывал: у раки Преподобных Димитрия и Игнатия, на паперти храма, в тени деревьев. Замечательно, что любовь к обители святого Димитрия передалась от дяди к племяннице, которая тоже, оставив радости мира, проводила жизнь, как птица небесная, научая нас своим примером не пристращаться к земле, помнить о своем высоком назначении, о Царстве Божием.

Николай Матфеевич скитался с места на место, подолгу проживал в Вологде, Кадникове, Тотьме, где немало было лиц, его уважавших. Он ходил с большим посохом в руке, зимой и летом без шапки (иногда голову повязывал полотенцем), в синем холщовом балахоне; под ним он носил длинную белую рубаху, на ногах кожаные опорки[1]. Вел себя Николай Матфеевич странно. Придет, бывало, к знакомым запачканный смолой, пригласят пить чай, выпьет полчашки, а остальное выльет себе на голову. Огневой взгляд его черных глаз проникал в глубину сердца. Иные боялись Рынина, боялись его обличения. Несмотря на внешнюю строгость, он обладал любвеобильным, нежным сердцем.

Раб Божий попадал и в дом умалишенных. Конечно, почтение к нему от этого не уменьшалось, если не увеличивалось. И туда многие ходили к нему за советом. Вот что рассказывает устами своего ученика о своем, вместе с родителями, посещении Рынина в сумасшедшем доме известный вологжанин архимандрит Николо-Угрешского монастыря Пимен, тогда еще Петр Димитриевич Мясников, решившийся принять иночество и пред столь важным шагом жизни отправившиеся поклониться святыням Киева, чтобы у Печерских подвижников испросить благословение на трудный путь монашества: «Рынин был из Вологодского купечества, лет слишком сорока, высокий, худощавый, с длинными растрепанными волосами и черной бородой; говорил отрывисто и скороговоркой, густым хриплым басом. Рынин ходил по комнате, был в веселом расположении духа, встретил вошедших с посохом в руке и, постукивая им по полу, повторял неоднократно: «Никола никуда не ходит, Никола никуда не ходит»». Впоследствии отец Пимен вспомнил, что действительно вся жизнь его прошла под особым покровительством святителя Николая: он родился в приходе Николы на площади (в Вологде), рос у Николы на Глинках (здесь был дом родителя отца Пимена) и поступил в 1834 г. к Николе на Угрешу, находился до своей кончины, более 46 лет, на одном и том же месте. Интересен другой случай в жизни отца Пимена. «Мы были еще детьми, сестры и я», – рассказывал отец архимандрит. – «Думаю, что это случилось в начале 1820 годов, мы как-то раз сидели и учились, вдруг вбежал в комнату Николай Матфеевич Рынин и громко каким-то неистовым голосом стал кричать: «Готовьте на ризы, на рясы, на шапки, на шапки», – приговаривая и еще что-то такое; но только тогда никто из старших не обратил на это внимания, а мы, дети, не поняли, а может быть и перезабыли»... (Архим. Пимен. Москва 1881 г., стр. 17). И что же? Несмотря на крутой характер отца, не слишком расположенного к монашеству, две дочери с согласия родителя ушли в Горицкий Троицкий монастырь, а Петр Димитриевич под влиянием чтения Библии и бесед с известным епископом Игнатием Брянчаниновым, тогда еще послушником, почувствовавший стремление к иночеству, получил благословение отца и сделался впоследствии известным архимандритом, которого аpxиепископ Леонид (Ярославский) называл «самородком золота».

Рынина считали провидцем. Было немало поводов видеть в нем необычного человека, в его речах – особенный смысл, ясно открывавшийся потом, по времени, а иногда тут же в момент произнесения их. Замечателен случай, передаваемый благочестивой старушкой 93 лет, дворянкой Татьяной Алексеевной Чуровской. К ней часто ходил Николай Матфеевич. Однажды она сидела у себя в квартире и разговаривала с братом – помещиком. Взглянув случайно в окно, она увидела на углу улицы Рынина.

– Вот Николай Матфеевич идет, – сказала она брату.

– Это шатун-то? Он только бродит, да народ обманывает, – заметил помещик.

1234Следующая ⇒

Поделиться: