Гай Плиний Цецилий (младший)

 

(62 – ок. 113 гг.)

государственный деятель, оратор и писатель, племянник Плиния Старшего

 

Недостойно оказывать больше почестей правителям, радующимся больше рабству граждан, нежели их свободе.[1473]

 

Тот, кто будет управлять всеми, должен быть избран среди всех.[1474]

 

Страх – ненадежный учитель правды.[1475]

 

Признак доброты – радость за друг их[1476]

 

Мы завидуем нравственному благородству, но гораздо больше тому, что его прославляют, и не судим вкривь и вкось только о добрых делах, покрытых мраком[1477]

 

Спроси любого: «Что ты делал сегодня?», он ответит: «Присутствовал на празднике совершеннолетия, был на сговоре или на свадьбе. Один просил меня подписать завещание, другой защищать его в суде, третий прийти на совет». Все это было нужно в тот день, когда ты этим был занят, но это же самое, если подумаешь, что занимался этим изо дня в день, покажется бессмыслицей, особенно если ты уедешь из города. И тогда вспомнишь: «сколько дней потратил я на пустяки!»[1478]

 

Я разговариваю только с собой и с книжками.[1479]

 

Лучше (…) ничем не заниматься, чем заниматься ничем.[1480]

 

Как о художнике, скульпторе, резчике может судить только мастер, так и мудреца может постичь только мудрец.[1481]

 

Неблагодарное дело услуга (…), если за нее требуют благодарности.[1482]

 

Нельзя ценить его труды ниже потому, что он наш современник. Если бы он славен был среди людей, которых мы никогда не видели, мы разыскивали бы не только его книги, но и его изображения, но он живет в наше время, он нам уже надоел, и слава его тускнеет. Неправильно и зло не восхищаться человеком, достойным восхищения, потому что тебе довелось его видеть, с ним разговаривать, его слышать.[1483]

 

[Будет] предательством [в судебной речи] бегло и кратко коснуться того, что следует втолковывать, вбивать, повторять. Для большинства в длинном рассуждении есть нечто внушительное, весомое; меч входит в тело не от удара, а более от нажима: так и слово в душу.[1484]

 

Как со всем хорошим, так и с хорошей речью: она тем лучше, чем длиннее.[1485]

 

Одна и та же речь может, правда, показаться хорошей, когда ее произносят, и плохой, когда ее читают, но невозможно, чтобы речь, хорошо написанная, оказалась плоха при слушании.[1486]

 

Каждому милы его собственные измышления, и если кто-то другой скажет то же самое, что он предполагал, то для него это уже сильнейший довод.[1487]

 

Как-то Регул, с которым мы защищали одно и то же дело, сказал мне: «по-твоему, надо исследовать все, относящееся к делу, а я сразу вижу, где горло, и за него и хватаю». Он, конечно, хватал то, на что нацелился, но в выборе цели ошибался часто. Ему (…) случалось принять за горло колено или пятку.[1488]

 

В плохой покупке всегда каешься, потому особенно, что это укор хозяину в его глупости.[1489]

 

Мнения ведь подсчитывают, не взвешивают. (…) В самом равенстве столько неравенства! Разум не у всех одинаков, а права одинаковы.[1490]

 

Старая слава молодую любит. Так уж устроено: если ты не добавишь к старым услугам новых, прежних как не бывало.[1491]

 

Как бы ни были обязаны тебе люди, если ты им откажешь в чем-нибудь одном, они только и запомнят, что этот отказ.[1492]

 

Ничто так не выделяет свет, как тени.[1493]

 

Люди больше ценят славу не великую, а широко разошедшуюся.[1494]

 

Умный и тонкий читатель не должен сравнивать между собой произведения разных литературных видов, но, взвесив их в отдельности, не почитать худшим то, что в своем роде совершенство.[1495]

 

Как в человеке, так и в государстве, тяжелее всего болезнь, начинающаяся с головы.[1496]

 

В этом (…) мире (…) нельзя ни в чем отчаиваться и нельзя ни на что полагаться.[1497]

 

Хорошо и почтенно идти по стопам предков, если, конечно, они шли прямым путем.[1498]

 

Несправедливо, конечно, но так уж повелось, что в зависимости от успеха или неудачи те же самые решения или признают хорошими, или осуждают как плохие. Поэтому обычно одни и те же поступки определяют как рвение и как тщеславие, как щедрость и как безумие.[1499]

 

Недоделанное – то же самое, что неначатое.[1500]

 

Открытая рана боится прикосновения врачующей руки, потом терпит ее и, наконец, требует; так и свежая душевная боль отталкивает слова утешения и бежит от них, но затем их хочет и успокаивается от добрых, ласковых слов.[1501]

 

Лучше сказать лишнее, чем не сказать необходимого. А потом судить о том, что лишнее, ты можешь, только прослушав все.[1502]

 

Я считаю счастливыми людей, которым боги дали или свершить подвиги, достойные записи, или написать книги, достойные чтения; к самым же счастливым тех, кому даровано и то и другое.[1503]

 

То, что ускользнуло от читателя, не может укрыться от переводчика.[1504]

 

Следует читать много, но не многое.[1505]

 

Толпа от самой многочисленности своей приобретает некий большой коллективный здравый смысл, и те, у кого по отдельности рассудка мало, оказавшись все вместе, имеют его в изобилии.[1506]

 

Никто не выслушивает порицаний терпеливее людей, больше всего заслуживающих похвал.[1507]

 

Рабство прошлого времени повлекло за собой невежество и забвение в области многих благородных занятий, между-прочим и в области сенатского права. (…) Поэтому возвращенная свобода застигла нас несведущими и неопытными; упоенные ее сладостью, мы вынуждены иногда раньше действовать, а затем уже узнавать.[1508]

 

Трудно не перезабыть сведений, которым нет применения.[1509]

 

Время кажется тем короче, чем оно счастливее.[1510]

 

Человеку свойственно чувствовать и испытывать страдания, но в то же время бороться с болью и слушать утешения, а не просто не нуждаться в утешениях. (…) Есть некоторое наслаждение и в печали, особенно если ты выплачешься на груди у друга, который готов или похвалить твои слезы, или извинить их.[1511]

 

Мало разницы в том, потерпел ты несчастье или ждешь его; только для печали есть граница, а для страха – никакой.[1512]

 

Людской слух радуется новизне.[1513]

 

Как занятия дают радость, так и занятия идут лучше от веселого настроения.[1514]

 

Мы имеем обыкновение отправляться в путешествие и переплывать моря, желая с чем-нибудь познакомиться, и не обращаем внимания на то, что находится у нас перед глазами. (…) Мы не интересуемся близким и гонимся за далеким; откладываем (?) посещение того, что всегда можно увидеть, в расчете, что мы часто можем это видеть.[1515]

 

От многочисленных изменений измененным кажется и то, что осталось таким, как было.[1516]

 

Рабы всех страстей сердятся на чужие пороки так, словно им завидуют, и тяжелее всего наказывают тех, кому больше всего им хотелось бы подражать.[1517]

 

Я считаю самым лучшим и самым безупречным человека, который прощает другим так, словно сам ежедневно ошибается; и воздерживается от ошибок так, словно никому не прощает.[1518]

 

Он был особенно умен тем, что считал других умнее себя; особенно образован тем, что хотел учиться.[1519]

 

О несчастных забывают так же, как об усопших.[1520]

 

Плохо, если власть испытывает свою силу на оскорблениях; плохо, если почтение приобретается ужасом: любовью гораздо скорее, чем страхом, добьешься ты того, чего хочешь. Ведь когда ты уйдешь, страх исчезнет, а любовь останется, и как он превращается в ненависть, так она превращается в почтение.[1521]

 

Я сказал, думается, удачно об одном ораторе нашего века, безыскусственном и здравомыслящем, но не очень величественном и изящном: «У него нет никаких недостатков, кроме того, что у него нет никаких недостатков». Оратор ведь должен иногда возноситься, подниматься, иногда бурлить, устремляться ввысь и часто подходить к стремнинам: к высотам и крутизнам примыкают обычно обрывы. Путь по равнине безопаснее, но незаметнее и бесславнее. (…) Риск придает особенную цену как другим искусствам, так и красноречию.[1522]

 

И самый длинный день скоро кончается.[1523]

 

Я не хочу, как человек праздный, писать длинные письма, а читать их хочу, как человек изленившийся. Ведь нет ничего бездеятельнее изленившихся людей и любопытнее праздных.[1524]

 

Очень одобряю, что ты предпринял прилежный пересмотр своих трудов. Тут есть, однако, некоторая мера: (…) излишнее старание больше уничтожает, чем исправляет.[1525]

 

Хорошие люди слабее плохих.

 

Загляни в собственную душу.

 

Молвы боятся многие, совести – кое-кто.

 

В какие узкие пределы втиснута жизнь множества людей!

 

Мудрые люди говорят, что хорошо и почтенно идти по стопам предков, если, конечно, они шли прямым путем.

 

История не должна переступать пределов истины, и для честных поступков достаточно одной истины.

 

История пишется для установления строгой истины.

 

Честность оскорбляет людей в ту минуту, когда она им во вред, потом они же ею восторгаются и ее превозносят.

 

Честность для нас значит не меньше, чем для других необходимость.

 

О честности обвинителя лучше всего судить по самому обвинению.

 

Честную душу сдерживает совестливость, а негодяй крепнет от своей дерзости.

 

Никогда один человек не мог обмануть всех, да и все не могли обмануть одного человека.

 

Лучше ничем не заниматься, чем заниматься ничем.

 

Нет более справедливого дохода, чем тот, который принесут земля, небо, год.

 

Важно не звание человека, а его дело.

 

Если ты рассчитываешь на потомков, то для них недоделанное – то же самое, что неначатое.

 

Привычка к одним и тем же занятиям вырабатывает умение, но не развивает способностей, внушает не уверенность в себе, но самодовольство.

 

Люди по своей природе любознательны; и ничем не прикрашенное знакомство с фактами прельщает даже тех, кто с удовольствием слушает болтливые небылицы.

 

Считаю крайней глупостью выбирать для подражания не самое лучшее.

 

И радость и утешение – в науках.

 

Никто не может быть мудрым во всякую минуту.

 

Подобно тому, как почвы обновляются разнообразным и переменным посевом, так и наш ум обновляется размышлением то об одном, то о другом.

Беда часто делает людей остроумными.

 

Живой голос, как говорится, производит гораздо больше впечатления. Пусть то, что ты читаешь, будет сильнее, но в душе глубже засядет то, что запечатлевают в ней манера говорить, лицо, облик, даже жест говорящего.

 

У несчастных одни речи, у счастливых – другие.

 

Оратор должен иногда возноситься, подниматься, иногда бурлить, устремляться ввысь и часто подходить к стремнинам: к высотам и крутизнам примыкают обычно обрывы. Путь по равнине безопаснее, но незаметнее и бесславнее; бегущие падают чаще тех, кто ползает, но этим последним, хотя они и не падают, не достается никакой славы, а у тех она есть, хотя бы они и падали. Риск придает особенную цену как другим искусствам, так и красноречию.

 

Ораторы, говорящие сидя, если даже речь их обладает в значительной степени такими же достоинствами, что и речь говорящих стоя, одним тем, что они сидят, ослабляют и принижают свою речь. А у тех, кто читает речь, связаны глаза и руки, которые так помогают выразительности. Ничего удивительного, если внимание слушателей, ничем извне не плененное и ничем не подстрекаемое, ослабевает.

 

Гремит, сверкает и приводит в смятение не речь увечная и обкорнанная, а возвышенная, льющаяся широким великолепным потоком.

 

Опыт и есть и считается лучшим учителем красноречия.

 

Книги надо не прочитывать, но читать и перечитывать.

 

Всякая хорошая книга тем лучше, чем она больше.

 

Тот истинно благороден, кто легко прощает заблуждения людей и в то же время так боится сделать что-нибудь дурное, как будто он никогда никого не прощал.

 

Чистое не становится хуже, если им займутся люди плохие; вообще же оно удел хороших.

 

Для печали есть предел, для страха – нет.

 

Страх – суровейший исправитель.

 

Преданность негодяев так же ненадежна, как они сами.

 

Лицемерная любовь хуже ненависти.

 

Так уж устроено природой: ничто не усиливает любовь к человеку, как страх его лишиться.

 

Величайшая радость в жизни человека – быть любимым, но не меньшая – самому любить.

 

Кротость особенно похвальна тогда, когда причина гнева вполне справедлива.

 

Чрезмерное усердие больше портит, чем улучшает.

 

Люди, преданные наслаждениям, живут будто одним днем: кончилось сегодня – и нет причины жить.

 

Печаль изобретательна на скорбные выдумки.

 

Общепринято приписывать вину правдивость.

 

Справедливо, чтобы человек выступал иногда ради собственной доброй славы.

 

Людей охватила такая страсть к наживе, что, по-видимому, они больше находятся под властью своего имущества, чем сами владеют им.

 

Изобразить нельзя, как одушевляют действия ума телодвижения.

 

Молодость и средний возраст мы должны посвятить родине, старость – себе.

 

Можно мириться с беспорядочной сумятицей в жизни юноши; старикам к лицу спокойная упорядоченная жизнь: напрягать свои силы поздно, добиваться почестей стыдно.

 

О тех, кто сами призвали смерть, горюешь неисцелимо, ибо веришь, что они могли еще долго жить.

 

Неизменным и великим утешением в смерти людей, скончавшихся от болезни, служит ее неотвратимость.

 

Постараемся же, пока нам дана жизнь, чтобы смерти досталось как можно меньше того, что она сможет уничтожить.

 

Те, кто думают о будущих поколениях и хотят жить в своих произведениях, умирают всегда преждевременно, потому что смерть всегда обрывает у них что-то начатое.

 

Все, однако, можно если не победить, то смягчить искусством и старанием.

 

Змеи змей не кусают.

 

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: