ДЫРКИ НА ШТАНАХ (можно не читать)

 

Идёт период, когда мы с Грачом прирубаемся на гравюрах. Даже дома у него повсюду лежат оттиски. Часть оттисков мы продаём незнакомым аферистам, достаточно матёрым людям, но они даже не знают, из какого мы города. Весь день всё в этой ядовитой хуйне, в краске, всё прожжённое, дырки постоянные на штанах от кислоты, пальцы, съеденные кислотой.

У Грача отращены длинные ногти, чтобы поддевать пластины. Он специально отращивает ногти, чтобы не залезать туда пальцем.

Тонкие резиновые перчатки мгновенно разъедает на хуй, один раз полез и уже висят сопли, а в толстых — не схватиться за пластину! Руками лезть нельзя: кожа превращается в лохмотья. Грач учится в Академии в аспирантуре. Благодаря его усилиям мы попадаем в спецхранилища. Туда, где хранятся фолианты с автографами Дюрера, Брейгеля, голландцев, немцев. Там – самая качественная технология воспроизведения! Я просто дрожу от восторга! Помните анекдот про чукчу? Он описывает вкус банана: что такой вкусный, просто как ебаться! Фолианты с Брейгелем и Дюрером – это как ебаться! Я даже почти забыл, что я давно профессиональный бандит! И в таком святом месте уже лет двадцать не было ни одного человека! И ещё сто лет не будет! Потому что, кроме нас с Грачом, это всё нахуй никому не нужно! Тут фолианты, где расписан каждый технологический шаг изготовления нужных нам бумаг. И каждый такой шаг мы стараемся понять на Рембрандте! Я фотографирую гравюры репрокамерой и нахожу описание исследований каждой гравюры! Вот он, бандитизм чистой воды: он смыкается с наукой и высоким искусством.

Репрокамеры выдают тебе плёнки высочайшего качества в натуральную величину. Этот аппарат еще и сейчас стоит в Академии, если его оттуда не спиздили.

И еще проблема: для того, чтобы печатать доллары, мне нужно в глубокой печати добиться давления 254 кг на квадратный сантиметр! У Дюрера было все 300! Мне срочно нужны стальные барабаны из высококачественной руды. Как у Дюрера! Два барабана, а между ними едет стол. Они полированные, зеркальные — идеальная поверхность! Берём медную печатную форму, в которой выдавлены морды американских президентов, сверху чистый лист, и прикрываем его фетром или декельной японской резиной, made in Japan. У декельной резины 6 слоёв, там и синтетика, и тряпка, и микропорка, какие-то плетёные слои, закачаешься! Эту технологию придумали ещё до всяких япошек и до Дюрера, но Дюрер довёл её до абсолюта.

Заурядных картин я могу сделать за год целую кучу, никто не поверит, что один человек может сделать все это. На этом можно кое-что заработать, при старательной же работе далеко не уедешь. Поэтому я стану заниматься гравированием. Альбрехт Дюрер из Нюрнберга

 

 

Глава 19.

БЕСПРЕДЕЛ НА БЕСПРЕДЕЛ

(Поздняя осень 2000 до Калининграда)

 

Я позвонил, и Андрей открыл мне дверь. А вслед за мной вошло ещё три человека. В первый момент Андрей дико удивился и спросил: «Как ты меня нашёл в чужой квартире? » Но потом он перестал удивляться, потому что его сразу начали пиздить. И заставили позвонить хозяину квартиры, сказать, что надо срочно вернуться, есть важный разговор. Тот ничего не выкупил и вернулся! И не один! А потом работали уже с тремя. Их настолько жёстко обрабатывали, что они позвонили остальным. Просто очень сильно и очень больно били, смотреть на это было неприятно. Ну, просто очень неприятно. В квартире было пятеро вовиных отборных бойцов, его ближайшие соратники, и ещё пятеро человек братвы прикрывали их на улице. Теперь можно было вызывать Вову! Право убивать у них было только за Вовой. Перед бойцами была поставлена одна задача: бить до получения информации!

А Вова собирался уточнить степень рисков и, на всякий случай, всех замочить! К счастью, этого не произошло, но кровищи было много.

Дело для Вовы было не в украденной технике: ему важно было узнать, насколько засвечен проект с зелёными. Фактически, это касалось и его собственной свободы. Главной торпедой этой группы являлся осетин, которого пришлось очень плотно вязать и подвешивать в дверном проеме. И он всё равно настойчиво пытался освободиться. А хозяином квартиры был один мокрушник лет сорока. Видимо, он был у них старшим. Вова заставил его признать, что произошел факт беспредела. Выбить это признание оказалось непросто. Потом Вова произнёс специальный монолог, я нечасто слышу от него такие пронзительные вещи! «Мы живём по понятиям, — говорит Вова, — и если мы не будем соблюдать понятия, то кто мы тогда такие?! Банда хулиганов? Я же был на стрелке, и я всем объявил, что проект закончен! Разве вы меня не видели? Или вы не поняли, кто я такой? Вы что, лохи, вы что, не поняли, кто я? И вы, тем не менее, пошли на беспредел! Так вот теперь на беспредел вы получаете беспредел! Чего вы полезли? »

В ответ их старший промычал, что они думали, что проект закрылся, и Вова к нему больше отношения не имеет. Тут Вова поднял палец и показал на меня: «После того, как проект закрылся, вы остались живы только благодаря ему. Я хотел вас сразу всех перевалить, но он вас отстоял, потому что ему было на вас не наплевать! И теперь понятно, что он был неправ! »

Дальше два слова о правилах игры. Если бы у них были идеи, что что-то не так, то они должны были сформулировать это на стрелке! Но на стрелке они промолчали, все пожали друг другу руки и разошлись! Легитимность соглашения подкрепляется пожатием рук. Воровские законы – это законы! Это законы, которыми регулируется жизнь преступного общества. Они сопоставимы с законами любого общества, хоть во многом от них отличаются. Королевский суд строг, но справедлив! Другими словами, это и есть жизнь по понятиям! Хоть, конечно, бывают ситуации, когда понятия вступают в противоречия с понятиями, но тогда уже собирается воровской общак, собирается город и смотрящий всё решает. А смотрящего выбирают главари всех преступных группировок, которые действуют в этом городе. Потом еще допишу. Мне тяжеловато даже писать об этой разборке. Лучше я расскажу про станковую графику!

 

 

Глава 20.

СПЕЦХРАНИЛИЩЕ ( Поздняя осень 2000 до Калининграда. На улице снег)

Специальность Гирша – станковая графика. Но из Союза художников он выбыл за неуплату членских взносов! Быть членом какого-нибудь союза – это была моя детская мечта! Я был готов поступить даже в Союз писателей! Но, к счастью, хуй меня кто примет! Вор не должен быть членом пидорских союзов. А художник — значит вор. В нормальных странах, может, и не так, но они-то там, а мы не там. У меня была одна подружка в Амстердаме, которая была членом Союза проституток! Я лично держал в руках её членский билет! Да что там заурядная шлюшка: там даже создатель «Данаи» Рембрандт Харменсзон ван Рейн был членом Союза Святого Луки! И нормально работал!

Факсимильные фотографии офортов этого члена гильдии намного сложнее всего, что тут делаем мы, рядовые фармазоны!

У него всюду фантастическая палитра, тончайшие линии, по сравнению с ними американские доллары — это просто билеты в ТЮЗ, не при Корогодском сказано. Линии сделаны на такой глубине, что у меня кружится голова: и линии чернющие.

На толстенной бумаге гравюра пропечатывается почти насквозь! Классные фотографы фотографируют нам гравюры. Из спецхранилища нам их выносит знакомый профессор, и я хожу следом за ним в сером хозяйственном халате и восхищенно цокаю языком. У меня есть запаленное удостоверение студента Академии, по которому я гордо оттуда выхожу. Входить по такому удостоверению в стены Храма искусства я стесняюсь: в восемь утра я заезжаю во двор Академии, а потом залезаю в окно спецхранилища с крыши своего Range rover’а. На крыше у меня экспедиционный багажник, и на нём лежит широкое колесо, вот с него очень удобно попадать в спецхранилище. Я пишу так подробно на случай, что вам это когда-нибудь пригодится. Сторожа Академии не могли выгнать меня из спецхранилища. Потому что они сами не могли туда попасть, а отлавливать меня на улице им не приходило в голову.

Мы провели там много месяцев. Через тайные академические подвалы мы выносим толстые голландские фолианты и ксерим их в ближайшей копировальной конторе. У Грача был серьёзный диспут со своей профессурой: он доказывали им, что они учат технике, в которой не разбираются! Это очень принципиальный спор на уровне фундамента, самых-самых основ, состава краеугольного камня! Академики не понимают, как работали голландцы! Но самое главное чудо, которое не понимают ни Гирш, ни его профессура: как при этой работе остаться в живых! Настолько активными веществами приходится травить!

Ты берешь лист, полируешь его до зеркала. Тебе нужно закатать зеркальную болванку, создать фототехнический слой, нанести его в центрифуги, создать калиброванный слой! И на твоей плёнке линии должны быть усажены на определённую толщину, а толщина линий должна быть меньше, чем в оригинале. Потом ты проецируешь это в специальной контактной раме со специальными лампами, снизу у тебя стекло и свет, должен быть создан вакуум, учитывающий время экспозиции. Компрессор высасывает воздух между резиной и стеклом, по таймеру ты ставишь доли секунды, и тебе нужно поймать все параметры. Всё просто: ты фотографируешь на желатиновую фотопластину, как братья Луи и Огюст, достаешь её при красном свете, потом проявляешь её в гипосульфите или гипосульфате и получаешь негатив что Рембрандта, что американского доллара. Мы брали в репрокамере настоящий офорт Рембрандта. Фотографировали его в натуральную величину, переконтачивали его на монтажном столе, ретушировали и, наконец, аккуратненько смывали фотослой, добиваясь нужного качества. Потом приходили в Aкадемию с плёнкой и часами сидели с лупой и сравнивали. У Рембрандта очень много градаций полутонов, а у долларов всего три!

Отсюда вывод! Можем!

 

 

Глава 21.

ГРАНАТА

 

Всю электронику я им оставил. Я тоже не безгрешный, и у меня тоже были косяки, и я решил, что пусть все мои косяки пойдут в обмен на то, что они у меня украли. Пусть подавятся! Вот они сидят передо мной, два моих бывших товарища, два испизженных красавца! Остальные лежали на полу, искалеченные и переломанные. Вот тут фигурировал обещанный утюг, которым никого не жгли, но один товарищ очень основательно получил им по голове, что немного поменяло ему форму черепа. В общем, я человек не очень кровожадный, и эти события мне будут долго сниться. Мои бывшие товарищи были не покалечены, потому что я за этим внимательно следил. За тем, чтобы их били, но не калечили. Других ладно, пусть пиздошат, но с этими мы делили корку хлеба. И я у них ничего не крал. А они меня обворовали и подставили. Но я хотел понять, кто из них конкретно озвучивал это предложение, посетить меня на Рубинштейна. Оба говорили, что «это не я! » Оба боялись, что если признаться, то Вова просто убьёт на месте. И это было похоже на правду. Никто из них не сознался. Пожалуй, я не хотел переходить грань между бизнесом и сведением счётов, поэтому, когда мы уходили, все оставались живы.

В заключение Вова приказал притащить всех на кухню, включить газ, и на газовую трубу повесил гранату. Взрыв бытового газа! Я думаю, что он разворотил бы полдома. Пришла моя очередь выступить на сцену и долго разговаривать с Вовой! Сначала я говорил о соседях снизу и сверху, но Вова уверенно сказал, что на кухне в три часа ночи уже не сидят! Он очень профессиональный человек, проверил стояк, понял, что всюду над нами и под нами кухни, и всё-таки послал на улицу бойца, проверить есть ли свет на соседских кухнях!

Вова говорит: эта стена – несущая. Она – крепкая! Не ссы! Лишних никого не убьём. Но всё-таки он меня послушал.

Когда мы оттуда вышли, Вова поморщился и сказал, всё-таки надо их всех валить. «Телевизор и что там еще они взяли — всё это хуйня, ничего не стоит, а рискуем мы миллионами! » Я говорю ему, что ещё украли не очень ценную картину со старинной рамой! Но Вова только отмахнулся, «да куплю я тебе эту раму и подарю! Давай их всех нахуй сейчас завалим»! Но я сказал, что я дал им слово! Вова, ты сам человек слова и ты прекрасно понимаешь, что это значит. Я дал им слово, что я никого не убью! Представляешь, как к этому отнесутся ТАМ, НАВЕРХУ! Если бы я не дал им слова, то нет никаких вопросов...

Вова хорошо понимает, что такое «там наверху». Он сказал, что на зоне у него было время об этом задуматься. Но он не выносит попов, ну а кто их выносит?!

Ещё Вова добавил: «Ну а как их можно в таком виде оставить? » Скорую мы ждать не стали. Потом я узнал от Мигалкина, что, действительно, наши клиенты довольно долго лежали по больницам.

Те трое, которые заходили ко мне в квартиру, это были нормальные бандосы. Настоящие бойцы! Профессионалы, не фраера. Приятно иметь дело! Главный вообще даже не открыл рот. Он не сказал ничего. Он не сказал, куда они отдали компьютеры. Он не сдал никого! Всё сказал другой! Сказал, когда увидел, что ему уже приходит пиздец! «Вся техника там-то и там-то, можете нас убить, но там люди вообще ни при чём». Просто он разглядел Вову и всю эту делюгу, и он был уверен, что в новой квартире история повторится!

Пришлось положить его в багажник пятисотого и отвезти в загородный дом. Мы дали ему сотовый, он позвонил хозяевам и сказал: «Только не удивляйтесь, к вам сейчас заедут за вещами, но всё в порядке! » Это был ещё тот порядок!

Вова им сказал, когда отвязывал гранату: «Мы оставляем вас в живых, но вы должны всё вернуть! Всё погрузите в наш автобус, а мы вам позвоним и скажем, куда его пригнать! »

Они позвонили и сказали, где стоит автобус со всеми вещами, но даже забирать его мы не поехали.

 

 

Глава 22.

ВЫБОР

 

А на разбой берешь с собой надёжную шалаву... (В.Высоцкий)

 

Утром зашел к Детке и в очередной раз попрощался. Я ей сказал, что дальнейший ход событий мне самому неясен. Это был самый подходящий момент, чтобы между нами всё закончилось, но даже мысль об этом вызывала у меня сильную душевную боль. Я даже не знаю, как это доступно объяснить. Головой я понимаю, что я – бандит, и мне нужна женщина понадёжней. Но только представлю себе, что я с ней расстался, — и обволакивает тьма, как будто кто-то насовсем умер. Я никогда раньше ничего подобного не испытывал. Меня жутко раздражал оттенок мазохизма, но необходимо было, наконец, что-то решать. В проекте всё замыкалось на мне и зависело от меня, а Детка своим диким упрямством представлялась слишком тяжёлой обузой. Да и я, как минимум, слишком опасный спутник, а учитывая неопределённости наших перспектив, могу стать только опаснее. И нахуй ей это нужно?

Я не могу поверить в то, что женщина в этом возрасте может особенно сильно любить. Любовь – это взрослые игры! А я с любой любовью справлюсь! Любая любовь — это удивительное словосочетание! Цинизм, с которым я хотел преобразовать потенциальную энергию в кинетическую, бросив все свои силы на проект, меня самого пугал. И пугало решение погасить все свои чувства к Детке. Всё-таки она была самым дорогим, из того, что у меня было в жизни. Женщина, от которой я мог бы иметь детей. Но это моя жизнь, и решения принимаю я сам. И я без неё, смешно говорить, выживу. Да и она без меня не пропадёт. Это, кстати, ужасно, что все безо всех выживут. Хоть люби, хоть не люби. Может быть, немного придётся потерпеть. Вечной любви нет, это просто сказки. Всегда приходится выбирать. Детка — это немало, но проект — это весь мир в кармане, другой масштаб. Всё равно в последние недели мы много ссорились, и мне было не разорваться на части, и под контролем ситуацию я не держал. Нужно было рубить по-живому. Тем более перед поездкой в эту блядскую фашистскую Пруссию.

Но ещё были грустные глаза, в которых я тонул. Они доставали меня круче всяких наркотиков, надо же так вляпаться в это бездонное зеркало. Хорошо бы только этот синдром отмены не кончился суицидом. Но я уже всё решил. Я сам всё решил, и я буду думать только о том, что впереди, а всё, что сзади, навсегда отрублено. Так я думал, подъезжая к аэропорту.

 

 

Глава 23.

БОЛЬШЕВИК КАЛИНИН

 

Теперь на очереди Калининград. Длинный в очередной раз выяснил, где сейчас находится наш профессор, — что он прячется от нас в этом нацистском гнезде. Зачем он нам нужен? Зачем или как? Он нужен нам, как воздух! Профессор чистый лабораторный химик, закончил Техноложку, но он, естественно, уже 150 лет имеет прямое отношение к пуску машин, которые льют бумагу. Он их видел, он их пускал, в стране почти нет людей его уровня! Он умеет всё, что нам нужно! Потому что если у вас будет неправильно смешиваться раствор, то вы просто запорете машину. А у нас повязаны руки. Мы ничего не можем без него сделать: у нас через два месяца в руках будет готовая машина, но как лить бумагу — мы не ведаем и не знаем! Мы никогда даже в кино не видели, как её льют! Вы лили когда-нибудь бумагу? Вот и я тоже.

Профессор уже весь наш, но пока еще об этом не знает. Пока он числится в НИИ бумаги при ЦБК. Для тех, кто не знает, ЦБК – это целлюлозно-бумажный комбинат, точнее КалининградБумПром. Лаборатория и вся нужная хемота у него там должна быть под боком.

Да он сам может заменить нам целые научно-исследовательские институты. Правда, до его исчезновения мы останавливались с ним на том, что этот гад соглашался только консультировать. Ни миллиметра больше. Но на это мы ещё посмотрим.

Начало зимы, всё белым-бело. Сороки бегают по снегу. Что-то похожее было в «Евгении Онегине». Читают ли бандиты Пушкина? Я читаю. Но меня всегда поражало, что всякая кремлёвская сволочь ходит в театр и получает удовольствие от тех же высоких вещей, от которых тащишься и ты. Или смотрит хорошие фильмы, и что у них при этом происходит в их подлых головах? Бандиты хоть в театр не ходят, я не о них!

Мы уезжаем с Борисовым в Калининград. Калинин – это мой любимый большевик. Калинин выступал на Кировском заводе и говорил, что «хозяйство вести — это не мудями трясти». Никто из нынешних вождей так точно и душевно сказать не может.

Мы едем к нему с большой группой соратников. Они не просто бандиты — это профессионалы высокой пробы, но, естественно, бандосы чистой воды. Нас встречает двоюродный брат Борисова, начальник крупной туристической фирмы. Он нас принимает по первому разряду, помогает нам искать беглого профессора.

Находим довольно быстро. Заводик страшный. В окопах Сталинграда. Ощущение, что разваливается на части и после пруссаков его никто не ремонтировал. Наш беглец задумчиво идёт с работы и приветливо мне кивает.

Профессор не знает меня в лицо – он имел дело только с Болезненным. До дома он добредёт не скоро. Но разговор будет не пугающим, а вполне корректным.

Мы сказали ему, что человек, который работал от нас, уже отстранён от проекта.

Я, со своей стороны, повторил ему наше первое предложение: полтинник! 35 тысяч к тем 15-ти, которые он уже получил, но профессор твёрдо говорит «НЕТ». За 5-10 штук соглашается нас консультировать. Это максимум. Осторожный сукин сын!

Мне лично профессор доверительно сообщает, что ничего не хочет, что он чувствует, что хозяева фабрики начали его пасти, а он и так сказал нам слишком много лишнего.

Разумеется, начали пасти. В этой отрасли все всех пасут. Мы еще раз посоветовали ему — любые контакты с Андреем пресекать, потому что это может быть только провокацией, опасной для его жизни и здоровья. А с владельцами фабрики мы сами деликатно поговорим, они нас хорошо поймут.

Мы оставляем специальных людей следить за перемещениями профессора. И за перемещениями еще одного человека, который следует за профессором тенью.

 

 

Глава 24.

МУЗЫКА МАТВЕЯ БЛАНТЕРА

С профессором всюду мы видим странную фигуру по фамилии Щорс. Вроде героя известной песни. «Шёл отряд по берегу, шел издалека». Музыка Матвея Блантера.

Но этот Щорс тоже очень важный человек! Он не какой-то при пизде кувшинчик при профессоре: он технарь и уникальный механик!

В отличие от профессора, этот человек работал на разных Гознаках, он знает, как устроены машины. Но самое главное, что он видел, как льётся водяной знак! Оба говорят нам, какие в чертежах ошибки, расписывают все ТэЗэ. Если вы не работали в молодости на заводе, то я объясню вам, что ТэЗэ – это значит «технические задачи»!

Для нашей машины нужно много высокоточных гладких поверхностей. Нужны зеркальные барабаны, это всё ужасная возня. Щорс пускал гознаковскую машину, он её настраивал, он видел собственными глазами, как работает эта фигня! При большевиках ходил такой анекдот, что самая ценная любовница та, которая Ленина видела! Вот что такое для нас Щорс! Считайте, что он видел живого Ленина! Щорс нарисовал нам французскую машину, которую он запускал, и делится подробностями технологии. Чертежи он тоже делает подозрительно точно. У меня создаётся впечатление, что Щорс или уже печатал деньги, или был засланным казачком каких-то наших коллег. Нахуй ещё он стал бы фиксировать в памяти самые мелкие детали.

Машина довольно сложная, у неё два сеточных стола сходится в один, и для создания такой машины нужно бросать два конструкторских бюро, а не небольшую бандитскую группировку, работающую на кухне! Но я не зря считаю себя патриотом! Патриотизм мой связан с тем, что только здесь могут происходить вещи, которые со мной происходят! Другого такого дикого места на Земле, как эта страшная развалившаяся империя, — нет и быть не может! В пользу моего патриотизма существует два главных фактора: тут есть классные бабы и тут есть военно-промышленный комплекс! Это наша национальная гордость! Только тут можно заказывать высокоточное оборудование для производства денежных знаков прямо у себя на дому. В другой стране, в какой-нибудь их вшивой Америке, это просто нереально. Там дешевле доллары покупать, чем их производить.

И плюс это единственная страна в мире, где бабы женского пола, а мужики, в основном, не мужского. В тоталитарных государствах мужики или сидят, или это действующие бандиты, или они вынужденно теряют половую дифференцировку, потому что их ебёт государство! А женственность женщин только расцветает по той же самой причине.

 

Глава 25.

ЧЕЧЕНСКАЯ НЕВЕСТА

А вот Длинный – действующий бандит! Это почётное звание! Длинный сам ебал это государство! Он забирает чертежи и через месяц привозит в наш подвал готовую машину. Отливная машина сделана как увеличенная копия лабораторной машины Профессора. Части машины готовили нам на оборонных заводах всего города! Это уже территория Длинного, вот он знает, на что способен каждый из производственных объектов города!

Мы выбирали оборонные заводы, куда можно прийти с любой филькиной бумажкой, дать денег мастеру цеха самых высоких технологий, и тебе всё сделают по первому номеру! Половина людей на заводах шла от Вовы, кого-то нам поставил Борисов. Часть списанного оборудования вместе со специальными людьми приехали к нам с Гознака. На одном секретном заводе для нас делали сетки, на другом делали чашки, ни один завод вообще не понимал, что он такое делает!

Мы забираем машину с завода «Невская волна», и она некоторое время стоит у нас в ангаре. Вова устанавливает наблюдение за ангаром, чтобы выяснить, интересовались ли заводские службы, куда повезли машину, или им фиолетово! Выясняется, что фиолетово! Можно везти её дальше. Нас не пасут.

Машина чуть больше горбатого «Запорожца»! На этой машине можно выпекать любую бумагу. Это полноценная лабораторная машина, на таких льют бумагу для испытания целлюлозы! Пока ты не отформовал, пока вакуумом ты не заплющил этот харчок, ты выясняешь, не ошибся ли ты в качестве подбора сырья и в степени размола.

Я связывался с профессором: он по-прежнему говорит «нет», но ему придется работать на нас, когда я подключу Вову. На Вовины предложения отказываться очень трудно. Собеседник сразу понимает, что ни хуя хорошего его не ждёт, «сразу убьёт? и всё». Строго говоря, после окончания работы Вова не всегда убивает самых нужных людей: они могут ещё понадобиться! Этот факт лично меня греет. Вова всё-таки очень умный. Поэтому если у него есть специалист, к которому есть доступ, то для него это драгоценность, которую нужно хранить.

Бриллианты не превращают в алмазную пыль. Пока мне нужно уговорить профессора со Щорсом приехать из Кенигсберга принять машину! Только они могут сказать, будет работать эта машина или нет!

Собранная машина, как чеченская невеста, стоит в подвале за железными дверями. Решётки на стенах. Даже есть бассейн-малютка! В бассейне замешивается вся хемоза, перед каждым отливом её приходится тщательно перемешивать: она вся скоро выступит у меня в печени.

Чтобы правильно получился водяной знак, мы изготовили самопальные сетки. Неточности сначала мы устраняли герметиком, но потом резко упрощаем технологию и просто зазоры заклеиваем скотчем! На Гознаке до такого не додумаются!

Попасть к «невесте» можно только через длинное бомбоубежище! «Уж полночь близится, а Гамлета всё нет»! То бишь, профессора нет.

35 очень зелёных штук, которые полагаются профессору, лежат неоприходованными. А сами научиться мы не можем, «где ты, Дюрер! »

Глава 26.

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться: