Стратегии развития социального интеллекта

В общении с людьми вам, вероятно, предстоит столк­нуться с определенными проблемами и сложностями, которые нередко выводят из себя и заставляют волно­ваться, не позволяя подняться выше уровня наивного восприятия. К подобным проблемам можно отнести за­кулисные интриги, неверные оценки вашего характера и суждения, выносимые на основе поверхностных впечат­лений, мелочную критику в отношении вашей работы. Предлагаемые четыре стратегии, разработанные масте­рами прошлого и настоящего, помогут вам справиться с этими неизбежными испытаниями и сохранить ясность мысли, необходимую для развития социального интел­лекта.

 

Рассказывайте о своем деле.

А. Игнац Земмельвайс — Б. Уильям Гарвей

 

А. В 1846 году двадцативосьмилетний венгерский врач Игнац Земмельвайс приступил к исполнению обязанно­стей ассистента в отделении родовспоможения Венского университета, и с первых же дней его мыслями овладела неразрешимая, казалось, проблема. В те времена настоя­щим бедствием для родильных отделений европейских больниц была послеродовая горячка. Сепсис поражал многих рожениц.

 

В акушерской клинике, куда поступил на работу моло­дой Земмельвайс, каждая шестая роженица умирала вскоре после родов. Производя вскрытия, прозекторы обнаруживали одно и то же: беловатый гной с отврати­тельным запахом и разлагающиеся некротизированные ткани. Наблюдая подобное практически ежедневно, Зем- мельвайс не мог думать ни о чем другом. Все силы, все время он посвящал попыткам разобраться в причинах этой напасти.

 

Мы должны, однако... признать, что человек, со всеми его благо­родными каче­ствами — симпа­тией, относящейся даже к низко падшим, милосер­дием, распростра­няющимся не только на других людей, но и на последнее живущее суще­ство, богоподоб­ным умом, постигшим дви­жение и устрой­ство Солнечной системы, — со всеми этими возвышенными способностями человек все еще носит на своей телесной органи­зации неизглади­мую печать низко­го происхож­дения.

Чарлз Дарвин

Тогда распространение болезни принято было объяс­нять тем, что болезнетворные частицы, переносимые по воздуху, попадают в дыхательные пути и вызывают зара­жение. Но Земмельвайсу казалось, что эта гипотеза бес­смысленна. Эпидемия послеродовой горячки очевидно не зависела от воздуха — погодные условия, атмосфер­ные явления никак на нее не влияли. Молодой доктор, как и многие другие, обратил внимание, что случаи го­рячки намного чаще отмечаются среди женщин, рожа­ющих в условиях клиники, чем у тех, кто рожал дома с повитухой. Причины такой разницы казались необъяс­нимыми, впрочем, никто особо и не задумывался о них.

 

Много размышляя над загадкой и перечитав множество литературы на эту тему, Земмельвайс пришел к шокиру­ющему заключению, что причиной заболевания является непосредственный физический контакт врача с пациент­ками — для тогдашней эпохи это было принципиально новой, революционной идеей. Как раз в это время про­изошло событие, косвенно подтвердившее правильность выводов Игнаца. Профессор его клиники случайно по­ранил скальпелем палец, производя вскрытие трупа жен­щины, погибшей от послеродовой горячки, и скончался спустя несколько дней от заражения. При вскрытии у него обнаружили точно такой же гной и некроз тканей, что и у роженицы.

 

Внезапно Земмельвайс четко понял, как все происходи­ло, и это казалось неоспоримым: доктора-акушеры сами производили вскрытия в прозекторской, после чего, даже не вымыв рук, осматривали рожениц и принимали роды. Именно тогда и происходило заражение, инфек­ция попадала в кровь женщин через родовые пути и раз­личные повреждения на коже. Акушеры буквально свои­ми руками отравляли пациенток, инфицируя их труп­ным ядом. Но, если дело в этом, проблему нетрудно решить — достаточно мыть и дезинфицировать руки пе­ред осмотром каждого больного (в то время ничего по­добного не делалось). Земмельвайс ввел эту практику в своем отделении, и смертность рожениц мгновенно упа­ла в несколько раз.

 

Земмельвайс стоял на пороге великого открытия — связи между микроорганизмами и инфекционными за­болеваниями. Казалось, его ждут заслуженное призна­ние и блестящая карьера... если бы не одна загвоздка. Руководитель клиники Иоганн Клейн оказался госпо­дином весьма консервативным и настаивал на том, что­бы подчиненные руководствовались исключительно общепринятыми в медицине, разрабатываемыми века­ми методами. Земмельвайса он считал недостаточно опытным врачом, выскочкой, желавшим устроить шу­миху вокруг сомнительного открытия и таким спосо­бом сделать себе имя.

 

Земмельвайс продолжал всюду отстаивать свою точку зрения на причины распространения послеродовой го­рячки. Когда наконец ему удалось продвинуть свою тео­рию, Клейн пришел в неистовую ярость. Выходило, что молодой сотрудник обвинял врачей, в том числе самого Клейна, в том, что они собственноручно убивают паци­енток! С таким «доносом» он не мог согласиться. (Сам Клейн объяснял снижение смертности в отделении Зем­мельвайса вентиляцией, установленной в палатах по его распоряжению.) В 1849 году, когда контракт Земмель­вайса подошел к концу, Клейн отказался его продлить, по сути лишив молодого человека работы.

 

К тому времени у Земмельвайса было уже несколько еди­номышленников в медицинском управлении, особенно среди молодежи. Они уговаривали врача провести ряд экспериментов, чтобы подтвердить гипотезу, а затем на­писать статью в научный журнал, чтобы об открытии узнали в Европе. Однако Земмельвайс не мог переклю­читься, конфликт с Клейном всецело занимал его внимание. С каждым днем его возмущение росло. Упорство, с которым Клейн цеплялся за смехотворную, уже опро­вергнутую теорию, становилось преступным. При мыс­ли о том, скольких жизней стоит подобная слепота, у Земмельвайса вскипала в жилах кровь. Разве нормально, что один человек диктует и своей волей определяет, что должно происходить? Почему он, Земмельвайс, должен тратить драгоценное время на доказательства, экспери­менты, написание статьей, когда истина и так уже оче­видна? Он согласился прочитать несколько лекций на эту тему, в которых с горечью высказывался по поводу узколобости и консерватизма многих представителей медицины.

 

На лекции Земмельвайса съезжались врачи со всей Ев­ропы. Некоторые относились к его гипотезе скептиче­ски, однако очень многих удалось переубедить и при­влечь на свою сторону. Единомышленники в универси­тете настаивали на том, чтобы талантливый врач продолжал исследования и написал книгу о своей тео­рии. Но, почитав лекции на протяжении нескольких ме­сяцев, Земмельвайс вдруг по непонятным причинам оставил Вену и вернулся в родной Будапешт. Здесь он нашел место в университете и должность врача-акушера, которой его лишили в Вене. Видимо, он ни минуты не мог больше оставаться в одном городе с Клейном и нуж­дался в свободе действий, даже несмотря на то, что по тем временам Будапешт в медицинском отношении сильно отставал. Друзьям и единомышленникам каза­лось, что их предали. Рискуя репутацией, они поддер­живали Земмельвайса, а он их бросил.

 

В будапештской клинике, где теперь трудился Земмель­вайс, он усердно внедрял свою систему дезинфекции. Делал он это с таким усердием, что сумел значительно сократить смертность, но... ценой стала отчужденность почти всех врачей и сестер, работавших под его началом. Он наживал все больше врагов и недоброжелателей. Земмельвайс категорично настаивал на применении сво­их новаторских методов, но поскольку не мог подкре­пить их книгами и достоверными результатами научных исследований, то казался окружающим не то фанатиком, навязывающим свои причуды, не то желающим просла­виться гордецом. Пыл, с которым он отстаивал свою правоту, лишь привлекал еще больше внимания к отсут­ствию серьезных научных доказательств. Медики теря­лись в догадках, пытаясь докопаться до истинной причи­ны снижения смертности от послеродовой горячки в клинике Земмельвайса.

 

Наконец, в 1860 году, под давлением коллег Земмельвайс все же решил написать книгу с полным объяснением своей теории. Когда работа была завершена, оказалось, что труд, изначально задуманный как небольшая брошю­ра, разросся до 600 страниц довольно бессвязного, изо­биловавшего повторами текста, прочитать который было, увы, мало кому под силу. Аргументы Земмельвай­са превращались в гневные, почти апокалиптические об­винения, когда он называл своих оппонентов убийцами за то, что те отказывались признать его правоту.

 

После публикации книги недоброжелатели и противни­ки полезли из всех щелей. Взявшись за ее написание, Земмельвайс сделал свою работу так скверно, что доводы его выглядели бездоказательными, и недруги получили возможность разбить его в пух и прах, да еще и справед­ливо обвинить в грубости и некорректности высказыва­ний. Бывшие союзники не встали на защиту Земмельвай­са — они уже и сами с трудом его терпели. Он вел себя все более нелепо и претенциозно и спустя некоторое время был уволен с должности в клинике. Затравленный, никем не понятый, оставшись без гроша, он заболел и скончался в 1865 году в возрасте сорока семи лет.

 

Б. Изучая медицину в Падуанском университете в 1602 году, англичанин Уильям Гарвей (1578-1657) по­нял, что представления современной науки о сердце и функционировании этого органа вызывают у него се­рьезные сомнения. То, чему их учили, основывалось на теории греческого врача Галена, жившего во II веке. Га­лен полагал, что кровь образуется частично в печени, а частично в сердце, бежит по сосудам и всасывается в тка­ни тела, снабжая их питательными веществами. Гарвея волновал вопрос, сколько же крови содержится в теле. Возможно ли постоянно производить такие огромные объемы жидкости?

 

Шло время, Гарвей успешно занимался наукой и меди­циной и наконец был избран действительным членом Королевской коллегии врачей в Англии. На протяжении этих лет он продолжал интересоваться вопросами кро­вообращения и роли, которую играет в нем сердце. И вот наконец в 1618 году им была сформулирована ги­потеза: кровь течет не медленно, как предполагал Гален, а очень быстро, сердце же выполняет функцию насоса. И главное — кровь не всасывается органами, а циркули­рует по сосудам.

 

Проблема заключалась в том, что до поры до времени доказать эту смелую гипотезу никак не удавалось. Тогда вскрыть сердце живого человека было невозможно — это означало мгновенно умертвить несчастного. Един­ственными средствами, доступными для проведения научного исследования, были опыты на животных, или вивисекция, да препарирование человеческих трупов. Однако у животных открытое сердце начинало беспоря­дочно сокращаться и билось намного быстрее, чем обыч­но. Механизмы работы сердца весьма сложны, а Гарвей мог делать выводы лишь на основании контролируемых экспериментов — таких, например, как наложение все­возможных жгутов на кровеносные сосуды.

 

Проведя множество подобных экспериментов, Гарвей чувствовал, что стоит на правильном пути, но в то же время сознавал, что следующий шаг необходимо тща­тельнейшим образом обдумать. Его гипотеза была ради­кальна. Она рушила представления об анатомии челове­ка, безоговорочно принимавшиеся как научная истина на протяжении столетий. Для Гарвея было ясно, что пу­бликация результатов его исследования вызовет недо­вольство и возмущение, а сам он обретет немало врагов. Размышляя о свойстве человека противиться всему ново­му, Гарвей принял решение отложить публикацию своих результатов, пока теория не приобретет более ясные очертания и не будет подкреплена большим количеством доказательств.

 

Тем временем исследователь приглашал все новых кол­лег на вскрытия и опыты, всякий раз интересуясь их мне­нием. Большинство под впечатлением от увиденного становились сторонниками его гипотезы. Мало-помалу Гарвей сумел обрести множество единомышленников, а в 1627 году занял высший пост в Коллегии врачей, тем самым практически обеспечив себе должность до конца жизни. Теперь он мог не волноваться, что его гипотезы и теории подвергнутся нападкам.

 

Будучи придворным медиком сначала при Якове I, а за­тем при Карле I, который взошел на престол в 1625 году, Гарвей старательно трудился, стараясь снискать монар­шую милость: вел себя как хороший дипломат, избегая трений с кем бы то ни было и не позволяя втянуть себя в дворцовые интриги. Держался он скромно, даже сми­ренно. О своих открытиях ученый докладывал королю почти сразу, дабы заручиться его поддержкой. Однажды в больнице лежал юноша с раздробленными ребрами на левой стороне. Рана была так велика, что в образовавшее­ся отверстие можно было видеть бьющееся сердце и даже коснуться его. Гарвей доставил больного ко двору, что­бы продемонстрировать Карлу, как сокращается и рас­слабляется сердечная мышца, как сердце выполняет роль насоса.

 

Наконец, в 1628 году, ученый опубликовал результаты своих исследований, поместив в начале посвящение Кар­лу I: «Ваше Величество! Сердце животных — основа жизни, начало всего, солнце микрокосма; от него исхо­дит всякая сила. Так и король — основа своего королев­ства, солнце своего микрокосма, сердце государства; от него исходит всякая власть и милость».

 

Трактат, естественно, наделал шуму, особенно в конти­нентальной Европе, где Гарвей был менее известен. Воз­мущались главным образом старые врачи, которые не могли принять теорию, опрокидывавшую все их представления об анатомии и физиологии. Последовали многочисленные письменные опровержения, попытки дискредитировать открытия Гарвея, но он предпочитал отмалчиваться. Время от времени на гневные нападки выдающихся медицинских светил он, не отвечая публич­но, писал в ответ письма, в которых чрезвычайно любез­но, но в то же время твердо отстаивал свои идеи.

 

Как и рассчитывал Гарвей, благодаря устойчивому поло­жению при дворе и в медицинской коллегии, огромно­му числу доказательств, собранных за долгие годы и под­робно описанных им в научном труде, его теория посте­пенно пробивала себе дорогу и была наконец признана еще при его жизни. К 1657 году, когда Гарвей покинул этот мир, теория кровообращения стала общепринятой, войдя в медицинскую теорию и практику. Как писал его друг Томас Гоббс: «Гарвей был единственным человеком из тех, кого я знаю, кому, несмотря на зависть и вражду, довелось при жизни установить новую доктрину и уви­деть торжество своих воззрений».

 

Исторические свидетельства, доносящие до нас истории Земмельвайса и Гарвея, убеждают нас в том, что людям всегда было свойственно недооценивать важнейшую роль социального интеллекта в любых областях, и в част­ности в науке. Например, в большинстве версий жизне­описания Земмельвайса основной акцент делается на трагическую близорукость людей, подобных Клейну, ко­торые и довели молодого венгерского доктора до край­ности. Что касается Гарвея, в исторических источниках дарование ученого и блеск его теории преподносятся как единственная причина успеха. Однако в обоих этих слу­чаях именно социальный интеллект сыграл ключевую роль. Земмельвайс полностью игнорировал его значение; такие аспекты жизни скорее раздражали врача, а значение для него имела исключительно научная истина. Но в сво­ем фанатичном рвении он совершенно напрасно восста­новил против себя Клейна, которому, вероятно, и прежде случалось не сходиться во мнениях со своими ученика­ми, но никогда это не заходило так далеко. Земмельвайс постоянно противоречил своему руководителю и довел отношения до такого состояния, что Клейн его уволил. В результате поборник правды лишился штатной долж­ности в университете, а с ней и возможности распростра­нять свои идеи. Поглощенный всецело войной с Клей­ном, он не уделял достаточного внимания тому, чтобы четко, ясно и доказательно изложить гипотезу, демон­стрируя равнодушие и пренебрежение к мнению окру­жающих, не понимая, как важно убедить их в своей пра­воте. Между тем, потрать Земмельвайс немного времени на то, чтобы как следует описать свои догадки и результа­ты работы, ему удалось бы сберечь намного больше жиз­ней.

 

Гарвей, с другой стороны, во многом обязан успеху сво­ей гибкости и умению ладить с людьми. Для него было очевидно, что ученый должен уметь многое, в том числе и играть роль придворного. Гарвей привлекал людей к своим исследованиям, добиваясь, чтобы они прониклись сочувствием к его мыслям. Он написал и опубликовал содержательную, аргументированную книгу, в которой доступным языком изложил результаты своей работы. Затем ученый спокойно ждал результатов, позволив кни­ге говорить самой за себя и понимая, что любые громкие выступления будут привлекать внимание к его персоне, но никак не к научному труду. Гарвей не потворствовал глупости некоторых окружающих, позволяя втянуть себя в мелочные конфликты, и мало-помалу все протесты и несогласия сошли на нет.

 

Важно, чтобы вы понимали: работа — основное, а под­час единственное находящееся в вашем распоряжении средство для выражения вашего социального интеллекта.

Добиваясь хороших результатов, делая свое дело внима­тельно и добросовестно, не упуская мелочей, вы демон­стрируете и свое внимание к коллективу, и желание уча­ствовать в выполнении стоящих перед ним задач.

Описав или представив свою работу в простой и доступной для понимания форме, вы выказываете уважение к аудито­рии или публике в целом. Знакомя других людей со сво­ими проектами и охотно выслушивая их мнение, вы дае­те понять, что нормально воспринимаете работу в ко­манде. Работа, выполняемая качественно, защитит вас и от расчетливых и вероломных недоброжелателей — им будет трудно придраться и противопоставить что-то ва­шим отличным результатам. Если вы чувствуете, что ста­ли объектом давления или интриг членов коллектива, не теряйте голову и не позволяйте этим мелким пакостям пожрать себя. Сохраняя собранность, открыто и друже­ски рассказывая людям о своей работе, вы, во-первых, будете и дальше возрастать в профессии, а во-вторых, выгодно отличаться от тех, кто много шумит, но ничего не производит.

 

⇐ Предыдущая27282930313233343536Следующая ⇒

Поделиться: