Второе превращение. Вольфганг Амадей Моцарт

С самого рождения Вольфганг Амадей Моцарт (1756­1791) был окружен музыкой. Отец его, Леопольд, не только был придворным скрипачом и композитором в австрийском городе Зальцбурге, но и давал на дому уроки музыки. Маленький Вольфганг целыми днями слушал, как Леопольд занимается со своими учениками. В 1759 году его семилетняя сестра Мария-Анна тоже ста­ла брать уроки у отца. Девочка подавала большие надеж­ды и занималась часы напролет. Простенькие пьески, которые она играла, восхищали Вольфганга, ребенок постоянно что-то напевал. Иногда он подсаживался к клавикордам и пытался на слух воспроизвести мелодии, которые играла сестра. Леопольд сразу отметил необыч­ные способности сына. Тот обладал удивительной для трехлетнего малыша музыкальной памятью и поразитель­ным чувством ритма, а ведь с ним еще и не начинали за­ниматься.

 

Хотя прежде ему не приходилось работать с такими юными учениками, Леопольд решил приступить к уро­кам немедля. Он начал учить сына игре на клавесине, когда тому исполнилось четыре года, и почти сразу об­наружил, что у мальчика имеются и другие удивитель­ные таланты. Вольфганг слушал музыку внимательнее, чем другие ученики, он словно впитывал ее звуки, отда­ваясь ей душой и телом. Такая поглощенность позволяла ему учиться быстрее других детей.

 

Однажды — тогда ему было только пять — Вольфганг стащил у сестры ноты довольно сложного упражнения и через каких-то полчаса уже непринужденно играл. Он слышал, как эту пьесу разучивала Мария-Анна, запомнил мелодию, а увидев ноты на бумаге, сумел легко воспро­извести ее.

 

Столь поразительная собранность коренилась в качестве, которое Леопольд увидел в сыне почти сразу, — мальчик страстно любил музыку. Его глаза загорались восторгом, когда Леопольд показывал ему какую-нибудь трудней­шую пьесу, которую предстояло разобрать. Если пьеса оказывалась новой для него и в самом деле сложной, Вольфганг приступал к работе с таким пылом и рвением, что вскоре пьеса становилась частью его репертуара. По вечерам родителям приходилось силой отрывать сына от инструмента и укладывать в постель. С годами эта лю­бовь к занятиям и репетициям, казалось, только усилива­лась. Даже играя с другими детьми, Вольфганг непре­менно находил способ превратить простую забаву во что-то, связанное с музыкой. Его любимой игрой было, взяв за основу одну из пьес, импровизировать вариации, придавая сочинению особый шарм и неповторимость.

 

С ранних лет Вольфганг отличался впечатлительностью и эмоциональностью. Он был непоседлив и подвержен резким перепадам настроения — мог раздражаться и дер­зить, но уже в следующий миг представал любящим и нежным. Подвижное его лицо часто казалось напряжен­ным, обеспокоенным; оно разглаживалось и успокаива­лось, лишь когда Вольфганг садился к инструменту — только здесь мальчик был в своей стихии, которая при­нимала и всецело поглощала его.

 

Однажды в 1762 году, когда Леопольд Моцарт слушал, как оба его ребенка музицируют на двух клавесинах, ему в голову пришла идея. Дочь его, Мария-Анна, была та­лантливой исполнительницей, что же до Вольфганга, то его можно было назвать настоящим чудо-ребенком. Вдвоем они составляли удивительный ансамбль, напо­минали драгоценных оживших кукол. Наделенные при­родным обаянием, они могли бы поразить публику, тем более что у маленького Вольфганга был еще и актерский талант. Семейство Леопольда жило небогато, так как при дворе музыканту платили не щедро, и вот теперь ему представлялась блестящая возможность поправить дела за счет детей.

 

Как следует все продумав, он решил отправиться с ними в турне по европейским столицам. Леопольд намеревал­ся показывать детей при королевских дворах и устраи­вать общедоступные концерты для широкой публики.

 

Он надеялся, что затея окупится и сборы от продажи би­летов принесут большой доход. Чтобы усилить эффект, он богато нарядил детей: Мария-Анна выглядела как на­стоящая принцесса, а Вольфганг был похож на придвор­ного министра в завитом пудреном парике и расшитом камзоле, с маленькой шпагой на боку.

 

Они начали с Вены, где талантливые дети покорили им­ператора и императрицу Австрии. После этого несколь­ко месяцев они провели в Париже, где также играли при дворе, и Вольфганг даже сидел на коленях у растроган­ного короля Людовика XV. Турне продолжилось в Лон­доне. Здесь Моцарты задержались на целый год, высту­пая в больших залах перед самой разной аудиторией. При виде прелестных юных музыкантов в нарядном пла­тье публика уже начинала восхищаться, однако по- настоящему слушателей пленяла виртуозная игра Вольф­ганга. Отец научил мальчика разного рода эффектным трюкам. Так, например, юный Моцарт играл менуэт, не видя клавиш (клавиатуру накрывали платком), мог, впер­вые увидев ноты, с легкостью воспроизвести с листа по­следнее сочинение знаменитого композитора. Исполнял Вольфганг и собственные сочинения — услышать сона­ту, написанную семилетним композитором, было уди­вительно, какой бы непритязательной ни была музыка. Но больше всего восхищало слушателей то, что Вольф­ганг мог играть поразительно бегло — его миниатюрные пальчики летали над клавишами.

 

Турне продолжалось, слава вундеркиндов росла. Семей­ство в качестве «достопримечательности» приглашали на балы, приемы и праздники, однако Вольфганг под раз­ными предлогами — ссылаясь на притворную болезнь или усталость — старался остаться дома и посвятить вре­мя музыке. Любимой его уловкой в этом смысле было заводить дружбу с самыми модными и известными ком­позиторами при тех дворах, которые посещали Моцар­ты. В Лондоне, например, мальчик очаровал знаменито­го композитора Иоганна Христиана Баха, сына Иоганна Себастьяна Баха. Если семью приглашали на увесели­тельную прогулку, Вольфганг всякий раз отклонял при­глашения под весьма благовидным предлогом — он уже условился с Бахом, обещавшим позаниматься с ним ком­позицией.

 

Таким образом мальчик, занимавшийся с самыми видны­ми композиторами и музыкантами эпохи, получил бле­стящее образование, о котором никакой другой ребенок не мог даже мечтать. Правда, кое-кто говорил о потерян­ном детстве, о том, что такой маленький ребенок не дол­жен быть настолько поглощен одним делом. Но Вольф­ганг так пылко любил музыку, ему так нравилось пре­одолевать всё новые трудности и преграды, что все, связанное с этой страстью, радовало его куда больше, чем любые игры и забавы.

 

Турне оказалось очень успешным в смысле заработ­ков, но едва не окончилось трагедией. В Голландии в 1766 году, когда семья уже готовилась пуститься в об­ратный путь, Вольфганг слег с сильным жаром. Он стре­мительно худел, то и дело терял сознание, бредил. Одно время казалось, что ребенок умирает. Однако болезнь, к счастью, отступила. Чтобы окончательно оправиться, мальчику потребовался не один месяц. Пережитое стра­дание заметно изменило Вольфганга. Он часто хандрил, его не оставляло уныние и посещали странные мысли о том, что он умрет молодым.

 

Семейство Моцартов долго жило на деньги, заработан­ные детьми во время турне, но шло время, средства за­канчивались, а интерес к творчеству маленьких музыкан­тов меж тем заметно остыл. Прелести новизны в их вы­ступлениях уже не было, да и сами дети подросли, так что их вид больше не умилял публику. Чувствуя, что не­обходим другой источник заработка, Леопольд разрабо­тал новый план. Его сын становился серьезным компози­тором, способным работать в самых разных музыкальных жанрах. Нужно было подыскать ему постоянную долж­ность композитора при одном из европейских дворов — и стричь с этого купоны.

 

В 1770 году отец и сын отправились в путешествие по Италии, тогдашнему центру европейской музыкальной культуры. Поездка проходила замечательно. Блестящая игра Вольфганга имела оглушительный успех при всех пяти крупнейших дворах Италии. Особое признание получили его собственные сочинения, симфонии и кон­цертные пьесы — талантливые и удивительно зрелые для четырнадцатилетнего музыканта. Мальчик снова встре­чался с прославленными композиторами своего време­ни, углубляя, благодаря им, познания в музыке и компо­зиции, приобретенные в предыдущих турне. Вдобавок именно здесь в нем вспыхнула новая страсть — опера. С детства он представлял, что его удел — стать автором великих опер. В Италии же он увидел великолепные спектакли и понял, в чем причина этой его тяги к опе­ре — здесь были и драма, переведенная на язык чистой музыки, и почти безграничные возможности человече­ского голоса, и выразительные декорации и костюмы. Вольфганга отличала чуть ли не врожденная страсть ко всякого рода театральным действам.

 

Что касается деловой цели поездки, то, несмотря на пре­красный прием и успех, за без малого три года, прове­денные в Италии, Моцарту, увы, так и не предложили должности при дворе. В 1773 году отец и сын возврати­лись в Зальцбург, не получив вознаграждения, приличе­ствующего талантам юного музыканта.

 

В результате долгих переговоров Леопольд сумел нако­нец пристроить сына — благодаря протекции архиепи­скопа Зальцбурга юношу приняли на доходную долж­ность придворного музыканта и композитора. Казалось, о лучшем нельзя и мечтать: теперь Вольфганг мог не за­ботиться о том, как заработать и прокормить семью, а в свое удовольствие заниматься сочинительством. Одна­ко с самого начала юный Моцарт тяготился этим по­стом и тосковал. Почти половину жизни он провел, пу­тешествуя по Европе, общаясь с великими композито­рами, слушая лучшие оркестры, теперь же был вынужден влачить унылую жизнь в провинциальном Зальцбурге, удаленном от европейской музыкальной культуры го­родишке, не имевшем ни театральной, ни оперной тра­диции.

 

Однако в еще большее отчаяние Вольфганга повергало разочарование к себе как в сочинителе. Сколько он себя помнил, в голове всегда звучала музыка, но, как правило, это была музыка других композиторов. Он отдавал себе отчет, что его собственные сочинения, всё написанное им до сих пор было не что иное, как умелые интерпрета­ции, переложение чужих композиций. Он был подобен молодому растеньицу, пассивно всасывающему пита­тельные вещества в форме разных музыкальных стилей, которые он слышал, осваивал, которым подражал. Но юноша чувствовал: где-то в глубине его души зреет желание выражать собственные мысли, сочинять соб­ственную музыку и прекратить заниматься имитациями. Почва была уже достаточно удобрена. Подростком Вольфганг переживал всевозможные бурные и противо­речивые чувства и страсти — восторги, отчаяние, эроти­ческие желания. Он стремился выразить свои пережива­ния в музыкальных сочинениях.

 

Возможно, не до конца отдавая себе отчет в том, что и зачем он это делает, Моцарт стал экспериментировать. Он написал несколько струнных квартетов с продолжи­тельными медленными частями, проникнутыми свое­образным смешением настроений и исполненными тре­вогой, переданной мощными крещендо. Леопольд, когда сын показал ему эти свои сочинения, пришел от них в ужас. Сейчас доход всей семьи зависел от Вольфганга, которому предписывалось услаждать слух придворных легкими, приятными мелодиями, заставляющими людей радоваться и улыбаться. Если только они или архиепи­скоп услышат эти новые сочинения, они тут же решат, что Вольфганг выжил из ума. Кроме того, квартеты были слишком сложны технически для исполнения дворцовы­ми музыкантами в Зальцбурге. Леопольд умолял сына отказаться от странного нового увлечения или, по край­ней мере, не обнародовать их, а подождать, пока не устроится на какое-то другое место.

 

Вольфганг с неохотой уступил, но его с новой силой одолевало уныние. Музыка, которой от него ждали здесь, казалась безнадежно мертвой, шаблонной. Он все мень­ше писал, реже концертировал. Впервые в жизни он по­чувствовал, что теряет интерес к музыке как таковой. Он становился все более раздражительным и желчным, ощу­щая себя пленником. Слыша, как певец исполняет опер­ную арию, он размышлял с тоской о такой музыке, кото­рую мог бы писать, и хандра наваливалась с новой силой. Начались бесконечные ссоры с отцом, во время которых Вольфганг то разражался обвинениями, то умолял про­стить его за непокорность. Исподволь он смирялся со своим уделом: он умрет молодым здесь, в Зальцбурге, а мир так никогда и не узнает о той музыке, что живет и клокочет в его душе.

 

В 1781 году Вольфганга пригласили сопровождать архи­епископа в поездке из Зальцбурга в Вену, где тот был намерен продемонстрировать таланты нескольких при­дворных музыкантов. Здесь, в Вене, молодому человеку с особой ясностью открылась суть положения придворно­го музыканта. Архиепископ распоряжался им, как одним из своих слуг, для него он ничем не отличался от лакея. Все недовольство, которое Вольфганг копил семь долгих лет, выплеснулось наружу. Ему двадцать пять, а он теря­ет драгоценное время. Отец и архиепископ сдерживают его, не давая двигаться вперед. Он любит отца и нужда­ется в любви и поддержке родных, но решительно не мо­жет больше выносить своего положения. Когда пришло время ехать назад в Зальцбург, Вольфганг совершил не­мыслимое — он отказался возвращаться, заявив, что про­сит его уволить. Архиепископ говорил с ним с крайним неодобрением, презрительно, но в конце концов сменил гнев на милость. Отец, принявший сторону архиеписко­па, требовал возвращения сына, обещая все ему простить. Но Вольфганг был непреклонен в своем решении: он не вернулся, оставшись в Вене, как оказалось впоследствии, до конца своих дней.

 

Отношения с отцом испортились всерьез, и это больно ранило Вольфганга. Но, чувствуя, что в его распоряже­нии остается все меньше времени, а ему очень многое нужно выразить, он обратился к музыке со страстью даже более пылкой, чем в детстве. Возможно, из-за того, что слишком долго приходилось держать свои переживания и мысли под спудом, Моцарт буквально вспыхнул, как факел, в неистовом творческом порыве, беспрецедент­ном в истории музыки.

 

Ученичество, которое он проходил в течение двадцати лет, превосходно подготовило его к этому моменту. У Моцарта развилась феноменальная память, сохраняв­шая все мелодии и созвучия, впитанные за прошедшие годы. Вольфганг мыслил не отдельными нотами или ак­кордами, он воспринимал музыку цельными блоками, которые стремительно переносил на бумагу сразу же, как только они возникали в его голове. Скорость, с кото­рой он сочинял, ошеломляла всех, кто становился тому свидетелем. Например, вечером накануне премьеры его оперы «Дон Жуан» в Праге Моцарт отправился в каба­чок с приятелями. Когда друзья напомнили, что у него еще не готова увертюра, Вольфганг поспешил домой. Там, попросив жену петь, чтобы помешать ему заснуть, он и сочинил эту блестящую, ставшую знаменитой увер­тюру, для создания которой ему в результате оказалось довольно нескольких часов.

 

Важнее то обстоятельство, что, посвятив годы изучению композиции и сочинению музыки в разных жанрах, Мо­царт мог теперь использовать эти жанры, чтобы сказать в них что-то новое, раздвигая границы и непрерывно пре­ображая их своей неуемной творческой силой. Ощущая внутреннюю смуту и сильное волнение, он искал воз­можности превратить музыку из декоративного, развле­кательного элемента в мощное средство выражения чувств.

 

Современники Моцарта считали фортепианные концер­ты, да и симфонии произведениями легкого жанра — ча­сти концертов были коротенькими и незамысловатыми, основной акцент делался на красоты и витиеватость ме­лодий. Исполняли их небольшие по составу оркестры. Моцарт полностью переработал эти формы, словно взор­вав их изнутри. Он писал для больших оркестров с рас­ширенной секцией струнных инструментов, особенно скрипок. Такой состав позволял достичь куда более силь­ного и богатого звучания, чем те, что были известны прежде. Нарушая все существовавшие до него классиче­ские правила, Моцарт увеличил продолжительность от­дельных частей своих симфоний. В первых частях его симфоний чувствуется напряжение, диссонанс, эти темы развиваются во второй, медленной части и получают грандиозное, величественное разрешение в финале. В его сочинениях музыка обрела способность передавать ужас и тихую грусть, тяжкие предчувствия, гнев, радость и экстаз. Новое, масштабное звучание завораживало и пленяло слушателей, музыка, казалось, стала объемной. После таких нововведений композиторам уже немысли­мо было вновь обращаться к легковесной и поверхност­ной музыке, этим придворным пустячкам, которые они в изобилии создавали прежде. Европейская музыка изме­нилась бесповоротно и навсегда.

 

Подобные инновации родились вовсе не потому, что Моцарт был каким-то бунтарем или намеренно шел на провокацию. Его мятежный дух, вырвавшийся из-под спуда, был словно неподвластен ему, выражая себя абсо­лютно естественно, будто пчела, вырабатывающая воск. Учитывая к тому же его невероятное музыкальное чутье и тончайшее понимание музыки, Моцарт попросту не мог не оставить печати своей яркой индивидуальности в любом жанре, в котором творил.

 

В 1786 году Вольфганг познакомился с одной из версий сюжета о Дон Жуане — легенда вдохновила и взволно­вала его. Он сразу же отождествил себя с этим великим соблазнителем. Моцарта, как и Дон Жуана, влекло к жен­щинам, он испытывал то же презрение к сильным мира сего. Существеннее, однако, было другое: Моцарту от­крылось, что он наделен великой властью обольщать сво­их слушателей, ибо могущественным средством оболь­щения является сама музыка с ее неотразимой и удиви­тельной способностью пробуждать в людях чувства. Превратив историю Дон Жуана в оперу, Моцарт полу­чал возможность передать все эти мысли. Итак, на сле­дующий год он приступил к работе над оперой. Застав­ляя эту историю ожить на подмостках такой, как он ее себе представлял, Моцарт в очередной раз обратился к своим бьющим ключом творческим силам — на сей раз в применении к опере.

 

Современные оперы были довольно статичными и стан­дартными. Они состояли из непременных речитативов (мелодекламации под аккомпанемент клавесина, с помо­щью которых раскрывался сюжет и объяснялось дей­ствие), арий (сольные партии, в которых певец реагиро­вал на сообщенное в речитативе) и хоровых песен, кото­рые исполнялись большими певческими коллективами. В операх Моцарта все было совершенно по-другому, воспринимались они не как череда отдельных номеров, а как единое целое, где одна тема плавно перетекала в дру­гую. Характер Дон Жуана раскрывался не только в сло­вах арий, но в первую очередь в музыке: каждое появле­ние обольстителя на сцене сопровождалось тревожным тремоло скрипок, точно характеризующим чувственную, страстную натуру. Такого бешеного, почти немыслимо­го темпа, как в операх Моцарта, никогда еще не было в театре. Но и этого было мало — чтобы повысить выра­зительность музыки еще сильнее, Моцарт ввел яркие и мелодичные ансамбли, в которых разные персонажи поют, то будто соперничая друг с другом, то сливаясь, — изысканный, сложный контрапункт придавал опере ска­зочную красоту и драматизм.

 

Вся опера, от начала до финальных аккордов, проникну­та демоническим обаянием великого обольстителя. Не­смотря на то что остальные персонажи обличают и про­клинают его, героем невозможно не восторгаться, пусть даже он до конца упорствует в своем грехе, насмехается над адом, бросая ему вызов, и отказывается раболепство­вать перед власть имущими. «Дон Жуан» не был похож ни на одну написанную до него оперу — ни своим ли­бретто, ни музыкой — и, возможно, слишком намного опередил свое время. Публика приняла спектакль холод­но, многие говорили, что он ужасен, музыка неприятна для слуха, раздражал безумный, неистовый темп, смуща­ла и нравственная неоднозначность, за которую оперу называли аморальной.

 

Продолжая трудиться в лихорадочном темпе и не давая себе отдыха, Моцарт буквально сгорел. Он скончался в 1791 году в возрасте тридцати пяти лет, через два меся­ца после премьеры «Волшебной флейты», последней сво­ей оперы. Лишь много лет спустя слушатели научились по-настоящему слышать и понимать поразительную му­зыку таких его шедевров, как «Дон Жуан», который во­шел в пятерку самых популярных и наиболее часто ис­полняемых опер в истории.

 

Ключи к мастерству

⇐ Предыдущая31323334353637383940Следующая ⇒

Поделиться: