Чжуан Цзы, древнекитайский писатель, IV век до н. э.

Во всех этих примерах мастера, специалисты, отдавшие долгие годы своему делу, описали чувство сверхвИдения. Они внезапно обретали способность постичь проблему или сложную ситуацию через образ либо представление или через сочетание образа и представления. То, что они испытывали, имеет и другие названия — интуиция, чутье.

Учитывая силу, которой подобные способности могут наделить нас, учитывая неоценимый вклад в культуру, сделанный владеющими ею мастерами, казалось бы, та­кая интуиция (интуиция высочайшего уровня) должна быть предметом многочисленных книг и дискуссий, а сопутствующий ей уровень мышления стать идеалом, предметом устремлений для всех нас. Но, как ни стран­но, в действительности все не так. Эту форму интеллек­туальной деятельности либо игнорируют, сбрасывают со счетов, относя к сомнительной области мистического и оккультного, либо объясняют генетической предраспо­ложенностью, гениальностью. Кое-кто даже пытается вообще отрицать существование такой силы, заявляя, что великие мастера преувеличивали свои возможности, а их, с позволения сказать, интуиция не выходит за рамки обычных умственных способностей, правда сочетаю­щихся с блестящей эрудицией и опытом.

Причина такого явного замалчивания проста: мы, люди, признаем лишь одну форму мышления и рассудочной деятельности — рациональную.

Рациональное мышление по природе своей поэтапно, последовательно. Мы видим явление А, выводим след­ствие В и, может быть, предвидим реакцию С. Имея дело с рациональным мышлением, мы в любом случае можем реконструировать отдельные этапы, необходи­мые для достижения конечной цели — умозаключения или ответа. Такая форма мышления чрезвычайно эф­фективна, она сделала нас по-настоящему сильными. С ее появлением и развитием мы не только получили способность познавать окружающий мир, но и обрели власть над ним. Ход рассуждений, необходимый для получения ответа путем рационального анализа, логи­чен, его можно изучить, воспроизвести и проверить, потому-то он высоко ценится.

Мы отдаем предпочте­ние тому, что можно свести к формуле и точно опи­сать словами.

А вот интуицию, вспышки которой опи­саны разными мастерами, свести к формуле невозмож­но, как невозможно и реконструировать шаги, проделанные на этом пути. Мы не сможем проникнуть в мысли Альберта Эйнштейна и испытать озарение, открывшее ему природу относительности. А посколь­ку мы признаем рациональность как единственно приемлемую форму разума, ничего не остается, как счесть случаи «сверхвидения» либо формами логического мышления, только протекающего неизмеримо быстрее, либо просто чудом.

Проблема, с которой мы здесь сталкиваемся, состоит в том, что интуиция высокого порядка, высшее проявле­ние мастерства, представляет собой процесс качествен­но отличный от логического мышления, но не уступаю­щий ему, а даже более точный и тонкий. Он обеспечи­вает доступ к более глубинным уровням реальности. Это допустимый и совершенно законный тип мышле­ния, но требующий особого подхода. А чтобы понять его, мы должны отнестись к интуиции не как к чуду, а как к нормальному и неотъемлемому свойству человече­ской психики, доступному для любого из нас.

Чтобы попытаться осмыслить этот тип мышления, да­вайте посмотрим, как он может действовать в двух очень разных областях знания — в естественных науках и во­енном деле.

Если мы хотим как следует изучить и узнать какое-то животное, то разбиваем процесс изучения на несколько этапов. Мы можем изучить отдельные органы, мозг и анатомическое строение, чтобы понять, в чем уникаль­ность этого животного, чем оно отличается от других и как приспособилось к окружающей среде. Мы будем на­блюдать за его поведением, за тем, как оно ищет корм, за его брачными ритуалами. Нам захочется понять, какую роль играет этот вид в экосистеме. Собрав разнообраз­ную информацию, мы можем получить точное и всесто­роннее представление о животном.

На войне все очень похоже, военное дело тоже разбито на отдельные дисциплины — полевые учения, боевая техника, логистика, стратегия и тактика. Располагая се­рьезными и основательными познаниями в этих обла­стях, можно анализировать ход и предвидеть возможный результат сражения, сделать полезные для себя выводы, а при наличии практического полководческого опыта даже повести армию в бой и добиться успеха.

 

Если, однако, проводить все эти исследования наспех, что-то непременно упустишь. Животное — это не про­сто совокупность отдельных частей. У него имеется соб­ственный опыт, оно чувствует, и это играет важную роль в поведении, но такие элементы трудно, подчас невоз­можно измерить или даже заметить. Нам трудно проана­лизировать сложнейший комплекс взаимодействий жи­вотного с природной средой, если мы начнем разбивать этот комплекс на части. Постоянно меняющиеся в зави­симости от ситуации поведенческие реакции животного тоже чрезвычайно трудно точно оценивать и адекватно трактовать.

 

В военном деле стоит начаться сражению, как в боевой обстановке все идет не так, а теоретические выкладки те­ряют силу. При столкновении двух сторон в дело вме­шивается еще и элемент случайности, делая исход битвы непредсказуемым.

Ситуация меняется с каждым мгнове­нием, противоборствующие стороны воздействуют одна на другую, постоянно происходит что-то, чего никто не мог предвидеть. Сражение, в котором на ход событий может влиять огромное количество обстоятельств, — это нечто, не поддающееся измерению, его невозможно увидеть заранее, невозможно полностью продумать, проанализировать, обосновать логически.

 

Невидимый компонент, позволяющий нам восприни­мать совокупный образ животного и превращающий сражение из тысячи отдельных эпизодов в изменчивое, подвижное целое, можно называть по-разному. Древ­ним китайцам он был известен как Дао, или Путь, при­сутствующий в мире абсолютно во всем и определя­ющий связи между вещами и явлениями. Опытным людям, мудрецам этот Путь виден во всем — от приго­товления еды и плотницкого дела до войны или фило­софии. Но, если хотите, можно говорить об энергии, жизненной силе, управляющей всем, что мы изучаем или делаем. Именно она, эта жизненная сила, определяет то, как функционирует каждая вещь (вещь как целое), как растут и развиваются связи. Она определяет не отдель­ные ходы фигур на шахматной доске, а всю игру в целом, включая характер игроков, решения, которые они принимают здесь и сейчас, весь их предыдущий опыт, воздействующий на сиюминутную ситуацию, удобные или неудобные стулья, на которых они сидят, взаимное влияние их темпераментов, — все это разом и одновре­менно.

 

Благодаря интенсивному погружению в свою профессио­нальную область на долгое время мастера начинают чув­ствовать всю совокупность изучаемого предмета. Они достигают точки, когда все это усваивается настолько, что перестает быть чем-то внешним, они больше не ви­дят отдельных частей, приобретая взамен способность интуитивно ощущать целое. Они в прямом смысле ви­дят или чувствуют жизненную силу.

В биологии, науке о живом, мы располагаем примером Джейн Гудолл, которая, наблюдая за шимпанзе, несколь­ко лет прожила в дебрях Восточной Африки. Постоянно общаясь, взаимодействуя с ними, она достигла уровня, когда начала мыслить, как шимпанзе, и получила воз­можность изучить тонкости их социальной жизни на та­ком уровне, к которому даже близко не удалось прибли­зиться другим исследователям. Джейн обрела способ­ность интуитивно понимать не только то, как действуют отдельные особи, но и механизм функционирования всей группы. Открытия, которые она сделала относи­тельно социальной жизни шимпанзе, навсегда изменили наши представления об этих животных, но важно пони­мать, что эти открытия не стали менее достоверными от того, что Джейн сделала их благодаря проникновению на глубочайшие уровни интуиции.

Говоря о военном деле, можно обратиться к примеру Эрвина Роммеля, обладавшего, как известно, порази­тельной интуицией и уникальным умением предвосхи­щать события. Он будто наверняка знал планы против­ника и всякий раз нарушал их, нанося безошибочные удары по самым слабым звеньям вражеской обороны. Казалось, у этого человека есть глаза на затылке, а буду­щее ему возвещают оракулы. Все это он проделывал в пустынях Северной Африки, где четкое ориентирование на местности затруднено до крайности. Сила Роммеля, однако, не имела никакого отношения к оккультизму. Просто он был намного опытнее других генералов и не в пример лучше разбирался во всех аспектах военного дела. Он постоянно совершал вылеты в пустыню на лич­ном самолете, изучая местность с высоты птичьего по­лета. Будучи квалифицированным и опытным механи­ком, Роммель превосходно знал конструкцию своих тан­ков и их возможности. Что касается армии противника, то он не жалел сил на ее изучение, знал все подробности психологической обстановки в войсках, имел информа­цию и о генералитете. Он лично общался почти с каж­дым из своих солдат и потому ясно понимал, чего можно от них требовать. За что бы ни брался этот человек, к изучению дела он подходил с незаурядной отдачей, эн­тузиазмом и глубиной. Затем наступала стадия, когда Роммель твердо усваивал все составные части целого. Все данные будто сплавлялись, так что в его мозгу воз­никала полная, объемная и динамичная картина будуще­го боя и ощущение взаимодействия с процессом.

 

Способность такого полного интуитивного охвата це­лостной картины — это лишь вопрос времени. Посколь­ку было доказано, что после десяти тысяч часов практики в каком-либо занятии мозг в буквальном смысле изменя­ется, можно предположить, что такие возможности — результат дальнейшей трансформации, происходящей в мозгу после двадцати и более тысяч часов занятий своим делом. При такой громадной практике и недюжинном опыте мозг формирует связи, объединяющие разные типы информации. Мастера, таким образом, совершен­но естественно и органично ощущают, как все взаимо­действует между собой, причем закономерности и реше­ния приходят к ним мгновенно. Такая стремительная форма мышления не определяется логикой и по­этапностью — решения приходят в виде вспышек и оза­рений в моменты, когда мозг устанавливает соединения между разными формами знания, заставляя чувствовать реальное действие жизненной силы.

Кое-кто все же утверждает, что подобные интуитивные прозрения — процесс последовательный, поэтапный, просто проистекает все настолько быстро, что даже сами мастера не замечают этапов. Но давайте обратимся к истории какого-нибудь великого открытия, например теории относительности. Если уж сам Альберт Эйн­штейн впоследствии не мог воссоздать ход и этапы рас­суждений, приведших его к прозрению, тогда на каком основании мы должны считать, что такие этапы вообще существовали? Нам остается с уважением и доверием отнестись к опыту и свидетельствам великих мастеров, людей высочайшего самосознания и аналитического склада ума.

 

Тем не менее

было бы ошибкой считать, что мастера рабски следуют своей интуиции, пренебрегая рацио­нальным мышлением и логикой.

Во-первых, достичь этой высшей формы интеллекта они могут только благо­даря многолетнему упорному труду, глубине своих познаний и развитию аналитических способностей. Во- вторых, пережив озарение, мастера неизбежно подвер­гают свою мысль проверке, подключая логическое мыш­ление высочайшего уровня. В науке они подчас проводят месяцы и годы, проверяя истинность своего прозрения. Подолгу работать с внезапно пришедшими в голову ин­туитивными догадками, чтобы осмыслить и оформить их, приходится и в искусстве. Нам трудно это предста­вить, потому что мы считаем взаимоисключающими ин­туицию и рациональное мышление, но в действительно­сти они сосуществуют на высочайшем уровне и связаны между собой неразрывно. Рассуждения и доводы масте­ров основываются на интуиции, интуиция же зиждется на сосредоточенности и логике. То и другое переплете­но и объединено.

 

Хотя определяющим фактором в достижении мастерства и подобной интуиции является время, речь здесь идет не о времени как нейтральном или просто количественном факторе. Час размышлений шестнадцатилетнего Эйн­штейна не адекватен часу, который старшеклассник про­водит за решением задачки по физике.

Нет гарантии, что любой, кто будет изучать тот или иной предмет двадцать лет, непременно станет мастером. Время, ведущее к ма­стерству, зависит от усердия, напряжения и сосредото­ченности.

 

Значит, самое главное для достижения этого высшего уровня интеллектуальной деятельности — сделать наши годы качественными, насыщенными и плодотворными. Мы должны не просто впитывать информацию, а усваи­вать ее, делать своей, отыскав способ использования по­лученных знаний на практике. Наша задача — искать и находить связи между отдельными изучаемыми предме­тами, те скрытые законы, которые нам предстоит пости­гать на этапе ученичества. Пережив неудачу или провал, не стремитесь, оберегая самолюбие, поскорее забыть о них. Наоборот, анализируйте случившееся, стараясь определить, что сделано не так, чтобы не повторять оши­бок. По мере продвижения вперед подвергайте сомне­нию некоторые исходные посылки и воззрения, которым научились за это время. Затем приступайте к их провер­ке, экспериментируйте, действуйте все активнее. На всех этапах, подводящих вас к мастерству, действуйте энер­гично, с полной отдачей. Каждое мгновение, каждое впечатление становится важным и значимым уроком. Будьте всегда начеку, действуйте осмысленно — меха­нический, формальный подход исключен.

 

Наилучшим примером такого использования времени для достижения мастерства служит Марсель Пруст, чей великий роман «В поисках утраченного времени» пове­ствует как раз об этом. Французское слово perdu, пере­веденное, как «утраченное», имеет и другое значение — «потерянное, истраченное впустую». Сам Пруст и мно­гие из тех, кто знал его молодым человеком, едва ли могли поверить, что именно он сумеет стать мастером, потому что на первый взгляд впустую расточал бесцен­ное время. Казалось, этот повеса ничем всерьез не занят, только читает, прогуливается, пишет нескончаемые пись­ма, развлекается на балах, спит с утра до вечера да публи­кует поверхностные заметки в светской хронике. Взяв­шись наконец за переводы Рёскина, Пруст и здесь, как казалось, занимался необязательными делами: например, посещал описанные у Рёскина места — никакому друго­му переводчику такое бы и в голову не пришло!

 

Писатель и сам постоянно винил себя в том, что столь­ко времени впустую растратил в молодости и потому сумел достичь лишь немногого. Но эти его сетования нельзя принимать всерьез, ведь дело обстояло не совсем так. Пруст никогда не сдавался и не бросал задуманно­го. Несмотря на физическую слабость, хрупкое здоро­вье, приступы депрессии, он не оставлял стараний и неуклонно расширял горизонты своих познаний. Он без устали и неотступно шел к цели. Даже минуты сла­бости и сомнений служили ему толчком для движения вперед, напоминая о том, как мало осталось впереди. Пруста отличало глубокое осознание предназначения, главной цели, оправдывающей все его странности, цели, которую он был призван исполнить, написав свою эпопею.

 

Двадцать последних лет жизни Пруста качественно от­личались от двадцати лет жизни заурядного человека, и отличие это — в интенсивности его внимания ко всему. Он не просто читал книжки, а детально анализировал их, дотошно, «по косточкам», разбирал и извлекал важные уроки, применимые к его жизни.

Прочитанное отклады­валось в его памяти, плюс ко всему, обогащая ее разными стилями письма, способными сделать ярче его собствен­ный. Марсель не просто вращался в свете — изучив лю­дей до тонкости, он видел все их тайные побуждения. Он не копался в себе, но так глубоко проникал на разные уровни сознания, которые обнаруживал в своей душе, что испытывал озарения, объясняющие механизмы па­мяти и предвосхитившие некоторые открытия в нейро­психологии. Он не просто переводил, а стремился про­никнуть в сознание самого Рёскина, познать и перенять его образ мыслей. Мало того, Пруста не ослабила даже смерть матери, он и эту ситуацию использовал для уси­ления развития. С ее уходом он в отчаянии стал писать для самого себя, а в результате нашел выразительные средства для того, чтобы описать взаимные чувства в книге, над которой работал. Позднее он уподоблял свои переживания семенам, а работу над романом — труду садовника, который заботится и ухаживает за растения­ми, пустившими корни много лет назад.

 

Благодаря своим усилиям Пруст из подмастерья вырос в зрелого писателя и переводчика, а потом и умелого ро­маниста, точно знавшего, о чем ему писать, как должен звучать голос рассказчика и как ему приступить к своему предмету.

 

После того как Пруст приступил к работе над романом, с ним произошло третье преображение. Воспоминания и мысли хлынули потоком. Книга росла, расширялась, но писатель не терял контроля, внутренним чутьем по­стигая, какой она станет и как отдельные кусочки мозаи­ки лягут в общий узор. Необъятная эпопея жила и ды­шала в его сознании. Он, в свою очередь, жил в каждом из персонажей и во всем срезе французского общества, о котором писал.

 

Особенно важно то, что он полностью сливался с рас­сказчиком (который, собственно, и был Прустом), от­крываясь читателям настолько, что у них возникает чув­ство, что они изнутри воспринимают переживания дру­гого человека. Достичь этого удивительного эффекта Прусту позволила сила интуиции, развившаяся в резуль­тате тридцати лет непрерывной работы и анализа.

 

И нам, как Прусту, тоже необходимо поддерживать в себе чувство предназначения, ощущая связь с ним посто­янно. Каждый из нас неповторим и уникален, а цель уникальности именно в этом.

Любой свой промах, по­меху в работе или препятствие мы должны рассматри­вать как испытания в пути, как семена, которые мы сажа­ем, чтобы вырастить и получить плоды, — нужно только знать, как за ними ухаживать.

 

Ни один миг не пройдет даром, если вы внимательны и извлекаете уроки из любой ситуации. Постоянно и с усердием занимаясь предметом, к которому направляет вас призвание, атакуя его с разных сторон и рассматри­вая во всевозможных плоскостях, вы удобряете почву для того, чтобы эти семена пустили корни. Сейчас вы може­те и не видеть, во что все это выльется впоследствии, но выльется, уж поверьте. Ни в коем случае не теряйте свя­зи с делом своей жизни, и тогда, сами того не сознавая, при любом жизненном повороте вы будете делать вер­ный выбор. Со временем мастерство придет к вам.

 

Интуиция высшего уровня, о которой мы сейчас толку­ем, имеет прямое отношение к нашему развитию как раз­умных животных. Важно понимать, что у этого явления есть эволюционная цель, имеющая непосредственное от­ношение к временам, в которые мы живем.

 

⇐ Предыдущая50515253545556575859Следующая ⇒

Поделиться: