Пьянка ребят и их наказание

Но, как мы знаем, если все идет хорошо и солдат никто не напрягает, они начинают искать приключения сами. В одно не очень прекрасное утро на утреннем разводе перед строем офицеры поставили четверых срочников и сообщили нам, что вчера эта четверка во время ночного наряда по кухне умудрилась, где-то достав водку, напиться. Взвода, к которым принадлежали солдаты из провинившейся четверки, поставили на плац и сообщили, что так они будут стоять целый день, а провинившаяся четверка будет бегать вокруг них, ходить гуськом и заниматься другими полезными вещами из ОФП с вещмешками, набитыми песком, за спиной. Эта экзекуция продолжалась примерно на протяжении четырех часов, за это время в четверку летело все, что можно – камни, вода, мелочь, таким способом толпа выражала свое недовольство от стояния на плацу и радость от того, что не они бегают по кругу, и можно поглумиться над опозоренными. В довершении всего, еле передвигающую от усталости и мокрую от пота и воды, вылитой на них четверку отправили на строительство общего туалета, вместо которого первые дни использовались ничем не огороженные ямы в земле.

Лично я в тот день для себя окончательно решил, что проще не пить год (заодно оздоровить организм), чем ради сомнительного удовольствия рисковать оказаться изгоем, ненавидимым всеми и отправляемым на самые унизительные работы.

«Больное сердце»

Отдельно расскажу о Сергее, одном из провинившейся четверки. В конце июля мы оказались вместе в наряде по столовой. Мне было жалко глядеть на его положение, тем более он казался более-менее не тупым, с неоконченным высшим образованием. Я начал с ним общаться, пытаясь помочь и убеждая, что чем быстрее он забудет про случившееся и станет нормально себя вести, тем быстрее остальные также забудут о произошедшем. Однако он избрал для себя другой путь, а именно – решил закосить. Сергей начал жаловаться всем, и мне в том числе, что у него стало болеть сердце, что ему плохо, и чуть не плакал от жалости к себе. Пытаясь помочь ему, я поговорил со старослужащими из своего взвода и те, смеясь, рассказали мне, что, несмотря на все свои жалобы на сердце и плач, Сергей, бежал за сигаретой, если ему ее предлагали со всех ног и мигом забывал о своих проблемах. В итоге, я, конечно, плюнул на это дело и предоставил ему самому разбираться в своих проблемах так, как он считает нужным. Он, тем временем, убедил нашего командира роты в своих проблемах с сердцем и был отправлен назад, в самарский госпиталь. Как мы позже узнали, пролежав в этом госпитале порядка двух месяцев он был комиссован на гражданку к ожидавшей его невесте и привычной для него жизни, состоящей из ночных тусовок в клубах и гонках на автомобилях по ночному городу.

Это был первый, но далеко не последний, случай, когда я увидел, как армия ломает и перемалывает человека, которого, при других обстоятельствах, я мог бы посчитать нормальным и возможно завести с ним дружбу или товарищеские отношения. Также этот случай показал мне, что если человек не хочет помочь себе сам и не готов приложить какие-то усилия для преодоления трудностей и восстановления уважения к себе, то, как ни старайся, помочь ему ты не сможешь и если он не входит в круг людей, которые для тебя дороги, то не стоит и пытаться, потому что ты его не спасешь, а сам, из-за своих попыток, можешь потерять уважение людей, которое в армии, да и в обычной жизни порой значит очень многое.

Август.

Первый состав

Каждая лафа когда-нибудь кончается. Так, первого августа кончилась и наша. Утром, на ежедневном разводе, было объявлено, что на полигон «Донгуз» прибыл первый состав с боеприпасами, и мы отправляемся туда для его разгрузки и погрузки на автомобили, следующие в дальнейшем, в места утилизации. Утилизация у нас производилась обычным способом подрыва и с саперами, жившими с нами в одной казарме (исключительно контрактники) раз в месяц-два случались несчастные случаи, которые, однако, утилизацию не останавливали.

 

 

Едем на полигон сидя на ящиках (кому везет), на полу или стоя (кому не везет)

Дорога до полигона

Прибыв на полигон, мы увидели железнодорожную рампу, на которой стоял наш первый состав. Нас разделили на команды человек по десять-девнадцать на вагон и, строго настрого предупредив, что бросать ящики с боеприпасами ни в коем случае нельзя, ибо все может рвануть, отправили разгружать. Как обычно, все было не так просто. Для начала мы около часа пытались ломами открыть огромные металлические двери товарного вагона. В конце концов, справившись с этой задачей, мы увидели вагон, доверху забитый ящиками с боеприпасами, каждый из которых весил от 60 до 150 кг, и было абсолютно не понятно, как же достать первый ящик, чтобы начать разгрузку.

В итоге, спустя примерно полтора часа после начала работ разгрузка началась. Выстроив из ящиков конструкцию, которая стала лестницей, мы по двое заходили в вагон и выгружали из него ящик, а следующие двое по такой же лестнице из ящиков загружали их в машины. Разгрузка, начатая осторожно и с опаской, продолжалась все более и более небрежно. Поняв, что такими темпами мы ничего не успеваем мы принялись просто выкидывать ящики, а вслед за ними и отдельные снаряды, из вагонов на землю, стараясь не попасть одним взрывателем по другому. Офицеры, увидев это, сначала пытались остановить такой способ разгрузки, но оценив скорость, возросшую в несколько раз, плюнули и, скрестив пальцы, отошли. Каких только снарядов там не было. И маленькие, еще явно со времен 2й мировой и огромные авиационные бомбы, которые мы выносили вшестером. Все эти огромные массы снарядов, произведенные тысячами разных людей и десятками разных цехов и заводов, находили свой конец в одной огромной яме, куда они все закладывались и подрывались опытными саперами. Была начата тяжелая, травмоопасная работа, на которой, не считаясь с тем, что многие поотдавливали себе пальцы рук и ног, не говоря уже о десятках сорванных спин, за 4 месяца были уничтожены многие сотни тонн боеприпасов, так и не нашедших себе применения, каждый из которых был осколком огромной боевой машины, покинувшей нас два десятилетия назад.

Боеприпасы

Увал

Работа по разгрузке вагонов с боеприпасами шла изо дня в день, и мы ускоряли темп. Если в первые дни мы едва справлялись с одним поездом за день, то уже через две недели мы вышли на темп разгрузки в два поезда в день. Тогда же я узнал, что в ближайшее время мама планирует совершить героический марш-бросок по маршруту Пермь-Уфа-Оренбург и, преодолев около тысячи километров, забрать меня на выходные в увольнение.

Омрачалась эта мысль тем, что даже когда она была в пути, никто не сказал мне четкого и однозначного да, а Юра Жаринов, бывший заместителем командира моего взвода, все откладывал и откладывал разговор с ротным. В итоге буквально за несколько часов до того, как меня должны были забрать, он все-таки договорился об увольнении, за которое я должен был принести ротному по десять литров зеленой и белой краски. Счастливый и довольный в пятницу вечером я отправился в общем строю в баню и по пути увидел мамину машину, стоящую у ворот, и деда, высматривающего меня. Примечательно, что мама, увидев меня в строю не узнала, потому что я успел похудеть на тот момент на семнадцать килограмм.

После бани я говорю Жаринову, что пошел, он желает мне удачных выходных, напоминает про краску, и вот я уже сижу на заднем сиденье Volvo, везущей меня в отель, где мама сняла две комнаты. Общаемся, делимся впечатлениями и, после плотного ужина, расходимся спать. Я на гражданке, не верится.

Следующие два дня мы проводим в разъездах по Оренбургу, смотрим местные достопримечательности, гуляем по паркам, едем в развлекательный центр Мегу, где я веду себя как ребенок, мы едим мороженое, играем в автоматы, ходим в кино. Удивительное чувство, как будто на два дня снова стал шестилетним.

Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Заканчивается и увольнительная, и мама привозит меня на кпп с двадцатью литрами краски и сумкой, полной еды, газировки и сигарет. Юра, встретивший меня, сначала в шоке - начинает ворчать, но когда я объясняю, что в сумке, мы быстро заносим ее в казарму и прячем под кроватями нашего взвода и впоследствии несколько дней весь взвод, и я, конечно, вместе с ним, живет как в доме Скруджа МакДака благодаря доброте мамы.

Счетовод

Помимо разгрузки вагонов, солдат периодически отправляли делать другую работу, которая возникала по ходу пьесы. Так я оказался счетоводом, ответственным за пропуск машин на кпп полигона и за подсчет количества вывезенных снарядов. В целом работа была не напряжная, сидишь и целый день открываешь – закрываешь шлагбаум и записываешь в журнал данные выехавших и въехавших машин. Компанию мне составляли два азербайджанца, которым, по их словам, религия не позволяла работать в священный для них месяц. Когда мы приезжали на полигон и уходили на разгрузку вагонов этих двоих оставляли возле кпп, где они стояли под солнцем целый день без еды и воды и ждали, пока не закончатся работы и их не повезут обратно. Закончилось мое пребывание на посту счетовода после того, как солдат обязали при входе на полигон сдавать зажигалки и сигареты мне, после случая с пожаром, о котором я расскажу дальше. Проблема была в том, что все об этом знали и в течение дня все подходили ко мне, и пытались стрелять сигареты из чужих пачек, точно зная, что они у меня есть, и мне приходилось либо отбиваться от них изо всех сил, либо объясняться с владельцами сигарет в конце рабочего дня. Я, не будь дураком, устав от их постоянных домогательств, нашел пацана из своего призыва, которому предложил меня заменить, аргументируя это тем, что я устал сидеть без дела. Он, посмотрев на меня как на идиота, легко согласился, причем, правило по оставлению сигарет у ответственного за кпп вскоре отменили, но я не пожалел о рокировке в любом случае. Потому что в дальнейшем он совсем отбился от коллектива, из за отсутствия физических нагрузок располнел, и его стали недолюбливать, что, останься я там на четыре месяца, неизбежно грозило бы и мне.

На посту

Пожар среди боеприпасов

Инцидент, приведший в итоге к моей смене деятельности, случился неожиданно. Похоже, что кто-то из солдат не аккуратно покурил среди ящиков с валяющимися боеприпасами и, учитывая, что на улице была температура под тридцать градусов и ветер, загорелось. Горели ящики, горели обломки ящиков, не горели только боеприпасы, валяющиеся то тут, то там среди огня. Все силы были брошены на тушение, все понимали, что если сейчас рванет, никто не успеет уйти. Тушили подручными средствами, баграми, лопатами, всем, чем только можно было, таскали воду из пожарного колодца, который также использовался, как колодец для питья. В итоге, примерно за час огонь удалось потушить и, как это обычно и бывает, как только все потушили, прибыла пожарная машина. В ту ночь десять человек, включая меня, оставили на полигоне, на случай повторного непредвиденного возгорания. Хорошо запомнилось, как я лежал на спине на ящиках с боеприпасами и смотрел в еще теплое оренбургское небо, усыпанное звездами, и чувствовал полное умиротворение и красоту момента.

Разгрузка при свете фар

Перейдя с работы счетовода на работу такелажника, я достаточно быстро втянулся в дело, и дни полетели один за другим. Август слился в один день, состоящий из подъема, завтрака, езды до полигона в переполненном кузове Урала, разгрузки вагона до обеда, разгрузки вагона после обеда, отправки в часть и сна. Но один день в месяце все же стоит особняком. В тот день нашей бригаде, состоящей всего из шести человек, пришел вагон, набитый маленькими, но тяжелыми ящиками и уже к обеду мы понимали, что разгрузить его за сегодня нет никакой возможности, и особо не торопились, думая, что сможем доразгрузить его завтра. Ближе к вечеру, когда начало темнеть темпы нашей работы увидел майор, командир батальона и ****** (очень удивился). Он популярно объяснил нам, что поезд нужно отправить сегодня и если потребуется, мы можем работать тут хоть всю ночь, пока не будет разгружено все до последнего ящика. Согнав к нам еще две бригады, под начавшимся проливным дождем нам к вагону были подогнаны два Урала, освещавшие его внутренности светом фар. Поскальзываясь на мокрой глине с тяжелыми ящиками в руках, измотанные, мы как тараканы один за другим бежали в вагон и из него, видя, что если очень надо, то нет ничего невозможного: вагон разгружался на наших глазах. В итоге, к половине двенадцатого ночи работа была закончена и мы, усталые и грязные, поехали в расположение роты для того, чтобы завтра все началось сначала.

Привет из Агаповки

Майор унюхал запах

Еще один забавный случай, связанный с майором Медведевым, нашим командиром батальона. Здоровенный мужик, правильных взглядов, подтягивающийся раз тридцать при весе за сто килограмм. Однажды на телесном осмотре (когда все стоят в трусах перед сном и офицеры осматривают личный состав на предмет синяков) от стоящего невдалеке от меня лейтенанта явственно пахло спиртным. Майор Медведев, пройдя мимо строя, вернулся ко мне, придвинул свое лицо к моему на расстояние в пять сантиметров и начал принюхиваться. Мне одновременно было страшно и смешно, когда он глядя мне прямо в глаза спросил

– " Ты что, пил? "

- " Никак нет"

- " А че несет тогда? "

- " Не могу знать"

- " Точно не пил? "

- " Точно"

- " Ну, смотри мне"

И он пошел дальше, а я вздохнул с облегчением до следующего раза, когда майор Медведев обнаружил, что у меня " глаза умные".

 

Сентябрь.

Сдача состава

Каждый вечер, после завершения разгрузки состава, опустошенные вагоны необходимо было отвезти обратно до села Первомайское, где у нас находилась казарма, подмести, очистить от остатков ящиков и сдать работникам железнодорожных структур. Назначалась команда, человек из пяти, и они в вагонах ехали до точки назначения. В этот раз в такую команду попал я. Прокатиться около часа в вагоне было довольно увлекательно, хоть какое-то событие, раскрасившее будни, превратившиеся в день Сурка. Прибыв на место, мы остались на некоторое время без офицерского контроля, и тут же была снаряжена команда из двух бойцов, до ближайшего магазина, где были закуплены разнообразные сладости, газировка и (omg! ) бутылка пива на пятерых.

Каждый из оставшихся ребят, кроме меня, выпил по 150 грамм и был этим очень доволен. Один я не понимал, зачем ради двух глотков не вкусного пива рисковать теми же приключениями, через которые прошли сослуживцы ранее. Эффекта от этих двух глотков все равно не было практически никакого, кроме того, что кто-то из офицеров мог унюхать запах. Вообще, момент достаточно показательный, потому что очень большая часть призывников это совсем еще дети, не осознающие ответственности за свои поступки и регулярно совершающие глупости.

Гильзы из латуни

Утилизация снарядов достаточно прибыльное мероприятие, если подходить к нему с умом. В нашем батальоне ходили слухи, что офицеры зарабатывали до ста тысяч рублей в день. Стандартный способ заработка был следующим – существовало огненное место, куда свозился для утилизации порох и ящики, оставшиеся от снарядов. Один взвод контролировал процесс и выступал в качестве рабочей силы, а когда поле остывало – отправлялся на поиски металлолома, оставшегося после сжигания. Ежедневно туда отправлялись несколько Уралов, которые забивались под завязку и отправлялись в Оренбург, где их принимали на пункте сдачи металла. Прибыль от этого получал наш командир батальона, а взвод получал небольшие презенты в виде шоколада и газировки. Но командир батальона был не единственным, кто хотел получить барыш от ситуации. Наш хитрый двадцатитрехлетний дагестанский командир роты приказал одному взводу, работавшему на разгрузке определенных боеприпасов скручивать латуневые гильзы с них и прятать среди огромных нагромождений ящиков, надеясь сдать их в обход комбата. Комбат, узнав об этом, выстроил батальон вдоль этой огромной кучи ящиков, и мы пошли цепочкой отыскивать клад. Занимались мы этим около трех часов, надо понимать, что ящики не сложены в образцовом порядке, а свалены в кучу и по ним приходится карабкаться, как по горам. В итоге клад так и не был найден, а хитрый ротный таки сдал свою латунь и остался доволен.

Случай с колонкой

В армии ко всем " доброжелателям" надо относиться очень осторожно. Освоившись в своем взводе и хорошо общаясь как со своим, так и со старшим призывом, я решил купить себе нормальный телефон, чтобы иметь возможность слушать музыку и выходить в интернет. Такие новости разносятся моментально, и ко мне тут же пристал один чуваш из старого призыва, у которого к такому телефону была небольшая колонка и он начал пытаться мне ее продать. Будучи еще человеком мягким и не склонным к отказу, я отнекивался от него, как мог и в итоге он уломал меня на то, чтобы я просто попользовался ей неделю, и, если не понравится, вернул, а если понравится – купил. Естественно, это был развод и он сам же, как я думаю, через два дня ее у меня украл. А еще через три пришел ко мне с " просьбой" вернуть ее обратно. Пришел он не один и формально был прав, так что я, посоветовавшись со знакомыми старослужащими, решил, что проще заплатить ему эти триста рублей, чем устраивать разборки, в которых меня могло поддержать меньшее количество людей, чем его.

Съехавшая крыша Старого

Один из самых печальных эпизодов на моей памяти за весь год произошел с моим сослуживцем, который призывался со мной из Перми. Звали мы его Старый, было ему двадцать пять лет, родом из Кудымкара, по национальности коми и выглядел, как древесный гном. Кожа у него была жесткая, а морщины на ней выглядели, как трещины на древесном пне. Акцент у него был также особенным, навевающим мысли о дедушкиных сказках про лешего и бабу ягу. Был он абсолютно адекватным, интересным и по-житейски мудрым. Жили мы с ним на соседних койках, я на верхней, он на нижней, что априори налагает какие-то соседские взаимоотношения, в общем, был нормальным русским мужиком. В Кудымкаре у Старого осталась жена с маленьким сыном, живущая у его матери с отчимом. Не такая уж редкость, учитывая в каких условиях, живут многие наши сограждане. Точно никто не знал, что произошло, похоже, что отчим выгнал из дома его жену с сыном, но со Старым начали происходить неприятные метаморфозы. Он начал замыкаться в себе, мог не реагировать на обращенные к нему слова, говорить невпопад. Мог попросить сигарету, и через минуту просить ее снова, забыв, что только что к тебе подходил. Так продолжалось некоторое время, пока не произошел неприятный случай. Я оставался в наряде по роте и, поэтому, знаю историю только со слов товарищей, дело было примерно так. Старый поспорил о чем-то с Сергеем, старослужащим, которого боялись даже дагестанцы, и не нашел ничего умнее, как кинуться на него с кулаками. Сергей не стал сдерживать себя и отоварил его по полной программе. После этого он стал очень тихим и забитым, пока однажды не вскрыл себе вены. После этого его отправили в самарский госпиталь, где он проделал то же самое еще раз и в итоге, когда я улетал в Таджикистан, его вроде бы собирались комиссовать. О его дальнейшей судьбе я ничего не знаю, и мне действительно очень жаль этого человека, который, когда мы познакомились, был хорошим товарищем, приятным в общении, а превратился в изгоя, которого все сторонились и в конечном итоге заканчивал службу одним из наихудших способов.

Октябрь.

Золотое время

Подходило к концу наше пребывание в Оренбурге, призыв 2-10 потихоньку собирался отправляться домой, и у нас образовалась бригада (старослужащие и я), ответственная за разгрузку машин с пустыми ящиками. Достаточно легкая, по сравнению с остальной, работа, тем более, что мы делились по парам и получалось, что ты тридцать минут работаешь и полтора часа отдыхаешь. Стоял теплый оренбургский октябрь, солнце светило вовсю и мы, обустроив себе удобные лежанки среди ящиков, рассказывали друг другу истории из жизни и строили планы о том, как встретимся на гражданке. Это время было своеобразным отпуском в армии. Я находился среди людей с незаконченным высшим образованием, у нас было вдоволь еды и воды, сигарет и приятного общения, что может быть лучше. Рассказать о нем, о времени, особо нечего, но вспоминал я его всегда с теплотой, как вспоминаешь старых друзей, с которыми по не зависящим от тебя причинам перестал общаться, но воспоминания о которых греют тебя лучше казённого бушлата.

 

" У тебя глаза умные"

Наступило время, когда мы разгрузили последний состав и ящики со снарядами огромными штабелями лежали вдоль рампы, ожидая своей очереди для погрузки на автомобили. По мере того, как их количество уменьшалось, а желание офицерского состава вернуться в Самару увеличивалось, возникла необходимость посчитать более-менее точное количество оставшихся ящиков, поделить его на количество ящиков, загружаемых в день и, таким образом, получить представление о том, к какому числу работа будет закончена, и можно будет отправляться домой.

Уже знакомый вам комбат Медведев на утреннем построении подозвал меня к себе со словами – " Ты, иди сюда. Нужно сосчитать количество ящиков, оставшихся, у тебя глаза умные. Ошибешься больше чем на двести - накажу". Пришлось мне скакать по рядам ящиков с боеприпасами и на глаз умножать количество в высоту на количество рядов. Провел я за этим занятием больше половины дня, затруднялась задача тем, что ни ручки, ни листка, куда я мог бы записать данные, не было и все приходилось запоминать. В итоге у меня получилось порядка семнадцати тысяч четырехсот ящиков, что, как потом выяснилось, оказалось достаточно близко к правде.

Печка из пороха

Первые теплые недели октября сменились морозами, и солнце уже не казалось ласковым. Температура на улице была около минус десяти градусов и все начали сильно мерзнуть. Как обычно бывает в случае крайней нужды, в ход пошла армейская смекалка. Надо отметить, что среди множества вагонов со снарядами периодически приходили вагоны с цинками, наполненными порохом. Естественно, порох из них просыпался и валялся вдоль рампы беспорядочными кучами. С его помощью солдаты и стали греться.

Берется плащ палатка или две. Палатка натягивается сверху на составленные коробки из под боеприпасов, все это сооружение образует хижину. В центр этой хижины ставится пустой цинк из-под патронов, в руки берется порох (порох это палочки, похожие на тонкие колбаски к пиву), поджигается одна сторона и бросается в цинк. Когда она прогорает, от нее зажигается следующая и так далее. Таким способом можно греться, когда твое место работы находится далеко от общей центральной палатки с печкой буржуйкой. Но и растопка печей в общих палатках порой не обходится без пороха.

Ослеп водитель

В один из дней в общей палатке сидели несколько человек, включая водителя - срочника, которому оставалось около недели до дома. Печь никак не хотела разгораться, поэтому уже печально известный вам сержант Иванов решил швырнуть в нее охапку пороха. В результате печь взорвалась, очевидцы рассказывали, как из палатки выбегали горящие люди, как их роняли на землю и тушили. Одному из них не повезло больше других – у него были обильные ожоги и особенно сильно пострадали глаза. Срочно, на военной машине, его отвезли в госпиталь, где он пролежал несколько месяцев, после чего постепенно к нему вернулось зрение. Узнать полностью ли он восстановился от этого случая, нам не удалось, потому что в скором времени мы отбыли в Самару. А Иванов за свои идиотские действия, повлекшие повреждения у сослуживца так никак и не ответил.

Уход призыва 2-10

Основная масса ребят из старшего призыва уходила домой в конце октября. Поэтому, в середине октября их собрали и отправили в Самару для того, чтобы уже оттуда демобилизовать. Было достаточно грустно прощаться с товарищами, с которыми провел бок о бок четыре месяца и подружился, однако в то же время радостно за них. Глядя на их счастливые лица и понимая, что чуть больше чем через полгода и тебе предстоит испытать такие же эмоции.

Отъезд в Самару

Несмотря на слухи, ходившие в батальоне, о том, что нас могут оставить на такелажные работы на зиму, в конце октября мы все-таки стали готовиться к отправке в часть. Сомневаться пришлось до последнего, потому что когда мы отправлялись в Оренбург, командир бригады обещал нам, что мы не задержимся больше чем на месяц, в итоге же мы провели там четыре.

Самое интересное началось, когда мы должны были переодеться из подменной формы старого образца, в которой работали, в новую, юдашкинскую, которая должна была храниться у нас в подвале. Оказалось, что за эти месяцы ушлый сержант Иванов, который был местным, видимо в соавторстве с кем-то из офицеров продал практически все новые бушлаты и спокойно уехал на дембель. В итоге в Самару батальон возвращался разношерстной толпой, одетой кто во что горазд. Одни были одеты только в накидку от бушлата, другие только в его подклад, но большая часть была одета в бушлаты старого образца.

Проведя несколько дней на плацу, где проходил вещевой смотр, мы погрузились в Уралы, простились со ставшей родной казармой, в которой мы могли жить достаточно вольно и отправились в путь.

Обратно ехали мы в сидячей электричке и, ночь спустя, прибыли в Самару, откуда на машинах добрались до Кряжа. Возвращались мы достаточно опытными, проведшими практически пол службы в командировке, и не ожидали, насколько тяжелым получится ближайший месяц.

Самара

Ноябрь.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: