I . II Внешнеполитические факторы историко-культурного разлома

Существенные коррективы в ход развития культурной жизни Франции внесли Франко-Прусская (1870 – 1871) и Первая мировая воины. Реалии и последствия жестоких конфликтов стали сильнейшим потрясением для французов. Опустошение полей недавних сражений смешивались с чувством национального унижения, растерянности, осознанием хрупкости мира и человека, всплеском патриотических настроений.

Главным потрясение для французов явилась Франко – Прусская война.

Политика Второй империи во главе с Наполеоном III была направлена на предотвращение объединения германских земель, что по мнению французов, являлось угрозой преобладающего положения Франции в Европе. Также, Наполеон III считал, что победа в Франко-Прусской войне поможет наладить положение внутри страны и избавиться от внутриполитического кризиса, который в 60 – х годах принял угрожающий характер и сильно пошатнул международное положение страны. Пруссия, в свою очередь, мечтала о захвате богатых и стратегически важных территориях – Эльзасе и Лотарингии. Удобным поводом для начала войны явился вопрос о кандидатуре на Испанский королевский престол, поиском которой озаботилось правительство Испании, оставшись без правителя после очередной революции. Взгляд был обращён на родственника прусского короля принца Леопольда. 18 марта, в строгой секретности, в Берлине Бисмарк, Роен и Мольтке советовали Леопольду принять испанскую корону. Французское правительство не устраивало такое положение дел, так как соседом Франции становился ещё один коронованный представитель династии Гогенцоллернов. Наполеон III начал переговоры с Пруссией, но Бисмарк составил оскорбительную для французов телеграмму, об отказе от испанского престола Пруссии, что дало необходимый результат – Франция объявила войну Пруссии 17 июля 1870 года.

При вступлении в войну, французы рассчитывали стремительным ударом вторгнуться на территорию Германии, которая не успела бы мобилизоваться, и изолировать Северогерманский союз от Южногерманского. Также, присутствовала уверенность, что, получив преимущество в начале компании, будет получена поддержка со стороны Австрии и Италии. Но, с самого начала военные действия для Франции развивались крайне неудачно: первое поражение французским войскам под командованием маршала Базена было нанесено 6 августа при Форбахе, после которого было принято решение об отступлении к Вердену и Шалону – на – Майне, далее 16 августа при Мас – ла – Туре – Резонвиле и 18 августа при Гравлоте – Сен – Прива. Последнее сражение, которое определило победителя, началось утром 1 сентября под Седаном. Французские солдаты были вынуждены сложить оружие, а на центральной башне крепости Седана был поднят белый флаг.

В решающем сражении «потери французов составили 3 тысячи убитыми, 14 тысяч ранеными, 84 тысячи пленными (из них 63 тысячи сдались в крепости Седан). Ещё 3 тысячи солдат и офицеров были интернированы в Бельгии. Пруссы и их союзники потеряли 9 тысяч человек убитыми и ранеными. Более 100 тысяч взятых в плен французских солдат, офицеров, генералов во главе с Наполеоном III»[68].

2 сентября французы подписали капитуляцию, но военные действия продолжились, так как немецкие войска двинулись на Париж для захвата Эльзаса и Лотарингии.

Узнав о капитуляции, жители Парижа собрались у Законодательного корпуса с требованием провозгласить республику, что и сделали в тот же день. Из республиканцев и орлеанистов было сформировано временное правительство «правительство национальной обороны», во главе с генералом Трошю. Правительство принимает решение о формировании национальной гвардии, которая к началу блокады насчитывала 100 тысяч солдат и 200 тысяч национальных гвардейцев.

132 дня немецкие войска блокировали Париж, а временное правительство Франции искало выход из сложного положения: 12 сентября в Лондон, Вену и Петербург был направлен Тьер для просьбы в помощи заключения мира на приемлемых условиях, но страны отказались от военного вмешательства. Более удачными оказались переговоры Тьера и Бисмарка в главной квартире короля Вильгельма, на которых обсуждались условия перемирия.

Тем временем, в Париже 31 октября 1870 года начались акции против правительства, парижане захватили ратушу и создали революционный орган власти – Комитет общественного спасения. 22 января 1871 года состоялось новое антиправительственное восстание, как результат гибели тысяч французских бойцов при попытке крупной военной вылазке. Данное восстание «потерпело поражение, и вместе с последовавшими за ним массовыми арестами революционеров, закрытием клубов и демократических органов печати, запрещением народных собраний облегчили правительству осуществление предательского акта – сдачи Парижа неприятелю»[69].

Таким образом, 28 января 1871 года состоялась окончательная капитуляция Франции, в ходе которой были приняты следующие условия: «уплата в двухнедельный срок 200 млн. франков контрибуций, сдача большей части парижских фронтов, полевых орудий парижского гарнизона и других средств сопротивления»[70]. Заключение окончательного мирного договора проходило 6 мая 1871г. Во Франкфурте-на-Майне, который был подписан 10 мая и усугублял положение Франции.

Поражение во франко-прусской войне глубоко ранило национальное чувство французов. Ещё с первых дней военных событий во французском обществе наметился бурный всплеск патриотических настроений, которые можно проследить в творчестве людей, которые и формировали сознание общества – это французские писатели, художники и другие деятели культуры.

Следует отметить, что искусство, отражая общественное сознание и создавая обобщённый образ, по убеждениям историка А.В. Предтеченского имеет преимущество перед обычными источниками. Он пишет: «Черты эпохи становятся заметнее, когда они запечатлены в образе, чем когда они проявляются в изображении индивидуума. Писатель, обобщая образ, проводит работу, очень помогающую познанию исторической действительности, поскольку она нашла свое выражение в образе»[71].

Рассматривая и воссоздавая психологическую атмосферу во Франции, вызванную необычайный патриотизм летом 1870 года, необходимо обратиться к романам классика мировой литературы Э. Золя «Разгром»[72] и малоизвестного автора В. Вальмона «Прусский шпион»[73]. Оба писателя отражают в романах искренний и эмоциональный патриотический порыв, который принял буквально характер эпидемии. Яркие зарисовки на страницах произведений описывают причудливую смесь революционно-имперские и военно-националистические настроения. «…Бульвары кишели толпой, люди потрясали факелами, крича: «На Берлин! На Берлин! » Перед Ратушей… высокая красавица с царственным профилем завернулась в полотнище флага и запела «Марсельезу»[74]. В романе «Прусский шпион» мы читаем: «Да здравствует война! Да здравствует война! » неслось со всех сторон. Вскоре послышался другой крик, произносимый с такой же яростью: «В Берлин! В Берлин»; …толпа молодых людей, выйдя из Латинского квартала, прошла все бульвары, начиная с предместья Монмартра до площади Мадельны, распевая патриотические песни и перемешивая их восторженными криками: «Да здравствует император! Долой Пруссию! Да здравствует война! » …Патриотические песни мешались с возгласами: «Долой Пруссаков! Долой Бисмарка»[75].

Описанные настроения во многом объяснялись шовинистскими настроениями, которые царили в обществе во время празднования Дня взятия Бастилии (14 июля). Также, парадокс заключался в том, что французский народ не желал и не понимал необходимость в войне, а правительство не могло дать убедительных причин и объяснений, кроме рассуждений о желании Пруссии стать лидером на европейском континенте. Данная особенность была подмечена Э. Золя: «…Франция… не хотела войны…, и никто уже не знал, откуда исходит провокация; осталась только неизбежность, роковой закон, по которому в назначенный час один народ идет против другого народа»[76].

Таким образом, не видя смысла войны и не осознавая какие национальные интересы должна была отстаивать Франция, население, на начальном периоде войны, сужало содержание патриотические чувства до обычной воинственности. Подтверждением милитаристского характера патриотизма, который заложен в генетике французского народа, служат строки: «Патриотизм врождён французам, Франция – нация крайне воинственная. Лишь только они услышат запах пороха, как делаются сумасшедшими от энтузиазма. Всякая война будет популярна между ними»[77].

Ещё одной важной чертой нескончаемой гордости и убеждением о лидерстве французской нации, а вместе с тем подпиткой патриотического духа, является вера в легенду о непобедимости французской армии, которая укоренилась ещё со времен Наполеона I. История победоносных воин Франции «как бы вдохновляла общество на высокой патриотический подъём и внушала иллюзии скорой и лёгкой победы»[78].

Герой романа «Разгром» хвастливо перечисляет победы страны: «Австрийцев мы околотили под Кастильоне, под Маренго. Под Аустерлицем, под Ваграмом! Пруссаков мы поколотили под Эйлау, под Иеной, под Лютценом! Русских мы поколотили под Фридландом, под Смоленском, под Москвой! Испанцев, англичан мы поколотили всюду! Весь земной шар мы поколотили сверху донизу, вдоль и поперёк!... И чтобы теперь поколотили нас? Как так? Разве мир изменился? »[79]. Современники также, как и герои романов писали о скорой победе французских солдат, подтверждение мы находим в рецензии на книгу Франциско Сарсэ «Осада парижа 1870 – 1871 гг. Впечатления и воспоминания»: «На бульварах и улицах только и раздавались восклицания: «Наша непобедимая армия! », «Наши храбрые солдаты! », «Наши африканские генералы! » Не было ни одного мирного буржуа, которому не чудился бы запах пороха, и многие заблаговременно запасались уже планками и флагами»[80].

Накал патриотизма не мог быть долгим только из-за исторической памяти и правительство это понимало. Было необходимо убедить французов в необходимости войны и создать образ коварного врага. Чем и начали заниматься: публичные выступления представителей государственного аппарата, навязывание идей шпиономании, СМИ, давление полиции предпринимали все усилия для поддержания политики правительства в массах. При этом сами начинали верить в свою же ложь. Даже, лично Наполеон «обманывался на счёт положения и готовности Франции»[81]. Как позже заметит У. Черчилль: «Из-за недостатка военной информации некоторые высшие государственные лица Франции полагали, что их страна подготовлена к войне лучше, чем Пруссия»[82].

Большую роль в манипулировании общественным мнением играли средства массовой информации. «…Вся пресса точно сговорилась лгать и льстить национальному тщеславию… О наших поражениях говорили, что они славнее побед, а о сражении при Верте отзывались как о торжествующей неудаче. Отступление наших войск провозгласили со славою и восторгались геройством солдат, совершавших эти отступления»[83].

Итак, в начале войны мы видим один характер патриотических сил, но с первыми поражениями наступит прозрение, а осознание реальности породит чувство национального унижения и катастрофы. «Франция угасает, не мешайте её агонии», - заявлял Э. Ренан, известный философ и писатель, транслируя умонастроения своих современников[84]. В войне будет разбита не только французская армия, но и французская самоуверенность. Всё то, что многим представлялось совершенным и бесспорным, бралось теперь под сомнение. Париж — «святой город, столица цивилизации… пуп земли»[85], как он воспринимался в сознании одного из современников, оказался в руках немцев, хотя ещё в июле 1870 года возможность такой катастрофы представлялась «невероятной».

Важно отметить, что гордость парижан была вполне оправдана, так как влияние культуры Франции распространялось на всю интеллектуальную элиту крупнейших стран. В частности, Россия, в которой господствующие классы всегда были хорошо осведомлены обо всём происходящем в Париже. Российское дворянство приобщалось к господствующему тогда в высших слоях общества ряда стран французскому стилю жизни. В царских дворцах подражали версальскому дворцу, в петербургских гостиных усваивался парижский этикет. Вошли в моду французские гувернёры и французские книги, в салонах французский язык вытеснил русский на какое-то время. Образованность молодых людей измерялась знанием французских авторов и осведомлённостью парижских сплетен. Салтыков-Щедрин, вспоминая о своей молодости, писал: «Оттуда лилась на нас вера в человечество, оттуда воссияла нам уверенность, что «золотой век» находится не позади, а впереди нас…в России…мы существовали лишь фактически, или, как в то время говорилось, имели образ жизни… Но духовно мы жили во Франции»[86]. Герцен, рассказывая о своём первом посещении Парижа, писал: «Имя того города тесно соединено со всеми святыми стремлениями, со всеми лучшими упованиями современного человека; я в него въехал с трепетом сердца, с робостью, как некогда въезжал в Иерусалим, в Рим»[87].

Таким образом, военный разгром Франции обрекли на гибель все детские верования французской интеллигенции. Они были выжжены у всех молодых людей.

Вместе с чувством подавленности, возникает идея реванша. В Французском либеральном журнале «Revuedes Deux Mondes» писательница Тереза Блан (под псевдонимом Теодор Бензон) с уверенностью заявляла своим соотечественникам о национальном самоутверждении посредством литературы и искусства. «За неимением другого оружия», французы уже сейчас должны сделать ставку на свой «острый ум и вкус» достоинства, которые, утверждала она, никогда не были на высоте в Германии.

Утверждение французского превосходства на «открытом ристалище» с другими нациями в сфере культуры «будет нашим первым, нашим самым славным реваншем»[88]. Венская промышленная выставка, проходившая в 1873 году, также демонстрирует идеи возрождения лидерства, где несколько французских промышленников и деятелей культуры отметились призами и принесли стране несколько медалей. В связи с чем, французские депутаты пытались добиться (без особого успеха) от Национального Собрания их награждения орденами Почётного легиона. В журнале «Journal des Debats» было опубликовано: «мужественно отстояли французское знамя в этих мирных состязаниях», и оказали «огромные услуги нашей французской родине в тот самый момент, когда так необходимо вновь поднять ее престиж в глазах Европы»[89]. Видимо, здесь шла речь не о завоевании господства в области культуры, а сохранении её. Так как, превосходство в области художественного вкуса уже в начале 1870-х годов было своеобразной аксиомой. Репортёры писали: «Республика, потерпевшая поражение в
последних войнах, потребовала от устроителей выставки большую пло­щадь во Дворце промышленности, чем Англия, что указывало на жизнеспособность и трудолюбие французов»[90].

Французы хотели воздействовать силой искусства на мнение европейского общества, показать ему собственное видение франко — прусской войны. Ярчайшим примером служит картина «Последние патроны» ( см. приложение 1) художника – баталиста Альфонса де Невиля (1836 – 1885). Она была восторженно одобрена публикой на ежегодном «Салоне» в 1873 году в Париже. На картине был описан один из главных эпизодов битвы при Седане — сражение за деревушку Базейль. «Невиль изобразил реальный эпизод противостояния, когда в ходе штурма французские защитники засели в одном из домов»[91]. Немецкие солдаты окружили здание и подожгли, но уцелевшие сдались лишь из-за отсутствия боеприпасов. На полотне был запечатлен тот момент, когда лучшему стрелку среди своих товарищей, была оказана честь выпустить последний патрон в неприятеля.

Французские солдаты, израненные и утомленные, в комнате затянутой пороховым дымом, изображённые на полотне, по-видимому, должна была символизировать мужество и героизм простого французского солдата, который уступил лишь из-за численного превосходства врага и ошибок собственных полководцев. Такая интерпретация событий при Базейле стала приобретать характер французского национального мифа. Картина многократно тиражировалась в виде почтовых марок и открыток, и даже стала «иконой» своего времени. Немецкий исследователь Франк Беккер отмечал, что полотна де Невиля были одними из лучших произведений, которые выражали «эстетическую революцию» французов, которая появилась после франко-прусской войны. Художник отныне становится эмоциональным очевидцем всех драматических событий. В качестве главного героя изображается не военный вождь, а весь французский народ.

Увековечивали подвиги французского народа в войне 1870 — 1871гг. и в памятниках и монументах. В замечательных скульптурных работах. Одной из самых значимых является «Бельфорский лев» (см. приложение 2) скульптора Фредерика Огюста Бартольди (1834 – 1904), знаменитого автора статуи «Свободы, освещающей мир» в Нью – йоркской гавани. «Лев олицетворяет собой героическое сопротивление гарнизона Бельфорской крепости под руководством капитана Пьера Данфер – Рошро в период продлившейся 103 дня осады Бельфора»[92].

Оборона Бельфора заняла практически такое же положение во французской героизированной интерпретации войны, что и сражение за Базейль. Работа приобрела характер национального символа. Творение Бартольди, вопреки воле своего создателя, для многих французов стало прямо ассоциироваться с непобедимостью французского народа в культуре, а самое главное, всё ещё трепещущим в сердце, реваншем. Ещё до начала сооружения памятника, французский поэт и драматург Франсуа Коппэ (1842 – 1908), судя только по моделям об облике «Бельфорского льва», посвятил ему своё стихотворение в сборнике «Красные тетради» (1874).

«Жди сам, как все, терпеливый и немой;

Но коль уменьшится в нас гнев святой,

Взреви, напомнить, чтобы Франции свой долг! »[93].

Бельфор также тесно был связан с именем французского политического деятеля Адольфа Тьера (1797 – 1877), который удержал крепость за Францией во время переговоров с Бисмарком о мире. Он занимал почётное место на похоронах в 1877 г. президента Третьей республики. Уровень патриотизма хорошо передал Эмиль Золя в описании похоронной процессии в одном из его «Парижских писем», написанных для журнала: «на всем пути толпа содрогалась как от электрического удара при виде черного бархатного знамени, на котором стояло только одно слово: Бельфор, начертанное серебряными буквами»[94].

C наибольшей открытостью, тема глубокого патриотизма и французского лидерства в культуре и искусстве предстала в произведениях французских писателей и поэтов. Литература патриотизма во Франции даже во время первого десятилетия после войны поистине необозрима. Как и в случае с вопросом художественной интерпретации минувшей войны, остановлюсь лишь на самых ярких шедеврах.

Франко — прусская война оставила особый отпечаток в сознании писателя — реалиста конца XIX Ги де Мопассана (1850 – 1893). Он был тем поколением молодёжи, которое было очевидцем трагических последствий войны и Парижской коммуны.

Верить оставалось в любовь к родине, которая подвигает людей к подвигам, героизму и самопожертвованиям. Верившими в это был Ги де Мопассан и его соратники, которые будут называться меданцами. Их чувства справедливости были оскорблены. Находясь у Мопассана на даче, друзья решили выпустить сборник рассказов о франко — прусской войне под названием «Меданские вечера». Там и была впервые напечатана знаменитая новелла «Пышка» (1880), которая сделала его широко известным.  «Я вошел в литературу, как метеор, и исчезну, как молния», - сказал как-то Мопассан в беседе с поэтом Эредиа»[95].

В «Пышке» Мопассан повествует о причинах поражения во франко— прусской войне, о возмущённом отношении к ней, о возвышенной чувствительности к страданиям других людей. В письме к Флоберу, по поводу своего произведения и сборника «Вечера в Медане» Мопассан писал: «У нас не было при составлении этой книги никакой антипатической идеи и никакого предвзятого намерения: мы хотели только попытаться дать в своих рассказах правдивую картину войны… Это не будет антипатично, а будет попросту правдиво, и то, что я говорю о руанцах, гораздо слабее подлинной правды»[96].

Сюжетом произведения служит действие бегства группы людей из захваченного пруссаками города. Люди бегут не из-за патриотических настроений, а боясь потерять свой капитал. Это люди, олицетворяющие обеспеченный и могущественный слой общества: граф и графиня де Бревиль, виноторговец с женой и фабрикант Карре—Ламадон с супругой. Соседями по дилижансу с ними оказались монахини, один демократ и одна особа «лёгкого поведения» по прозвищу Пышка. В дороге, по настоянию всех добропорядочных соседей, Пышка уступает домогательствам прусского офицера, чтобы вся компания смогла продолжить путешествие.  После нескольких встреч с пруссаком пышка вернулась в свой угол, но соседи выразили своё призрение.

Мопассан, описывая каждое действующее лицо, не скрывает своего иронического отношения к персонажам повести, но Пышку обрисовывает как вульгарную внешне, с мещанскими манерами, но отмечает её отзывчивость, доброту и неподдельный патриотизм.

В повести показана и эксплуататорская роль соседей по дилижансу Пышки: они использовали её патриотизм, который возвысил их самих, использовали её профессию к своей выгоде — «принесли её в жертву, а потом отшвырнули как ненужную тряпку»[97]. Автор говорит об отсутствии у буржуа элементарного чувства национальной гордости, которое присуще только людям из народа. Он был враг воин и в этом отношении присоединился к высказываниям Гюго, которого он вовсе не любил. Он противопоставлял воины, человеческому знанию, труду науке и прогрессу. «На войне, говорил он, «в полгода генералы разрушают двадцать лет усилий, терпения и таланта»[98].

Обратившись к другим трудам Мопассана, можно рассмотреть, как с возмущением художника — патриота он говорит об издевательствах немцев над мирным населением, о варварском отношении к ценностям культуры. Чего только стоят взрывы, устроенные захватчиками, в переполненном ценностями искусства замке Ювиль («Мадемуазель Фифи»). Говорит он и о героях, в которых как в Пышке, находится бескорыстное чувство любви к родине проститутка Рашель, зарезавшая прусского офицера, когда он порочил женщин Франции («Мадемуазель Фифи»).

Подлинно национальный характер раскрывается в образе Рашель, в ее ответах прусскому офицеру: «Нам принадлежит вся Франция, все французы, все леса, поля и все дома Франции»[99]. Она бросает ему в глаза: «Нет, врешь, это уж нет; женщины Франции никогда не будут вашими! »[100]. Рашель, получив пощечину, убивает своего неприятеля.

Таким образом, Ги де Мопассан в своих новеллах показывает людей, которые задавлены унылой повседневностью, ничем не примечательны, но так любящих свою родину, что эта любовь пробуждает удивительную силу духа и несгибаемое мужество.

К теме патриотизма и ужасам войны обращаются и другие представители интеллигентной молодёжи Франции — Л. Энник, Ж. Гюисманс, В. Алексис, А. Сера и др.

Потрясения война заставили французов задуматься над причинами катастрофы, породили у многих подозрение, что в несчастье повинны не только бездарные генералы. Прозаик – реалист Гюстав Флобер (1821 - 1880) писал в марте 1871 года Жорж Санд: «Наступил ли конец хвастовству? Скоро ли покончат с пустой метафизикой и пошлой болтовнёй? Всё зло происходит от нашего гигантского невежества! То, что надо изучать, безоговорочно принимается на веру. Вместо того чтобы вникнуть - утверждают»[101]. Следовательно, Флобер видел главный источник несчастья Франции в «гигантском невежестве». Хвастовство, которое торжествовало до поражения в войне, теперь вызывало недоверие, подозрение, пугало.

Признание Флобера о «гигантском невежестве» разделялось очень многими его современниками. Представители французской культуры остро ощущали исчерпанность прежних идей и понятий, составлявших на протяжении нескольких веков основы западной цивилизации. «Кому доверяться? Какому идолу молиться? Кого из святых низвергать? Чьи сердца пленять? Какую цель сделать своей? » - в отчаянии вопрошал Рембо, как и многие другие, испытавшие чувство глубокого разочарования и национального унижения[102].

Следует отметить, что в данное время, после поражения в войне, внимание французов было обращено на все крупные европейские страны, в том числе и на Россию. Союз с Россией становился одной из важнейших задач, стоящих перед Францией в то время, который должен был помочь французам забыть унижение 1871 года. Поэтому прибытие в 1896 году в Париж нового царя, Николая II, для заключения политического союза между двумя странами сопровождается пышными празднествами и всеобщим ликованием. Французы превозносят до небес и мифологизируют императорскую чету. Построенный в царскую честь вокзал Ренлаг и мост Александра III, Французской республикой и «Степным царством»[103].

Возлагавшиеся на Россию надежды придали её изучению особый интерес. Анатоль Леруа-Болье (1842 – 1912), писатель реакционных взглядов, считавшийся во Франции в 1880-х годах самым крупным специалистом по России, автор популярного в ту пору сочинения «Империя царей и русские» так объяснял мотивы, побудившие его взяться за изучение этой страны: «Печальные события 1870 – 1871 годов придали России ещё больший интерес в наших глазах»[104]. Другой Французский учёный К. Курьер, также об этом свидетельствует: «Со времени последней войны в общественном мнении Франции совершилась резкая перемена в пользу России»[105].

После франко-прусской войны заметно возросла роль культурных связей между русскими и французами, особенно в области литературы.

Мельхиор де Вогюэ в своей книге «Русский роман» («Leroman russe»), вышедшей в 1886 году, говорит: «… я убеждён в необходимости работать над сближением двух стран при помощи взаимного влияния умственной, творческой деятельности в обеих странах»[106].

«Русский роман» составил эпоху во французской литературе и дал начало культурному движению, неразрывно связанному с великими русскими именами — Л. Н. Толстым, И.С. Тургеневым, Ф.М. Достоевским, Н.С. Лесковым и другими.

Восторжествовал дух реваншизма и национализма, который поддерживался многими французскими литераторами, к которым относится Морис Баррес (1862 – 1923). Он понятию нации придавал мистический характер, разрабатывал доктрину воспитания патриотического духа путём сохранения традиций страны. В его произведениях: «Под взглядом варваров» (1888), «Роман национальной энергии», «Призыв к солдату» (1900) основным смыслом является идея реваншистской войны против Германии.

Звания «поэта реванша» в наибольшей степени заслуживает Поль Дерулед (1846 – 1914). В январе 1872 г. в издательстве Мишеля Леви вышел его первый сборник стихов, которые были посвящены военным событиям 1870 — 1871 гг., под названием «Солдатские песни». Современник Макс Нордау, при всей своей иронии к различным проявлениям парижской жизни, литературный талант Деруледа оценивал чрезвычайно высоко: «Поль Дерулед — истинный поэт, простой, глубокий, сильный, правдивый»[107]. Он приравнивал его к плеяде германских поэтов войны 1813года, и видел в Деруледе родоначальника нового направления французской литературы. Военная поэзия Деруледа была очень популярна среди современников. Он считал, что, только взяв в руки оружие для защиты страны, можно ощущать себя настоящим патриотом.

Таким образом, представляется возможным утверждать, что культура, литература, да и само французское общество после франко— прусской войны потерпели значительную трансформацию. Патриотизм во Франции достиг небывалого уровня, интеллектуальная элита, да и простой народ испытывали ненависть к войне и захватчикам, они чувствовали униженность и жаждали реванша. Все эти настроения, конечно же, выражали в своих произведениях творцы литературы и искусства XIX века, что также явилось причиной зарождения нового стиля в искусстве и провоцировало подъём националистических настроений, перерастающих в открытый антисемитизм, ксенофобию и шовинизм.

Реалии и последствия Первой мировой войны окончательно потрясли французское общество. Радикально изменившемуся миру было необходимо переставить акценты во всех областях жизни человека. Новая реальность 1920 – х годов – желания скорее забыть ужасы войны, отметить её окончание широким празднеством жизни, реакция «вытеснения», впечатление от военных и мирных возможностей новой техники, бурные социальные протесты, психологический надлом «потерянного поколения». Все данные факторы во многом определили облик искусства этого времени. Разрушение привычных границ происходило не только на карте мира, но и в самом сознании людей.

Таким образом, создавалась новая противоречивая картина культурной и художественной жизни данной эпохи, тесно переплетённая, как мы выяснили, с социальными, политическими и экономическими условиями, в ходе смешения которых появился новый стиль в искусстве – модерн.

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться: