Диалектика судьбы человека и свободы воля

Религиозно-мистические представления о судьбе - порождение диалектических противоречий земной действительности. Запутанные, таинственные и непонятные для мечущегося человеческого ума сцепления обстоятельств рождали мысль о некой надмировои силе, рвущей нити человеческих судеб столь же бесстрастно, как дикое стадо опустошает заросшее сочными стеблями поле. Холодный, всемогущий рок, перед которым ничто самые хитроумные расчеты смертных. Всесильное, обладающсе высшим разумом божество... Таким проступал в воображении древних облик вершителя судеб.

Но со временем раздираемые страстями, переполненные ревностью, ненавистью к врагам и жаждой мщенья, древние стали щедро наделять этими свойствами и вершителей судеб - божеств, превращаемых их фантазией в пылких и свирепых родоплеменных вождей, действующих по прииципу вендетты — кровной мести, при которой судьбы последующих поколений - расплата за проступки предков, примеры чего обильно рассыпаны по всему Ветхому завету. И первый акт такой мести - изгнание из рая Адама и Евы, грех которых пал на все будущее человечество. Миф этот, оказавшись вплетен- ным в более позднюю христианскую картину истории, создал трудности для христианских богословов, ибо если бог всеблаг и всеведущ, то не мог не предвидеть заранее, чем закончится проживание первой человеческой пары в раю рядом со змеем.

Уже в древности поведение бога, мстящего детям за прегрешения отцов, стало вызывать непривычные для собственно родового строя размышления. Так, в вавилонском варианте легенды о потопе есть, как замечает известный американский востоковед Эдвард Кьера, одна черта, которой нет в библейском рассказе. Богиня любви Иштар упрекает Великого бога за то, что тот решил устроить потоп, не различая ни добрых, ни дурных среди будущих его жертв. И Иштар заканчивает свое обвинение сентенцией, до которой Ветхий завет так никогда и не поднялся, «На грешника грех его возложи», что означает: каждый человек несет ответственность лишь за свои поступки. Древние евреи так и не поняли этой истины.

Думается, однако, что дело здесь не в непонятливости творцов Ветхого завета, а в том, что вавилонский вариант отражал проблески самосознания, порожденного иным типом социальных отношений - появлением классов, сопровождавшимся распадом прежних социальных связей и постепенным освобождением личности от уз и соответственно эталонов родовых отношений. Не род (в данном случае — род человеческий), а конкретные инди- виды становились ответчиками за свои проступкн. Ветхозаветная же трактовка легенды воплотила и законсервировала более древнюю стадию отражения действительности, когда родовое мышление было более сильно.

По мере развития человеческого общества сквозь мифологические образы прорастало новое, чуждое им прежде содержание, блистательное выражение которого мы видим в произведениях древнегреческих драматургов и, в частности, в художественной трактовке мифа об Эдипе. На первый взгляд логика софокловского «Царя Эдипа» совпадает с логикой ветхозаветных сказаний. Уже в «Прологе» Бог-огненосец, подобно Яхве, карает фиванцев за страшное, окутанное тайной преступление. Потрясенный «ужасной» карающей бурей город

...главы не в силах

Из бездны волн кровавых приподнять.

Зачахли в почве молодые всходы,

Зачах и скот; и дети умирают

В утробах матерей (Софокл. Трагедии. – М., - С. 7 – 8.)

Эти кары, как и кары Яхве, - плата за уклонение с пути истинного, плата за неверное поведение. Но неверное поведение отнюдь не всегда порождение злонамеренных замыслов. Как часто оно - дитя самоуверенного неведения. И в этом свете рок античных драматургов - далеко не всегда безликая и совершенно чуждая человеку сила, скорее рок - следствие незнания н полузнания, яркий пример чему мы видим в образе Эдипа. Согласно знамснитому мифу, Эдипу было предсказано, что он убьет отца и женится на собственной матери. Чтобы избежать столь печальной участи, родители попытались избавиться от младенца, и тот попал в совсем иной город. Выросший Эдип, узнав пророчество, но не ведая о том, что место, где он вырос, не его родина, отправляетея в путь и совершает все то, что ему предрекалось. Более того, он становится фиванским царем, взамен отца, которого убил, сам того не подозревая. Однако упоенный славой нанлучшего из мужей, убаюканный верой в собственную непогрешимость, Эдип поначалу с гневом встречает проблески жестокой правды, высказанной старцем Тересием, и, лишь познав до конца жестокую истину и безмерно страдая, подвергает себя добровольной каре. По тонкому замечанию филолога Н. Подземской, Эдип Софокла видит причину собственных страданий не в своих непредумышленных преступлениях, а в самоуверенности, успокоенности... Всю трагедию, иногда неправильно истолковываемую как «трагедия рока», пронизывает мысль о том, что человек сам вершит свою судьбу, сам отвечает за свои поступки...

Такое же самоуспокоившееся полузнание требует своей жестокой платы в «Песне о вещем Олеге», который, казалось бы, сделал все, чтобы не принять «смерть от коня своего», а по сути собственными руками готовил осуществление страшного пророчества, подобно героям трагедии Софокла. К. Маркс, характеризуя невежество как демоническую силу, подметил, что «величайшие греческие поэты в потрясающих драмах из жизни дарских домов Микен и Фив изображают невежество в виде трагического рока». Как видим, такая художественная трактовка рока уже не совпадала с теми религиозными взглядами, по которым человек — лишь игрушка в руках чуждых ему сил. Разум мыслителей, драматургов стремился пронмкнуть сквозь покровы неведомого в кузницу человечёских судеб, нащупать пружнны, обусловливающие неожиданные повороты человеческой жизни.

В эпоху Возрождения потаенные пружины рока вновь стали привлекать пытливый человеческий ум, который уже не могли остановить никакие рассуждения о неисповедимости путей господних. Вновь поднимались извечные вопросы: кто они, бессильно мечущиеся по волнам своих судеб? Люди, рожденные с печатью грядущих бедствий на своих злосчастных лицах, или невежды? А может быть, те, кто не умеет управлять собой, своими страстями? Вспомним, что говорит Гамлет свеему другу Горацио: «Ты человек, чья кровь и разум так отрадно слиты, что он не дудка в пальцах у Фортуны, на нем играющей. Будь человек не раб страстей...». Итак, игрушка в руках Фортуны —это раб страстей, всадник, не способный крепкой рукой натянуть поводья, сдерживающие скакуна собственных влечений.

В нашем столетии, заполненном революциями, грохотом мировых и локальных войн, событиями„ в которых личность ощущала себя песчинкой, мечущейся на ветрах эпохи, родились знаменательные строки: «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Не выбирают время, а значит, и «судьбу не выбирают», как заметила Б. Ахмадулина. Иначе говоря, сегодня, как никогда, остро ощущается, что судьба человека — это не дар свыше, но и не скорлупа, отгораживающая его от мира. Судьба личности — это нить, вплетенная в грандиозное полотно истории. Вольно или невольно, но мы отвечаем за все, что «надышано, накоплено». Хотим или нет, но вынуждены нести на своих плечах не только достижения, но и просчеты и преступления иных представителей человеческого рода, своей болью, своими невозместимыми потерями очищая мир от скверны, грязи, подлости. «Мы — звенья единой цепи». Эта мысль — одна из стержневых в айтматовской «Плахе» — очень чутко прослежена Е. Сурковым, раскрывшим связь «Плахи» и античной трагедии. Как пишет Сурков, «роман пронизывает убеждение: за то, что в сегодняшнем мире бесчинствуют базарбаи и кандаловы, в ответе все человеческое сообщество». И трагедия Бостона, совершенное им тройное убийство обусловлены «прежде всего необходимостью, которая имеет значение надличностное, от воли отдельного человека не зависящей». Истоки его трагедии — в Моюнкумской саванне с апокалипсической бойней волков и сайгаков. И этот мотив рока, «тяготеющего над Бостоном», возвращает нас к античной философской традицин». Но, хотелось бы добавить, возвращает на новом витке.

В основе гордиева узла тесно сплетенных трагических обстоятельств - не игра хитроумных божественных сил, чей разум не сродни хилому человеческому рассудку, а действня самих людей и их ответственность за творимое в мире зло. Остановить затевающих звездные войны! Остановнть распинающих природу на кресте сиюминутной выгоды! Остановить их, «пока земля еще вертится», пока еще не поздно, пока еще мы можем распутать гор- диев узел современных проблем, ие прибегая к смертоносному мечу атомного смерча! Человечество перед плахой, и только от него самого зависит, оборвутся ли сплетенные в единое целое нити судеб миллиардов людей,— вот лейтмотив нашего времени. Судьбы человечества, судьбы бостонов и наших собственных детей в руках всего человеческого общества, ответственными членами которого являемся мы все — от министра до рабочего, от маршала до рядового.

Человеческая ответственность - как экзистенциальный анализ пытается довести до нашего сознания - это ответственность, происходящая из неповторимости и своеобразия существования каждого индивида. Бытие человека представляет собой ответственность, вытекающую из ко- нечности его жизни. Эта конечность жизни, ограниченный отрезок времени, отведенный человеку здесь, на земле, не лишает его существование смысла. Напротив, как мы уже видели, сама смерть делает жизнь более осмысленной. Мы сказали, что неповторимость жизни в целом складвается из «неповторимостей» каждой конкретной ситуации. А уникальность жизни вообще составляют уникальные судьбы каждого отдельного человека. Подобно смерти, судьба представляет собой часть жизни. Никто не может избежать всего конкретного и неповторимого, что готовит ему судьба. Если же он спорит со своей участью — то есть с тем, что не в его власти, с тем, за что он не несет никакой ответственности, с тем, в чем он не может быть повинен,— он упускает смысл своей собственной судьбы. А судьба человека всегда имеет определенный смысл: ведь судьба—столь же существенная составляющая смысла человеческой жизни, как и смерть. В пределах своей собственной «исключительной» судьбы каждый человек является незаменимым. Благодаря этой незаменимости повышается его ответственность при формировании собственной судьбы. Если мы говорим, что у человека есть судьба, это значит, что у каждого—своя собственная судьба. И каждый находится наедине со своей судьбой, так сказать, один во всей вселенной. Ето судьба, то есть все, что происходит с ним, неповторимо. Никто более не обладает теми возможностями, какими наделен данный индивид, и ему самому все эти возможности даются лишь однажды. Возможности, которые у человека возникают для реализации ценностей творчества и ценностей пережи- вания, беды и несчастъя, которые ожидают его в жизни - которые он не в состоянии отвести и поэтому должен переживать и, таким образом, реализовывать ценности отношения, - все это единственное в своем роде, принадлежащее ему, и только ему.

Парадоксальная природа любого отрицания своей судьбы становится очевидной, когда, к примеру, человек спрашивает, какова была бы его жизнь, если бы, скажем, на свет произвел его не отец, а кто-либо другой. Он забывает, конечно, что в этом случае он был бы не «сам он», что человек с иной судьбой просто обязан быть кем-то совершенно другим, так что в подобном случае было бы невозможно и говорить о «его» судьбе. Таким образом, вопрос о возможности другой судьбы для человека сам по себе несостоятелен, противоречив и бессмыслен.

Судьба человека принадлежит ему подобно тому, как принадлежит ему земля, которая держит его благодаря силе своего притяжения, но без которой человек не мог бы ходить. Мы должны принять нашу судьбу, как мы принимаем землю, на которой стоим,—это площадка, являющаяся как бы трамплином для нашей свободы. Свобода невозможна без положенной человеку судьбы; свобода - это всегда свобода выбора и приятия своей участи, выбора позиции, которую человек занимает, сталкиваясь со своей судьбой. Безусловно, человек свободен, но он не плывет свободно в безвоздушном пространстве. Он всегда окружен множеством ограничений. Однако он как бы отталкивается от этих ограничений для реализации сво- ей свободы. Свобода предполагает ограничения, основывается на них. Психика зависит от инстинкта, существование - от материи. Ибо эта зависимость особого рода. Человек всегда превосходит землю, по которой идет, земля нужна ему лишь постолъку, поскольку он может от нее оттолкнуться, использовать как трамплин. Если бы нам надо было дать определение человеку, мы бы сказали, что человек представляет собой существо, освободившее себя от всего, что его определяло (определяло как

го; невротик сам себе не дает реализовать собственные возможности, он сам мешает себе быть таким, каким он «может быть». Вследствие этого он искажает свою жизнь. Если мы утверждали вначале, что быть человеком означает быть непохожим на других, то теперь мы должны выразить эту формулу иначе: быть человеком - значит не только не походить на других, но также уметь становиться непохожим, то есть уметь изменяться.

Свобода воли противостоит судьбе. Ведь судьбой мы называем то, что по сути своей отрицает человеческую свободу, судьба—это то, что лежит за пределами как власти человека, так и его ответственности. Однако никогда не следует забывать, что вся свобода человека находится в зависимости от его судьбы, поскольку свободой этой человек пользуется в пределах своей судьбы и именно благодаря свободе он на эту судьбу воздействует.

Целостность прошлого—именно потому, что в нем уже ничего нельзя изменить,—составляет основу человеческой судьбы. То, что прошло, становится принципиально неизменным. И тем не менее человек обладает некоторой свободой даже по отношению к собственной судьбе, воплощенной в прошлом. Конечно, прошедшее во многом определяет и объясняет настоящее, однако никак нельзя представить себе будущее, которое определялось бы исключительно прошлым. В этом заключается ошибка, типичная для фаталистической позиции невротика, который, вспоминая свои прошлые неудачи, заключает, что его неудачная, несчастная судьба определяет и оправдывает все его возможные будущие ошибки. На самом деле ошибки прошлого должны служить плодотворным материалом для формирования более совершенного, «лучшего» будущего; из собственных промахов необходимо извлекать уроки. Человек волен занять чисто фаталистическую позицию по отношению к своему прошлому или, наоборот, чему-то учиться на опыте прошлого. Никогда не поздно учиться, но и никогда не рано: учиться всегда «самое время», чему бы мы ни учились. Пренебрегая этим, мы рискуем оказаться похожими на того пьяницу, которого убеждали бросить пить.

Теперь уже слишком поздно, - отвечал он.

Но ведь это никогда не поздно! - продолжали убеждать его.

В таком случае я обязательно брошу, но как - нибудь потом, окончательно парировал он.

Человеческая свобода вызывается к действию незыблемостью прошлого, которое вследствие этого становится судьбой. А судьба, то есть все уже свершившееся, должна всегда выступать стимулом к новым, сознателъным и ответственным действиям. Как мы уже видели, в жизни человек постоянно находится в таком положении, что в любой момент он может оказаться перед необходимостью выбора из множества возможностей одной- единсгвенной альтернативы, которую он «спасает» от небытия, реализуя ее в своих действиях, как бы перенося ее в целости и сохранности в «царство прошлого». И в этом царстве прошедших событий то, что прошло, непременно сохраняется - как ни парадоксально это звучит - именно благодаря тому, что все это уже в прошлом. Как мы отмечали выше, реальность прошедшего защищена именно его неизменностью. Прошедшее—самый надежный вид бытия. Становясь прошедшими, наши возможности уже никогда не исчезнут бесследно - только нереализованные возможности уходят навсегда. (Сравните сказанное выше в отношении к единичным ситуативным ценностям с постоянно и необратимо уходящими возможностями реализовать их.) Только тому, что сохранено в прошлом, не грозит кануть в небытие. Действительность спасается от исчезновения, становясь прошлым. Момент превращается в вечность, если возможности, скрытые в нем, превращаются в те реальности, которые надежно хранятся в прошлом, «навсегда». В этом и заключается смысл любой актуализации. В этом смысле человек актуализирует себя не только тогда, когда он выполняет какие-то действия или создает творения непреходящей ценности, но даже и тогда, когда он просто существует. Как мы уже видели, такой объективизм позволяет нам сказать: то, что уже реализовано в человеческом существовании, никогда нельзя уничтожить, даже если вдруг это забудется, даже если память об этом полностью подавлена - например, в результате смерти человека, пережившего это. В противоположность описанной ситуации сравните с ней то, что будет ниже сказано о субъективизме, или вполне возможный случай, когда человек, столкнувшись с неудачей, одурманивает сам себя, внадая в безответственность несчастья через опьянение или, еще хуже, - в абсолютно безответственное стремление к самоубийству.

Судьба может быть представлена человеку в трех принципиальных формах: 1) как его естественная предрасположенность или природный дар - то, что Тандлер в свое время назвал «телесной неизбежностью»; 2) как си- туация, то есть целостность его внешнего окружения; 3) как взаимодействие предрасположенности и ситуации, которое формирует человескую позицию. Человек занимает позицию по отношению к чему-либо, что означает, что он формирует к этому свое отношение. Занять позицию или сформировать отношение к чему-либо — вопреки принципу предопределенности «данной позиции» — это вопрос свободного выбора. Доказательством этому является тот факт, что человек способен «сменить свою позицию», принять иное отношение (для этого мы включаем размер- ность времени в нашу объяснительную схему, поскольку смена позиции означает изменение отношения, происходящее со временем). Смена позиции в этом смысле включает, к примеру, все, что мы называем образованием, обучением или саморазвитием, а также психотерапию в са- мом пшроком смысле этого слова - вплоть до таких грандиозных внутренних переворотов, как обращение в другую веру.

В предрасположенности выражена биологическая сущности человека, в ситуации - его социальная детерминированность. Кроме того, существует и его «психологическая судьба».

Рассмотрим сначала те случай или ситуации, в которых человек противостоит биологической неизбежности. Сразу же возникает вопрос о том, насколько и как далеко распространяется свобода человека в отношении к собственному организму или насколько глубоко проникает его способность к свободному выбору и произвольной регуляции в его собственную физиологическую организацию. Здесь мы подступаем к классической психофизической проблеме, поэтому мы вынуждены отступить перед бесконечными дискуссиями о том, зависит ли и в какой степени физическое, телесное существование человека от его духовно-психического бытия или наоборот. Мы ограничимся лишь анализом и сравнением нескольких характерных случаев, в надежде на то, что они скажут сами за себя.

Ланге, известный психиатр, описывал следующий случай. Он длительно наблюдал за парой идентичных (однояйцевых) братьев-близнецов, которые долгие годы жили вдалеке друг от друга. Практически в то же самое время, когда он лечил одного из этих близнецов от паранойи, доктор Ланге получил письмо от другого, жившего в отдаленном городе. Это письмо отчетливо выдавало маниакальные симптомы, совпадающие по содержанию с параноидальными, обнаруженными у первого брата. Это действительно судьба: у идентичных близнецов, развившихся из единой зародьппевой клетки и имевших одну и ту же исходную генетическую предрасположенность, почти одновременно проявилось одно и то же психическое заболевание.

Ну как тут не склониться - под впечатлением случаев, подобных этому, перед мощью природной судьбы? Рассматривая эти факты, свидетельствующие о способности органических сил выходить на передний план, противостоя всему остальному, как мы можем еще сомневаться в этих силах? Разве человеческая судьба не сформирована в основном такими биологическими факторами, этими врожденными природными задатками? Какова же тогда роль собственно человеческого, духовного фактора, где и когда он возобладает? Результаты исследований по наследственной патологии близнецов подтверждают фаталистические заключения, исключительно опасные том, что они парализуют человеческую волю, призванную противостоять своей собственной внутренней предопределен- ности.

Теперь о том, что касается второго случая. Во время своей работы в Венской неврологической клинике доктор Хофф и его помощники проводили с испытуемыми экспериментальные сеансы гипноза, с тем чтобы стояние «чисто выкристаллизованного» аффекта.

В разное время испытуемым предлагались то радостные, то грустные нереживания. Анализ кровяной сыворотки, взятой у испытуемого в период радостного возбуждения, показал, что в это время ее иммунная активность против бацилл-возбудителей тифа гораздо выше, чем в тот момент, когда этого же испытуемого охватывают грустные переживания. Данные исследования отчасти объясняют пониженную сопротивляемость инфекциям у тревожных ипохондриков. Они же помогают понять чему в инфекционных больницах или даже в лепрозорях санитаркам, которые полны высочайшего чувства долга, удавалось избежать заражения, так что передаются легеды об их «чудодейственном» иммунитете.

Мы считаем, что нет смысла противопоставлять «силу духа» и «силы природы». Мы уже отмечали, что как ум, так и плоть являются составляющими человека, и разум, и плоть зависят друг от друга. Ибо человек является гражданином сразу нескольких миров; он находится в состоянии постоянного жизненного напряже в биполярном силовом поле. Если бы мы попыта проверить эти силы, натравливая их друг на друга, в итоге мы, вероятно, получили бы ярчайший вид соревнования.

Вечная борьба духовной свободы человека с внутренней и внешней судьбой и составляет, по сути, человеческую жизнь. Ни в коей мере не преуменьшая значения судьбы, особенно судьбы биологической, мы, как психотерапевты, рассматриваем судьбу как конечный по крайне мере мы должны действовать так, как будто область принуждения и давления судьбы не посягает на поле свободы действий; таким образом мы можем максимально полно использовать свою свободу.

Даже там, где физиология тесно связана с психикой в случаях патологии мозга,—патологическое физическое изменение совсем не обязательно и не раз и навсегда определяет судьбу человека, скорее болезнь является как бы отправной точкой для формирования больным своей су- дьбы. В этом смысле говорят, что мозг человека «пластичен». Нам известно, к примеру, что в случае поражения ассоциативных полей головного мозга другие области коры могут компенсировать подобное нарушение, так что рано или поздно необходимые функции могут быть восстановлены. Известному американскому нейрохирургу Дэнди удалось даже удалить кору головного мозга правого полушария целиком (у правшей), не производя никаких сколько-нибудь значимых и устойчивых психических нарушение.

Человеческая жизнь, отмеченная с самого начала печатью противостояния индивида собственной природной ограниченности, может показаться единой и грандиозной рекордной гонкой. Нам известен человек, у которого в результате предродового поражения мозга были частично парализованы все четыре конечности. Его ноги были настолько атрофированы, что всю жизнь он был прикован к каталке. Вплоть до позднего отрочества его вообще считали умственно отсталым, и он оставался безграмотным. В конце концов какой-то ученый заинтересовался им и организовал для него минимальное начальное обучение. В поразительно короткий срок наш пациент научился нетолько читать, писать и тому подобное, но и приобрел знания на уровне университетского образования в тех вопросах, которые вызывали его особый интерес. Теперь уже многие известные ученые и профессора стали соперничать друг с другом за право стать его частным преподавателем. Он создал в своем доме литературный салон. в котором сам стал наиболее интересной и привлекательной фигурой. Лучшие красавицы боролись за его любовь, за место в его постели, настолько теряя головы, чтто случались целые скандалы и даже попытки самоубийства. А этот мужчина не мог даже говорить нормально! Его артикуляция была резко затруднена тяжелой болезнью; каждое слово он произносил с неимоверными усилиями и перекошенным лицом. Какой великой силой нужно было обладать этому человеку, чтобы «вылепить» свою жизнь! И каким примером мог бы он быть для наших пациентов, которые в большинстве своем начинают с гораз- до менее тяжелого состояния, чем начинал он! Ибо если-бы его жизнь сложилась в соответствии с его «судьбой», он должен был бы просто прозябать в каком-нибудь заведении для умственно отсталых — чтобы в один прекрасный день умереть там в безвестности.

Теперь вернемся к тому, что мы обозначили как «психологическую судьбу человека», имея при этом в виду те психологические факторы, которые определяют путь к духовной свободе индивида. Заслуга психоанализа в том, что он сумел отчетливо выделить детерминированный характер психических процессов, их предопределенность, рассматривая все душевные события как неизбежный результат определенных более или менее необходимых «механизмов». Однако любой непредубежденный наблюдатель не может не признать того простого факта, что наши инстинкты, так сказать, лишь «формируют предложения» к поведению, тогда как наше «Я» принимает решение, что в конце концов делать с этими предложениями. Именно наше «Я» способно решать — и совершать свободный выбор; именно «Я» выступает субъектом желания: «Я хочу». И так происходит всегда - независимо от того, куда нас «влечет» сумма бессознательных побуждений - «Оно».

Сам Фрейд был вынужден допустить, что «Эго» («Я») по сути своей противостоит инстинктам, составляющим подсознательное «Оно». С другой стороны, он пытался вывести «Эго» из инстинктов. Несостоятельность подобного подхода аналогична тому, как если бы в ходе судебного разбирательства адвокат, закончив свою защитную речь, оказался вынужденным занять место обвинителя и вести дело против самого себя. Эрвин Штраус давно уже доказал, что сила, которая подчиняет себе инстинкты и управляет ими, не может сама быть выведена из инстинктов. А Шелер охарактеризовал психоанализ как интеллектуа- льную алхимию, которая настаивает на возможности превращения сексуальных инстинктов в нравственные побуждения.

Конечно же, «Эго», как воплощение воли, принимающей решение, неизбежно нуждается в энергии инстинкта. Однако «Эго» никогда не может оказаться просто пассивно «влекомым». Плавать под парусом - это не зна- чит отдать корабль на волю ветра; напротив, искусство моряка-парусника как раз и заключается в его способности использовать ветер так, чтобы он гнал корабль в нужном направлении, так что хорошии моряк может пра- вить даже против ветра. Опасность психоаналитической концепции человеческой инстинктивности состоит в том, что она в конечном итоге приводит к фатализму. Как бы там ни было, невротические больные прежде всего предрасположены к слепой вере в неизбежность судьбы.

Изначальное слабоволие—это выдумка, не существует такой реальности. И хотя невротик склонен приписывать независимый статус силе воли, она сама по себе не остается чем-то застывшим или раз и навсегда данным. Напротив, сила воли определяется ясностью и глубиной понимания собственных целей, искренностью принимаемых решений и в немалой степени - навыками принятия решений (которых неврогическим больным особенно не хватает). До тех пор, пока человек будет продолжать постоянно и совершенно неоправданно напоминать себе перед каждой попыткой совершить усилие, что она может оказаться неудачной, он вряд ли преуспеет в своих усилиях - хотя бы потому, что ему не захочется разрушать собственные ожидания. Поэтому тем более важно при вы- работке решения оградиться с самого начала от всех контраргументов, возникающих при этом в таком множестве. Если, к примеру, некто обдумывает возможность бросить пить, его сразу же подстерегает огромное разнообразие внутренних возражений против этого шага, например: «Но я же вынужден...» или «Да, но я вряд ли смогу удержаться...» и так далее. Если бы вместо этого он просто повторял себе: «Больше ни единого глотка, и точка!»—он был бы на более правильном пути.

Насколько поучительным—несмотря на всю свою спонтанность и непреднамеренность — оказался ответ одной из наших пациенток, больной шизофренией, на вопрос о том, страдает ли она слабоволием: «Я слабовольна до тех пор, пока хочу быть такой, но когда я не хочу этого, я перестаю быть слабовольной». Эта больная, несмотря на свой психотизм, на редкосгь проницательно определи- ла, что люди склонны скрывать сами от себя свободу собственной воли, оправдываясь якобы присущим им сла- боволием.

На невротических больных—фаталистов сильное впечатление производят идеи «индивидуальной психологии» (причем они эти идеи понимают неверно и, как следствие, неверно их используют), в результате чего они склонны винить условия своего существования в детстве, получен-

ное ими воспитание и образование в том, что все это «сделало» их такими, какие они есть, и, таким образом, предопределило их судьбу. Такие люди пытаются оправдать слабости своего характера изъянами биографии. Они принимают эти слабости как нечто раз и навсегда данное, вместо того чтобы понять следующее: раз в детстве и юности они находились под воздействием столь неблагоприятных условий, это тем более их обязывает взять себя в руки и заняться самовоспитанием. Один пациент, доставленный в психиатрическую клинику после попытки совершить самоубийство, ответил на увещевания своего психотерапевта: «Ну что я могу здесь сделать? Я как раз тот самый типичный «единственный ребенок», о котором пишет Адлер».

Мораль «индивидуальной психологии» (если ее правильно понимать) должна требовать от каждого человека освобождаться от типических ошибок и слабостей, под влиянием которых он - в результате своего воспитания — все еще находится, освобождаться настолько, что- бы уже не иметь на себе клейма «единственный ребенок» или какого-нибудь еще, в зависимости от каждого конкретного случая. Фатализм невротика представляет собой еще одну неявную форму бегства от ответственности. Такой невротик предает свою неповторимость и непохой жесть на других, ища прибежища в типичности и цепляясь за судьбу, которую якобы нельзя изменить. И в данном случае неважно, каков конкретно этот тип, законам которого человек, как он считает, обязан следовать: тип ли это характера, расовый или классовый тип — иными словами, какую судьбу имеет в виду человек: психологическую ли (коллективную), биологическую или социальную.

«Закон» («индивидуальной психологии»), которому «подчинялся» вышеупомянутый пациент (воспринимающий себя единственным ребенком), имеет действие лишь теоретически для человека, далекого от психологии; практически же, в действительности этот закон действует до тех пор, пока его истинность принимается как должное, до тех пор, пока в законе этом человек видит не просто факт, но судьбу, - а это уже фатализм. Неправильное воспитание никого не оправдывает; последствия его необ- ходимо преодолевать сознательными усилиям.

То, что каждый человек духовно свободен в выборе позиции не только по отношению к своей физической, но и по отношению к своей психической природе, другими словами, что для него вовсе не обязательно слепо по- няться психологической судьбе, наиболее драматично и ясно проявляется, наверное, в тех случаях, когда людям приходится выбирать позицию по отношению к позненным состояниям своей психики. В своей книге «Психология обсцессивного невроза» Эрвин Штраус исследовал, насколько неизбежными или искусствевми - «созданными» - являются патологические процессы в психике, то есть в какой мере они предопределены субой и неподвластны свободе воли человека. В особых случаях, подобных неврозу навязчивых состояний, Штраус склоняется к мнению, что болезнь может настолько ограничить свободу существования такого больного, что да его философская позиция предопределена судьбой. Мы неможем с этим согласиться и еще обсудим этот вопрос. Здесь же, однако, мы приведем несколько примеров, которые демонстрируют способность человека свободно формировать свою позицию, несмотря на нездоровую психику.

Больная, необыкновенно умная учительница средней школы, проходила в клинике лечение от периодичеески повторяющихся депрессий, вызванных органической патологией. Ей прописали психотропные лекарства, то есть фактически применялся соматический подход. Однако в ходе непродолжительной беседы с пациенткой врач выяснил, что ее депрессия в данный момент была, по сути, не органического происхождения, а психогенная; и даже если рассматривать болезнь в целом, в ней можно было выделить психогенный компонент. Ибо больная рыдала из-за того, что она такая слезливая. Дополнительный психогенный комнонент теперь осложнял первоначально органическое заболевание. Она теперь находилась в состоянии депрессии из-за своей депрессии, то есть ее настоящая депрессия являлась своеобразной реакцией на органическое состояние. Имея в виду подобную реакцию, врач добавил дополнительный терапевтический курс — а именнео курс психотерапии для воздействия на психогенные факторы. В соответствии с этим пациентке велели не обра- щать внимания, насколько это возможно, на свое подавленное настроение и прежде всего не предаваться грустным размышлениям о своей подавленности, поскольку благодаря подобным размышлениям перспектива ей будет видеться очень невеселой. Больной предложили по- зволять состоянию подавленности пройти мимо, подобно тому как облако проплывает мимо солнца, скрывая его от наших глаз. Она должна помнить, что солнце продолжает существовать, даже если в какой-то момент мы и не видим его. Так же продолжают существовать и ценности, хотя больной, находящийся в состоянии депрессии, временно не в состоянии воспринимать их.

Применение психотерапии помогло больной освободиться от многого из того, что она в себе подавляла. Она сама раскрыла врачу все свое душевное отчаяние - свою низкую самооценку, ничтожность содержания и смысла своей жизни - ужасного существования человека, чувствующего себя безнадежно связанным по рукам и ногам этими повторяющимися состояниями депрессии, которым приговорила ее судьба. Теперь требовалось лечение, выходящее за рамки чистой психотерапии, в узком смысле этого слова. Необходим был курс логотерапии. Врач должен был показать пациентке, что сама ее болезнь — эти предопределенные судьбой (как сказал бы Штраус, «самопорожденные») повторяющиеся состояния депрессии - бросала ей вызов. Поскольку люди вольны в выборе духовной позиции по отношению к собственным психическим процессам, ей предоставлялась свобода в принятии позитивного отношения к своему недугу, или, другими словами, ей предстояло реализовать то, что мы назва- ли «ценностями отношения». С течением времени больная научилась видеть, что жизнь полна для нее личных задач, несмотря на ее угнетенное состояние. Более того, она научилась в этих состояниях видеть еще одну задачу: задачу как-то уживаться с ними, быть выше их. После такого экзистенциального анализа - а это именно он и был — она смогла, несмотря на такие свои состояния и даже во время более глубоких фаз эндогенной депрессии, вести жизнь, в большей степени полную сознания ответственно- сти и смысла, чем до лечения, и даже, вероятно, более осмысленную, чем была бы ее жизнь, не заболей она вовсе. Пришел день, когда эта пациентка смогла написать своему врачу: «Я не была человеком, пока Вы меня не сделали им». Хочется вновь вспомнить замечание Гёте, которое мы уже цитировали в качестве ценнейшего принципа любой психотерапии: «Если мы принимаем людей такими, какие они есть, мы делаем их хуже. Если же мы относимся к ним так, как будто они таковы, какими им следует быть, мы помогаем им стать такими, какими они в состоянии стать».

Во многих случаях заболеваний психики свободный выбор позиции по отношению к собственной жизни больной может осуществлять в форме примирения с выпавшим на его долю недугом. Ибо именно постоянная на-прасная борьба с такими «самопорожденными» состояниями и ведет к усугублению депрессии, тогда как человеку, просто и без особых страданий принимающему подобные приступы, легче не придавать им значения, и оправляется от них он тоже быстрее.

Одна женщина десятилетиями жестоко страдала от слуховых галлюцинаций. Ей постоянно слышались ужасные голоса, насмехающиеся надо всем, что она делала. Однажды ее спросили, как же ей, несмотря на это, удавалось сохранять присутствие духа. Как она относилась к своим галлюцинациям? Она ответила: «А я просто думаю про себя: в конце концов, слышать такие голоса гораздо лучше, чем быть совсем глухой». Сколько уменния в выборе жизненной линии проявила эта простая женщи- на, каким важным достижением (в смысле реализации ценностей отношения) является все ее поведение! Как отважно мирилась она с мучительными симптомами шизофрении, которые могли бы заставить ее полностью потерять самообладание. Разве в этом шутливом и одновре- менно мудром ответе не содержится элемент свободы духа перед лицом психического нездоровья?

Каждому психиатру известно, насколько не похожим друг на друга может быть поведение больных, страдающих одним и тем же психическим заболеванием в зависимости от их духовной позиции. Один паралитик раздражителен и враждебен по отношению к окружаюгцим, тогда как другой - хотя, по сути дела, страдает тем же заболеванием - дружелюбен, приветлив и даже обворожителен с окружающими его людьми. Нам известен такой случай. В бараке концентрационного лагеря лежали несколько человек, больных тифом. Все бредили, кроме одного, который старался отвести ночной приступ горячки, намеренно отгоняя ночной сон. Возбуждение и интеллектуальный подъем, вызванный лихорадкой, он использовал, однако, для того, чтобы восстановить неопубликованную рукопись своего научного труда, которую у него отобрали в лагере. За шестнадцать бредовых ночей он заново воссоздал всю книгу целиком, делая в потемках краткие стенографические записи ключевых слов на крошечных обрывках бумаги.

Всегда и везде человек оказывается включенным в социальный контекст в связи с другими людьми и в цёпи событий. Личность детерминирована сообществом в двояком смысле: с одной стороны, ее поведение в целом обусловлено социумом—и в то же время, с другой сторо- ны, она сама воздействует на социум, постоянно направлена на него. Таким образом, для индивидуального поведения характерна не только социальная причинность, но и социальная направленность. В отношении социальной причинности необходимо снова отметить, что так называемые социологические законы никогда до конца не определяют поведения индивида - стало быть, они не лишают человека свободы воли. Более того, они могут влиять на него, только проходя через специальную зону индивидуальной свободы, в которой они только и оставляют след в индивидуальном поведении. В отношении общественной предопределенности человеческой судьбы можно сказать, что и здесь остается для человека область, в которой возможен его собственный свободный выбор, так же как и в случае с биологической или психологиче- ской предопределенностью его существования.

Раз уж мы коснулись вопроса о социальной предопределенности, мы должны выделить здесь, к сожалению, типичную психотерапевтическую ошибку, к которой склонно болыпинство специалистов по индивидуальной психологии. Она заключается в представлении о том, что все достойное и полноценное в человеческом поведении сводится к социальной корректности и ею же исчерпывается. Утверждение о том, что в индивидуальном поведении ценным является только то, что оказывается выгодным сообществу, с нравственной точки зрения несостоятельно. Такая этическая предпосылка привела бы к обеднению ценностей человеческого существования. Легко показать, что в мире ценностей существуют целые области сугубо личного, «индивидуального пользования». Это те ценно- сти, которые могут или должны реализовываться за пределами всякого сообщества и независимо от него. Сюда относятся, например, все те ценности, которые мы назвали ценностями переживания. Они находятся целиком за пределами влияиия сообщества. Богатый запас ценностей, которые оказываются доступными через восприятие природы или искусства, остается в распоряжении индивида даже при полнеишем его одиночестве и является сути своей принципиально личным, индивидуальным. Эти ценности остаются в силе независимо от того, выгоды они сообществу или нет. Утверждая это, мы отдаем себе ясный отчет в том, что вместе с тем существует множество «ценностей переживания», которые по природе своез относятся к атрибутам общественного бытия. Эти ценности могут опираться как на широкие сообщества (товарищество, солидарность и т. д.), так и на более узкую основу — например, на сексуальное партнерство как на взаимные интересы двоих.

 

Заключение

Судьба человека... Тоненькая и хрупкая нить отдельной человеческой жизни... Что определяет длину этой нити и ее причудливые изгибы? Можно ли предугадать ход собьггий и повлиять на них? Подобные вопросы издревле волновали умы людей. В дипломной работе рассматриваются исторические и социально-психологические корни религиозно-мистических представлений о судьбе, очерчиваются их исторические формы и эволюция, анализируется современное состояние фаталистических воззрений.

Человеческая ответственность - как экзистенциальный анализ пытается довести до нашего сознания - это ответственность, происходящая из неповторимости и своеобразия существования каждого индивида. Бытие человека представляет собой ответственность, вытекающую из конечности его жизни. Эта конечность жизни, ограниченный отрезок времени, отведенный человеку здесь, на земле, не лишает его существование смысла. Напротив, как мы уже видели, сама смерть делает жизнь более осмысленной. Мы сказали, что неповторимость жизни в целом складывается из «неповторимостей» каждой конкретной ситуации. А уникальность жизни вообще составляют уникальные судьбы каждого отдельного человека. Подобно смерти, судьба представляет собой часть жизни. Никто не может избежать всего конкретного и неповторимого, что готовит ему судьба. Если же он спорит со своей участью - то есть с тем, что не в его власти, с тем, за что он не несет никакой ответственности, с тем, в чем он не может бытъ повинен,— он упускает смысл своей собственной судьбы. А судьба человека всегда имеет определенный смысл: ведь судьба—столь же существенная составляющая смысла человеческой жизни, как и смерть. В пределах своей собственной «исключительной» судьбы каждый человек является незаменимым. Благодаря этой незаменимости повышается его ответственность при формировании собственной судьбы. Если мы говорим, что у человека есть судьба, это значит, что у каждого—своя собственная судьба. И каждый находится наедине со своей судьбой, так сказать, один во всей вселенной. Его судьба, то есть все, что происходит с ним, неповторимо. Никто более не обладает теми возможностями, какими наделен данный индивид, и ему самому все эти возможности даются лишь однажды. Возможности, коюрые у человека возникают для реализации ценностей творчества и ценностей переживания, беды и несчастья, которые ожидают его в жизни — которые он не в состоянии отвести и поэтому должен переживать и, таким образом, реализовывать ценности отношения,—все это единственное в своем роде, принадлежащее ему, и только ему.

Парадоксальная природа любого отрицания своей судьбы становится очевидной, когда, к примеру, человек спрашивает, какова была бы его жизнь, если бы, скажем, на свет произвел его не отец, а кто-либо другой. Он за- бывает, конечно, что в этом случае он был бы не «сам он», что человек с иной судьбой просто обязан быть кем-то с вершенно другим, так что в подобном случае было бы невозможно и говорить о «его» судьбе. Таким образом, во- прос о возможности другой судьбы для человека сам по себе несостоятелен, противоречив и бессмыслен.

Судьба человека принадлежит ему подобно тому, как принадлежит ему земля, которая держит его благодаря силе своего притяжения, но без которой человек не мог бы ходить. Мы должны принять нашу судьбу, как мы прини- маем землю, на которой стоим,—это площадка, являющаяся как бы трамплином для нашей свободы. Свобода невозможна без положенной человеку судьбы; свобода — это всегда свобода выбора и приятия своей участи, выбора позиции, которую человек занимает, сталкиваясь со своей судьбой. Безусловно, человек свободен, но он не плывет свободно в безвоздушном пространстве. Он всегда окружен множеством ограничений. Однако он как бы отталкивается от этих ограничений для реализации своей свободы. Свобода предполагает ограничения, основывается на них. Психика зависит от инстинкта, существование—от материи. Но эта зависимость особого рода. Человек всегда превосходит землю, по которой идет, земля нужна ему лишь постольку, поскольку он может от нее оттолкнуться, использовать как трамплин. Если бы нам надо было дать определение человеку, мы бы сказали, что человек представляет собой существо, освободившее себя от всего, что его определяло (определяло как биологический, психологический и социологический тип). другими словами, это существо, которое превосходит все эти детерминанты—либо побеждая их и формируя их по-своему, либо намеренно подчиняясь им.

Этот парадокс подчеркивает диалектическое свойство человека: в присущей ему извечной незавершенности и свободе выбора заключено то, что его реальность—это потенциальная возможность. Он не является еще таким. каков он есть, таким он лишь должен стать.

Быть человеком—значиг быть ответственным потому уже, что это означает быть свободным. Это такой способ бытия, который, как говорит Ясперс, в первую очередь сам решает, каким ему быть, это «самоопреде- ляющееся бытие». Это «существование». Стоящий передо мной стол всегда останется тем, что он есть,— по крайней мере до тех пор, пока человек не приложит к нему руки с тем, чтобы изменить его. Однако человек, сидящий за этим столом напротив меня, каждый раз заново решает, каким он будет в следующий момент, что он скажет мне или скроет от меня. Из множества самых разных возможностей своего бытия он реализует лишь одну-единствен- ную и таким образом предопределяет свое «существование» как таковое. (Человеческий способ бытия, названный существованием, можно определить также как «бытие собственной сущности».) Никогда в течение жизни судьба не предоставит. человеку случая избежать необходимости выбора из альтернативных возможностей. Тем не менее он может сделать вид, «как будто» у него нет выбора и он несвободен в своем решении. Такое «поведение как будто» составляет существенную часть человеческой трагикомедии.

Австрийский император Франц I, как повествует один старый анекдот, неоднократно отказывал одному просителю, который приходил к нему с одним и тем же делом. После очередного отказа император, повернувшись к своему адъютанту, сказал: «Вот увидите, этот болван в конце концов добьется своего». Что же кажется нам забавным в этом анекдоте? Да то, что император делает вид, что несвободен, что бессилен решать, «добьется» ли своего «болван» в следующий раз.

Очень часто в юмористических рассказах обыгрываюттся комические ситуации, когда человек слеп по отношению к своей свободе принятия решений. Вот, к примеру, рассказ о человеке, который жалуется своей жене, что современные люди совершенно безнравственны. В доказательство своей точки зрения он говорит: «Например, я сегодня нашел бумажник. Неужели ты думаешь, мне придет в голову отнести его в бюро находок?» В чем здесь шут- ка? А в том, что если кто-нибудь и решается говорить о своей собственной нечестности, то так, как будто он не зесет за нее ответственности. Человек в вышеприведенном рассказе делает вид, что он просто вынужден мириться со своим безнравственным поступком — точно так же, как ему приходится мириться с безнравственностью лругих. Он поступает так, будто он несвободен и не может решить, оставить бумажник себе или же сдать его в бюро находок.

Мы говорили о школьном учителе, который описывал «сущность» человеческой жизни как процесс окисления и сгорания. Свеча, которая только «наличествует»— пользуясь терминологией философии экзистенциализ- ма,— сгорает до конца, эта свеча никак не может управлять процессом собственного сгорания. Человек же, поскольку ему свойственно осмысленное существование, всегда свободен в своем решении относительно способа собственного бытия. В его власти принимать самые различные решения, вплоть до возможности самоуничтожения. Мы даже возьмем на себя смелость сказать, что этот наиболее радикальный вызов самому себе, на который способен человек (то есть не только сомнения в смысле жизни, но и действия, направленные против жизни), эта фундаменгальная возможность человека выбрать самоубийство, эта его свобода решать, быть ли ему вообще, вы- леляют человека из всех других существ, этим человеческий способ бытия отличается от существования животных.

Итак, судьба может быть представлена человеку в трех принципиальных формах: 1) как его естественная предрасположенность или природный дар, то есть, «телесной неизбежностью»; 2) как ситуация, то есть целостность его внешнего окружения; 3) как взаимодействие предрасположенности и ситуации, которое формирует человескую позицию. Человек занимает позицию по отношению к чему-либо, что означает, что он формирует к этому свое отношение. Занять позицию или сформировать отношение к чему-либо — вопреки принципу предопределенности «данной позиции» — это вопрос свободного выбора.

 

Литература

1. В. И. Постовалова. «Судьба как ключевое слово культуры и его толкование А. Ф. Лосевым» //«Понятие судьбы в контексте разных культур». — М.: «Наука», 1994, 207—208 с.2. М. Б. Пиотровский. «Ислам и судьба» // Понятие судьбы в контексте разных культур. — М.: «Наука», 1994, с. 96.
3. Аошуан Тань. «Реконструкция представлений китайцев о судьбе по фразеологизмам». // «Понятие судьбы в контексте разных культур». М.: «Наука», 1994, с. 161

4. Асмус В. Ф. Античная философия [Текст]/В.Ф.Асмус / Предисл. и послесл. В.В.Соколова. - 3-е изд. - М.: Высшая школа, 1998. - 400с

5. Антология мировой философии. Т. 1.Ч. 1 [Текст]. - М, 1969. – 306с.

Болотина Е.В. Проблема судьбы в древнегреческой мифологии // Философия. — 2009. — №6. — С.53-58

6. «Понятие судьбы в контексте разных культур». М., 1994, с. 2327. Гомер. Илиада [Текст]/Гомер, перевод Н.Гнедича. - М., 1978. – 147 с.8. Гомер. Одиссея [Текст]/Гомер, перевод В.Жуковского. - М., 1985. – 138 с.9. Горан В. Древнегреческая мифологема судьбы. [Текст]/В.Горан. - Новосибирск, 1990. – 47 с.

10. Зеленкова И.Л. Проблема смысла жизни. - Мн., 2008.

Канке В.А. Основы философии. - Москва: «Логос», 2011. - С. 133 - 135. 11.Карпов М.М. Смысл жизни человека / Отв. ред. В.П. Макаренко. - Р-н/Д., 1994.

12. Назарова О.Н. О смысле жизни, его утрате и творении. - М., 1989.

13. Франкл В. Человек в поисках смысла. - М., 1990.

14. Фролов И.Т., Арефьева Г.С., Гайденко П.П. Введение в философию: учебник для высших учебных заведений (в двух частях). 2 часть. -М.: Издательство политической литературы, 2009. - С. 247 - 248. С. 250. С. 257.

15.  Фромм Э. Иметь или быть. - М., 2011.

Чуешов В.И., Таркан И.И. Философия: Инновационные технологии подготовки в вопросах и ответах. - Мн.: ИВЦ Минфина, 2009. - С. 225. С. 233 - 234.

16. Смысл жизни: Антология / Общ. ред. и сост. К. Гаврющина. - М., 1994.

17.  Смысл жизни в русской философии. Конец XIX - начало XX века. - Санкт-Петербург, 1995.

18. Судьба // Статья из православной энциклопедии һИрУ/роіпау.іпІю [Электронный ресурс]: Познай самого себя.

19.  Горан В. Древнегреческая мифологема судьбы. [Текст]/В.Горан. - Новосибирск, 1990. – С.50,62.

20. Христианство. Энциклопедический словарь. В 3-х тт. Т.2. - М., 1994. – С.520.

21. Понятие судьбы в контексте разных культур [Текст]. – М., 1994. – С.20.

 

Дипломға қатнасы жоқ, аударғанда керек болады және өзіңе де қерек болады.

КРАТКИЙ СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ

Адепт — ярый приверженец какого-либо учения.

Аят — стих в Коране.

Вифлеемская звезда — звезда, которая, по библейскому преданию, знаменовала рождение Иисуса.

Гурии — в мусульманской мифологии райские девы, служащие для услаждения праведников.

Гелиобиология — наука, изучающая влияние изменений активности Солнца на земные организмы. Основоположник — советский ученый А. Л. Чижевский.

Гносеология — теория познания.

Голгофа — гора, на которой, по преданию, был распят Христос.

Гяур — неверный, презрительное прозвище немусульман среди приверженцев ислама, особенно в средние века и новое время.

Дао ( путь, дорога)—всеобщий закон природы и моральный закон в древнекитайской философии,-

Даосизм — философское учение в древнем Китае, на базе которого сложилась религия под тем же названием.

Дауна- болезнь - одна из форм врожденного слабоумия.

Детерминизм (от лат. «детермино» - определяю) философское учение о причинной обусловленности всех явлений.

Джабариты и кадариты — в средневековой мусульманской теологии джабариты—сторонники учения об абсолютном предопределении, а кадариты, напротив, выступали за иризнание свободы воли человека.

Илоты — земледельцы, находившиеся на положении рабов в древней Спарте.

Конунг — военный вождь, высшнй представитель родовой знати у скандинавов в раннее средневековье.

Конфессия — вероисповедание.

Стоики — представители философского направления эпохи эллинизма.

Сура—глава Корана.

Сеид (сейид) —почетный титул у мусульман, потомков Мухаммеда. В знак отличия сеиды (имеющие титул) носят зеленую чалму.

Фенология — система знаний о сезонном развитии живой прнроды.

Хадисы — рассказы о поступках и высказываниях Мухаммеда и его сподвижников.

Халиф (калиф) —духовный и светский глава мусульманского государства.

Халдеи — семитическое племя, представители которого властвовалн в Вавилоне в 626—538 гг. до н. э. Затем слились с вавилонянами. Выражение «халдейская мудрость» иногда употребляется как синоним мистнческих знаний Востока.

 

КРАТКИЙ СЛОВАРЬ ИМЕН

Августин Аврелий (354—430)—один из крупнейших христианских богословов.

Буркгардт (Буркхард) Якоб — швейцарский историк и философ культуры (культуролог), живший в прошлом столетнн.

Гаутама — основоположник буддизма, согласно будднйской традиции.

Иеремип — ветхозаветный пророк.

Кальзин Жан (1509—1564) — один из наиболее крупных деятелей Реформации, основоположник протестантского вероученпя, названного кальвинизмом.

Кромель (1599—1658) — вождь английской буржуазной революции.

Конфуций (род. около 551—479 до н. э.) —древнекитайский философ, педагог и государственный деятель.

Лао Цзы — полулегендарный основатель даосизма, даты жизни точно не установлены.

Лютер Мартин (1483—1546) — один из вождей Реформации, призывал к борьбе против папства и католической иерархии.

Роттердамский Эразм (1469—1536)—ученый-гуманист эпохи Возрождсния.

Спенсер Г. (1820—1903) — английский буржуазный философ и социолог.

Хаджи Мукан — выдающийся казахский борец начала века.

Хайям (Хайам) Омар (ок. 1040—1123)—среднеазнатский поэт и ученый.

⇐ Предыдущая12345

Поделиться: