Апреля 1914 г., Петербург

Дорогой Сереженька, во-первых, — примите мои гратуляции ко дню рождения, во-вторых, с приговором Медемов-теоретиков не согласен, так как беря момент в отдельности, он, быть может, и интересен по звучности (но и только), но не лежит в диапазоне баллады и несомненно длинен, а сам по себе, взятый без связи с балладой он, конечно, весьма мил, в-третьих, — Зилоти несомненный и абсолютный дурак и глухарь, в-четвертых, (повод письма) —у меня завтра (то есть и субботу) будет Асланов и хочет послушать все, что я ему предложу, не зайдете ли? Он будет между 6—7; смущает, что это Ваше обеденное время, если не сможете, потелефоньте сегодня или завтра утром, я попробую вытащить Асафьева.

Всего хорошего.

Ваш Н. Мясковский.

Мне хочется задеть Зилоти¹, можно?

С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

Июня 1914 г., Христиания

1914

 

Миленький Нямочка, я проехал Стокгольм, Готский канал, Трольхетенский водопад и прибыл в Христианию. Григова родина и его компатриоты мне очень нравятся. Завтра пересекаю хребет и плыву в Англию¹. Сутки не будем видеть земли.

Обнимаю Вас.

S.

<стр. 115>

H. Я. МЯСКОВСКИЙ — С. С. ПРОКОФЬЕВУ

Июня 1914 г., Петербург

Сережа, сидя в Лондоне нечего ждать писем из России, тем более от одуревшего от службы, жары и беспрестанного строчения партитуры¹ чиновника. Человек находится в центре всяческих сенсаций и не желает даже поделиться хоть крохами своих впечатлений! Извольте мне дать отчет о «Соловье», «Петушке»² и ином интересном. Много ли раз успели облапошить Капабланку?³ С Вашего отъезда я решительно ничего не сделал благопристойного — мой ежедневный кошмар — партитура. Дошло до того, что вижу и слышу ее во сне, цапаюсь из-за нее со всякими музикусами (вчера, например, почему-то с Винклером, С коим я во сне чуть не подрался за то, что он без разрешения залез в партитуру и что-то там высмеял! Вот чушь!). Не удастся даже уехать на дачу раньше 25-го, и, естественно, придется принимать у себя maestro Юрасовского. Вы знаете, что он играет в Москве 10 июля?⁴ Он уверен, что все исполняемые авторы будут, сиречь я, Вы, Шеншин, вот-то заблуждается! Разве Вы ему обещали? Я, по крайности, категорически отказался.

Можете себе представить, какая канашка этот Захарий — после нашего совместного свидания бесследно исчез, так что я не могу вручить ему, с обворожительной любезностью присланный мне Грегуаром Юргенсоном, оттиск посвященной чучеле сонаты ⁵.

Как последнюю (для сего письма) новость сообщу Вам, что ко мне сюда приезжал Сараджини; мы беседовали усердно о «Маддалене» и решили, что, если она не будет готова хоть к ноябрю — это будет с Вашей стороны жестокое свинство. Ах, еще — Глиэр директор Киевской консерватории⁶ и полон планов, весьма имеющих касательство ко всяческим молодым русским композиторам. На днях приезжает сюда. Если до моего исчезновения на дачу, то постараюсь понять его планы.

Так как Вы, наверно, утеряли мой дачный адрес, если просто не забыли его записать, то вот он: ст. Вайвара, Балтийск[ой] железной дороги, местечко Перьяс, дача Корбе.

Всего хорошего. Жду хорошего отчета.

Ваш Н. Мясковский

1914. 19/VI СПб.

 

Довольно бессодержательно, но я вчера слушал балладу Глазунова⁷ и заразился. Содержательного жду от Вас.

Н. M.

<стр. 116>

С. С. ПРОКОФЬЕВ — Н. Я. МЯСКОВСКОМУ

Июня 1914 г., Лондон

Лондон. 25. июнь. 1914

 

Миленький Нямуся, Вы меня изъязвляете понапрасну, — я не писал, потому что до 9-го ехал, первую неделю ничего не успел повидать и ни с кем познакомиться, и только в течение второй кое-что накопилось, что и изливаю Вам.

Новость будущего дягилевского сезона: два балета: «Свадьба» Стравинского¹ и мой балет². Дягилева, очевидно, натаскали современники. Когда теперь меня с ним познакомил Нувель, то он прямо завел речь о балете. Я пробовал перевести на оперу и на «Игрока»³, но из этого ничего не вышло. В «Маддалене» не понравился сюжет. Итак: до августа включительно я занимаюсь симфоньеттой⁴, а мне делают русский балетный сюжет. В конце ноября я должен представить клавир (приблизительный), а в марте партитуру. Но Нижинский, который будет ставить балет, может уехать на рождество в Америку,— тогда он не поспеет поставить и разучить с артистами. Поэтому есть вариант отложить новый балет до сезона 1916, а в 1915 поставить балет из сюиты моих фортепианных пьес, которые я за зиму сынструментую. Наконец, вариант третий, специфически дягилевский, — поставить мой 2-й концерт, который его приводит в восторг. Но подобрать к нему сцену мудрено. В крайнем случае, я готов и на третий вариант, ибо он мне делает отличную пианистическую карьеру. На днях сюда приедет Нижинский, и мы втроем будем вырешать дело. Благодаря этим переговорам, я имею вход на все спектакли, которые идут с огромным успехом и на которые иначе трудно достать место.

«Петушок»⁵. Иногда бывает полная иллюзия (слово и жест), но стоит посмотреть на певца (в красных кафтанах по бокам сцены), как иллюзия надолго пропадает и никак одно с другим не свяжешь. Балет введен на каждом шагу (мамки во время сна Додона, свита Шемаханской царицы во время ее арии, много в III акте). Может, это и неплохо, потому что, если Додон будет просто лежать, а царица просто стоять, то выйдет скучнее. Костюмы нарядны, но шествие поставлено позорно бедно. Что до музыки, то вся сцена обольщения до крайности скучна, холодна и неизобретательна; Карсавина все время пляшет, выделывает чудеса, но не может встрепенуть засыпающего слушателя. Очень хорошо воет хор в конце. Вообще же впечатление на четверку с минусом.

«Мидас» (один акт) ⁶. Инструментовка интересная, музыка честная, сюжет солидный, Карсавина в роли нимфы очаровательна. Если «Мидас» сгорит или потеряется, или просто перестанет даваться, то никто этого не заметит. Он создан, чтобы оценить «Жар-птицу» и «Петрушку»⁷. Как ослепительны их краски в оркестре, какая изобретательность во всех заковырках и гримасах, как искренна эта изобретательность

<стр. 117>

и как живо все это выходит! Я ни на минуту не поддался обаянию самой музыки. Какая там музыка! — одна труха. Но это так интересно, что я непременно пойду опять. Не удался Стравинскому конец «Жар птицы»: грубо, не торжественно и даже не очень звучит. Пляс поганых поставлен забавно: пока одни носятся, другие сидят на корточках и выделывают какие-то неприличные движения.

О «Нарцисе», «Соловье» и «Иосифе»⁸ в следующем письме. Хоти последние два я слышал из-за кулис, но урывками. Музыка «Иосифа», кроме всего прочего, написана, очевидно, наспех и до смешного бессодержательна. Автор дирижирует самолично. Это высокий, красивый, седой господин. Мясин — тихий, молчаливый юноша, случайно попавший в эту сутолоку.

Я каждое утро занимаюсь: пишу заново Ньетту, но не кончил еще первой части. Благодаря рекомендации Черепнина, получил отличное помещение для занятий у Брейт[копфа] и Гертеля. Все сочинения Ваши и мои имеются в этом магазине полностью. Я в большой дружбе с его директором Клингом.

Спасибо Вам за заботы о «Маддалене»; о да, она в Ваших руках, от них зависит дать ей жизнь. Ах Вы бедный, замученный родитель, ну, поздравляю Вас, если кончили симфонию. Она у меня отлично осталась в памяти, и я о ней высокого мнения. Это не комплимент. Отличная вещь.

Ну вот, Нямочка, пока прощайте и пишите.

Если захотите делиться моими сведениями с Держановским, то публиковать что-либо о моих переговорах с Дягилевым воспрещается.

Ваш С. Пркфв

Очень рад, что вышла Ваша вторая соната.

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться: